Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Между двумя кампаниями





ОКХ готовит частичную демобилизацию.Заседание Рейхстага в Берлине.«Что же дальше?» – Отсутствие военного плана.Победа над Англией при помощи воздушной и морской войны?Борьба за Средиземное море?Вторжение на Британские острова?Была ли осуществима операция «Морской лев»?Причины отказа от вторжения.Запоздалое решение, незначительные успехи в «Битве за Англию».Политическая позиция Гитлера по отношению к Великобритании.Огромный риск войны на два фронта

День победы над Францией стал для Германии искуплением за черный день поражения 11 ноября 1918 г., что было зафиксировано подписанием соглашения в салон‑вагоне маршала Фоша в Компьене. Теперь Франция должна была подписать свою капитуляцию в том же месте, в том же вагоне. 22 июня 1940 г. Гитлер достиг вершины своей славы. Франция, чья военная мощь с 1918 г. была постоянной угрозой для Германии, теперь – как раньше ее восточные сателлиты[119], – перестала существовать как противник рейха. Британская армия была изгнана с материка, хотя и не была окончательно разгромлена. Хотя на востоке Советский Союз – теперь имевший общую границу с рейхом – несмотря на Московский договор[120], представлял скрытую опасность, вряд ли можно было предполагать, что он после германских побед над Польшей и Францией собирается в ближайшее время начать войну. Если Кремль и предполагал воспользоваться тем, что у Германии связаны руки военной кампанией на Западе, для расширения своей экспансии, то для таких действий он момент упустил. В Москве, очевидно, не рассчитывали на столь быстрые и убедительные победы немецкой армии над объединенными войсками западных держав.

Если вермахт добился таких успехов в Польше и Франции, то это объяснялось не тем, что его командование с первых дней Компьенского перемирия 1918 г. готовило реванш. Вопреки всем утверждениям враждебной нам пропаганды, совершенно ясно, – если здраво оценивать опасность, которая могла угрожать рейху в случае войны, – что немецкий Генеральный штаб в период между 1918 и 1939 гг. не ставил перед собой цель развязать агрессивную или реваншистскую войну, а стремился к обеспечению безопасности государства. Правда, военное командование отдало себя, в конце концов, в распоряжение Гитлера – после его ошеломляющих политических успехов. Можно также сказать, что оно признало примат политики, политики, которой оно не одобряло и которую оно могло – если такая возможность вообще существовала – предотвратить только с помощью государственного переворота.

В завоеванных нами победах решающим, впрочем, не были масштабы перевооружения Германии, которое Гитлер форсировал всеми средствами. Конечно, принимая во внимание разоружение Германии, навязанное ей Версальским диктатом, это перевооружение было предпосылкой всякого успешного ведения войны – в т. ч. и оборонительной. Однако в действительности вермахт не мог выставить такие же крупные силы, как это мог позволить себе Советский Союз в отношении сухопутных войск, а западные державы – в области авиации. В действительности армии западных держав, если оценивать численность дивизий, танков и артиллерии, были примерно равны немецкой армии, а по ряду параметров даже превосходили ее. Не военный потенциал сыграл решающим роль в кампании на Западе, а высокая подготовка личного состава вермахта и лучшее руководство им. Немецкая армия кое‑чему научилась с конца Первой мировой войны и снова вспомнила незыблемые законы военного искусства.

После заключения перемирия ОКХ сначала приняло меры, имевшие целью проведение демобилизации значительной части дивизий. Одновременно несколько пехотных дивизий должны были быть переформированы в танковые или мотопехотные.

Штаб XXXVIII армейского корпуса был сначала переведен в район Сансера на средней Луаре, с тем чтобы руководить здесь переформированием этих нескольких дивизий. Итак, мы сменили чудесный замок Серран, наполненный историческими воспоминаниями, на маленький замок, который построил себе известный фабрикант Куантро на вершине крутого холма, возвышающегося над долиной Луары. Наш новый дом должен был изображать старую крепость и отличался безвкусицей, которой обычно отличаются всякие подражания. Стоявшая рядом с жилым домом башня, подделанная под развалины древней крепости, никак не меняла положения. Маленькие пушки, стоявшие на террасе, не создавали впечатления военных трофеев, на что надеялся владелец, фабрикант ликера. Прекрасным был лишь вид, открывавшийся с вершины горы на широкую плодородную долину Луары. Характерным для вкуса этого выскочки – владельца замка была большая картина, висевшая в его рабочем кабинете. На ней были изображены сидящие за круглым столом коронованные правители Европы начала века – наш кайзер, старый император Франц Иосиф, королева Виктория и др. Они были изображены так, как будто Куантро уже немного подпоил их. Над ними же возвышался у стола владелец, с триумфом поднимавший над застольной компанией бокал ликера фирмы Куантро. Единственное изменение, которое мы сделали в этом «замке», заключалось в том, что мы сняли эту пошлую мазню.

19 июля все высшие руководители вермахта были вызваны в Берлин для участия в заседании Рейхстага, где Гитлер провозгласил окончание Западной кампании. На этом заседании он выразил благодарность нации, оказав почести высшим военным чинам[121]. Размах этих почестей говорил о том, что Гитлер считал войну уже выигранной.

Хотя немецкий народ, безусловно, принял оказание почестей заслуженным солдатам как вполне естественное явление, все же по своей форме и размаху эти почести – так, по крайней мере, восприняли мы, военные, – выходили за рамки необходимого.

