Глава 4. Его слова согнали кровь с моего лица

Его слова согнали кровь с моего лица.

— Они не нашли полных останков никого из них — Рэчел, Клэр или Джуда. Но они нашли — они нашли руки, Мара. Они похоронили их. — Он сглотнул, это было болезненно для него, затем указал на экран. – У этого парня? Обе руки.

Голос Даниэля был нежным, грустным и отчаянным, но его слова не имели смысла.

— Я знаю, что ты волновалась о том, что произошло. Я знаю. И отец — мы все беспокоимся о папе. Но это не Джуд, Мара. Это не он.

Это было бы настоящим спасением, поверить, что я сумасшедшая, глотать их таблетки и согнать с себя ту вину, которая преследовала меня, так как я наконец вспомнила, на что я была способна.

Но я пробовала это раньше. Не работало.

Я глубоко, судорожно сглотнула.

— Я не сумасшедшая.

Даниэль закрыл глаза, и, когда он открыл их снова, его выражение лица было... решительным.

— Я не должен говорить тебе этого

— Говорить что?

— Психологи называют это искажением восприятия, — сказал мой старший брат. — Заблуждения, в основном. То, что Джуд жив, что у тебя есть силы, что ты обрушила здание и убила людей. Они говорят, что ты теряешь возможность рационально оценивать ситуацию.

— В смысле?

— Они бросали такие слова, как "психотический" и "шизотипический", Мара.

Я приказала себе не плакать.

— Мама надеется, что в худшем случае это может быть то, что называется кратковременным психическим расстройством, вызванным посттравматическим стрессом и выстрелом, и другими травмами, но от того, что слышу, мне кажется основное различие между шизофренией и другими расстройствами в их продолжительности. — Он с трудом сглотнул. — В итоге, чем больше последних заблуждений, тем хуже прогноз.

Я сжала зубы и заставила себя оставаться спокойной в то время, пока мой брат продолжал говорить.

— Вот почему мама думает, что тебе следует остаться здесь на некоторое время, чтобы они могли написать тебе курс лечения. Так они смогут направить тебя в жилое лечебное учреждение.

— Нет, — сказала я. Также сильно, как я хотела до этого оставить мою семью, держаться от них подальше, теперь я знала, что должна остаться с ними. Я не могла быть заперта в то время. как Джуд был на свободе.

— Это как школа—интернат, — продолжал он, — за исключением того, что там есть повар—гурман, и дзен—сады, и арт—терапия для того, чтобы просто отдохнуть.

— Мы не говорим о Фиджи, Даниэль. Она хочет отправить меня в психиатрическую больницу. Психиатрическая больница!

— Это не психиатрическая больница, это жилой дом.

— Лечебное учреждение, да, — сказала я, тут же слезы выступили на глазах, я сморгнула их яростно. — Значит, ты на их стороне?

— Я на твоей стороне. И это только на некоторое время, чтобы они могли обследовать тебя для того, чтобы справиться с ситуацией. Ты прошла через — нет никакого способа, чтобы я смог выразить то, через что ты прошла.

Я попыталась сглотнуть назад комок в горле.

— Что сказал папа? — удалось мне спросить.

— Он чувствует, что это частично его вина, — сказал он.

Ошибочность этой идеи открылась мне.

Что ему не следовало браться за это дело, — продолжал мой брат. — Он доверяет маме.

— Даниэль, — взмолилась я. — Я клянусь, я клянусь, что говорю правду.

— Это часть диагноза, — сказал он, и его голос дал трещину. — То, что ты веришь в это. Галлюцинации вписываются в посттравматический стресс. Но когда все проходит, ты знаешь, что это было в твоей голове. Сейчас ты веришь, что это реально, — сказал Даниэль, его голос дал трещину, — всё, что ты сказала им вчера подходит под диагноз психоза.

Он яростно моргнул и сильно ударил глаз тыльной стороной ладони.

Я не могла поверить, что это происходит со мной.

— Так вот оно что. — Мой голос казался мёртвым. — Я даже не могу сначала сходить домой?

— Ну как только они признают, что имеют право держать тебя в течении семидесяти двух часов, а затем они осмотрят тебя заново, прежде чем сделать окончательные рекомендации для мамы с папой. Так что я думаю, что это будет завтра.

— Подожди, только семьдесят два часа? — и другой осмотр...

— Ну, да, но они настаивают на большем.

Но прямо сейчас, это временно. Не постоянно. Пока нет.

Если я смогу их убедить, что я не верю в то, что Джуд был жив, что я не верю в то, что убила Рэчел, Клэр и других, что ничего из этого не было реальным, что это всё было в моей голове; если я смогу лгать убедительно, то они могут подумать, что мой случай в полицейском участке был временным. Это было то, во что моя мать хотела верить. Ее нужно было подтолкнуть.

Если бы у меня получилось, я смогла бы пойти домой.

Я бы смогла увидеть Ноя.

Его образ стоял перед моими глазами, его лицо было твёрдым и полным решимости в здании суде, уверенным, что я не сделаю того, что сделала. Мы не разговаривала с ним с тех пор.

Что если я изменилась для него, как он и сказал?

Что если он не захочет видеть меня?

Эта мысль сжала горло, но я не могу плакать. Я не могу потерять его. С этого момента я должна быть ребенком с плаката для психического здоровья. Я не могла позволить себе остаться здесь надолго. Я должна была понять, что, черт возьми, происходит.

Даже если я должна понять это сама.

Стук в дверь напугал меня, но это была просто мама. Она выглядела так, будто плакала. Даниэль встал, разглаживая складки на синей рубашке.

— Где папа? — спросила я ее.

— Все еще в больнице. Его выпишут завтра.

Возможно, если бы я смогла разыграть достаточно хорошее представление, меня могли бы выписать вместе с ним.

— Джозеф с ним?

Мама кивнула. Так у моего двенадцатилетнего брата сейчас был отец с огнестрельным ранением и сестра в психиатрическом отделении. Я стиснула зубы ещё сильнее. Не плачь

Потом мама посмотрела на Даниэля, и он прочистил горло. — Люблю тебя, сестренка, — сказал он мне. — Скоро увидимся, хорошо?

Я кивнула с сухими глазами. Моя мать села.

— Всё будет в порядке, Мара. Я знаю, сейчас это звучит глупо, но это так. Будет лучше.

Я пока не была уверена что сказать, кроме как,

— Я хочу пойти домой.

Моя мать посмотрела с болью, и почему бы и нет? Её семья разваливалась на части.

— Я сильно хочу, чтобы ты вернулась домой, дорогая. Просто для тебя сейчас нет никакого графика дома, если ты не в школе, и я думаю, что может быть на тебя слишком много давления. Я люблю тебя, Мара. Так сильно. Я не переживу если ты….меня вырвало, когда я впервые услышала о разрушенной психушке... Я было плохо. Я не могу оставить тебя ни на секунду. Ты мой ребенок, и я хочу, чтобы все было в порядке. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты была в порядке. — Она вытерла глаза тыльной стороной ладони и улыбнулась мне. — Это не твоя вина. Никто не обвиняет тебя и не наказывает.

— Я знаю, — сказала я спокойно, создавая впечатление спокойного, нормального взрослого.

Она продолжила.

— Ты через многое прошла, я знаю, мы этого не понимаем. И я хочу, чтобы ты знала, что это — она указала на комнату — не ты. Это может быть химическое, психологическое или даже генетическое...

Изображения тёмной воды встали в моем сознание. Картина. Чёрный. Белый. Размытое.

— Что? — быстро спросила я.

— То, как ты чувствуешь себя. Все, что происходит с тобой. Это не твоя вина. С посттравматическим стрессом и всем остальным, случившееся...

— Нет, я знаю, — сказала я, останавливая ее. — Но ты сказала...

Генетическое.

— Что ты имела ввиду под генетическим? — спросила я.

Моя мать смотрела на пол, и ее голос стал профессиональным.

— То, через что ты прошла, — сказала она, четко избегая слов психическое заболевание, — может быть вызвано биологическими и генетическими факторами.

— Но кто в нашей семье имел какие—либо...

— Моя мать, — сказала она спокойно. — Твоя бабушка.

Ее слова повисли в воздухе. Картинка в моем сознании, заостренный портрет молодой женщины с загадочной улыбкой, сидящей с руки сложенными на коленях. Волосы были разделены на прямой пробор, а ее повязка сверкала между бровями. Это была фотография моей бабушки в день ее свадьбы.

А затем мой разум заменил ее лицо моим.

Я сморгнула изображение и покачала головой.

— Я не понимаю.

— Она покончила с собой, Мара.

Я сидела там, на мгновение ошеломленная. Мало того, если бы я не знала, но...

— Я думала... я думала, она погибла в автокатастрофе?

— Нет. Это то, что мы сказали тебе.

— Но я думала, что ты выросла с ней.

— Так и было. Она умерла, когда я уже была взрослой.

В горле пересохло.

— Сколько тебе было лет?

Мамин голос вдруг стал тонким.

— Двадцать шесть.

Следующие несколько секунд были ужасно долгими.

— Ты родила меня, когда тебе было двадцать шесть.

— Она покончила с собой, когда тебе было три дня.