Удар в спину 6 page

В четвертом раунде все так и случилось. Степанцов, внимательно наблюдая за соперником, осторожно наседал, выгадывая расстояние, необходимое для точной атаки. Едва он замечал, что Хьюитт расслабился или потерял чувство дистанции, Степанцов взрывался. Простая, но очень эффективная тройка: правой, левой, правой! Правой, левой, правой!

На третьей минуте, незадолго до гонга, он скорее ощутил, нежели понял, что у противника провисли кулаки. Хьюитт, привыкнув к ударам в нижний этаж, крепко прижимал локти к корпусу, забыв о защите головы, за что и был немедленно наказан.

Последовала моментальная атака на двух уровнях: правой – в корпус, левой – короткий, ничего не значащий замах, который Хьюитт без труда парировал правой перчаткой, и завершающий – мощный правый хук в голову! Удар пришелся через перчатку, но он был настолько силен, что Хьюитт покачнулся.

Теперь самое главное было – не отпустить противника. Насесть на него, прилипнуть‑, разорвать, но при этом – не забывать о том, что, увлекшись,

можно и самому пропустить здоровенную плюху, которая в одну секунду может поменять весь ход поединка.

Сергей стал осторожно наступать, выцеливая челюсть или висок Хьюитта. Тот уже поплыл. Его глазные яблоки двигались замедленно, но идеально

координированное тело чернокожего бойца продолжало работать на автомате. Он был по‑прежнему непредсказуем и опасен.

Сергей зашел слева. Провел тройку. Хьюитт закрылся и ушел к канатам. Сергей изменил направление атаки. Сделал ложный выпад, сместился вправо и дал мощную двойку, после чего быстро присел, и вовремя. Перчатка Хьюитта просвистела в сантиметре над головой. Если бы Степанцов увлекся атакой и пропустил этот удар, можно было бы открывать счет. К счастью, он не увлекся. Отступил назад, еще один ложный выпад… В этот момент прозвучал гонг. Сергей вернулся в свой угол.

Для него наступал хорошо знакомый каждому боксеру момент, когда контуры действительности начинают дрожать и расплываться. Многоголосый рев толпы уже не слышен, глаза не видят ничего, кроме соперника. Мысли больше не приходят в голову, потому что они не нужны. Они слишком медленны; мышцы работают быстрее мысли. Для того и требуются долгие годы тренировок, чтобы научить свое тело думать самостоятельно. Развить органы чувств до такого предела, чтобы они улавливали малейшие колебания эфира, точно передавая, откуда следует ждать угрозы.

Альберт Назимов дал ему воды. Сергей прополоскал рот и выплюнул воду в подставленное ведерко. Врач нагнул ему голову и стал поливать холодной водой шею, чтобы немного остудить кровь. Во время боя температура тела боксера повышается до сорока градусов. Естественно, работа в предельном режиме не проходит для организма бесследно. Наиболее уязвимым местом оказывается мозг. Поэтому секунданты всегда так тщательно поливают шею, где проходят крупные кровеносные сосуды.

Тренер обмахивал Степанцова полотенцем. Липкий горячечный туман, окружавший Сергея, стал потихоньку рассеиваться. И тут случилось странное.

Точнее, Сергей это понял уже потом. Тогда он не был готов задумываться над происходящим. Савин нагнулся и зашептал ему в ухо.

– Он уже твой! Нагнетай! Хватит боксировать! Лезь напролом, ты его добьешь!

Сергей кивал. Слова тренера приходили к нему будто откуда‑то издалека. Он не очень вникал в смысл, зато правильно ухватил главное. С боксом пора заканчивать. Надо переходить к драке. С этой установкой он и вышел на пятый раунд.

С первых же секунд Сергей бросился вперед, отбросив всякую осторожность; Он наносил удары, не заботясь об обороне; бил, словно заколачивал кулаки в неподвижную грушу, но Хыоитт был начеку. За время перерыва он успел отдохнуть и восстановиться, а теперь, когда Степанцов стал бездумно растрачивать свои силы, он окончательно воспрял духом.