То что Гитлер присвоил одному адмиралу звание гроссадмирала, а двенадцати генералам – звание генерал‑фельдмаршала[122], лишь девальвировало значение этих званий, которые в Германии привыкли считать высшим военным чином. До сих пор было принято, что условием получения такого отличия было (если не считать генерал‑фельдмаршалов, произведенных в этот чин императором Вильгельмом II в мирное время) самостоятельное руководство кампанией, выигранное сражение или захваченная крепость.

После Польской кампании, в которой подобным условиям отвечали главнокомандующий сухопутными силами и командующие обеими группами армий, Гитлер не счел возможным выразить свою благодарность армии производством их в ранг фельдмаршалов. Теперь же он сразу создал дюжину генерал‑фельдмаршалов. Среди них наряду с главнокомандующим сухопутными войсками, который провел две блестящие кампании, был и начальник Верховного командования вермахта (ОКВ), который ничем не командовал и не возглавлял Генеральный штаб. Далее, среди них был статс‑секретарь Имперского министерства авиации, который – каковы бы ни были его способности – никак не мог быть приравнен по заслугам к главнокомандующему сухопутными войсками.

Наиболее явно позиция Гитлера проявилась в том, что он выделил главнокомандующего люфтваффе Геринга, произведя его в рейхсмаршалы[123]и наградив только его одного Большим крестом Железного креста, не отметив подобным же образом главнокомандующих сухопутными войсками и военно‑морскими силами. Такая форма распределения почестей могла рассматриваться только как сознательное принижение роли главнокомандующего сухопутными войсками – это простая констатация факта. В этом слишком явно проявилось отношение Гитлера к ОКХ и оценка им деятельности этого ведомства.

В день заседания Рейхстага я узнал, что нашему корпусу предстоит получить новую задачу. Он перебрасывался к побережью Ла‑Манша в целях подготовки к вторжению в Англию. Для этого штабу корпуса были подчинены три пехотные дивизии. Корпус разместился в Туке, элегантном морском курорте близ Булони, где многими красивыми виллами владели англичане. Штабные службы обосновались в большом отеле, при строительстве которого явно не жалели средств, а я с узким кругом лиц занял маленькую виллу, принадлежавшую одному французскому судовладельцу. Хозяин хотя и бежал, но оставил семью управляющего, так что здесь были люди, которые могли содержать дом и мебель в порядке и охранять их. В противоположность тому, что мне пришлось позже увидеть в Германии, мы ни в коем случае не вели себя, как господа, которые распоряжаются по своему усмотрению чужой собственностью. Напротив, мы строго обращали внимание на то, чтобы во всех домах, занятых нашими войсками, поддерживался порядок. Вывоз мебели до последнего предмета или же изъятие ценных предметов в качестве «сувениров» не соответствовали традициям немецкой армии. Когда я однажды проезжал мимо одной виллы, которая была недавно оставлена нашей воинской частью и пребывала в довольно большом беспорядке, я приказал ротному фельдфебелю вернуться на виллу с командой и навести там порядок.

Вследствие безупречного поведения немецких войск наши отношения с французским населением в те полгода, что я провел во Франции, ничем не были омрачены. Французы при всей своей вежливости проявляли достойную быть отмеченной сдержанность, чем только завоевали наше уважение. Впрочем, каждый из нас более или менее был очарован этой благословенной страной. Сколько здесь памятников древней культуры, красивых ландшафтов и шедевров знаменитой кухни! Сколько товаров было в этой богатой стране! Правда, наша покупательная способность была ограничена. Только определенный процент денежного содержания выдавался в оккупационных деньгах. Это правило строго выдерживалось, по крайней мере, в сухопутных войсках. Таким путем умеривалась понятная жажда к приобретениям, а это было весьма желательно в интересах сохранения престижа немецкой армии. Этих денег было достаточно, чтобы иногда съездить в Париж и один день наслаждаться прелестью этого города. В течение нашего пребывания на побережье вплоть до ноября мы получали удовольствие от морского купания, которым наслаждались мой новый адъютант обер‑лейтенант Шпехт, мой верный водитель Нагель и конюх Рунге, совершавшие также долгие прогулки верхом по побережью. Следует заметить, что в Ла‑Манше высота прилива достигает 8 м по сравнению с уровнем отлива. Это обстоятельство играло большую роль в вопросе о возможностях высадки на английском побережье, а также при выборе времени для входа в порты при вторжении. Однажды, купаясь, мы заплыли далеко в море, а наш «Мерседес» неожиданно был захвачен приливной волной. Только в последнее мгновение его удалось вытащить из уже намокшего песка с помощью подоспевшего тягача. Зато Нагелю удалось поймать в море оригинальный трофей. Далеко в море плавал мостик с одного из потопленных пароходов. Нагель взобрался на него и появился вскоре из капитанской кабины с сеткой, ракетками и шариками для настольного тенниса, которыми мы пополнили арсенал наших спортивных принадлежностей. Таким странным образом, пожалуй, никому еще не удавалось приобрести настольный теннис.

Радость и удовольствие, которые доставляли эта прекрасная страна и затишье после выигранной кампании, не привели, однако, к тому, что солдаты распустились, как это обычно бывает с оккупационными войсками. Наоборот, перед командованием стояла задача обучать части совершенно новой задаче – я имею в виду десантную операцию. Войска ежедневно проходили обучение в прибрежной местности, покрытой дюнами и во многом похожей на участки, где должна была произойти высадка. После того как прибыли наши средства переправы – переделанные лодки с Эльбы и Рейна, небольшие рыболовные суда и катера – мы смогли проводить при спокойной погоде вместе с кораблями военно‑морского флота учения по посадке и высадке морских десантов. При этом многим приходилось принимать холодную ванну, если лодка неумело подводилась к берегу. Молодые фенрихи военно‑морского флота тоже должны были сначала овладеть

этой новой задачей. Нельзя было на них обижаться за то, что они это делали без особого воодушевления: командовать лодкой с Эльбы – это не то, что нести службу на красавце‑крейсере или подводной лодке. Трудно приходилось также и со старыми шкиперами, владельцами лодок или пароходов, которые вместе с фенрихами стояли на капитанском мостике этого несколько авантюрного флота вторжения. Но, несмотря ни на что, все в этой подготовке к необычной задаче делалось с огоньком, и мы были убеждены, что справимся с ней.

