Удар в спину 5 page

– Зато у нас будут лучшие места, – сказала Лайза Белову.

Саша спросил у портье, где остановился русский боксер и можно ли его навестить.

– Одну минутку, – сказал портье и набрал номер коллеги в «Тадж‑Махале». – К сожалению, нет. Они с тренером закрылись в номере и просили не беспокоить.

– Ну что ж, – Белов повернулся к Лайзе, – значит, увидим его завтра вечером, во время боя.

В лифте они были одни. Лайза прильнула к нему и прошептала на ухо:

– Ты не хочешь поступить, как этот боксер?

– То есть?

– Запереться в номере?

– Это отличная мысль, – ответил Белов. – Устроим спарринг?

Лайза многозначительно кивнула. В глазах ее вспыхивали веселые искорки.

– Лайза Донахью, – начал Белов официальным тоном. – Позвольте мне выразить вам свою глубокую признательность за весомый вклад в дело укрепления дружбы и сотрудничества между российским и американским народами.

– Господин Белов! – тонкие пальчики Лайзы скользнули в щель между пуговицами его рубашки. – Со своей стороны, я нахожу это сотрудничество весьма конструктивным. А может быть, – будущее покажет – и плодотворным.

Саша крепко обнял Лайзу.

– Знаешь, что я сделаю в первую очередь, когда мы войдем в номер?

– Догадываюсь, – ответила Лайза, целуя его в подбородок.

Белов покачал головой.

– Нет. Это – во вторую. А в первую – найду табличку «Не беспокоить», пририсую двадцать восемь восклицательных знаков и повешу на дверь!

– Господин Белов! – усмехнулась Лайза. – Вынуждена признать: у вас сугубо аналитический склад ума. Когда дело касается стратегии, вам просто нет равных.

– Госпожа Донахью! Не стоит себя недооценивать. У вас тоже есть сильные стороны! – и он по‑хулигански ущипнул ее чуть ниже спины.

Лайза широко открыла глаза, воскликнула: «Ах, вот вы как?» и, обвив его шею, запрыгнула на Белова; ему ничего не оставалось, кроме как подхватить ее свободной рукой.

Смеясь и дурачась, они вывалились из лифта и пошли (точнее, Белов понес Лайзу) в номер. Им было легко и свободно. Они вели себя, как влюбленные подростки в семнадцать лет, ничуть не смущаясь тем, что им уже далеко не семнадцать. Сейчас это не имело никакого значения. На следующий день все изменилось…

«Тадж‑Махал» готовился к бою. Поединок был назначен на семь часов вечера. Техники проверяли исправность мощных софитов, укрепленных под высоким потолком. Служители обходили ряды, пробуя, не‑шатаются ли где пластиковые стулья. Конечно, «Тадж‑Махал» не стадион, а боксерский поединок не бейсбольный матч, но вероятность того, что болельщики, не придя к единому мнению, начнут мутузить друг друга отломанными сиденьями, была довольна велика. Огромные, похожие на матерых самцов гризли, секыорити обходили зал, заглядывая в каждый укромный уголок.

Наверху, в комментаторской кабине, звукорежиссеры колдовали над пультами. Ожидалось, что бой будут транслировать несколько общенациональных каналов и как минимум четыре сети кабельного телевидения. В половину шестого в зал спустился владелец казино и отеля Майк Боумен – импозантный мужчина средних лет. Он лично обошел ринг, пока еще накрытый огромным квадратным флагом с логотипом «Тадж‑Махала», проверил места для боковых судей, телеоператоров и почетных гостей. В пустом зале стояла гулкая тишина.

Несмотря на то, что билеты в первых рядах стоили гораздо дороже, и купить их можно было только по специальному разрешению, стулья здесь были точно такие же, как и на галерке. Боумен считал, что, во‑первых, бокс – очень демократичное зрелище, а, во‑вторых, эмоции и азарт бьют здесь через край, и людям по большому счету наплевать, насколько удобно при этом их задницам.