Сергей вкладывал в удары всю мощь, удивляясь, почему они не достигают цели. В последний момент Хьюитт успевал сделать незаметное глазу движение и ускользнуть. Удар размазывался по воздуху и Сергей стал быстро уставать. В запале боя он не заметил коварный апперкот, хотя на самом деле догадаться, что он последует, было нетрудно.

Сергей прорвался в клинч и положил плечо на ребра Хыоитта, пытаясь достать его левой. Он хорошо видел ноги соперника в щегольских боксерках с разноцветной бахромой. Казалось, что противник не хочет разрывать клинч и позволяет Сергею маленько повисеть на нем. В таком положении невозможно нанести сильный удар, и боксеры часто этим пользуются, чтобы отдохнуть, перевести дух.

Степанцов уже ждал команды рефери «брек», но произошло нечто противоположное. Хьюитт резко ушел назад и на отходе сильно пробил в разрез, снизу вверх. Боли не было. К пятому раунду бойцы перестают чувствовать боль. Но ощущение было такое, словно кто‑то выключил свет. Сергею показалось, что это длилось одно короткое мгновение. Он открыл глаза и увидел прямо перед собой красный настил ринга. Откуда‑то сверху доносился гулкий голос, отсчитывающий секунды. «Три, четыре…»

Сергей повернул голову и увидел, что стоит на одном колене. Справа, в двух шагах, он заметил белые брюки рефери. Это был нокдаун.

– Что он делает? Что он делает? – как заведенный, безотчетно восклицал Белов, толкая локтем Лайзу и с трудом сдерживаясь, чтобы не повторять за Степанцовым его движения.

Но девушка при всем желании не смогла бы ему по‑мочь: она ничего не понимала в боксе… Через секунду все повторялось, хотя Белов и сам знал, что свой вопрос в пустоту, но все равно ничего не мог с собой поделать. Этот парень губил все прямо на глазах. В третьем раунде он утвердил свое преимущество над соперником, а в четвертом – смог его увеличить.

Но в пятом… В пятом его словно подменили. После перерыва на ринг вышел не боксер, а уличный драчун, не соображающий толком, что к чему. И развязка была закономерной. Она попросту не могла быть другой. Увидев, что Сергей опустился на одно колено, Белов вскочил с места. Вскочил и его сосед – прилизанный мачо в белом.

– Вставай! Продержись полминуты, и перерыв! Вставай! – причал Белов.

Обладатель помятой шляпы орал прямо противоположное.

– Лежи! – надрывался он. – Не вздумай подниматься!

Белов незаметно ткнул красавца локтем в бок так, что тот мгновенно поперхнулся, и наклонился к уху брюнета.

– Ты что же такое орешь, падаль? – сказал он громким шепотом. – Ладно бы еще по‑английски… Но ты ведь по‑нашему, по‑русски, желаешь поражения! Вот гнида!

Лайза почувствовала, что напряженность снова начинает нарастать и вспыхнувшая искра может стать причиной взрыва. Она деликатно взяла Белова за руку.

– Саша, о чем ты говоришь с этим человеком?

– Я… интересовался, где он купил такой красивый шейный платок.

Лайза страшно возмутилась:

– Тебе нравится этот платок?

– Конечно, нет, – нашелся Белов, – Платок совершенная дрянь, но ему он очень идет, согласись?

– Не знаю, – Лайза отвернулась и перевела взгляд на боксера. – Боже, как мне его жалко! Ведь это так больно! Пусть все скорее закончится!

– Он встанет, – сказал Белов. – Вот увидишь, он встанет.

Вокруг бушевала толпа. Саше приходилось повышать голос, чтобы Лайза его услышала. Слышал его и брюнет в белом костюме. Он не стал ничего говорить, только усмехнулся. Этак презрительно и самодовольно.

«Шесть, семь…» – отсчитывал рефери.

Степанцов уперся рукой в колено, собрался с силами и…

– Лежи! Не вздумай подниматься! – услышал Сергей чей‑то противный голос.