 

Операция «Морской лев»

Уместно будет сделать здесь некоторые критические замечания относительно плана Гитлера, предусматривавшего высадку в Англии, и в особенности причин, приведших к отказу от этого намерения.

Если Гитлер после победы над Францией действительно думал, что война уже выиграна и остается только внушить эту мысль Англии, то он явно ошибался. Тот холодный отказ, которым было встречено в Англии его крайне неопределенное мирное предложение, показал, что ни английское правительство, ни английский народ не склонны к такой мысли.

Перед Гитлером и его ОКВ встал теперь вопрос: «Что же дальше?» Этот вопрос неизбежно встает перед государственным деятелем или полководцем, когда в период войны стратегические промахи или неожиданные политические события, например, вступление новых государств в войну на стороне противника, создают совершенно новое положение. Тогда ничего другого не остается, как изменить «план войны». В таком случае соответствующих деятелей можно упрекнуть в том, что они переоценили силы своего государства и недооценили мощь врага, что они неправильно оценили политическую обстановку.

Но если государственные и военные деятели должны задать себе вопрос «Что же дальше?» после того, как военные операции согласно их расчетам – в данном случае даже сверх всяких расчетов – привели к победе над врагом; если разбитый противник спасся на своих островах, то невольно возникает вопрос: а существовал ли вообще у немецкой стороны вообще какой‑либо «план войны»?

Конечно, никакая война не идет по раз и навсегда установленной программе, по плану, который выработан одной из сторон. Но если Гитлер пошел в сентябре 1939 г. на риск войны с Францией и Англией, то он должен был заранее подумать, как справиться с этими государствами. Ясно, что немецкое Верховное командование ни до, ни во время кампании во Франции не имело «плана войны» относительно того, что необходимо предпринять после победы в войне или как ее продолжать. Гитлер надеялся на уступчивость Англии. Его военные советники в свою очередь полагали, что нужно ждать «решений фюрера».

На этом примере особенно ясно видно, к чему приводит несбалансированная организация высших органов военного управления, сложившаяся у нас вследствие передачи верховного командования вермахтом Гитлеру без одновременного создания ответственного за руководство всеми военными действиями общеимперского Генерального штаба.

Фактически рядом с главой государства, который определял общую политику страны, не существовало военной инстанции, которая отвечала бы за руководство военными действиями. ОКВ Гитлер уже давно низвел до положения своей военной канцелярии. Начальник ОКВ Кейтель вообще не был в состоянии давать Гитлеру советы по вопросам стратегии.

Главнокомандующим тремя видами вооруженных сил Гитлер не предоставил практически никаких прав для оказания влияния на общее руководство военными действиями. Они могли только иногда высказывать свое мнение по вопросам ведения войны, но Гитлер, в конце концов, принимал решения исключительно на основе своих личных соображений. Во всяком случае, он оставил за собой право инициативы, так что мне неизвестен ни один случай (за исключением вопроса о Норвегии, когда гроссадмирал Рэдер первым подал ему мысль о проведении операции в этом районе), когда важное решение в вопросах общего ведения войны исходило бы от командования одного из видов вооруженных сил.

Так как никто не имел права составлять «план войны», и менее всего, конечно, ОКВ, то практически все сводилось к тому, что все ждали очередного проявления «интуиции фюрера». Одни, как Кейтель и Геринг, – в суеверном почитании Гитлера, другие, как Браухич и Рэдер, – пав духом. Ничего не меняло и то обстоятельство, что в штабах трех видов вооруженных сил имелись мнения, затрагивавшие вопросы ведения войны на длительную перспективу. Так, гроссадмирал Редер еще зимой 1939/40 г. дал задание Штабу руководства морской войной изучить технические возможности и условия операции по высадке десанта в Англии. Но не оказалось ни одной военной инстанции, ни одной личности, которая бы, действуя в духе и традициях подлинного начальника Генерального штаба, была бы признана Гитлером не только экспертом или исполнителем, но и военным советником по вопросам общего руководства военными действиями.

В настоящем же случае результатом подобной организации высших военных органов было то, что после окончания кампании на Западе, как уже было сказано, стоял вопрос: «Что же дальше?»

Наряду с этим вопросом высшее руководство Германии стояло перед двумя фактами:

1. Факт существования неразбитой и несогласной на переговоры Великобритании.

2. Тот факт, что Германия в связи с возможным рано или поздно вступлением в войну Советского Союза, с которым она теперь имела общую границу (как бы Кремль и ни казался сейчас миролюбиво настроенным по отношению к Германии), находилась под скрытой угрозой войны, о которой упоминал Гитлер еще в 1939 г., когда подчеркивал необходимость в кратчайшие добиться победы на Западе.

Эти факты указывали на то, что Германия должна закончить войну с Англией в самое короткое время. Только в том случае, если это удастся, можно было считать, что Сталин окончательно упустил возможность использовать раздоры между европейскими государствами для продолжения своей экспансионистской политики. Если не удастся найти мирный путь решения вопроса, Германия должна пытаться путем применения военной силы быстро разделаться со своим в то время последним врагом – Великобританией.