На утреннем взвешивании и последовавшей за ним короткой пресс‑конференции русский боксер показался Боумену подавленным или чем‑то расстроенным. Но, скорее всего, утешал себя Боумен, он просто сосредоточен. Майку очень не хотелось думать, что русский выйдет на этот бой морально не готовым. Ставки были высоки; сеть букмекерских контор, принадлежавшая «Тадж‑Махалу», принимала на него три к двум.

После взвешивания Степанцов с командой опять удалились в номер, попросив никого к ним не пускать. Боумен распорядился, чтобы у входа постоянно дежурили два охранника. Огромный маховик шоу‑бизнеса закрутился, набирая обороты.

В шесть часов вечера во всем зале вспыхнули огни. Публика, пока еще немногочисленная, стала заполнять ряды. Мужчины оживленно беседовали, обсуждая шансы бойцов. Женщины, которых высокое искусство кулачного боя интересовало в гораздо меньшей степени, рассматривали наряды и украшения подруг‑соперниц. Тогда же, в шесть вечера, бойцы спустились в свои раздевалки…

Лайза стояла спиной к Белову у зеркала в их номере. Она была чудо как хороша: серебристое платье, расшитое блесками, заканчивалось чуть выше колен. На спине – глубокий вырез, подчеркивающий тонкость талии. На белой точеной шее – изящное бриллиантовое колье.

– Помоги мне, пожалуйста. Застегни замок, – попросила она.

– Разумеется. Но должен сказать, что без одежды ты выглядишь куда лучше, – Белов выполнил ее просьбу и нежно поцеловал Лайзу меж лопаток.

– Мы опаздываем, дорогая! – напомнил он ненавязчиво.

– Сейчас, сейчас, – отозвалась Лайза. – Ты ведь не хочешь, чтобы твоя‑Женщина выглядела, как какая‑нибудь простушка из Бронкса?

– У тебя при всем желании это не получится. В тебе манхэттенская стать, ее не скроешь. А на лице – Гарвард с отличием.

Лайза кокетливо повела плечом.

– Спасибо, милый. Но об этом знаешь только ты, не так ли? А остальные‑ пусть догадываются.

– И завидуют, – добавил Белов.

Лайза обворожительно улыбнулась. Белов потянулся было к ней, но она удержала его выставленной ладонью.

– Если ты испортишь мой макияж, то нам придется Задержаться еще минут на пятнадцать.

Сажа нагнулся и поцеловал ее обнаженный локоть,

– Не могу удержаться и не. повторить. Ты великолепно выглядишь. Божественно!

Лайза промолчала. Именно это и отличает истинную леди от простушки из Бронкса – умение с достоинством выслушивать комплименты,

Лайза взяла маленькую сумочку и повесила её на руку.

– Теперь я готова. Пойдем.

Они вышли из номера и направились к лифтам.

Сергей Степанцов поел один раз после взвешивания. Пища была не слишком обильной, зато давала необходимый запас энергии. В раздевалке он немного попрыгал и сделал комплекс упражнений, помогающих растянуть и согреть мышцы. Сергей несколько десятков раз отжался на кулаках, и запястья приобрели необходимую твердость. За всю профессиональную карьеру у него не было ни одного перелома, что, в общем‑то, большая редкость для бокса. Бойцы часто ломают фаланги пальцев, пястные кости или запястья, – рука не выдерживает силу собственного удара.

Затем он накрылся халатом, чтобы не дать мышцам остыть, и стал прогуливаться по раздевалке. Большие круглые часы на стене показывали четверть седьмого.

– Анатольич! Пора бинтоваться? – спросил Сер‑гей.

Савин болезненно сморщился и положил ладонь на поясницу.

– Да, сейчас. Подожди минутку.

Сколько себя помнил Степанцов, тренер всегда бинтовал ему руки сам. Раздался стук в дверь. Вошел высокий мужчина в голубом форменном костюме – судья, обязанный проследить, чтобы руки были забинтованы по всем правилам.

Сейчас, сейчас… – сказал Савин и, прихрамывая, быстро пошел в туалет.

Судья удивленно посмотрел на него и пожал плечами.

– Один момент, – сказал ему Назимов и виновато улыбнулся.

Судья скрестил руки на груди, привалился к стене, выложенной голубым кафелем. Он никак не выразил своего недовольства. Ждать пришлось немного дольше, чем рассчитывал Сергей: тренера не было минут пять. Он уже начал волноваться, и Назимов, почувствовав его тревогу, направился к туалету, но в этот момент из дверей показался Савин.

– Сори, – бросил он на ходу.

Достал из спортивной сумки эластичные бинты и дал судье убедиться, что с ними все в порядке. Тот кивнул и стал смотреть, как длинная белая полоса совершает тур за туром, охватывая пальцы и запястье. Когда с этим было покончено, судья еще раз ощупал руки Сергея и показал, что можно для прочности закрепить повязку лейкопластырем. Савин наложил несколько полосок, пропустив их между пальцами. После этого судья взял черный маркер и поставил подпись на каждой руке Сергея. Часы показывали половину седьмого.

Альберт подошел к Степанцову и показал на топчан.

– Ложись! – сказал он.

Сергей послушно лег на живот, и Назимов стал разминать его. Сильные руки уверенно массировали каждую мышечную порцию; кровеносные сосуды раскрывались, и мышца наполнялась кровью, готовясь к тяжелой изматывающей работе. Сергей по привычке закрыл глаза, пытаясь расслабиться и ни о чем не думать; затем приоткрыл и украдкой взглянул на тренера

Подбородок Савина дрожал, словно тренер чем‑то давился. Савин хотел было скрестить руки на груди, но тут же убрал их и снова положил на поясницу. Затем он тяжело привалился к стене и так стоял, не отводя глаз от двери. Все шло не так, как надо, и Сергей это чувствовал. В конце концов он решил, что вряд ли может что‑нибудь исправить. Самое лучшее – закрыть глаза, отключиться, освободив мозг от мрачных мыслей, а сердце – от Лишних переживаний.

Назимов работал, стараясь изо всех сил, но его так и подмывало подойти к Савину и потребовать, чтобы он выложил все как есть. Его останавливали только два обстоятельства. Первое – немедленный разговор внес бы в последние минуты перед боем ненужную нервозность, а это ни к чему. Главная роль в предстоящем спектакле отводилась Сергею; он был тем самым ведущим инструментом, который необходимо правильно настроить. А правильный настрой боксера перед поединком – во многом заслуга его команды. И второе – Назимов знал, был уверен на сто процентов, что Савин все равно ничего не скажет. В лучшем случае – промолчит.

Тем не менее, увиденное сильно пугало Альберта, давило на психику и лишало спокойствия. Но он заставил себя полностью сосредоточиться на массаже и забыть обо всем остальном. В том числе о том, что он увидел в туалете. О розовой воде в унитазе и сгустках крови, прилипших к стенкам. Он, как врач, прекрасно понимал, что это означает, где провел Савин эти двое суток, и что ему пришлось пережить. Но сейчас его беспокоило другое: какие это может иметь последствия и как это отразится на бое?

В половину седьмого тонкие тросы, привязанные к четырем углам и серединам‑ сторон флага, покрывавшего ринг, медленно подняли его к потолку. Публика отреагировала громким свистом и редкими хлопками. Заиграла энергичная музыка. Разноцветные лучи прожекторов и лазеров забегали по стенам.

Служители в униформе в последний раз тщательно протерли настил ринга и проверили натяжение канатов. Из двери служебного помещения показался судья. В одной руке он нес гонг, в другой – молоточек.

Боковые арбитры заняли свои места и разложили на столах карточки. В последние годы учет нанесенных и пропущенных ударов велся с помощью компьютера, но арбитры по старинке дублировали их вручную. Музыка стала громче и напряженнее. В ней добавилось басовых нот. Лучи прожекторов тоже стали более насыщенными. Яркие бледные цвета исчезли вовсе. Организаторы действа умело манипулировали зрителями, подогревая темные инстинкты толпы. Наверное, так же чувствовали и вели себя римляне, ожидая выхода Гладиаторов на арену.

Затем музыка на мгновение умолкла. Стало совсем тихо. Потом «Dire Straits», лучшая концертная группа ушедшего столетия, грянули свою знаменитую «Sultans of Swing». Четкий ритм бас‑гитары, выверенная барабанная дробь и неповторимое гитарное соло Марка Нопфлера, – все это заряжало зал сумасшедшей энергией. Огни замелькали в бешеном ритме. Публика свистела и кричала. И только накачанные секьюрити стояли неподвижно в проходах и вокруг ринга, словно последние островки спокойствия в море неконтролируемых страстей.

Без четверти семь на ринг вышли организаторы и распорядители. Сверху на тонком шнуре спустился поблескивавший металлом микрофон. Ведущий приветствовал публику и стал представлять участников предстоящего боя. Первым объявили Степанцова.

Ведущий перечислял, титулы Степанцова и количество одержанных побед. Согласно жребию, ему достался синий угол. Сергей услышал это по громкой связи, проведенной в раздевалку. Два чернокожих охранника, оба сильно смахивавшие на горилл, открыли дверь и замерли в ожидании на пороге.

Им предстояло провести боксера и его команду сквозь толпу а это не всегда бывает простым делом. Болельщики, заведенные громкой музыкой и горячительными напитками, зачастую выкрикивают в адрес бойца весьма нелестные замечания, стремясь сбить его с боевого настроя и таким образом помочь своему любимчику

Сергей был уже готов. Он надел красные двенадцатиунциевые перчатки; тренер залепил их у запястий скотчем. Назимов принес халат, помог продеть руки в рукава и завязал пояс. Савин, вопреки обыкновению, молчал. И в этом молчании таилось что‑то зловещее. Он будто обдумывал какую‑то мысль, и было видно, что эта мысль тяжела для него, но он предпочитал ни с кем не делиться своими соображениями.

И Назимов – тоже молчал. Они в последний раз обнялись все трое, в раздевалке. Затем доктор подхватил «боевой» чемоданчик. В термосе лежали лед и бутылки с водой. В соседнем отделении – флакон коллодия, чтобы заклеивать рассечения, и банка с вазелином, помогающим этих рассечений избежать. Перекись водорода – останавливать кровь, и ватные тампоны, накрученные на длинные палочки – для той же цели.

Тренер взял большое белое полотенце и повесил на плечо. В перерывах между раундами он будет обтирать Сергея, удаляя лишний пот, и обмахивать его, давая легким хорошенько подышать, а разгоряченному телу – немного остыть. Все. Они были готовы. Из них троих только один человек знал, как пойдет бой на самом деле.

Белов с Лайзой шли по длинному узкому проходу. Белов держал билеты; он предъявлял их очередным секьюрити. Те расступались, освобождая дорогу, и по‑

том сразу же смыкались снова, оттесняя наседавшую толпу. По мере того, как Саша с Лайзой приближались к рингу, охранников становилось все больше и больше; все‑таки безопасность VIP‑персон прежде всего.

