Глава 5. Почему я этого не знала?

Почему я этого не знала?

Почему мне не сказали?

С чего бы ей это делать?

Почему тогда?

Я, должно быть, выглядела настолько шокированной, насколько чувствовала, потому что моя мать бросилась извиняться.

— Я никогда не собиралась рассказывать тебе об этом вот так.

Ты вообще никогда не собиралась мне рассказывать.

— Доктор Вэст и доктор Келлс думали, что это нормально, так как у вашей бабушки было много таких же одержимостей, — сказала моя мама. — Она была параноиком. Подозрительной...

— Я не... — чуть не сказала я, что не была подозрительной или параноидальной, но я была. С серьезным основанием, но все же.

— У нее вообще не было друзей, — продолжала она.

— У меня есть друзья, — сказала я. Потом я осознала, что более подходящими словами были "был" и "друг", единственное число. Рэчел была моим лучшим другом и, на самом деле, моим единственным другом, пока мы не переехали.

Еще есть Джейми Рот, мой первый (и единственный) друг в Кройдене — но я его не видела и не слышала о нём, с тех пор как его исключили за то, чего он не совершал. Моя мать, вероятно, даже не знала, что он существовал, и так как я не собиралась возвращаться в школу в ближайшее время, она вероятно о нем никогда и не узнает.

Еще был Ной. Он считается?

Моя мама прервала мои мысли.

— Когда я была маленькой, моя мать иногда спрашивала меня, могу ли я творить волшебство. — На её губах появилась грустная улыбка. — Я думала, что она просто играет. Но когда я стала старше, она, то и дело спрашивала меня, могу ли я делать что—то "особое". Особенно когда я была подростком. Я, конечно, понятия не имела, что она имеет в виду, и когда я спросила ее, она ответила что расскажет мне все, что необходимо знать и попросила сказать ей, если что—либо измениться. — Моя мать сжала челюсти и посмотрела в потолок.

Она пыталась не заплакать.

— Я не обращала на это внимание, говоря себе, что моя мать просто "другая". Но были все признаки. — Ее голос перешел от задумчивого к профессиональному. — Магическое мышление...

Что ты имеешь в виду?

— Она думала, что в ответе за вещи, за которые она, вероятно, не могла быть в ответе, — сказала моя мать. — И она была суеверной — она волновалась из—за определенных цифр. Я помню, иногда она заботилась о том, чтобы подчеркнуть их. А когда мне было приблизительно столько же, сколько тебе, она стала очень параноидальной. Однажды, когда мы были на пути чтобы разместить меня в моей первой комнате в общежитии, мы остановились чтобы заправиться. Она смотрела в зеркало заднего вида через плечо на протяжении последнего часа, а когда она зашла внутрь, чтобы заплатить, мужчина спросил у меня направление. Я достала нашу карту и рассказала ему, как добраться туда, куда он хотел. И как только он сел обратно в свою машину и уехал, выбежала твоя бабушка. Она хотела знать все — что он хотел, что он сказал — она была безумной. — Мама сделала паузу, потерявшись в воспоминаниях. Потом она сказала, — Иногда я ловила ее на лунатизме. У нее были кошмары.

Я не могла говорить. Я не знала что сказать.

— Было... тяжело расти с ней, иногда. Я думаю, именно это заставило меня стать психологом. Я хотела помочь... — Мамин голос затих, а потом она казалось, вспомнила, что я здесь. Почему я здесь. Её лицо вспыхнуло.

— Ох, милая, — я не хотела, чтобы это так прозвучало. — Она была взволнована. — Она была чудесной матерью и невероятной личностью; она была артистичной и креативной и такой весёлой. И она всегда поверяла, счастлива ли я. Она так заботилась. Если бы они знали то, что знают сейчас, когда она была моложе, я думаю... все бы сложилось иначе. — Она тяжело сглотнула, потом посмотрела прямо на меня. — Но она не ты. Ты не такая. Я просто сказала это потому что, что вещи вроде этих могут случаться в семьях, и я просто хочу чтобы ты знала ты ничего не сделала и всё что случилось —психушка, все в этом — не твоя вина. Здесь лучшие врачи и ты получишь лучшую помощь.

— Что если мне станет лучше? — спросила я тихо.

Ее глаза наполнились слезами.