Трагедией этого короткого промежутка времени, определившей на долгое время судьбу Европы, было то обстоятельство, что обе стороны серьезно не искали путей мирного решения вопроса на разумной основе. Совершенно уверенно можно сказать, что Гитлер предпочел бы избежать войны с Британской империей, т. к. его основные цели находились на Востоке. Но способ, который он избрал на заседании Рейхстага после окончания кампании во Франции для столь неопределенного мирного предложения Великобритании, вряд ли мог вызвать благоприятный отклик у противной стороны. К тому же сомнительно, чтобы Гитлер, которым к тому времени уже овладела преступная мания величия, был готов к миру на основе разумности и справедливости, если бы Великобритания сама сделала серьезное бы предложение об этом. К тому же Гитлер уже не мог просто так отказаться от сделанных им самим политических шагов. Он отдал половину Польши и Прибалтику Советскому Союзу – факт, который он мог ликвидировать только ценой новой войны. Он открыл путь к удовлетворению стремлений Италии к захвату областей, находившихся под властью Франции, и тем самым очутился в зависимости от своего союзника. Наконец, после Праги ему перестали доверять как политику, и он практически полностью перестал считаться возможным партнером для переговоров у держав, которые, возможно, в другой ситуации и проявили бы готовность заключить с ним договор, отвечавший его стремлениям.

Немецкий народ в своей массе восторгался бы Гитлером, если бы он после победы над Францией добился подписания мира на разумной основе. Народ не хотел присоединения к Германии областей, в которых преобладало польское население, он также не одобрял идеи некоторых фантазеров, которые, ссылаясь на древнюю историю, обосновывали свои территориальные притязания тем, что когда‑то та или иная область входила в Священную Римскую империю германской нации. В Германии, за исключением некоторых фанатиков из партийного руководства, никогда серьезно не верили в идею «народа‑господина», призванного править Европой или даже всем миром. Народу нужно было только, чтобы Гитлер утихомирил свою свору пропагандистов, проложив путь к достижению разумного мира.

С другой стороны, английский национальный характер, так полно воплотившийся в личности главы правительства Черчилля, препятствовал тому, чтобы Англия на этом этапе войны – да и позже – серьезно искала разумного конструктивного компромисса. Приходится удивляться упорству англичан, при всех обстоятельствах решивших продолжать начатую борьбу, как бы ни угрожающе иногда было их положение. К этому нужно еще добавить, что это ожесточение, «непреклонная ненависть» к Гитлеру и его режиму (у некоторых политиков и по отношению к «прусской Германии») притупили способность распознать еще более грозную опасность, которая угрожала Европе в лице Советского Союза. Очевидно также, что английская политика находилась в плену традиционных соображений о «европейском равновесии» (ради восстановления которого Великобритания, в конце концов, и вступила в войну), которые предполагали низвержение ставшего слишком могущественным государства на континенте. Англичане закрывали глаза на то, что в изменившемся мире «мировое равновесие» было нарушено прежде всего тем, что Советский Союз набрал большую силу, нарушено из‑за той опасности, которую представляла для Европы эта страна, исповедовавшая идеи мировой революции.

К тому же глава английского правительства Черчилль был слишком воинственным. Это был человек, который думал исключительно о войне и желанной победе и смотрел на политическое будущее через призму этих военных целей. Только спустя несколько лет, когда Советы уже подошли к Балканам – этому нервному узлу Великобритании, Черчилль распознал заложенную здесь опасность. Но в то время он ничего не мог сделать, имея союзниками Рузвельта и Сталина. Сначала он верил в силы своего народа и в то, что США, в конце концов, будут вести войну во главе со своим президентом на стороне Великобритании. Но как мало в то время была готова к этому основная масса американского народа при всей его антипатии к Гитлеру!

Скрытая угроза Германии, которая исходила со стороны Советского Союза, не могла, конечно, укрыться от взгляда такого человека, как Черчилль. Что касается возможного советско‑германского конфликта, то он рассматривал его как надежду для Великобритании. Напротив, мысль о соглашении с Германией не находила места в его мозгу, т. к. после подобного соглашения с большой вероятностью последовала бы в ближайшее время борьба между двумя тоталитарными государствами. Хотя здравая оценка сильных и слабых сторон обоих государств не позволяло с уверенностью отдать полную победу одному из них, можно было надеяться на то, что они оба свяжут себя такой войной на долгое время, что приведет к их взаимному ослаблению. Подобная ситуация неизбежно будет иметь следствием то, что обе англо‑саксонские державы смогут претендовать на роль верховного арбитра. Возможно также, что война между обоими тоталитарными государствами приведет к гибели обоих режимов.

Во времена диктатур, торжества идеологий, «крестовых походов», взвинчивания масс народа безудержной пропагандой слово «Разум» нигде, к сожалению, не пишется с большой буквы. Так в ущерб обоим народам и к несчастью Европы получилось, что Великобритания и Германией избрали путь решения спора между собой с помощью оружия.

Вопрос «Что же дальше?», который встал перед немецким верховным командованием после окончания войны с Францией, был решен, следовательно, в духе продолжения войны против Великобритании. Но тот факт, что по изложенным мною причинам у Германии не было никакого «плана войны», который предусматривал бы продолжение военных действий после кампании во Франции, должен был привести к тяжелым последствиям. После того как Гитлер принял план (но не решение) нанести поражение Англии в результате вторжения, не было сделано никаких практических приготовлений для решения этой задачи. Результатом было то, что мы упустили лучший шанс – немедленно использовать слабость Англии. Предпринимаемые теперь для организации высадки меры заняли слишком много времени, так что удача от проведения подобной операции была сомнительной уже из‑за одних метеорологических условий. Этот последний факт наряду с другими, о которых я еще буду говорить, дал Гитлеру повод или предлог, отказавшись от вторжения, вообще отвернуться от Англии, чтобы затем выступить против Советского Союза. Результаты известны.