Сергей оперся рукой на канаты. Теперь он видел лицо кричавшего человека. В нем было что‑то фальшиво итальянское. И рядом – другое лицо, узнаваемое. Тот человек, о котором Сергей много слышал из газет и телевизионных передач… «Как его зовут? Белов!» – вспыхнуло в мозгу.

Точно. Это был Белов, и он что‑то шептал на ухо человеку в белом. Шестеренки памяти вновь сцепились своими острыми зубчиками и совершили еще один оборот. «Это он приходил незадолго перед боем. Это он хотел, чтобы я лег. Но при чем здесь Белов? Они что, заодно?».

Все эти мысли промелькнули в его голове за считанные доли секунды. Осталось самое главное: прочная ассоциативная связь. Белов – белый костюм недоброжелателя – крик «Лежи! Не вздумай подниматься!». Цепочка замкнулась. «Они все против меня!» – подумал Сергей. Рефери подошел и спросил, все ли с ним в порядке. Может ли он продолжать бой? Сергей кивнул.

Рефери произнес стандартную формулировку: «Можете ли вы себя защищать?» Степанцов вытянул вперед обе руки. Рефери ощутимо надавил на сверху. Сергей напряг мышцы, показывая, что силы у него еще есть.

– Окей! – сказал рефери и дал знак сходиться: – Бокс!

Этого короткого слова было достаточно, чтобы к Сергею вернулось чувство времени. Внутренние часы, заведенные ударом гонга, отсчитывали последние секунды раунда. Ему надо было только выстоять. Дождаться перерыва…

Пятый раунд подходил к концу, и Буцаева это не устраивало. Парень пропустил удар. Пропустил красиво, не придерешься. Никто и не вздумал бы обвинять его в нечестной игре. Значит, все шло по плану. Но какого черта он делает? Почему он встает? Ведь сказано было: «Все должно случиться именно в пятом раунде»? Дьявол! Огромный куш уплывал прямо из‑под носа!

Буцаев размахивал руками, пытаясь привлечь к себе внимание Савина. Он должен был напомнить этому зарвавшемуся старику, чего от него хочет Роман Остапович. Но Савин, как назло, не оборачивался. И в этот момент прозвучал гонг!

Пару мгновений Сергей не мог сориентироваться, в какой угол ему идти. Последние секунды раунда он убегал от Хьюитта, пытаясь хоть как‑ закрыться. А у того словно открылось второе дыхание. Хьюитт бил на выбор, размашисто, почти не контролируя свою защиту. Тут бы и выбросить акцентированный прямой в разрез между перчатками, наобум, на ощупь, вслепую…

У Сергея это всегда хорошо получалось: он мог вытащить соперника на себя, заставить его поверить в свое неоспоримое превосходство и, уйдя в глухую защиту, точно выстрелить по цели. В такие моменты цель не видишь, но ее чувствуешь – по ударам противника, по его хриплому дыханию, по расположению ног… Но даже на это не было сил. Апперкот сильно потряс Степанцова, и ему была необходима передышка.

– Сергей!

Голос Альберта. Сергей повернулся на голос и увидел синий угол.

– Сюда!

Он пошел в угол, изо всех сил‑пытаясь не покачнуться. Савин уже выдвинул стул, слева стояло ведро. Назимов вытащил капу, дал Степанцову воды.

– Ты как?

– Нормально, – ответил Сергей, стараясь говорить разборчиво.

Альберт намочил холодной водой губку и прижал ее к затылку боксера. На спину потекли струйки. Врач еще раз намочил губку.

– Как голова? – спросил Назимов.

– Вроде на месте. Но тебе виднее.

Альберт улыбнулся. Если у парня еще остались силы шутить, значит, все не так уж плохо.

– Соберись! – говорил врач. – Соберись и боксируй!

Савин обмахивал Сергея полотенцем, но почему‑то он не произнес ни слова. Степанцов посмотрел на него.

– Анатольич! Как?