— Тебе станет лучше. Обязательно. И у тебя будет нормальная жизнь. Клянусь Богом, — сказала она тихо и решительно, — у тебя будет нормальная жизнь.

Я увидела свою отправную точку.

— Тебе придется меня отослать?

Она прикусила нижнюю губу и вздохнула.

— Это последнее, что я хотела бы сделать, малышка. Но я думаю, если ты немного побудешь в другой обстановке, с людьми, которые действительно об этом знают, я думаю, для тебя это будет лучше.

Но я могла сказать по тону, ее голоса и тому, как он дрожал, что она не решила. Она не была уверена. Это означало, что я все еще могла бы манипулировать ею, чтобы она позволила мне вернуться домой.

Но это не случилось во время этого разговора. Мне придется подготовиться. А я не могу сделать это сейчас.

Я зевнула и медленно моргнула.

— Ты устала, — сказала она, изучая мое лицо.

Я кивнула.

— У тебя была неделя в аду. Год в аду. — Она взяла мое лицо в руки. – Мы справимся. Я обещаю.

Я блаженно ей улыбнулась.

— Я знаю.

Она пригладила мои волосы назад и повернулась, чтобы уйти.

— Мама? — позвала я. — Ты скажешь доктору Вэст, что я хочу с ней поговорить?

Она просияла. — Конечно, дорогая. Вздремни, а я дам ей знать, чтобы зашла и осмотрела тебя, хорошо?

— Спасибо.

Она задержалась между стулом и дверью. Она сомневалась говорить или нет.

— Что не так? — спросила я ее.

— Я просто.. — начала она, потом закрыла глаза. Она приложила руку ко рту. — Полиция рассказала нам вчера, что ты говорила, что Джуд пытался, изнасиловать тебя перед тем как здание рухнуло. Я просто хотела... — Она сделала глубокий вдох. — Мара, это правда?

Конечно, это было правдой. Когда мы были наедине в психушке, Джуд поцеловал меня. Он продолжал меня целовать, даже, несмотря на то, что я сказала ему остановиться. Он прижал меня к стене. Толкнул меня. Затем я его ударила, и он ударил меня в ответ.

— Ох, Мара, — прошептала моя мать.

Правда должно быть отразилась на моем лице, потому что до того как я решила ответить ей, она бросилась назад ко мне.

— Не удивительно, что это было ещё труднее — двойная травма, ты, должно быть, чувствуешь себя такой... я даже не могу...

— Всё в порядке, мама, — сказала я, глядя в ее безжизненные яркие глаза.

— Нет, не в порядке. Но будет. Она наклонилась, чтобы снова поцеловать меня, а затем покинула комнату, сверкнув грустной улыбкой, перед тем как исчезнуть.

Я села прямо. Доктор Вэст скоро вернется, и мне нужно собраться. Мне нужно было убедить ее — их — что у меня всего лишь посттравматический шок, а не в том, что я опасно близка к шизофрении или чему—то столь же страшному и постоянному. Потому что с посттравматическим шоком я могла бы остаться со своей семьей и понять, что же произошло. Понять, что делать с Джудом.

Но, что это значило для меня. Для меня это была целая жизнь в психологическом отделении и лечение. Никакого колледжа. Никакой жизни.

Я попыталась вспомнить, что моя мать говорила о бабушкиных симптомах.

Подозрительность.

Паранойя.

Магическое мышление.

Мании.

Ночные кошмары.

Суицид.

А потом подумала о том, что я знаю о посттравматическом шоке.

Галлюцинации.

Ночные кошмары.

Потеря памяти.

Вспышки памяти.

Было в них, что—то общее, но главное отличие казалось было в том, что при посттравматическом шоке ты определенно знаешь, что то, что ты видишь — нереально. Что—либо с приставкой «шизо», однако, означало, что когда ты галлюцинируешь, ты в это веришь — даже после того как галлюцинации проходят. Что превращает это в манию.

У меня абсолютно точно был посттравматический шок; я испытала больше своей доли травмы и теперь иногда видела вещи, которые не были реальными. Но я знала, что те вещи не происходили, независимо от того, насколько они ощущались реальными.

Так что теперь мое сознание должно быть ясным — очень ясным — я должна поверить, что Джуд умер.

Даже если он жив.