Прежде чем остановиться на причинах этой решающей перемены в военной стратегии, я остановлюсь на возможностях, которые бы возникли в том случае, если бы Гитлер был готов вести войну с Англией до последнего.

Здесь были возможны три пути. Первый путь – попытка поставить Англию на колени путем блокады ее на морских коммуникациях. Германия имела для этого благоприятные предпосылки, поскольку она теперь контролировала побережье Норвегии, Голландии, Бельгии и Франции и могла его использовать в качестве баз для люфтваффе и подводных лодок.

Менее благоприятно ситуация обстояла с необходимыми для этого средствами борьбы.

Военно‑морской флот ни в коей мере не располагал даже приблизительно достаточным количеством подводных лодок, не говоря уже о тяжелых надводных кораблях, особенно авианосцах, с которыми могли бы взаимодействовать подводные лодки. К тому же оказалось, что борьба Англии с подводными лодками будет эффективной до тех пор, пока английская авиация будет иметь возможности вести боевые действия.

Что касается люфтваффе, то на их долю выпали бы в этой борьбе следующие задачи:

– завоевание господства в воздухе, по крайней мере, в такой степени, которая исключала бы воздействие английской авиации на подводную войну;

– вывод из строя английских портов путем их разрушения;

– эффективное взаимодействие с подводными лодками в борьбе против вражеских транспортов.

Практически все это должно было иметь предпосылкой уничтожение английских ВВС и разрушение военного потенциала Англии.

Ход «Битвы за Англию» показал, что люфтваффе в 1940 г. не были достаточно сильны, чтобы справиться с этой задачей. Не стоит сейчас заниматься обсуждением вопроса о том, были ли бы результаты иными, если бы погодные условия в августе и сентябре не были столь неблагоприятными (чего нельзя было ожидать заранее) и если бы руководство люфтваффе в самый, по‑видимому, критический для противника момент не прекратило бы борьбу с британской авиацией и не перенацелило свои самолеты на Лондон.

Во всяком случае, летом 1940 г. ввиду ограниченного количества самолетов бомбардировочной авиации и отсутствия истребителей дальнего радиуса действия вряд ли можно было с уверенностью ожидать быстрого достижения цели: уничтожения британских ВВС и разрушения военного потенциала Англии. Война, исход которой в основном должен был быть решен с помощью технических средств, все еще требовала намного больше сил и времени, чем мы предполагали. В войне между приблизительно равноценными противниками быстрый исход, как правило, достигается только более высоким уровнем военного искусства и реже – в результате борьбы вооруженных сил до истощения одного из противников, как это неизбежно произошло бы здесь. Следовательно, надо было с самого начала готовиться к затяжной войне. Чтобы обеспечить успех, нужно было так же умножить военную авиацию, как был увеличен в свое время подводный флот.

Я должен совершенно ясно заявить, что мысль, будто такая большая страна, как Великобритания, может быть быстро поставлена на колени «оперативной воздушной войной» в духе генерала Дуэ, была, во всяком случае в то время, только мечтой. Примерно то же проявилось и позднее – во время развязанной Союзниками воздушной войны против Германии. Во всяком случае, если уж было принято решение нанести поражение Англии посредством блокады морских коммуникаций, надо было направить все военные мощности на усиление подводного флота и авиации. Для этого необходимо было сократить сухопутную армию и тем самым высвободить необходимую для промышленности рабочую силу.

Главная же опасность скрывалась в затягивании войны. Никто не мог точно знать, как долго еще будет выжидать Советский Союз. Если бы мы встали на путь сокращения сухопутной армии и связали нашу авиацию борьбой против Англии, то Советский Союз, если бы и не вступил в войну, неминуемо встал бы на путь политического шантажа.

Другая опасность скрывалась в возможности вступления Америки в войну на ее ранней стадии. Вряд ли США стали бы спокойно смотреть на то, как медленно удушают Англию. В эту войну ВВС и военно‑морских сил Америка могла вступить сравнительно рано, но в случае немецкой высадки в предполагаемые сроки на Британских островах она бы опоздала.

Все же, если бы Германия имела действительно единое военное руководство, она могла решиться на этот путь с надеждой на успех, правда, учитывая существование постоянной угрозы вмешательства со стороны Советского Союза или Америки. И это, конечно, только в том случае, если строго ограничиться целью уничтожения британских ВВС и блокады морских коммуникаций Великобритании. Любое отклонение в сторону сомнительных идей борьбы за подрыв морального духа английского народа путем массированных бомбардировок городов могло лишь поставить под угрозу успех всей войны.

В качестве второго возможного пути, которым можно было бы пойти, чтобы нанести поражение Великобритании, называют войну за Средиземное море. Гитлеру или немецкому военному командованию вообще ставили в упрек то, что они никак не могли отрешиться от оков «континентального мышления». Они якобы никогда не могли правильно оценить значение Средиземного моря как жизненно важной артерии Британской империи. Возможно, что Гитлер мыслил континентальными понятиями. Но другой вопрос: привела ли бы потеря Англией Средиземного моря действительно к ее отказу от продолжения войны, а также, какие последствия имело бы для Германии завоевание Средиземноморья.