Тренер еще сильнее замахал полотенцем. Он по‑прежнему молчал. Перерыв подходил к концу. Сергей попытался заглянуть тренеру в глаза.

– Анатольич?

Савин убрал полотенце и повесил его на плечо. Степанцов испугался. В глазах у тренера стояла такая безысходная тоска, что становилось страшно.

Савин что‑то сказал: беззвучно, одними только губами.

– Что? – переспросил боксер..

Ему показалось, или это и впрямь было? Но если так, то почему? и за что? Шли последние секунды перерыва. Назимов убрал чемоданчик и ведерко, сунул Сергею в рот капу. Савин шагнул обратно за канаты. Прозвучал гонг, и Сергей решительно поднялся со стула. В последний момент он обернулся и взглянул на Савина. На этот раз он был уверен, что ему не показалось. Тренер действительно сказал – тихо, так, что только он мог это расслышать.

– Прости…

Времени раздумывать над всем этим не было. Сергей вышел на середину ринга…

Этот псевдоитальянец уже откровенно надоел Белову. Он вел себя, как экзальтированная институтка, впервые посмевшая публично употребить вслух матерное словечко. Причем началось это именно в пятом раунде. Мужчина ругался и размахивал руками. Он словно забыл обо всем на свете. И почему‑то. Белов это заметил – брюнета не столько интересовало то, что происходило на ринге, сколько поведение тренера Степанцова. Он почему‑то все время обращался именно к нему.

В любом случае, это не могло, быть простой случайностью. Что‑что, а грязную игру Белов чувствовал сразу. В его жизни было столько всего, что он давно научился разбираться в людях и отличать черное от белого. «Черное от белого…» – Саша усмехнулся. Это звучало нелепым каламбуром. Белый костюм, белая шляпа, черные волосы, – с одной стороны, и он сам – с другой. Александр Белов. Саша Белый.

Вот уж действительно головоломка. Мозаика. Разрозненные кусочки, не желавшие пока складываться в цельную картинку. Но где‑то в глубине души у Белова зрело предчувствие, что этим кусочкам еще суждено собраться вместе…

Положение на ринге постепенно выправлялось. Обидный нокдаун не только не сломил Степанцова, а напротив, остудил его; заставил действовать спокойнее и расчетливее. Словом, вернуться к тому рисунку боя, что был разработан изначально. Хьюитт пытался наседать, но Сергей был уже не тот, что в предыдущем раунде. Он будто вспомнил все, чему учат мальчишек в секциях: «Бокс – это прежде всего искусство защиты. Лучше нанести один удар и не получить взамен ни одного, чем нанести десять ударов и в ответ получить девять».

Сергей кружил по рингу, уворачивался, приседал и подавлял противника отточенной техникой, простотой замысла и педантичностью реализации. Он перестал делать лишние движения и затрачиваться на ненужные удары. Такая строгая и скупая манера ведения боя совсем не радовала публику, жаждавшую

зрелища, зато она была единственно правильной. Выигрышной! Ход поединка снова стал меняться: чаша весов клонилась в русскую сторону. До второй минуты, когда…

– Грязная игра! – не выдержал и закричал Белов.

Более всего удивила Лайза. Сначала она схватила Белова за руку и прижалась к его плечу, а потом, словно опомнившись, сунула два пальца в рот и оглушительно свистнула. Белов был вынужден признать, что диапазон знаний и умений истинной манхэттенской леди гораздо шире, чем он мог себе это представить.

– Holy shit! – завопила Лайза, и Саша подумал, что надо будет спросить у нее смысл этого выражения; в академических словарях вряд ли он это найдет.

А на ринге произошло следующее. Норман Хьюитт, потеряв надежду добить Степанцова и встретив грамотное и продуманное сопротивление, внаглую пошел вперед. Он словно забыл, что участвует не в боях без правил, а в боксерском поединке. Негр пригнул голову и начал быстрое сближение. Сергей ответил очередью увесистых хуков; с обеих рук, от души.

Хьюитт покачивался, но, видимо, решил, что другого такого шанса может и не быть. Закрывая перчатками и предплечьями голову, он продолжал переть с настойчивостью асфальтового катка. Он даже не пробовал наносить удары – несся по прямой, как игрок в американском футболе. Подобная тактика срабатывает в боксе крайне редко. И сейчас дело шло к тому, что очередной удар остановит его и посадит на пятую точку. Степанцов умело маневрировал, закручивал противника, а тот не успевал реагировать и открывался все больше и больше. Оставались считанные секунды. Перчатка Сергея вот‑вот найдет брешь в примитивной защите соперника, прилетит прямо в висок, и тогда…

Но Хьюитт в последний момент распрямился и попытался провести удар на скачке – технически очень сложный прием, редко у кого получающийся идеально.

Не получился он и у Хьюитта. По инерции чернокожий пролетел вперед и что было сил; впечатался лбом в левую бровь Степанцова.

Сергей отступил на шаг. Рефери набросился на уже неважно соображавшего Хьюитта и повис у него на руках. Степанцов стоял, прижимая перчатки к лицу.

На грудь капали крупные темные капли крови. Они смешивались со струйками пота и стекали по животу, останавливаясь где‑то на поясе, фиксирующем паховую защиту. Назимов подбежал к канатам.

– Сергей! – позвал он.

Степанцов подошел. К. нему уже спешил доктор матча, обязанный контролировать физическое состояние бойцов.

– Что там? Покажи! – говорил Назимов.

Сергей убрал перчатки. Кровь, ничем не сдерживаемая, хлынула на лицо. Назимов прижал к рассечению тампон с перекисью.

– Ничего, ничего. Продержись, в Перерыве заклею. Все будет нормально.

Конечно, все понимали, что‑ ничего нормально не будет. Даже если врачу удастся заклеить рассечение, то левая половина лица все равно распухнет, веко наполовину закроется, и боксер лишится стопроцентного обзора. Кроме того, достаточно будет одного, пусть не сильного, но точного попадания, и рассечение откроется снова. А ведь левый глаз Степанцова приходился как раз напротив передней, правой руки Хьюитта; он же – левша.

Официальный врач матча встал рядом с Назимовым и потребовал убрать тампон, чтобы он мог хорошенько осмотреть рану. Рефери внимательно наблюдал за происходящим. Как бы то ни было, на ринге он – единственный хозяин, и последнее слово всегда остается за ним. Ему нужно было принять правильное решение, чтобы не подвергать здоровье боксера необоснованной опасности. И тут случилось то, чего никто не ожидал…

Теперь Белов понял, какого элемента не хватало в мозаике. Белая шляпа, белый костюм, черные волосы… Это же его антипод! Он прикрыл от досады глаза.

– Вот черт! – Белов ожидал чего угодно, но только не этого.

Савин снял с плеча белое полотенце, бросил его на ринг и тут же полез под канаты. По правилам бокса это означало, что он снимает своего бойца с поединка. Попросту говоря, капитулирует. Формально осудить его было трудно. Но в торопливости движений и какой‑то извиняющейся походке безошибочно прочитывалось, что тренер действует не по своей воле.

Все прочие звуки потонули в реве толпы. Степанцов не сразу понял, что происходит. Он взглянул на Альберта. У доктора был остановившийся взгляд; он, не отрываясь, смотрел куда‑то за спину Сергея. Официальный врач матча сложил большой и указательный пальцы в колечко – «окей!» – кивнул и почему‑то ушел.

Степанцов почувствовал, как рефери хлопает его по плечу. Он через силу обернулся. Рефери указал ему на синий угол. Сергей перевел глаза ниже… На красном настиле ринга белело позорное пятно. Нерастраченная в бою ярость подступила к горлу. Степанцов дернул плечом, скидывая руку рефери. Он побежал вдоль канатов, отыскивая еще одно белое пятно. И он его увидел.

– Ублюдки! – орал Степанцов, переводя взгляд с Буцаева на Белова. – Довольны? Сговорились, да? А только – хрен вам! Я все равно не лег!

Насмешливая улыбка тронула губы Буцаева. Тонкие черные усики дрогнули и, как часовые стрелки, показали без десяти два. Роман Остапович поднялся.

Он был доволен исходом поединка, но все же – не до конца. Догадайся старик выбросить полотенце чуть пораньше… Тогда Храбинович подавился бы своей овсянкой. Подавился, но деньги все равно бы выплатил.

А теперь… Никому не позволено обманывать Буцаева! Он обещал, и он приведет свою угрозу в исполнение. Красавец взял помятую шляпу (воспоминание о ее бесславной гибели болью отозвалось в его сердце) и пошел по проходу. Ему еще надо было найти Tory, Хасана и Реваза. Придется поговорить кое с кем в раздевалке и пригласить прокатиться за город. То есть – в пустыню.

Белов и Лайза с растерянным видом смотрели на боксера.

– Саша, почему он ругается на тебя? – спросила Лайза. – Ты разве в чем‑то перед ним виноват?

Белов не знал, что ей ответить. Это был один из тех редких случаев, когда он не мог найти подходящие слова. Что‑то здесь не срастается… Боксер обращался явно к нему, но что он говорил – нельзя было понять за ревом трибун…

– Удачного боя, брат! – передразнил Белова Степанцов, напомнив фразу, услышанную от Белова в Москве. – Надеюсь, для тебя он был удачным?

Брат… – процедил он сквозь зубы и сплюнул.

Подошедший Савин пробовал его успокоить, но Сергей его оттолкнул.

– Сними с меня перчатки и больше не трогай!

– Сережа, – пробовал объясниться тренер. – Ты… многого не знаешь…

– Я знаю только то, что вижу, – отрезал Степанцов. – И подними, наконец, это дурацкое полотенце!

Савин помог ему снять перчатки. Сергей подошел и обнял нетвердо стоявшего на ногах Хьюитта. Честь и достоинство – прежде всего. Они должны показать публике, что отношения на ринге и за его пределами – совершенно разные вещи. Между ними нет никакой вражды. Просто бокс.

– Техническим нокаутом… победу одержал… Норман Хьюитт! – объявил ведущий.

Рефери поднял вверх руку чернокожего бойца. Хьюитт выглядел ошарашенным; казалось, он до сих пор не понял, что произошло. Альберт взял халат и набросил на плечи Степанцову. Тот пролез под канатами и, не оглядываясь, пошел в раздевалку. За спиной остался красный настил ринга. На него не

стыдно было пролить свою кровь; красное на красном почти незаметно. Но белое на красном, это…

Сергей старался ни о чем не думать, но одна мысль неотступно преследовала его. «Да лучше бы я там умер. А так… Позор!» Он шел и не смотрел себе под ноги, ему казалось, что всюду на полу разбросаны белые полотенца.

XIV

Хасан все пять раундов и четыре перерыва был занят пристальным созерцанием ножек одной блондинки, сидевшей неподалеку. Посмотреть и впрямь было на что. Гладкие, блестящие и упругие, как кегли, ножки были несказанно хороши. Ну а длина платья была подобрана таким образом, что оно, скорее, не скрывало, а напротив – открывало прелести хозяйки, выставляя их для всеобщего обозрения.

Видимо, той частью мозга, которая не была поражена перекисью водорода, блондинка подозревала, что ее ногам придется вступить в трудный бой с боксерским матчем, и решила подстраховаться. Время от времени она перекладывала ноги; одну на другую, потом обратно. Этого оказалось достаточно, чтобы все мужчины, сидевшие на ее ряду и четырьмя рядами ниже, как по команде, оборачивались и внимательно следили за рокировкой, стараясь не

упустить ни одной детали.

– Эй! – Гога толкнул Хасана в бок, – Смотри! Босс!

Что до Хасана, то он был парализован, поэтому не сразу отреагировал на возглас Гоги. Пришлось подкрепить слова побудительным толчком.

– Эй! Смотри! Босс! Он нас ждет!

– Иду, иду, – отозвался Хасан, не сводя глаз с блондинки.

Она собиралась вставать, и Хасан боялся пропустить самое интересное. Восемь раз подряд он сумел разглядеть белое кружевное белье, сквозь которое просвечивал темно‑рыжий стриженый кустик, и теперь замирал в ожидании чуда: а ну, как на девятый оно окажется голубым, или розовым, или черным? Сам он больше всего любил леопардовую расцветку, но на такую щедрую милость судьбы не приходилось даже надеяться.

– Послушай, с ним что‑то не то! – сказал Гога.

– А‑а‑а! – отмахнулся Хасан.

– Он без шляпы, – сказал Гога.

– Вах! – Хасан моментально вскочил, забыв о блондинке; ее белье и нежном кустике. – Чего же ты сидишь, ишак? Пошли скорее!

Расталкивая зрителей, они бросились вниз по проходу.

Когда они подбежали к Буцаеву, рядом с ним уже стоял «серый кардинал» – Реваз.

– Я хочу забрать его прямо из раздевалки, – втолковывал ему Роман Остапович.

– Везде охрана, босс, ничего не получится, – рассудительно возразил Реваз.

– Черт! Я же сказал – «хочу», а как это сделать, придумай сам!

– Хорошо, босс. Я постараюсь.

– Вы, два остолопа! – накинулся Буцаев на подоспевших Гогу и Хасана. – Надо будет затолкать его в багажник и вывезти за город! Я все понятно объясняю?

Гога развел руками.

– Как это сделать, босс? Кругом полно народу!

– Как, как! – вскричал Буцаев. – Спроси вон у него! – и ткнул пальцем в Реваза.

Тот кивнул: мол, успокойся. Что‑нибудь придумаем.

– И, кстати, – продолжал Буцаев, обращаясь к Ревазу. – Ты видел человека, который сидел рядом со мной?

– Который сидел на вашей шляпе, босс? – уточнил Реваз.

Буцаев стал пунцовым.

– Да, он самый. Узнай, кто это.

– Я и так знаю. Это Белов, босс, – сказал Реваз и саркастически улыбнулся.

– Белов? – Роману Остаповичу это имя было смутно знакомо: – Что, тот самый Белов?

– Тот самый, – подтвердил Реваз, и выражение его лица недвусмысленно намекало на то, что взыскать с обидчика стоимость шляпы вряд ли удастся.

– Хорошо, – повелительно сказал Буцаев. – С Беловым мы разберемся потом. А пока я хочу заняться боксером.

Голос ведущего, льющийся из мощных колонок, возвестил, что победу одержал Норман Хьюитт.

Через несколько минут показался Степанцов. Он возвращался в раздевалку.

– Ну что стоишь? – набросился Буцаев на Рева‑за. – Пора действовать!

– Окей, босс! Я только прикидываю, где здесь… – Реваз внимательно огляделся. Он что‑то искал.

– Что?

– Да так, ничего. Сейчас увидите.

Он достал из кармана табличку сотрудника казино «Тадж‑Махал» и повесил ее на лацкан пиджака. Подобные штучки имелись у него на все случаи жизни, и поэтому Реваз был незаменим.

– Ждите меня здесь, босс, и что бы ни случилось, никуда не уходите. Я скоро вернусь.

Лысый коротышка юркнул в толпу…

Возгласы ликования постепенно сходили на нет. Все понимали, что от такой неубедительной победы у обеих сторон осталось очень дурное послевкусие.

Даже болельщики Хьюитта выглядели разочарованными, а уж немногочисленные поклонники Степанцова и вовсе чувствовали себя обманутыми. Лайза взяла Белова под руку, и они медленно пошли в плотном людском потоке, направлявшемся к выходу из зала.

– По‑моему, что‑то здесь не так, – сказал Саша.

– Ну что же может быть не так? – удивилась Лайза. – Мне кажется, все правильно. Ведь ему разбили лицо, дальше могло быть только хуже! Нет, я полностью согласна с тренером! Он поступил правильно! А если бы этот Хьюитт его убил?

Белову стало смешно и грустно одновременно. Лайза замечательная женщина, но она ничего, совершенно ничего не понимает в боксе. Она видит только внешнюю сторону событий и не замечает подводных течений, скрытых камней, словом, всех тех тонкостей, которые понятны только специалисту или фанату этого вида спорта. Его, например, в свое время просветил Фил, с которым они не раз обсуждали видеозаписи боев, знаменитых боксеров. Как ей втолковать, что бокс не просто драка, а интеллектуальный и психологический поединок вроде покера или шахмат? Здесь тоже важны и умение просчитывать ходы, и сила духа, и уверенность в себе. Разница в том, что бокс ничьих не признает!

А Лайза… Что Лайза? Объясняй не объясняй, все равно она ничего не поймет.

– Да, наверное, ты права, – примирительным тоном сказал он. – Тренер поступил разумно…

Только сам он, конечно, так не думал! Все крутилось, как карусель, но крутилось вокруг одной и той же оси. Полотенце, тренер, белошляпый.

Белошляпый, тренер, полотенце… Но больше всего Белова задевало то, что Степанцов решил, будто он с Буцаевым заодно.

«Конечно, завелся парень. Проиграл. Я бы на его месте…» – здесь в рассуждениях Белова наступала остановка. Он анализировал ситуацию и приходил к выводу, что он бы на месте боксера прежде всего попробовал бы разобраться.

Белов оглянулся на двери ведущие в служебные коридоры. Где‑то там должна быть раздевалка Сергея. На пятачке перед дверью он увидел своего помешанного на белом цвете знакомца и рядом с ним – двух небритых чернявых молодцев, недобро посматривающих по сторонам.

– Пойдем в номер, дорогая! – Белов подхватил Лайзу под локоть и ускорил шаг.

– Куда ты так торопишься? Мы не заглянем в казино?

– Милая, ты же знаешь: я не люблю азартные игры, – ответил Белов.

– Ни за что бы не поверила, – усмехнулась Лайза. – Я не встречала человека, более азартного, чем ты. Одни твои вулканы чего стоят…

– Ну, как ты можешь сравнивать, лучик? – с мягким укором сказал Белов. – Вулканы – это одно. Там экстрим настоящий, а здесь дурацкий.

Подумаешь, шарик прыгает, и фишки на столе лежат. В чем азарт? Отдать деньги за то, чтобы посмотреть, Как прыгает шарик?.

– Конечно, тебя этим не проймешь, – подхватила Лайза. – Тебе надо, чтобы все вокруг горело, извергалось и взрывалось. И чем опаснее – тем лучше.

– Точно! – охотно согласился Белов. – На том стоим…

Они вышли из «Тадж‑Махала». До «Кристалла» было совсем недалеко. Они прошли два квартала по ярко освещенной улице и оказались на пороге своего отеля.

– Вот растяпа! – воскликнул Белов. – Я же совсем забыл спросить у него…

– Что забыл? – насторожилась Лайза.

– Да так, ничего существенного, – Саша пожал плечами, будто речь шла о каком‑то пустяке. – Ничего особенного, но спросить надо. Поднимайся в номер, я скоро приду. Ладно?

Лайза пробовала возразить, но Белов запечатал ее рот нежным поцелуем. А потом попросил:

– Закажи в номер ужин и, пожалуйста, побольше шампанского.

– Шампанского? Что ты собрался отмечать?

Белов обезоруживающе улыбнулся.

– Еще один день, прожитый вместе, моя прелесть!

Этот маленький бар размещался неподалеку от зала игровых автоматов, и публика здесь была соответствующая. Не миллионеры, просаживающие за рулеткой и блэк‑джеком целые состояния, а мелкие чиновники, школьные учителя и водители, выбиравшиеся в Лас‑Вегас два‑три раза в жизни, – в основном для того, чтобы сделать фотографии на память и проиграть пару сотен баксов на «одноруких бандитах».

Date: 2015-09-24; view: 269; Нарушение авторских прав