Играла громкая музыка. Саша, не отрываясь, смотрел на выход, откуда должен был появиться Сергей Степанцов. Но его пока не было. Белов и Лайза добрались до своих мест в тот самый момент, когда распорядители и организаторы, раздвинув канаты, дружно, гурьбой повалили на ринг. Фотокорреспонденты обступили его периметр плотным кольцом; охранники сосредоточились и напряглись. И тут Белов увидел, что их с Лайзой ожидает неприятный сюрприз…

Буцаев не сомневался в исходе боя. Или точнее – почти не сомневался. Он отводил несколько ничтожных процентов на то, что дело повернется совсем не так, как ему надо. Роман Остапович считал, что избрал правильную тактику: давить не на бойца, а на его наставника. «Он не станет поднимать лишний шум, – думал Буцаев. – Это у боксера все еще впереди; он молод и полон сил. А для тренера воспитать второго такого чемпиона – проблема. Годы поджимают. Он – старый, поэтому упорнее цепляется за жизнь. А жизнь – сочится у него меж пальцев. Уходит и уходит, как песок из горсти. Молодому никогда не поздно начать сначала. Поставить на карту все, и… Выиграть или проиграть. Когда бьешься, об этом не задумываешься, главное – упрямо гнуть свою линию».

Им удалось заманить Савина в ловушку – с помощью одной из танцовщиц местного варьете, бывшей соотечественницы. Девушку содержал все тот же Эдик Маципуло, поэтому не составило особого труда убедить ее сделать то, что требовалось. Танцовщица наплела Савину целую историю: оказывается, ее мама неоднократно о нем вспоминала, и, вполне возможно, сам Савин хорошо ее знает. Вадим Анатольевич, совершенно сбитый с толку, некоторое время отнекивался. Но, видимо, расчет оказался верным: тренер в годы бурной молодости был тот еще ходок.

Он согласился сходить с девушкой на ее съемную квартиру и посмотреть альбом с семейными фотографиями.

– Это совсем недалеко. Много времени не займет, – щебетала длинноногая блондинка, и Савин купился, как последний идиот.

А когда он вошел в квартиру и обо всем догадался, было уже поздно. Хасан не дал ему времени опомниться и провести серию разящих ударов; выскочил из‑за спины и двинул битой по почкам. Потом на Савина надели наручники и в багажнике лимузина вывезли в пустыню, в какое‑то заброшенный дом.

– Мои ребята следят за твоим парнем. Если он вдруг вздумает дернуться, ему конец, – внушал Буцаев.

Это было чистейшей воды блефом, но, как часто бывает, примитивная ложь сработала. Тренер и впрямь подумал, что Сергей подвергается еще большей опасности, нежели он сам. Поэтому в коротких телефонных разговорах он убеждал Степанцова ничего не делать и просто ждать его возвращения.

Эти два дня, проведенные в полуразрушенном домике в пустыне, были ужасными. Гога и Хасан свирепствовали вовсю. Вся поясница Савина превратилась в один огромный синяк. Но самым, страшным было другое. Буцаев нащупал правильный психологический ход. Нашел убедительную мотивацию и самое слабое звено в отношениях «учитель‑ученик».

В перерывах между побоями он втолковывал эту мысль тренеру и, похоже, сумел сломить крепкого мужика. Объяснить ему, что к чему. Теперь он сидел в первом ряду и внимательно‑наблюдал за происходящим. Эдик Маципуло смог достать только один билет; подручным пришлось занять места на галерке. Но Буцаев считал, что и одного его присутствия будет достаточно. Его место было неподалеку от синего угла, А в синем углу будет сидеть русский. И в синем углу будет Савин.

Два стула в первом ряду были не заняты. Точнее, не совсем два. Один стул был свободен, а на втором – лежала широкополая белая шляпа. Слева от нее, ближе к синему углу ринга, небрежно развалившись, сидел набриолиненный черноволосый красавец. Он крутил на безымянном пальце массивный перстень с сапфиром – как показалось Белову, несколько нервно. Впрочем, это можно было списать на общую атмосферу ожидания, царившую в зале.

– Я так понимаю, это наши места? – спросила Белова Лайза.

– Да, – ответила он.

Мужчина в белом костюме, услышав русскую речь, насторожился. Он подался вперед, и лицо его стало еще более напряженным. В этот момент раздались приветственные крики, свист и шум.

Из выхода, ведущего к раздевалкам, показался Сергей Степанцов. Он шел с открытым лицом, гордо подняв голову. Капюшон болтался на спине. Рядом с ним шел тренер, позади, в некотором отдалении – врач с чемоданчиком в руке.

– Похож, – сказал Белов. – Он действительно очень похож…

– Что? – не поняла Лайза.

– Да нет, ничего, это я так, – Саша провел рукой по лицу, словно смахивал с глаз невидимую паутину.

Он пока не собирался садиться, иначе из‑за людских спин ему было не разглядеть боксера. Черноволосый красавец в белом, напротив, даже не шевельнулся. Видимо, русский боксер его не сильно интересовал. Лайза пыталась привстать на носочки и вытянуть шею, но, как ни старалась, не могла ничего увидеть. Она потянула Белова за рукав легкого летнего костюма.

– Саша, давай сядем!

– Конечно, – Белов развернулся к мужчине в белом и обратился к нему на английском. – Простите, это наши места.

Прилизанный брюнет смерил его презрительным взглядом.

– Здесь лежит моя шляпа, – ответил он по‑русски.

Лайза замерла в ожидании чего‑то нехорошего. Зная характер Белова, ничего другого ожидать и не приходилось. Да и лицо черноволосого мужчины показалось ей знакомым. Где‑то она его определенно видела. По телевизору? А может, он просто похож на опереточного итальянца – этакий «дон Корлеоне». В любом случае этот человек не внушал никакого доверия.

«А этот шелковый шейный платок кричащей канареечной расцветки – он просто отвратителен!». – подумала Лайза.

Но то, что произошло дальше, удивило ее еще больше. Белов не стал возражать или спорить. Он пожал плечами и посадил ее на свободный стул. Лайза не ожидала от него такой покладистости, это было не в его духе. Но Саша тут же развеял ее сомнения;

– Пускай лежит! – весело и даже как‑то беззаботно продолжал Белов. – Надеюсь, мы с ней друг другу не помешаем? – и сел прямо на шляпу.

Буцаев взвизгнул и вскочил со стула, намереваясь задать обидчику хорошую трепку. Но нахал, поднявший… скажем так, – руку на его любимый головной убор, оказался куда более проворным. В тот момент, когда Роман Остапович только собирался нанести удар, этот наглец коротким тычком в грудь отбросил его метра на два назад.

Буцаев очень пожалел о том, что рядом нет ни Гоги, ни Хасана. Он снова бросился на противника, но вдруг почувствовал, что его кто‑то крепко схватил сзади за плечи и легко приподнял над полом и аккуратно опустил. И теперь этот кто‑то придерживал его за предплечье. Буцаев с усилием повернул голову. Позади стоял чернокожий гигант‑охранник. Рука Романа Остаповича в его широкой ладони выглядела, как карандаш в руке ребенка. Охранник покачал головой и показал на выход.

– Сегодня здесь другой бой. Если вы придерживаетесь иной точки зрения, мне придется вывести вас из зала, – сказал он и отпустил Буцаева.

– Хорошо! – Роман Остапович нервно одернул пиджак и с ненавистью посмотрел на русского соседа, потом также внимательно изучил его спутницу.

Белов хорошо знал этот взгляд. Обычно так смотрели братки среднего пошиба; это должно было означать – я тебя запомнил. Но на него подобные вещи давно уже не действовали. Он достал из‑под себя пострадавшую шляпу, с вежливой улыбкой протянул хозяину:

– Держи свой поджопник… И учти, дешевые понты дорого обходятся.

– Мы еще поговорим… Не‑сейчас, потом, – пообещал Буцаев, снова садясь на свое место.

Он взял головной убор, попытался придать ему первоначальную форму. Получилось не очень убедительно.

– Сомневаюсь, что этот разговор будет для меня интересен. Так что даже не думай, – ответил Белов и потерял всякий интерес к соседу.

Он никак не реагировал на гневное пофыркивание Романа Остаповича, и это злило Буцаева больше всего. Злило и заставляло чувствовать себя не в своей тарелке. К счастью, в это время боксер и его команда подошли к своему углу, и Буцаев переключился на них.

Он привстал и нарочито громко кашлянул, чтобы привлечь внимание тренера. Савин перехватил многозначительный взгляд мафиозо. И тут же отвернулся.

«Все будет, как надо, – решил Роман Остапович. – А с этим… уродом… Тоже разберемся».

Он, как никто другой, хорошо знал, что американская полиция весьма неохотно вмешивается в разборки между членами этнических группировок. Особенно если это касается русских.

XIII

Свет на мгновение погас и снова вспыхнул. Лучи софитов, как острые клинки, вонзились в крутившийся под потолком шар, усыпанный зеркальными осколками. По стенам и потолку рассыпались мириады серебристых искр. Громко застучали тамтамы; этот грохот, похожий на усиленный в миллион раз стук сердца, проникал повсюду. Из раздевалки показалась длинная процессия. Первой шла группа чернокожих танцоров в набедренных повязках, напоминающих мочало. Они прыгали и извивались в такт барабанному бою.

Следом за ними шел афроамериканец в широченных штанах и таком же широченном балахоне. Длинные волосы были заплетены во множество косичек. В руке он держал микрофон. Барабаны стали постепенно стихать, на первый план вышел быстрый речитатив, исполняемый парнем в одежде не по росту. Белов поморщился – он никогда не был поклонником рэпа.

Потом в огромной белой капитанской фуражке и кителе, увешанном аксельбантами, показался тренер американца, а за ним и сам Хыоитт. Он был расслаблен и уверен в себе; он пританцовывал, его длинные ноги выписывали такие кренделя, которые могли бы сделать честь любому пьяному завсегдатаю деревенских дискотек в российской глубинке. Бой еще не начался, а шоу уже было в самом разгаре.

Норман Хьюитт, хоть никогда и не считался фаворитом, тем не менее имел стойкую репутацию боксера, от которого можно ожидать чего угодно. Его бойцовский стиль отличался отсутствием всякого стиля. Хьюитт был непредсказуем; наверное, именно это и позволило ему преодолеть длинную череду квалификационных поединков.

Против него очень трудно было выстраивать какую‑то определенную тактическую линию; а когда бой превращался из бокса в бессмысленную рубку, Хьюитт чувствовал себя в своей стихии. Быстрый и подвижный, он не подпускал соперника на ближнюю дистанцию, зато в средней рубил наповал. Хьюитта можно было только переиграть. Степанцов понимал это и очень надеялся на помощь тренера.

Савин отдавал последние указания. Он похлопывал Сергея по плечу и ловил себя на мысли, что не может не думать о том человеке, который сидит в первом ряду, прямо за его спиной. Степанцов слушал наставника и машинально кивал. Альберт достал каучуковую капу, обмыл ее водой и вставил боксеру в рот.

Ведущий, завывая, как трагический актер, еще раз объявил имена соперников; Степанцова – в первую очередь, Хьюитта – во вторую, что считалось более почетным, хотя американский боксер ничем не заслужил такой чести. Посторонние люди ушли с ринга. Многие из них присели на низкие складные стульчики между первым рядом и помостом. Рефери вызвал бойцов на середину и заставил их поприветствовать друг друга. Затем – еще раз напомнил, что он на ринге – главный, и боксеры должны во всем его слушаться. Бойцы кивнули, ударили друг друга по перчаткам и разошлись.

Прозвучал гонг, и бой начался! Самое первое столкновение боксеров происходит не тогда, когда звучит гонг, а несколькими мгновениями раньше – когда рефери вызывает их на центр ринга для взаимного приветствия. Этот момент имеет большое психологическое значение, поскольку два бойца скрещивают взгляды, и от того, чей окажется тверже, очень многое зависит. Здесь главное – дать противнику почувствовать свою волю и энергетику. Показать боевой дух и настрой на победу.

Каким‑то древним инстинктом воина Степанцов понял, что в этой скоротечной психологической дуэли он победил. Он смотрел Хьюитту прямо в глаза, контролируя его зрачки. А у того дрогнули веки, он отвел взгляд и как‑то размяк. Внешне это никак не проявилось, но Сергей почувствовал, что невидимый стержень внутри Хьюитта треснул. Он несколько раз моргнул и отвернулся в сторону.

Никто не мог этого видеть, даже рефери. Главное – что Сергей это видел. Поэтому он чуть жестче, чем следовало, хлопнул Хьюитта по перчаткам, ощутив податливость его рук. Потом они отступили назад и после гонга стали быстро сходиться. Сергей не стал ждать, когда Хьюитт снова выйдет на середину. Он сделал на три шага больше и тем самым отвоевал центр.

Хьюитт, пользуясь преимуществом в длине рук, выкинул правую. Это читалось. Сергей видел все по работе его ног. Он знал, что удар будет несильным, поэтому даже не пытался его парировать или далеко уклоняться. Он слегка качнул головой влево, пропустив перчатку по касательной и затем, резко подсев, быстро сместился вперед и тоже ударил правой.

Реакция у чернокожего была отменной. Хорошего удара не получилось – Степанцов лишь коснулся его ребер. Зато он с первых же секунд стал воплощать тренерскую установку: закручивал движение по часовой стрелке и работал в корпус. Ничего особенного в первом раунде не произошло. Взрыва, ожидаемого публикой, не случилось.

Дважды Хьюитт пытался навязать примитивный размен ударами, и оба раза Сергей четко его останавливал; начинал движение, вызывая соперника на себя, и потом резко замирал, обозначая встречные удары. Хьюитт не решался подойти ближе и уходил на дальнюю дистанцию. Прозвенел гонг. Бойцы разошлись по своим углам.

Сергей сидел и, не отрываясь, смотрел на Хьюитта. Судя по всему, тот даже не устал, как, впрочем и сам Степанцов. Они только‑только начали входить в азарт. Савин что‑то говорил, и Сергей автоматически строил зрительные образы в голове, вычерчивая тактический рисунок второго раунда.

Но и второй раунд ничего не решил. Он очень напоминал первый, с той лишь разницей, что под конец Сергею удалось достать противника левым хуком и основательно встряхнуть. Он попытался развить успех и дожать Хьюитта, но тот ответил серией таких жестких прямых, что Степанцов счел благоразумным отступить. Он знал, что в перерыве Хьюитт восстановится, и небольшое преимущество пропадет, Значит, все придется начинать сначала. Но как раз это было не страшно. Терпения у Сергея хватало.

В третьем раунде все стало постепенно меняться – так, как и задумывали Сергей с тренером. Хьюитту никак не удавалось навязать Степанцову откровенную рубку, а в боксировании технически он явно уступал. Сказывалось превосходство российской классической школы:

Понемножку, шаг за шагом, Сергей сокращал дистанцию, уходил от тревожащего джеба Хьюитта, проводил короткую тройку, и один из его правых неизменно достигал цели. Быстрый темп, навязанный Хьюиттом, с каждой секундой ослабевал.

Публика, не слишком искушенная в тонкостях бокса, всего этого не замечала. Она хотела драки, но пока ее не видела. Свист, начавшийся где‑то в задних рядах, становился все громче и громче. Немногие смогли разглядеть главное: с начала третьего раунда бой пошел полностью под диктовку Степанцова. Хьюитт уже не решался лезть напролом, опасаясь точных встречных ударов.

Он кружился вокруг Сергея, делая ложные выпады, но Степанцов оставался спокоен и невозмутим. Наступал он, а не его противник, и это было самым важным. На перерыв Сергей ушел, чувствуя свое превосходство по очкам. Теперь надо было удержать и закрепить успех.

Date: 2015-09-24; view: 240; Нарушение авторских прав