Бесспорно, потеря позиций на Средиземном море была бы для Великобритании тяжелым ударом. Это могло бы сильно сказаться на ее положении в Индии, на Ближнем Востоке и тем самым – на снабжении Англии нефтью. Кроме того, полная блокада ее коммуникаций на Средиземном море сильно подорвала бы снабжение Англии. Но был бы этот удар смертельным? На этот вопрос, по моему мнению, надо дать отрицательный ответ. В этом случае для Англии оставался бы открытым путь на Дальний и Ближний Восток через мыс Доброй Надежды, который никак нельзя было блокировать. В таком случае потребовалось бы создать плотное кольцо блокады вокруг Британских островов с помощью подводных лодок и люфтваффе, т. е. избрать первый путь. Но это потребовало бы сосредоточения здесь всех сил люфтваффе, так что для операций на Средиземном море ничего бы не осталось! Какой бы болезненной ни была для Англии потеря Гибралтара, Мальты, позиций в Египте и на Ближнем Востоке, этот удар не был бы для нее смертельным. Напротив, эти потери скорее укрепили бы волю англичан к сопротивлению – это в их характере. Британская нация не признала бы этих потерь для себя роковыми и еще ожесточеннее продолжала бы борьбу! Она, по всей видимости, опровергла бы известное утверждение, что Средиземное море – это жизненно важная артерия Британской империи. Очень сомнительно также, чтобы доминионы не последовали за Англией, решившей продолжить борьбу.

Второй вопрос состоит в том, какие последствия имел бы для Германии успешный исход борьбы за Средиземное море.

Главное заключается в том, что Италия могла явиться для этой борьбы хорошей базой, но ее вооруженные силы внесли бы в борьбу весьма скромный вклад. Это положение не требовало подтверждения дальнейшими событиями, поскольку тогда уже все было совершенно ясно. В частности, нельзя было ожидать, что итальянский флот будет в состоянии изгнать англичан из Средиземного моря. Германия, следовательно, должна была взять на себя всю тяжесть этой борьбы. Кроме того, дело могло осложнить то обстоятельство, что итальянский союзник неизбежно рассматривал бы Средиземное море в качестве своей зоны влияния и выставил бы свои притязания на занятие там господствующего положения.

Если бы мы хотели лишить Великобританию ее позиций на Средиземном море, надеясь нанести ей этим смертельный удар, то надо было захватить Мальту и Гибралтар и изгнать англичан из Греции и Египта. Не подлежит сомнению, что немецкие вооруженные силы, если бы они перенесли свои действия в район Средиземного моря, в военном отношении решили бы эту задачу. Однако этот путь неизбежно повел бы дальше. Захват Гибралтара требовал или согласия Испании, которого фактически нельзя было получить, или оказания сильного давление на ее правительство. В обоих случаях это привело бы к отказу Испании от политики нейтралитета. Германии ничего бы не оставалось, как организовать охрану побережья Пиренейского полуострова – с согласия или против воли испанского и португальского правительств – и одновременно взять на себя снабжение этого района. Необходимо было бы считаться с сопротивлением как в Испании, так, прежде всего, и в Португалии, которая считала, что ее колонии в этом

случае будут вскоре оккупированы англичанами. Во всяком случае, Пиренейский полуостров надолго поглотил бы значительную часть немецкой армии. Насильственная оккупация стран Пиренейского полуострова могла бы оказать катастрофическое для нас воздействие на США и латиноамериканские страны.

Если бы не удалось достичь реального взаимопонимания с Францией, что было почти исключено ввиду итальянских и испанских претензий на французские колонии, то в дальнейшем стало бы необходимым занятие французской Северной Африки – если мы были намерены не допустить, чтобы Англия когда‑нибудь вновь овладела Средиземноморским регионом.

Если бы мы изгнали англичан из Египта (а в случае, если бы они закрепились и в Греции, – то и оттуда), этот путь и в восточной части Средиземного моря в дальнейшем неизбежно привел бы к странам Ближнего Востока, особенно ввиду того, что требовалось бы отрезать пути снабжения Англии нефтью. Существовало мнение, что создание базы на Ближнем Востоке дало бы Германии два преимущества. Первое – возможность создать непосредственную угрозу Индии; второе – выход во фланг Советскому Союзу, что могло бы удержать его от вступления в войну против Германии. Я думаю, что такой ход рассуждений является неправильным. Не говоря уже о том, что было очень сомнительно, какое влияние окажет размещение частей вермахта на длительный период в странах Ближнего Востока на позицию этих народов, можно сделать два следующих вывода:

– операции из Ближневосточного региона против Индии или Советского Союза уже по одной причине состояния коммуникаций никогда не могли проводиться в том объеме, который гарантировал бы действительный успех; морская мощь Англии в этом случае сыграла бы решающую роль;

– появление Германии на Ближнем Востоке ни в коем случае не только не удержало бы Советский Союз от вступления в войну против Германии, а скорее наоборот.

Вся суть вопроса борьбы за Средиземноморский регион заключается, на мой взгляд, в следующем. Утрата позиций на Средиземном море не была бы смертельным ударом для Великобритании. Далее, решающая борьба за Средиземное море надолго связала бы крупные немецкие силы, что резко усилило бы соблазн для Советского Союза начать военные действия против Германии. Это тем более возможно, что те цели, которых он, вероятно, стремился достичь – а именно контроль над Балканами и господствующее влияние на Ближнем Востоке – можно было завоевать только в войне против Германии.

Путь через Средиземное море для достижения победы над Англией был обходным. Его можно сравнить с путем Наполеона, когда он надеялся нанести смертельный удар Англии, пройдя через Египет в Индию. Этот путь должен был надолго отвлечь немецкие силы на отнюдь не решающее направление. Это ситуация давала, с одной стороны, время для вооружения Британских островов, а с другой – Советскому Союзу большой шанс на успех в войне против Германии. Средиземноморский путь в действительности был уклонением от решения вопроса, которого не надеялись добиться в войне на Британских островах. В результате этого был выбран третий путь, обсуждавшийся в 1940 г., – вторжения на Британские острова.

Прежде чем перейти к этому вопросу, необходимо заметить относительно ведения войны на Средиземном море, что в ней фактически, как потом часто было и в России, Гитлер никогда своевременно не сосредоточивал необходимые силы. Кардинальной ошибкой был отказ от захвата Мальты, что вполне возможно было сделать на более ранней фазе войны. Этот отказ сыграл, в конце концов, решающую роль в последовавшей затем потере Северной Африки со всеми вытекающими отсюда последствиями. Во всяком случае, в июле 1940 г. Гитлер отдал приказ о разработке плана вторжения на Британские острова (но не принял окончательного решения) и дал указания о проведении соответствующей подготовки.

Операция должна была готовиться под кодовым названием «Морской лев» (Seelowe) и проводиться только при определенных предпосылках. О форме проведения этой операции, о трениях, которые возникли в связи с этим вопросом, прежде всего, между ОКХ и Штабом руководства морской войной, уже сообщалось другими лицами, представлявшими противную сторону. Писали также о причинах или предлогах, которые, в конце концов, должны были оправдать отказ от проведения этой операции.

Здесь я затрону поэтому только три важных вопроса:

– Могло ли вторжение в Англию вынудить ее отказаться от борьбы, т. е., принесло ли бы оно нам в случае успеха операции окончательную победу?

– Могли ли мы вообще рассчитывать на успех вторжения, и какие последствия имел бы провал этой операции?

– Каковы были причины, заставившие, в конце концов, Гитлера отказаться от вторжения и тем самым от достижения победы над Англией, и повернуть армию против Советского Союза?

По первому вопросу надо сказать, что вторжение было бы самым быстрым путем для достижения победы над Англией. Оба другие пути, о которых мы говорили выше, не могли привести к быстрой победе. Но была ли бы эта победа окончательной? Возможно и весьма вероятно, что правительство Черчилля даже после потери Британских островов пыталось бы продолжать руководство войной из Канады. Последовали ли бы за ним по этому пути все британские доминионы – этот вопрос мы обсуждать не будем. Во всяком случае, завоевание Британских островов не означало бы окончательного поражения Британской империи[124].

Важнейшим, видимо, было следующее: после захвата Британских островов немцами противник потерял бы базу, которая, по крайней мере, в тот момент, была совершенно необходима для организации высадки союзников на континенте. Осуществить вторжение через Атлантику, не пользуясь при этом в качестве трамплина Британскими островами, было в то время абсолютно невозможно, даже в случае вступления Америки в войну. Можно не сомневаться также и в том, что после победы над Англией, вывода из строя британских ВВС, изгнания британского флота за Атлантику и уничтожения военного потенциала Британских островов Германия была бы в состоянии в кратчайшие сроки улучшить ситуацию на Средиземном море.

Следовательно, можно сказать, что даже если бы английское правительство после потери Британских островов пыталось бы продолжать войну, оно вряд ли имело шансы выиграть ее. Тем более, остается еще ряд вопросов, на которые и сегодня никто не может дать убедительного ответа:

– Последовали ли бы за Великобританией в этом случае ее доминионы?

– Не перестала ли бы существовать скрытая угроза, которую представлял собой для Германии Советский Союз, если бы он не рассчитывал в ближайшем будущем на открытие «второго фронта» в Европе? Не мог ли бы тогда Сталин с согласия Гитлера развернуть свою экспансию в Азию?

– Предприняла ли бы Америка свой «крестовый поход» против Германии, если бы она должна была по существу одна нести всю тяжесть войны?

Конечно, Германия также не имела тогда возможности добиться мира по ту сторону океана. Ясно лишь одно: ее положение после успешного вторжения на Британские острова было бы несравненно выгоднее, чем когда‑либо, тем более в результате той войны, которую стал вести Гитлер.

С военной точки зрения, следовательно, вторжение в Англию летом 1940 г., если, конечно, существовала надежда на успех этого предприятия, несомненно, было правильным решением. Что должно было или могло бы произойти в случае успеха Германии в этой операции на пути достижения компромиссного мира, который всегда должен был быть целью разумной политики Германии, не относится к области военных вопросов. Лучше вновь вернемся к военной стороне дела и, следовательно, к важнейшему вопросу: могло бы быть вторжение в Англию в 1940 г. иметь успех?

Конечно, мнения о том, какие шансы имела операция «Морской лев» всегда сильно разнятся. Ясно одно: эта операция была связана с чрезвычайным риском. Ссылка на необходимость колоссальных объемов технического снаряжения, которое понадобилось союзникам при высадки в Европе в 1944 г. (десантные суда для транспортировки танков, искусственные гавани[125]и т. д.), недостаточна для того, чтобы сделать вывод о заведомой неудаче немецкой высадки, которую в тот момент обеспечивали значительно более примитивные транспортные средства. Недостаточно также указать на абсолютное превосходство союзников в 1944 г. в воздухе и на море, как бы ни важны были оба эти фактора.

С другой стороны, если Германия летом 1940 г. даже и приблизительно не имела столько преимуществ, то у нее имелось одно решающее, а именно – после высадки на побережье Англии она не встретила бы какой‑либо организованной обороны, обеспеченной хорошо вооруженными и обученными войсками во главе с подготовленными командирами. Фактически летом 1940 г. Англия на суше была абсолютно беззащитна перед силами вторжения. Эта беззащитность была бы почти полной, если бы Гитлер не дал эвакуироваться из Дюнкерка Британскому экспедиционному корпусу.

Успех вторжения в Англию летом 1940 г. зависел от двух факторов:

1) от возможно скорейшего проведения этой операции с тем, чтобы нанести поражение Англии на суше еще в момент ее полной беззащитности и чтобы одновременно использовать благоприятные метеорологические условия летнего периода (в июле, августе и начале сентября в Ла‑Манше море было обычно спокойно);

2) от возможности в достаточной степени парализовать действия британских ВВС и флота на период высадки и захвата плацдармов.

Также очевидно, что было невозможно предугадать, какая будет погода, а также дать точный ответ на вопрос, сможет ли люфтваффе обеспечить превосходство в воздухе над Ла‑Маншем хотя бы на период высадки, операция «Морской лев» всегда была связана с очень большим риском.

Учитывая этот риск, высшие военные инстанции медлили и всегда рассматривали вопрос о высадке в Англии с многочисленными оговорками. Уже тогда было ясно, что у Гитлера не лежало сердце к этой операции. В нижестоящих штабах можно было заметить отсутствие при этих приготовлениях настойчивости и энергии со стороны высших инстанций. Генерал Йодль, начальник Штаба оперативного руководства ОКВ, даже видел в этой попытке вторжения своего рода шаг отчаяния, никак не связанный со сложившейся общей ситуацией.

Главнокомандующий люфтваффе Геринг, которого военное руководство вермахтом как всегда не могло достаточно строго контролировать, не рассматривал воздушную войну против Англии, которой он руководил, как часть – хотя и самую существенную – операции по высадке всей германской армии. Методы использования авиации, которые, в конце концов, нанесли большой урон ее материальной части и личному составу, показывают скорее, что он рассматривал воздушную войну против Британских островов как самостоятельную операцию и в соответствии с этими установками руководил ею.

Штаб руководство морской войной, который первым поставил вопрос о вторжении в Англию, при исследовании практических возможностей проведения этой операции пришел к выводу, что ее проведение при определенных предпосылках возможно. Но, несмотря на это, он лучше всего отдавал себе отчет в слабости наличных средств.

Наиболее положительную позицию занимало, пожалуй, ОКХ, хотя оно сначала (до победы над Францией) вообще не рассматривало вопрос о возможности высадки на Британских островах. Совершенно ясно, однако, что те, кто в первую очередь рисковал собой при операции «Морской лев», – предназначенные для вторжения части сухопутных войск, – как раз наиболее интенсивно готовились к ней и подходили к этому делу с верой в успех. Я думаю, что имею право утверждать это, т. к. подчиненный мне XXXVIII армейский корпус[126]должен был действовать в первом эшелоне армии вторжения: из Булони в район Бексхилл – Бичи‑Хед[127]. Мы были убеждены в успехе, но принимали во внимание существующие опасности. Вероятно, однако, что мы не очень хорошо себе представляли, что тревожило два других вида вооруженных сил – особенно военно‑морской флот.

Известно, что две основных причины, или предлога, заставили Гитлера, в конце концов, отказаться от реализации плана операции «Морской лев».

Первая – тот факт, что подготовка этой операции потребует много времени, в результате чего первый эшелон сил вторжения сможет начать форсирование Ла‑Манша самое раннее 24 сентября [1940 г.], т. е. в то время, когда – даже в случае, если все пойдет успешно, – не будет никакой гарантии, что в проливе можно ожидать метеорологических условий, способствующих дальнейшему развитию операции.

Второе и решающее обстоятельство состояло в том, что люфтваффе к этому времени не удалось достичь необходимого воздушного превосходства над британскими ВВС.

Если даже согласиться с тем, что в сентябре 1940 г. эти факторы могли казаться решающими для отказа от вторжения в Англию, то тем самым мы не дадим еще ответа на вопрос, было ли возможно вторжение при другом военном руководстве. Но именно об этих факторах, в конечном счете, идет речь, когда мы оцениваем решение Гитлера уклониться от решающей битвы с Англией и напасть на Советский Союз.

Речь идет, следовательно, о том, были ли оба выше указанных фактора – затягивание операции «Морской лев» по времени и недостаточные результаты воздушной «Битвы за Англию» – неизбежными.

Что касается первого из них – откладывание срока высадки до последней декады сентября, – то ясно, что этого вполне можно было избежать. Если бы существовал какой‑либо «план войны», в котором заранее был бы предусмотрен также вопрос о нанесении поражения Англии, то значительная часть технических приготовлений к вторжению могла бы быть предпринята еще до окончания кампании на Западе. Если бы существовал такой план, то было бы немыслимо, чтобы Гитлер дал возможность по каким‑либо причинам эвакуироваться из Дюнкерка Британскому экспедиционному корпусу. По крайней мере, оттягивания сроков высадки до осени не произошло бы, если бы немецкое руководство приурочило приказ о вторжении к моменту поражения Франции, т. е. к середине июня, а не к середине июля. Подготовка к вторжению на основе поступившего в июле приказа при полном использовании всех возможностей могла быть вообще закончена к середине сентября. Если бы решение было принято четырьмя неделями раньше, то это дало бы возможность начать форсирование Ла‑Манша уже в середине августа.

 

 

Date: 2015-09-22; view: 315; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.008 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию