Возражения. Первая реакция на изложенный в обеих директивах оперативный план возникла у меня не сознательно, а скорее интуитивно

Первая реакция на изложенный в обеих директивах оперативный план возникла у меня не сознательно, а скорее интуитивно. Оперативные замыслы ОКХ в основных чертах напоминали знаменитый план Шлиффена 1914 г. Мне показалось довольно удручающим то, что наше поколение не могло придумать ничего иного, как использовать старый рецепт, даже если он исходил от такого человека, как Шлиффен. Что могло получиться из того, что из шкафа доставали военный план, который противник уже однажды проштудировал вместе с нами и к повторению которого он должен быть подготовлен! Ведь любой военный специалист должен был представить себе, что немцы в 1939 г. не хотят и не могут нанести удар по линии Мажино в еще большей степени, чем в 1914 г. по укрепленному району Верден – Туль – Нанси – Эпиналь.

При этой первой, скорее интуитивной реакции я, правда, был несправедлив по отношению к ОКХ. Во‑первых, потому, что план исходил от Гитлера, и, во‑вторых, потому, что речь совсем не шла о повторении плана Шлиффена. Широко распространенное мнение о том, что эти два плана совпадают, верно лишь в двух пунктах. Во‑первых, в 1939 г., как и в 1914 г., главный удар наносился северным флангом. Во‑вторых, в обоих случаях он наносился через Бельгию. В остальном же планы 1914 и 1939 гг. были совершенно различными.

Прежде всего, была совершенно иная обстановка. В 1914 г. можно было еще, как это сделал Шлиффен, рассчитывать на оперативную внезапность, если и не в полной мере, что относится вообще к удару через Бельгию, то все же в отношении сосредоточения главных сил германской армии на крайнем северном фланге. В 1939 г. подобные намерения не могли остаться неизвестными противнику.

Далее, в 1914 г. можно было – как сделал Шлиффен – надеяться на то, что французы любезно окажут нам «услугу», предварительно начав наступление в Лотарингии. В 1939 г., однако, такой «услуги» от противника ожидать было нечего. Он, очевидно, предполагал заранее бросить навстречу нашим наступающим войскам, наносящим удар через Бельгию (по другому плану – также через Голландию), крупные силы, с которыми нам, в отличие от 1914 г., придется вести фронтальные бои. Вместо же преждевременного французского наступления в центре фронта мог быть нанесен сильный ответный контрудар по южному флангу наших главных сил, наступающих через Бельгию. Поэтому план Шлиффена нельзя было просто повторить.

Кроме того, мне стало ясно, что ни ОКХ, ни Гитлер не думали о том, чтобы взять за основу план Шлиффена во всем величии его замысла. Шлиффен составил свой план в расчете на полный и окончательный разгром всей французской армии. Он хотел, так сказать, «протянуть руку», охватить ею противника с севера, очистив, таким образом, всю Северную Францию с тем, чтобы, нанеся удар западнее Парижа, прижать, в конце концов, всю французскую армию к линии Мец – Вогезы – швейцарская граница и вынудить ее к капитуляции. При этом он учитывал риск встречных ударов в Эльзасе в начале наступления, а также то, что противник своим наступлением в Лотарингии в свою очередь поможет немцам одержать в их большой операции по охвату французской армии решительный успех.

В оперативном же плане 1939 г. не содержится замысла полного уничтожения противника. Ясно выраженной целью всей операции является локальная победа над находящимися в Северной Бельгии войсками союзников. Одновременно преследовалась цель добиться территориальных приобретений, захватить побережье Ла‑Манша и получить тем самым плацдарм для дальнейшего развертывания военных действий. Возможно, что генерал‑полковник фон Браухич и начальник Генштаба при составлении директив о проведении операции вспомнили слова Мольтке, написанные им во введении к трудам Генерального штаба о войне 1870–1871 гг.: «Никакой оперативный план не может с уверенностью определить ход операции, за исключением первого столкновения с главными силами противника. Только профан может предположить, что течение операции последовательно отражает заранее принятый, продуманный во всех деталях и проводящийся до конца первоначальный замысел».

Если это положение лежало в основе планов ОКХ, то последнее, очевидно, решило, что и после достижения цели операции – локальной победы на северном фланге, в Бельгии и выход на побережье Ла‑Манша – можно будет определить, будет ли она продолжаться и в каком направлении. Но то, что я слышал при получении директивы о наступлении в Цоссене, дало мне основание полагать, что ОКХ не считало, что существует возможность одержать полную победу на французском театре военных действий, во всяком случае, оно считало ее крайне сомнительной. Впоследствии это впечатление после частых посещений нашего штаба главнокомандующим сухопутными войсками и начальником Генерального штаба еще более усилилось. Неоднократные замечания штаба группы армий о том, что полную победу одержать возможно, ОКХ никогда по‑настоящему не рассматривало. Я также думаю, что и Гитлер не верил тогда в возможность вывести Францию из войны в ходе этой операции. Он скорее вспоминал в первую очередь тот факт, что мы в 1914 г. вследствие неудачи нашего наступления не имели даже базы, необходимой для ведения подводной войны против Англии. Поэтому получению такой базы – т. е. овладению побережьем Ла‑Манша – он уделял такое большое внимание.

Теперь было совершенно ясно, что нельзя в рамках одной операции, как это предусматривал план Шлиффена, добиться полного разгрома Франции. Предпосылок для этого в связи с описанной выше изменившейся обстановкой больше не существовало. Если, однако, предполагать после того как будет одержана локальная победа, к которой стремилось ОКХ, развить дальнейшее наступление с перспективой выведения Франции из войны, тогда первая операция ведь должна была быть организована с учетом этой конечной цели! Она должна была преследовать цель разгромить северный фланг противника для того, чтобы в результате этого получить решающее превосходство для нанесения второго удара, который должен был обеспечить уничтожение остальных сил западных держав во Франции. С другой стороны, эта операция должна была создать для этого второго удара благоприятную оперативную обстановку. Выполнение этих обоих условий для очевидно намечавшегося второго удара, который должен был принести окончательную победу, по моему мнению, в плане первой операции не было предусмотрено.

Ударная группа немецких войск – группа армий «Б» с ее 43 дивизиями – при вторжении в Бельгию встретилась бы с 20 бельгийскими, а если в войну была бы втянута и Голландия, то еще и с 10 голландскими дивизиями. Пусть эти силы по своим боевым качествам и уступали немецким, но они могли противопоставить им мощные укрепления (по обе стороны от Льежа и вдоль канала Альберта), а также естественные препятствия (в Бельгии – удлиненный до крепости Антверпен оборонительный рубеж канала Альберта и др., на юге – укрепленный рубеж реки Маас с опорным пунктом Намюр, в Голландии – многочисленные водные рубежи), которые создавали бы им благоприятные возможности для оказания сопротивления. Но через несколько дней на помощь этим силам пришли бы английские и французские войска (причем все танковые и моторизованные дивизии), уже стоявшие наготове на случай германского вторжения в Бельгию у франко‑бельгийской границы. Таким образом, немецкие войска, наступавшие на фланге, не могли бы получить возможность внезапно совершить оперативный обход крупными силами. С подходом англо‑французских сил они должны были бы действовать против равного им по численности противника в лоб. Успех этого первого удара должен был, следовательно, решаться в тактических рамках. Он не был подготовлен оперативным замыслом наступления.

Если бы противник более или менее умело руководил операциями своих войск, ему удалось бы избежать в Бельгии решительного поражения. В случае, если бы он не мог закрепиться на укрепленной линии Антверпен – Льеж – Маас (или Семуа), следовало все же считаться с тем, что противник, сохранив в большей или меньшей степени боеспособность своих войск, мог бы переправиться через Сомму в ее нижнем течении и с помощью имеющихся на его стороне крупных резервов создать новую оборонительную позицию. Наступление немецких войск к тому времени уже перешло бы через свой кульминационный пункт. Что же касается группы армий «А», то она в связи со стоящей перед ней задачей и имеющимися в ее распоряжении силами не смогла бы предотвратить создания нового оборонительного рубежа, простирающегося от конечного пункта линии Мажино восточнее Седана до нижнего течения Соммы. Тем самым германская армия попала бы примерно в такое же положение, как в 1914 г., после завершения осенней кампании. Единственное ее преимущество заключалось бы в этом случае в том, что она обладала бы широким плацдармом на берегах Ла‑Манша. Итак, не были бы достигнуты ни разгром группировки противника в Бельгии, в результате которого было бы создано превосходство в силах, необходимое для достижения окончательной победы, ни обеспечение благоприятной оперативной обстановки для нанесения решающего удара. Намеченная ОКХ операция имела бы только локальный успех.

Если в действительности в 1940 г. благодаря умелым действиям группы армий «Б» противник был в Бельгии опрокинут на широком фронте и бельгийская и голландская армии были принуждены к капитуляции, то этот результат (отдавая при этом дань и немецкому командованию, и ударной силе наших танковых дивизий) все же никак нельзя назвать следствием заранее спланированной операции, исход которой был предрешен. Лучшее руководство войсками наших противников могло бы не допустить подобного исхода.

Полный разгром войск противника в Северной Бельгии следует объяснить, очевидно, тем, что вследствие последовавшего изменения оперативного плана силы противника, сражавшегося в Бельгии, в результате действий танковых соединений группы армий «А» были отрезаны от своих тыловых баз и оттеснены от Соммы.

Наконец, план ОКХ упускал из виду еще одно обстоятельство – оперативные возможности, которыми могло обладать командование противника при условии смелых и решительных действий с его стороны. Что противник не способен на такие действия, предположить было нельзя, т. к. генерал Гамелен пользовался у нас хорошей репутацией. Во всяком случае, он произвел на генерала Бека, посетившего его до начала войны, прекрасное впечатление.

При условии смелых действий командование противника имело бы возможность отразить ожидавшийся им удар немецких сил через Бельгию и в свою очередь перейти крупными силами в контрнаступление против южного фланга немецких сил, действовавших на северном фланге. Даже если бы оно перебросило в Бельгию силы, которые были предназначены для усиления бельгийской и голландской армий, оно могло, ослабив гарнизон линии Мажино, что было вполне возможно, сосредоточить для нанесения такого контрудара не менее 50–60 дивизий. Чем дальше за это время группа армий «Б» продвигалась бы на запад к Ла‑Маншу и к устью Соммы, тем эффективнее был бы удар, нанесенный противником по глубокому флангу немецких сил, действовавших на северном фланге. Смогла ли бы группа армий «А» с ее 22 дивизиями отразить этот удар, было неясно. Следовательно, подобное развитие операций вряд ли могло создать благоприятную оперативную обстановку для одержания окончательной победы на западном театре военных действий.

План штаба группы армий «А»

Описанные выше соображения, возникшие у меня при изучении директив ОКХ, были положены в основу предложений, которые мы делали в наших неоднократных обращениях в ОКХ, надеясь убедить его в правильности наших оперативных замыслов. Естественно, многое в них повторялось. Поэтому я кратко изложу их здесь, противопоставляя их одновременно оперативным замыслам ОКХ.

1. Целью наступления на Западе должно было являться достижение решающей победы на суше. Стремление добиться локальной победы, лежащее в основе директив ОКХ, не было оправдано ни с политической (нарушение нейтралитета трех стран), ни с военной точки зрения. Ударная сила вермахта на континенте, в конечном счете, является для нас решающим фактором. Расходовать ее на достижение локальных целей недопустимо, если учесть хотя бы такой фактор, как Советский Союз.

2. Главный удар в нашей наступательной операции должна наносить группа армий «А», а не группа армий «Б». Если бы удар, как намечалось, наносила группа армий «Б», она встретила бы подготовившегося к нему противника, на позиции которого ей пришлось бы наступать фронтально. Такие действия привели бы вначале к успеху, однако, наши войска могли быть остановлены на Сомме. Реальные шансы группа армий «А» имела при условии нанесения ею внезапного удара через Арденны (где противник не ожидал применения танков ввиду ограниченной проходимости местности) в направлении на нижнее течение Соммы, чтобы отрезать переброшенные в Бельгию силы противника от Соммы с севера. Только таким путем можно было ликвидировать весь северный фланг противника в Бельгии, что являлось предпосылкой для достижения окончательной победы во Франции.

3. Однако в действиях группы армий «А» заключается не только главный шанс, но и главная опасность для немецкого наступления. Если противник будет действовать правильно, он попытается избежать неблагоприятного для него исхода сражения в Бельгии, отойдя за Сомму. Одновременно он может бросить все имеющиеся в его распоряжении силы для контрнаступления на широком фронте против нашего южного фланга с целью окружения главных сил немецкой армии в Бельгии или южнее Нижнего Рейна. Хотя от французского командования и нельзя было ожидать такого смелого решения и союзники Франции, вероятно, возражали бы против него, все же такой вариант нельзя было не учитывать.

По крайней мере, противнику в случае, если бы он смог остановить наше наступление через Северную Бельгию на Сомме, в ее нижнем течении, удалось бы с помощью резервов снова создать сплошной фронт. Он мог бы начинаться у северо‑западной границы линии Мажино и проходить восточнее Седана, затем по течению Эн и Соммы до Ла‑Манша. Чтобы помешать этому, необходимо было разбить войска противника, сосредоточивающиеся против нашего южного фланга, примерно в районе южнее и севернее реки Маас или между реками Маас и Уазой. Следовало, прежде всего, прорвать фронт в этом районе, чтобы иметь возможность осуществить позже обход линии Мажино.

4. Группа армий «А», которой предстояло наносить в этой операции главный удар, должна была получить вместо двух армий три, хотя по соображениям ширины фронта в составе группы армий «Б» могло действовать больше дивизий.

Одна армия должна была, как было намечено, наносить вначале удар через южную Бельгию и Маас, затем продвигаться в направлении на нижнее течение Соммы, чтобы выйти в тыл противнику, действующему перед группой армий «Б».

Другая армия должна была действовать в юго‑западном направлении с задачей нанести удар по силам противника в случае их сосредоточения для контрнаступления на нашем южном фланге в районе западнее реки Маас.

Третья армия, как было намечено, должна была севернее линии Мажино на участке Сирк – Музон (восточнее Седана) обеспечивать глубокий фланг всей операции.

В связи с переносом направления главного удара, который теперь должна была наносить не группа армий «Б», а группа армий «А», было необходимо включить в состав последней еще одну армию, которая в связи с недостаточной шириной фронта наступления должна была войти в прорыв позднее, однако с самого начала должна была находиться в ее распоряжении, и крупные танковые соединения.

Таково было в общих чертах содержание замысла, который неоднократно повторялся в наших многочисленных обращениях в ОКХ.

Борьба за план группы армий «А»

Естественно, что тогда, в октябре 1939 г., у меня еще не было готового оперативного плана. Для того чтобы простой смертный добился поставленной цели, он всегда должен много трудиться и бороться. Его голова не может создать сразу готовое произведение искусства, как, например, голова Зевса произвела на свет Афину Палладу[98].

Тем не менее, уже первое обращение штаба группы армий в ОКХ (31 октября 1939 г.), содержавшее предложения относительно плана операции в случае принятия решения о наступлении, заключало в себе основные положения «нового плана». Если говорить точнее, были направлены две записки. В первой, направленном командующим группой армий главнокомандующему сухопутными войсками, ставился принципиальный вопрос о проведении наступления в данной обстановке.

В начале записки командующий констатировал, что планируемое согласно директивам от 19 и 29 октября наступление не может достичь решающего для исхода войны успеха. Распределение сил по сравнению с распределением сил противника не дает гарантии окончательного разгрома его войск, решение о проведении фронтальной операции не дает возможности нанести удары во фланг и в тыл противнику. Операция, очевидно, закончится фронтальным сражением на Сомме. Далее, командующий указал на трудности, которые стоят на пути эффективного использования танков и авиации – наших главных козырей – поздней осенью и зимой. Несмотря на это, наступление должно проводиться, если его успех создаст предпосылки для действий военно‑морских сил и авиации против Британских островов. Исходя из опыта Первой мировой войны, захват части побережья Ла‑Манша для этого будет недостаточным – необходимо овладеть всем побережьем Северной Франции до Атлантического океана.

Растрачивать силы армии ради достижения локального успеха (а не для достижения полной победы) при учете такого фактора в нашем тылу, как Советский Союз, недопустимо. В Европе ударная сила вермахта является решающим фактором.

Советский Союз только до тех пор будет поддерживать с нами дружественные отношения, пока мы располагаем готовой к наступлению армией. Ударная сила ее пока заключается исключительно в кадровых дивизиях, т. к. вновь сформированные части еще не достигли необходимой степени подготовки и необходимой внутренней слаженности. С одними же кадровыми дивизиями нельзя провести наступления, ставящего перед собой задачу одержать решительную победу.

Возможно, однако, что в результате усиления воздушной войны против Англии Западные державы сами начнут наступление. Еще неизвестно достаточным ли будет боевой дух французской армии в случае, если в результате давления Англии будет предпринято наступление, сопровождающееся большими человеческими жертвами. Желательно, чтобы противник принял на себя всю тяжесть наступления на укрепленный позиции и ответственность, связанную с нарушением нейтралитета Бельгии (и Голландии). Впрочем, нельзя ждать до бесконечности, пока Англия восполнит пробелы в подготовке своих сухопутных войск и авиации.

С военной точки зрения война с Англией может быть выиграна только на море и в воздухе. На континенте же войну можно только проиграть, особенно если мы будем расходовать ударную силу нашей армии не для достижения полной победы. Записка, следовательно, имело своей целью предостеречь командование от преждевременного наступления (поздней осенью или зимой). В этом отношении ОКХ было одного мнения со штабом группы армий. По‑другому обстояло дело с планом намечаемого немецкого наступления. В этом отношении командующий группой армий высказался против проведения такого наступления, которое было предусмотрено в директивах, т. е. без задачи одержать окончательную победу.

Вторая записка, направленная в ОКХ штабом группы армий 31 октября, дополняла положения, высказанные командующим группой армий, конструктивным предложением о том, как, по нашему мнению, должно вестись наступление. Это предложение уже содержало основные идеи «нового плана», хотя и в еще не законченной форме. Оно подчеркивает необходимость:

1) перенесения направления главного удара на наш южный фланг;

2) использования крупных механизированных сил с таким расчетом, чтобы они вышли, нанеся удар с юга, в тыл находящимся в Северной Бельгии войскам союзников;

3) включения в состав группы армий «А» еще одной армии, на долю которой должно выпасть нанесение контрудара в случае контрнаступления крупных сил противника против нашего южного фронта.

Результатов рассмотрения этих предложений в связи с предстоящим 3 ноября посещением штаба группы армий главнокомандующим сухопутными войсками и начальником Генерального штаба вряд ли можно было еще ожидать. Однако это посещение позволяло мне (по поручению генерал‑полковника фон Рундштедта) доложить наши соображения. Нашу просьбу о предоставлении дополнительных сил (еще одну армию и значительное количество танковых соединений) генерал‑полковник фон Браухич, однако, отклонил, сказав: «Да, если бы у меня было для этого достаточно сил!» Это показывало, что он в то время не был настроен категорически против наших планов. Во всяком случае, он обещал нам из резерва ОКХ танковую дивизию и два мотопехотных полка.

К сожалению, это посещение вместе с тем дало нам ясно понять, что руководство ОКХ относятся к намеченному наступлению и, особенно, к возможности одержать на Западе решающую победу с сильным предубеждением. Они, естественно, получали информацию от командующих армиями и командиров корпусов о состоянии их соединений. Но на самом деле то, как они относились к само собой разумеющимся многочисленным пробелам в подготовке вновь сформированных дивизий, приводило к выводу, что они сами не ожидали многого от намечаемого наступления.

Для того чтобы сгладить это впечатление, несколько дней спустя генерал‑полковник фон Рундштедт собрал генералов группы армий и, обрисовав оперативный замысел штаба группы армий, показал, что на Западе вполне можно добиться решающего успеха, хотя наступление целесообразно провести только весной.

6 ноября мы использовали ответ на запрос ОКХ относительно наших планов в пределах данных нам директив для того, чтобы еще раз ходатайствовать о принятии изложенных выше предложений, однако безуспешно.

Между тем гитлеровские «предсказатели погоды» – метеорологи Министерства авиации – бодро карабкались вверх и вниз по своим лестницам. В результате, достаточно им было предсказать хотя бы на небольшой период хорошую погоду, как Гитлер давал приказ о выдвижении войск в исходные районы для сосредоточения перед началом наступления. Но каждый раз «предсказатели погоды» отказывались от своих прогнозов, и приходилось давать отбой.

12 ноября мы совершенно неожиданно получили следующую телеграмму:

«Фюрер отдал приказ: на южном фланге 12‑й армии или в полосе наступления 16‑й армии развернуть третью группу подвижных войск[99]с задачей наносить удар через открытую местность по обе стороны от Арлона, Тинтиньи и Флоренвиля в направлении на Седан и восточнее его. Состав группы: штаб XIX армейского корпуса, 2‑я и 10‑я танковые дивизии, одна мотопехотная дивизия, Лейбштандарт СС, полк "Великая Германия".

Перед этой группой ставятся следующие задачи:

а) нанести поражение переброшенным в Южную Бельгию подвижные силы противника и облегчить тем самым 12‑й и 16‑й армиям выполнение поставленных перед ними задач;

б) в районе Седана или юго‑восточнее его внезапно форсировать Маас и создать тем самым благоприятные предпосылки для продолжения операций, в особенности в случае, если действующие в составе 6‑й и 4‑й армий танковые соединения не могут быть использованы». Затем последовало специальное дополнение к директиве ОКХ.

Из текста телеграммы вытекало, что передача XIX армейского корпуса в состав группы армий «А» была произведена по приказу Гитлера. Как он пришел к этому решению? Возможно, что Гитлера навел на эту мысль доклад командующего 16‑й армией генерал‑полковника Буша, который незадолго до этого был у него. Генерал Буш был посвящен в мои соображения по поводу «нового плана». Вероятно, он во время доклада Гитлеру упомянул о нашем желании получить танковые соединения для быстрого прорыва через Арденны. Может быть, Гитлер и сам пришел к этой мысли. Он обладал способностью разбираться в тактических возможностях и много времени посвящал работе с картами. Он мог увидеть, что легче всего форсировать Маас у Седана, в то время как дальше танковые соединения 4‑й армии столкнутся со значительными трудностями. Возможно, он понял, что переправа через Маас у Седана создаст удобный плацдарм (для форсирования реки южным флангом группы армий «Б»), и захотел, как и всегда, добиться всех заманчивых целей сразу. На практике же, как ни рады были мы получению танкового корпуса, это означало дробление сил наших танковых соединений. Поэтому командир XIX танкового корпуса генерал Гудериан вначале не был согласен с этим новым планом использования своих подразделений. Ведь он всегда отстаивал ту точку зрения, что танки надо «сколачивать» на одном направлении. Только после того, как я ознакомил его с оперативным замыслом штаба группы армий «А» и нашим стремлением перенести направление главного удара всей операции на южный фланг, в район ответственности группы армий «А», когда он увидел заманчивую цель выхода к устью Соммы в тыл противника, он стал самым ярым поборником этого плана. Его энергия вдохновляла впоследствии наши танковые части, совершившие рейд в тыл противника до побережья Ла‑Манша. Для меня, конечно, было большим облегчением то, что моя мысль о прорыве крупными силами танков через Арденны, несмотря на трудности, связанные с преодолением малодоступной местности, рассматривалась Гудерианом как вполне реальная.

Что же касается, однако, передачи в состав группы армий XIX танкового корпуса, то, по замыслу Гитлера, она преследовала, безусловно, только тактическую цель, достижение которой должно было облегчить форсирование Мааса и для группы армий «Б». И в присланном ОКХ дополнении к директиве нигде не упоминается об изменении общего замысла. Я имею в виду план достижения решающей победы путем охвата группировки противника силами группы армий «А» в направлении на устье Соммы или действий, направленных хотя бы на его подготовку. 21 ноября штаб снова посетили главнокомандующий сухопутными войсками и начальник Генштаба. На совещание в Кобленц были вызваны, кроме командующих армиями нашей группы армий, также и командующий группой армий «Б» генерал‑полковник фон Бок и его командующие армиями. Это совещание имеет важное значение в связи со следующим обстоятельством. Генерал‑полковник фон Браухич пожелал выслушать от присутствующих командующих группами армий и армиями их соображения, а также распоряжения по осуществлению директивы ОКХ. Когда, однако, после командующего группой армий «Б» и его командующих армиями очередь дошла до нас, Браухич заявил, что ему достаточно выслушать командующих армиями. Очевидно, он хотел предупредить возможность изложения командующим группой армий своих соображений, идущих вразрез с директивой. Нам не оставалось ничего иного, как еще раз передать руководству ОКХ наши соображения о том, как должно быть организовано наступление, в виде заранее составленной памятной записки. В ней были изложены, как и в двух предшествующих записках (от 31 октября и 6 ноября), и в четырех последующих (от 30 ноября, 6 декабря, 18 декабря и 12 января) уже упомянутые раньше основные положения, на которых был основан план штаба труппы армий об организации операции в целом. Эти положения в отдельных записках видоизменялись и обосновывались различными аргументами, связанными со складывавшейся к соответствующему моменту обстановкой. Так как, однако, в принципе речь шла об одних и тех же оперативных планах и предложениях, которые уже были изложены, я откажусь от повторений.

В это время Гитлер, очевидно, рассматривал вопрос об использовании XIX танкового корпуса в составе группы армий «А», а также о том, следует ли вводить в прорыв вслед за ним другие силы и как это следует сделать в случае, если удар крупных танковых сил, действующих в составе группы армий «Б», не приведет к ожидавшемуся быстрому успеху. Во всяком случае, как пишет Грейнер – ответственный за ведение журнала боевых действий ОКВ, – в середине ноября Гитлер запросил ОКХ, следует ли усилить танковый корпус Гудериана и какие для этого можно выделить силы. По Грейнеру, примерно 20 ноября Гитлер дал указание, чтобы ОКХ приняло меры, в случае если это будет необходимо, для перенесения направления главного удара из района действий группы армий «Б» в район действий группы армий «А», если там «обозначится более быстрый и значительный успех, чем у группы армий «Б».

По‑видимому, для выполнения этого указания ОКХ в конце ноября перебросило XIV моторизованный корпус, находившийся на восточном берегу Рейна, за район развертывания группы армий «А». Однако он продолжал числиться в резерве ОКХ, причем было предусмотрено, что в зависимости от обстановки он будет действовать в составе групп армий либо «Б», либо «А». Остается неясным, пришел ли Гитлер сам к мысли о возможности нанесения главного удара группой армий «А» или он к этому времени уже что‑либо узнал о планах нашего штаба группы армий.

Через день после упомянутой ранее речи, которую Гитлер произнес 23 ноября в Берлине перед командующими объединениями трех видов вооруженных сил, он принял генерал‑полковника фон Рундштедта с генералами Бушем и Гудерианом. Во время этого приема Гитлер, как рассказал мне Буш во время возвращения в Кобленц, проявил большой интерес к соображениям штаба группы армий. Если это действительно так, то речь, очевидно, шла в первую очередь об усилении танковых войск, входящих в состав группы армий, с целью выполнить задачу, поставленную Гитлером, – прорвать оборону на рубеже реки Маас у Седана для обеспечения действий группы армий «Б». То, что генерал‑полковник фон Рундштедт доложил Гитлеру наш план операций, отличающийся от плана, содержащегося в директиве ОКХ, я считаю невозможным, учитывая те шаткие позиции, которые занимал в то время главнокомандующий сухопутными войсками. Кроме того, он бы информировал меня об этом.

Что касается слов Грейнера о том, что Гитлер уже в конце октября узнал о плане штаба группы армий от своего адъютанта Шмундта, то это кажется мне сомнительным, по крайней мере, в отношении даты. Шмундт, правда, был у нас по заданию Гитлера с целью проверки сообщений о том, что условия погоды и местность не позволяют начать наступление. Во время его посещения наш начальник Оперативного отдела полковник Блюментритт и подполковник фон Тресков в неофициальном порядке сообщили Шмундту, что штаб группы армий представил, по их мнению, лучший план наступления в ОКХ.

Блюментритт затем несколько дней спустя с моего согласия (генерал‑полковник фон Рундштедт очень неохотно дал на это свою санкцию) послал копию последней составленной мной памятной записки полковнику Шмундту. Показал ли тот ее Гитлеру или хотя бы генералу Йодлю, мне неизвестно. Во всяком случае, Гитлер 17 февраля 1940 г. во время изложения мной, по его желанию, соображений о том, как должно быть организовано наступление на западе, ни словом не дал понять, что он знаком с одной из памятных записок, посланных нами в ОКХ.

Я допускаю, что Гитлер в конце ноября хотел оставить за собой возможность перенесения направления главного удара из района действий группы армий «Б» в район действий группы армий «А» уже в ходе осуществления операции. Однако это еще ни в коей мере не означало отхода от прежнего оперативного плана или принятия основных положений плана штаба группы армий «А». Несмотря на переброску XIV моторизованного корпуса в качестве резерва ОКХ за район развертывания нашей группы армий, прежняя директива полностью оставалась в силе. Успех по‑прежнему должен был достигаться в первую очередь главными силами группы армий «Б» в Северной Бельгии, в то время как группа армий «А» по‑прежнему должна была прикрывать наступающие войска. Только в том случае, если бы оказалось, что действия группы армий «Б» не оправдывают возлагавшихся на них надежд, или если в районе действий группы армий «А» обозначился бы в скором времени успех, Гитлер хотел иметь возможность перенести направление главного удара.

Это ясно вытекало также из ответа, который я получил от генерала Гальдера – первый раз отреагировавшего на наши предложения – на нашу очередную памятную записку в отношении оперативного плана от 30 ноября. В нем было сказано, что в настоящее время намечается избрать еще одно направление главного удара, а именно, в районе действий группы армий «А», которое в случае успешного прорыва через Арденны неизбежно приведет к предложенному нами расширению цели операции и к проведению всей операции в духе наших предложений.

Из ответа генерала Гальдера следовало, что большинство наших соображений совпадает с намерениями ОКХ. Между ними существовало и различие, заключавшееся в том, что отданные ОКХ до сих пор распоряжения (относительно XIX и XIV корпусов) не привели к выбору нового направления главного удара, а лишь давали возможность принятия подобного решения. Далее в ответе говорилось: «Образование направления главного удара в результате воздействия сил, находящихся вне сферы нашего влияния, превратилось в действительности из вопроса стратегического развертывания в вопрос руководства операцией во время ее осуществления». Из этого ответа можно было сделать два вывода. Первый состоял в том, что Гитлер оставил за собой право принимать важнейшие решения и в ходе самого наступления. Второй говорил о том, что он хочет поставить выбор направления главного удара в зависимость от хода самого наступления; важнее всего, однако, было то, что он не знал или не хотел принимать плана операции, предложенного штабом группы армий. Последнее впечатление укрепилось после телефонного разговора с генералом Гальдером 15 декабря.

6 декабря я еще раз написал личное письмо начальнику Генерального штаба, в котором я снова привел все соображения, говорившие в пользу нашего оперативного плана. В этом письме «новый план» излагался уже в форме законченного предложения о проведении операции. Когда я до 15 декабря не получил на него ответа от генерала Гальдера, я вызвал по телефону 1‑го обер‑квартирмейстера Генштаба генерала фон Штюльпнагеля и спросил его, будет ли ОКХ продолжать хранить молчание в отношении наших предложений. В ответ последовал телефонный звонок от Гальдера, о котором я упоминал выше. Он заверил меня, что они вполне разделяют нашу точку зрения, но имеют строгий приказ оставить в силе указание о нанесении главного удара силами группы армий «Б», в остальном же оставить этот вопрос открытым до обозначения успеха в ходе операции.

В соответствии с этим можно было бы считать, что ОКХ действительно приняло наши оперативные предложения и в какой‑либо форме – от своего имени – сообщило о них Гитлеру. Однако в то же время заместитель Йодля генерал Варлимонт и 1‑й офицер Генштаба в Штабе оперативного руководства ОКВ будущий генерал фон Лоссберг сообщили мне, что ОКХ никогда не обращалось к Гитлеру в духе наших предложений! Эта ситуация казалась нам весьма странной.

Судя по всему ОКХ только на словах разделяло нашу точку зрения, но, во всяком случае, мысль о том, чтобы принять решение о нанесении главного удара силами группы армий «А» только во время наступления, никак нельзя было отождествлять с нашими оперативными замыслами.

Наполеон оставил рецепт: On s'engage partout et on voit [100], и это изречение стало для французов почти аксиомой, особенно после того, как их наступление в Лотарингии провалилось. Эту аксиому в 1940 г. можно было, безусловно, отнести и к действиям командования союзников, которое хотело вынудить нас наступать и совершенно правильно делало бы, ожидая этого наступления. Оно должно было избегать генерального сражения в Бельгии, чтобы затем крупными силами нанести ответный удар по южному флангу нашей наступающей группировки.

Для нас же оттягивание того момента, когда мы пустим в ход наши козыри, и отсрочка решения о том, где это произойдет, были недопустимы, т. к. оперативный план штаба группы армий был основан на внезапности нанесения удара. Удара крупных сил танков через поросшие лесом Арденны, за которыми должна была последовать пехота, противник вряд ли мог ожидать. Этот удар, однако, мог вывести нас к цели операции – нижнему течению Соммы – только в том случае, если бы удалось разбить силы противника, которые могли быть переброшены в Южную Бельгию. Одновременно с остатками этих разбитых сил мы должны были переправиться через Маас, чтобы выйти затем в тыл армиям противника, расположенным в Северной Бельгии против фронта группы армий «Б». Точно так же попытка нанести удар по крупным резервам противника на нашем южном фланге, в районе между Маасом и Уазой, еще до того, как они успеют сосредоточиться, и создать тем самым благоприятную обстановку для нанесения «второго удара», преследующего цель уничтожения остальных сил противника, могла удаться только в том случае, если бы мы обладали здесь численным превосходством. Ждать чтобы позже решить вопрос выбора направления главного удара, смотреть «куда бежит заяц» – означало бы не что иное, как отказ от шанса нанести противнику решающий удар в Северной Бельгии путем обхода его с юга. Это означало бы одновременно, что противнику предоставлялась возможность развернуть свои крупные резервы для такого контрудара по нашему южному флангу, который мог принести ему победу. Однако командование войск противника не смогло использовать этот шанс.

Идею о том, чтобы подождать с включением необходимых сил в состав группы армий «А» и поставить выбор направления главного удара в зависимость от того, добьемся ли мы внезапного успеха с недостаточными силами, можно охарактеризовать словами Мольтке: «Ошибка в плане развертывания для нанесения первого удара непоправима».

Итак, нельзя было выжидать, как будет развиваться наше наступление, будут ли разгромлены силы противника в Северной Бельгии в результате массированного удара группы армий «Б» или одинокий XIX танковый корпус достигнет Седана. Необходимо было в случае, если бы был принят план группы армий, включить в ее состав с самого начала достаточное количество танковых соединений и три армии (даже в том случае, если третью армию можно было бы ввести в прорыв позже, после выхода на оперативный простор). В связи с этим в записке от 6 декабря я требовал для группы армий вместо двух армий с 22 пехотными дивизиями и только одним танковым корпусом три армии в составе примерно 40 дивизий, а также два подвижных корпуса. (Такой состав, впрочем, и был утвержден после принятия нашего оперативного плана, для чего потребовалось вмешательство Гитлера.)

Борьба штаба группы армий за отстаивавшийся ею оперативный план, следовательно, должна была продолжаться. Теперь речь шла главным образом о том, чтобы с самого начала операции в составе группы действовал бы не только XIX танковый корпус, но вместе с ним и XIV моторизованный корпус, которые бы имели задачу нанести удар через Арденны, форсировать Маас в районе Седана и ниже его и затем наступать в направлении на нижнее течение Соммы. Далее, мы боролись, чтобы нам с самого начала была передана еще одна армия для нанесения контрудара в случае наступления противника на наш южный фланг западнее Мааса. Если бы удалось добиться и того, и другого, тогда – независимо от того, соглашалось ли ОКХ с нашим главным замыслом или нет – неизбежно речь шла бы о наступлении, целью которого являлся бы полный разгром противника, на котором мы настаивали.

Конечно, и наш оперативный план, говоря словами Мольтке, не выходил за рамки первого столкновения с главными силами противника, но только в том случае, если бы наступление из‑за недостатка сил захлебнулось на своей начальной фазе.

Однако Мольтке там же говорит, что полководец должен, планируя первые столкновения с противником, «всегда иметь в виду свою главную цель». Этой целью, по нашему мнению, могла быть только решительная победа на континенте. С учетом этой цели должно было быть организовано наступление германской армии в том случае, если бы эту победу можно было завоевать только во второй фазе. Указанный выше рецепт Наполеона, которым в конечном счете объясняется осторожная позиция Гитлера в выборе направления главного удара, в другой обстановке мог бы явиться лучшим решением. Для нас он означал отказ от полной победы.

Так как мое письмо начальнику Генерального штаба от 6 декабря не привело к желаемым результатам, 18 декабря я представил генерал‑полковнику фон Рундштедту основанный на нашем оперативном замысле «Проект директивы о наступлении на Западном фронте». Этот документ должен был послужить для него основой для доклада главнокомандующему сухопутными войсками и, в случае его одобрения, также для доклада Гитлеру. 22 декабря этот проект был доложен Браухичу, однако он не был доложен Гитлеру. Кроме того, копия проекта была послана в ОКХ. Я надеялся, что конкретная форма, в которую был облечен наш оперативный замысел в этом документе, возможно, произведет более убедительное впечатление, чем наши теоретические рассуждения, что, может быть, оперативное управление теперь согласится с нашими планами. Как я узнал уже после войны, Оперативный отдел, однако, не получил от генерала Гальдера наших памятных записок о наступлении на Западе.

Во второй половине декабря состояние погоды исключало всякую мысль о наступлении. Кроме того, нам казалось целесообразным сделать перерыв в наших усилиях добиться изменения оперативного плана. Мы уже представили достаточно материалов для размышления. Поэтому мне удалось провести рождественские праздники дома. Во время моего возвращения из Лигница в Кобленц я заехал в ОКХ в Цоссен, чтобы узнать, не изменилось ли за этой время отношение к нашему проекту операции. Генерал фон Штюльпнагель вновь сказал мне, что они в ОКХ в основном согласны с нашими планами, что ОКХ связано приказом Гитлера о том, чтобы решение о выборе направления главного удара оставалось открытым. По‑прежнему было неясно, говорил ли вообще главнокомандующий сухопутными войсками о нашем плане с Гитлером. Это казалось маловероятным, т. к. тогдашний начальник 1‑го отделения Оперативного отдела подполковник Хойзингер сообщил, что генерал‑полковник фон Браухич с 5 ноября перестал бывать у Гитлера.

С началом нового года гитлеровские «предсказатели погоды» снова оживились. Сильный мороз обещал наступление хорошей погоды, которая была бы благоприятной для действий авиации. Но холод сопровождался сильным снегопадом, в результате чего Эйфель и Арденны покрылись толстым слоем снега, что отнюдь не благоприятствовало действия танковых соединений. Гитлер, тем не менее, снова отдал приказ о занятии исходных районов.

Несмотря на это, штаб группы армий 12 января снова направил в ОКХ памятную записку, озаглавленную «Наступление на Западе», в которой опять излагались так часто повторявшиеся нами положения о проведении операции, которая должна была иметь своей целью достижение полной победы. Хотя в тот момент нельзя было и думать об изменении директивы, штаб все же надеялся, что его замысел, так или иначе, выступит на первый план при проведении операции в рамках происходящей подготовки к наступлению. К тому же приказ о наступлении отменялся уже так часто, что можно было ожидать его отмены и на этот раз, а затем снова представилась бы возможность коренного изменения оперативного плана.

Но если мы хотели, чтобы эта возможность появилась, мы должны были устранить тормоз, который до сего времени мешал принятию нашего оперативного плана. Где же он находился? Согласно тому, что мы слышали до сих пор от ОКХ, это была точка зрения Гитлера. ОКХ неоднократно подчеркивало, что оно в значительной степени согласно с нашими предложениями, но что оно связано приказом Гитлера о выборе направления главного удара в зависимости от успеха операций. Но докладывало ли ОКХ наш план Гитлеру, план, который так сильно отличался от разработанной им директивы? Может быть, если представить Гитлеру план операций, который преследует не только локальные цели, но и с самого начала создает возможность достижения решающего успеха на Западе, его можно будет убедить в правильности последнего? (В эту возможность, по нашему мнению, по‑настоящему не верили ни Гитлер, ни руководство ОКХ.)

Для того чтобы выяснить этот вопрос, письмо, подписанное генерал‑полковником фон Рундштедтом, приложенное к памятной записке «Наступление на Западе», оканчивалось следующим предложением: «В связи с тем, что из приказа ОКБ группе армий стало известно, что фюрер и Верховный главнокомандующий оставил за собой решение о выборе направления главного удара при проведении операции и тем самым и руководство этой операцией, а также в связи с тем, что ОКХ не свободно при решении оперативных вопросов, я прошу доложить это предложение (имелась в виду упомянутая выше памятная записка) фюреру. Рундштедт».

Конечно, эта просьба, с которой я предложил генерал‑полковнику обратиться в ОКХ и которую он с готовностью согласился скрепить своей подписью, в некоторой мере противоречила традициям германской армии. Согласно им только главнокомандующему сухопутными войсками или по его поручению начальнику Генерального штаба дозволялось обращаться с предложениями к главе государства. Однако если ОКХ действительно было согласно с нашими соображениями, оно могло всегда от своего имени доложить этот план Гитлеру. Таким образом, оно, может быть, получило бы возможность поднять свой вес в его глазах и тем самым снова вернуть себе функции высшей инстанции для руководства действиями сухопутных войск. Этот результат никто бы не мог больше приветствовать, чем я, т. к. в свое время, еще, будучи на посту обер‑квартирмейстера Генерального штаба, вместе с генерал‑полковником фон Фричем и генералом Беком я так много боролся за то, чтобы ОКХ занимало подобное положение[101].

Если бы ОКХ уже докладывало Гитлеру свои соображения, которые совпадали с нашими, и не добилось результата, то представление такого оперативного плана, исходящего от генерал‑полковника фон Рундштедта, мнение которого Гитлер очень ценил, означало бы для ОКХ существенную поддержку. Может быть, тогда все же удалось бы отговорить Гитлера от того, чтобы ставить выбор направления главного удара в зависимость от успеха операций. А это, насколько мы могли судить на основании заявлений ОКХ, было главным, что стояло на пути принятия нашего оперативного замысла.

Ответ, который мы получили на эту памятную записку, разочаровал нас. В нем было сказано, что наша точка зрения о том, что ОКХ стремится только к локальным целям, неверна. Последующая задача будет поставлена своевременно. Рассматривается вопрос о том, чтобы включить в состав группы армий дополнительные силы, а также еще один штаб армии. Срок передачи этих сил будет определен главнокомандующим сухопутными войсками. Окончательное решение о выборе направления главного удара будет принято Гитлером по представлению главнокомандующего сухопутными войсками. Направлять Гитлеру нашу памятную записку, поскольку главнокомандующий сухопутными войсками с ней в основном согласен, не представляется необходимым.

Хотя в этом ответе и было сказано, что главнокомандующий сухопутными войсками в основном согласен с нашей памятной запиской, это не могло, тем не менее, скрыть от нас, что он не собирается докладывать Гитлеру о коренном изменении оперативного плана в духе наших предложений. Наоборот, прежняя директива остается в силе. Решающий удар в Бельгии должна была наносить фронтально группа армий «Б». Она, по крайней мере, в первой фазе операций, должна была действовать на направлении главного удара. Группа армий «А» по‑прежнему должна была прикрывать войска, участвующие в этой операции. Ее задача не была расширена в плане нанесения удара в направлении на нижнюю Сомму в тыл войскам противника, атакованным в Северной Бельгии с фронта группой армий «Б».

Перенос направления главного удара в зону ответственности группы армий «А», как и раньше, был поставлен в зависимость от развития операций. Группа армий «А» по‑прежнему не получила танковых соединений, включение которых в ее состав с самого начала операции являлось в соответствии с «новым планом» предпосылкой для достижения внезапности в Южной Бельгии и нанесения затем удара в тыл противнику в направлении на устье Соммы. Группа армий также не была уверена в усилении ее еще одной армией, которая была бы необходима для отражения удара перешедшего в контрнаступление противника. Таким образом, «ошибка в плане развертывания для нанесения первого удара», которую Мольтке считал непоправимой, не была устранена. Не желало ОКХ также решиться на шаг, который, по словам генерала Йодля, сказанным им в феврале 1940 г., «представляет собой контрабандную операцию, при которой рискуешь быть схваченным богом войны».

Очевидно, командование германской армии, как и командование союзников, не сознавая этого, пришли к общему выводу о том, что надежнее действовать друг против друга фронтально в Северной Бельгии, чем брать на себя риск смелой операции: с немецкой стороны – в случае принятия плана штаба группы армий «А»; со стороны союзников – в случае уклонения от решающего сражения в Бельгии и нанесения мощного контрудара по южному флангу наступающих немецких войск.

Между тем произошло событие, которому позже многие стали придавать решающее значение в произошедшем вслед за ним коренным изменением плана операции в духе предложений нашей группы армий.

1‑й офицер Генштаба штаба 7‑й авиадивизии по ошибке совершил посадку на бельгийской территории. При этом в руки бельгийцев попали, по меньшей мере, выдержки из плана использования 2‑го воздушного флота во время предстоящей операции. В этой связи следовало считаться с тем, что западные державы будут информированы Бельгией о существовавшем оперативном плане[102].

В действительности же этот инцидент не привел к изменению оперативного плана, хотя и можно был подумать, что он позже способствовал принятию Гитлером и ОКХ предложения штаба группы армий. Совещание, проведенное главнокомандующим сухопутными войсками с командующими группами армий «А» и «Б» и командующими подчиненными им армиями, состоявшееся 25 января в Кобленце и в Бадесберге, также показало, что основные положения плана ОКХ остались незыблемыми. Это совещание было проведено намного позже упомянутого выше инцидента. Задачи групп армий «А» и «Б» остались без изменений. Была только несколько расширена задача группы армий «Б», 18‑я армия которой теперь должна была захватить всю территорию Голландии (а не часть территории страны, кроме района «крепости Голландия»[103], как было предусмотрено раньше). Для группы армий «А» все оставалось без изменений. Правда, штаб 2‑й армии переводился в зону ответственности нашей группы армий, однако, и он, как и XIV моторизованный корпус, продолжил числиться в резерве ОКХ. Что касается XIV корпуса, то это решение осталось в силе, несмотря на мой доклад, который я составил по поручению командующего группой армий, о том, что нанесение удара через Арденны силами одного XIX танкового корпуса является половинчатой мерой. Он не обещает успеха под Седаном, т. к. противник за это время сосредоточил на Маасе крупные силы (2‑я французская армия). Несмотря на эти замечания, генерал‑полковник фон Браухич заявил, что он не может передать нам XIV моторизованный корпус. Это был признак того, что командование германской армии по‑прежнему настаивало на том, чтобы поставить вопрос о переносе направления главного удара в район действий группы армий «А» в зависимость от хода операции. Это доказывает, однако, и то, что инцидент с попавшими в руки бельгийцев планами операции не побудил командование изменить существовавший план наступления.

Тем не менее, штаб группы армий 30 января направил в ОКХ еще одну памятную записку, дополняющую соображения, высказанные мной 25 января главнокомандующему сухопутными войсками, на основе поступивших за это время сведений о противнике. Штаб указал, что теперь следует считаться с возможностью переброски в Южную Бельгию, крупных сил противника, в частности подвижных соединений. При этих обстоятельствах нельзя рассчитывать на то, что XIX танковый корпус один будет в состоянии отразить нанесенный ими удар, он также не сможет один форсировать реку.

Это мнение подтвердилось на военно‑штабных играх, проводившихся 7 февраля в Кобленце, во время которых проверялась готовность к наступлению XIX танкового корпуса и обеих армий, входивших в состав нашей группы армий. Штабные игры показали, насколько проблематичным является наступление изолированного XIX танкового корпуса. У меня создалось впечатление, что [начальник Генерального штабасухопутных войск] генерал [Франц] Гальдер, присутствовавший на играх, наконец, начал понимать правильность нашего замысла.

В это время, однако, в моей жизни неожиданно произошли изменения. 27 января я получил сообщение, что назначен командиром XXXVIII армейского корпуса, который должен был в ближайшее время начать формироваться в тылу. Как сказал мне генерал‑полковник фон Рундштедт, главнокомандующий сухопутными войсками [генерал‑полковник Вальтер фон Браухич] предварительно сообщил ему о смене его начальника штаба 25 января на упомянутом выше совещании. Он объяснил это тем, что меня больше нельзя обходить при назначении на вакансии командиров корпусов, т. к. генерал [Ганс Георг] Рейнгардт, который имеет меньшую выслугу лет в своем чине, также получает корпус[104]. Хотя мое назначение никак не могло рассматриваться как нарушение обычного порядка назначения на должности, в тот момент, когда предстояло большое наступление, такая смена начальников штабов выглядела очень странно. Вопрос о выслуге лет, который послужил предлогом для этого назначения, можно было разрешить и иначе. Поэтому вряд ли можно сомневаться в том, что моя отставка с поста начальника штаба группы армий объяснялась желанием ОКХ отделаться от надоевшего ему настойчивого штабиста, который посмел противопоставить его оперативному плану свой.

После упомянутых выше военно‑штабных игр, в руководстве которыми я еще принимал участие, генерал‑полковник фон Рундштедт выразил мне в присутствии всех участников игр благодарность за мою деятельность на посту начальника штаба группы армий. В этих словах сказалось все благородное великодушие этого военачальника.

Большим удовлетворением было для меня также то, что командующие армиями, входившими в состав нашей группы, генералы Буш и Лист, а также генерал Гудериан не только выразили сожаление в связи с моей отставкой, но и высказали свое искреннее огорчение. 9 февраля я выехал из Кобленца и отправился сначала в Лигниц.

Между тем мои верные помощники, полковник Блюментритт и подполковник фон Тресков, не собирались складывать оружие и не считали, что с моей отставкой борьба за наш оперативный план должна закончиться. Я думаю, что не кто иной, как Тресков побудил своего друга Шмундта, главного адъютанта Гитлера, изыскать возможность для того, чтобы мы сами могли доложить Гитлеру наши соображения относительно плана наступления. Во всяком случае, 17 февраля я был вызван вместе со всеми остальными вновь назначенными командирами в Берлин для представления Гитлеру. После того как мы представились, был дан завтрак, во время которого, как обычно, главным образом говорил Гитлер. Помню, он показал поразительные знания новинок в области военной техники, а также армий противника. Донесение о нападении английского эсминца на пароход «Альтмарк» в норвежских территориальных водах[105]было использовано Гитлером для длинных рассуждений о том, что малые государства не в состоянии соблюдать нейтралитет.

Когда мы после завтрака стали прощаться с Гитлером, он пригласил меня в свой кабинет. Там он предложил мне изложить свою точку зрения об организации наступления на Западе. Знал ли он уже от своего главного адъютанта о нашем плане, и в какой мере он в этом случае был информирован, я не могу сказать. Во всяком случае, мне оставалось только удивляться тому, с какой поразительной быстротой он разобрался в той точке зрения, которую группа армий отстаивала в течение вот уже нескольких месяцев. Как бы то ни было, он вполне одобрил мои соображения. После этой беседы я сейчас же по памяти составил записку для штаба группы армий, текст которой хочу привести:

«Бывший начальник штаба группы армий "А" во время своего представления в связи с назначением на должность командира XXXVIII армейского корпуса 17 февраля 1940 г. имел возможность доложить фюреру соображения группы армий "А" относительно организации наступления на западе. Были доложены следующие соображения:

1. Задачей наступления на Западе должна явиться окончательная победа на суше. Для достижения частных целей, как они сформулированы в существующей директиве о наступлении, например, разгром крупных сил противника в Бельгии, захват части побережья Ла‑Манша, – использование вооруженных сил с политической и военной точки зрения нецелесообразно. Задача состоит в одержании окончательной победы на континенте.

При организации наступления, таким образом, с самого начала надо нацеливать войска на решающую победу во Франции, на то, чтобы сломить сопротивление французской армии.

2. Для этого необходимо, чтобы в противовес директиве главный удар наносился с самого начала на южном фланге группой армий "А", а не группой армий "Б", а также, чтобы вопрос о нем не оставался открытым. По существующему плану можно лишь в лучшем случае нанести фронтальный удар по перебрасываемым туда англо‑французским войскам и отбросить их к Сомме, где наступление может быть остановлено.

В результате того, что теперь главный удар будет наносить действующая на южном фланге группа армий "А" имеющая задачей наступать через южную Бельгию и реку Маас в направлении на нижнее течение Соммы, крупные силы противника, находящиеся в северной Бельгии, после того как они будут отброшены фронтальным ударом группы армий "Б", будут отрезаны и уничтожены. Это станет возможным только в том случае, если группа армий "А" быстро нанесет удар в направлении на нижнее течение Соммы. В этом заключается первая часть кампании. За ней последует вторая часть: охват французской армии крупными силами, действующими на правом фланге.

3. Такая задача группы армий "А" требует включения в ее состав трех армий. Таким образом, на ее северном фланге необходимо развернуть еще одну армию.

2‑я армия, расположенная на северном фланге группы армий, имеет задачу, форсировав Маас, нанести удар в направлении на нижнее течение Соммы, отрезав силы противника, отброшенные ударом группы армий "Б".

Южнее ее еще одна армия (12‑я) должна форсировать Маас по обе стороны от Седана, затем повернуть на юго‑запад и путем нанесения контрудара отразить попытки французской армии крупными силами перейти в контрнаступление западнее Мааса и разбить их.

Третья армия (16‑я) должна будет вначале прикрывать участвующие в наступлении силы на их южном фланге, между Маасом и Мозелем.

Большое значение имеет нанесение авиаударов по развертывающимся для перехода в контрнаступление армиям противника, т. к. французы могут рискнуть бросить в это наступление крупные силы на фронте западнее Мааса или по обе стороны от него, возможно до Мозеля.

4. Удар одного XIX танкового корпуса в направлении на Маас у Седана является половинчатой мерой. Если противник выступит нам навстречу в Южной Бельгии крупными силами механизированных войск, то сил корпуса недостаточно, чтобы быстро разбить их и на плечах остатков разбитых войск форсировать Маас. Если противник ограничится удержанием рубежа реки Маас крупными силами, как об этом можно судить по группировке его сил в настоящее время, корпус один не сможет форсировать Маас.

Если принимать решение о том, чтобы бросить вперед механизированные соединения, то для этого в полосе наступления группы армий необходимо сосредоточить не менее двух корпусов, которые должны переправиться через Маас одновременно у Шарлевиля и Седана, независимо от наступления танков в направлении на Маас у Живе силами 4‑й армии. Следовательно, XIV корпус с самого начала должен действовать вместе с корпусом Гудериана, и решение вопроса о его подчинении группе армий "А" или "Б" нельзя оставлять открытым».

Фюрер выразил свое согласие с этими соображениями. Через некоторое время была издана новая директива о наступлении. Этой окончательной директивы о наступлении я, к сожалению, не видел. Я знаю лишь, что она была составлена по указанию Гитлера 20 февраля. В общих чертах она содержала следующие положения, которые отвечали так долго отстаивавшимся нам требованиям:

1. Нанесение удара двумя танковыми корпусами (XIX под командованием генерала Гудериана и XIV под командованием генерала Витерсгейма) в направлении на Маас между Шарлевилем и Седаном и форсирование Мааса на этом участке.

2. Окончательное подчинение штаба 2‑й армии (ранее находившейся в составе группы армий «Б») группе армий «А» и передача ему сил, необходимых для формирования еще одной армии. Тем самым было обеспечено немедленное введение ее в прорыв, как только это допустит ширина полосы наступления группы армий в результате поворота 16‑й армии на юг.

3. Подчинение 4‑й армии (раньше находившейся в составе группы армий «Б») группе армий «А», чтобы создать ей возможность маневра в направлении на нижнее течение Соммы. (Группа армий всегда настаивала на передаче ей, по крайней мере, корпуса, расположенного на южном фланге этой армии, для расширения полосы наступления. Министериальрат Грейнер утверждает, что эта армия была подчинена нам значительно раньше, в ноябре, однако это не соответствует действительности. Она была подчинена нам только в соответствии с новой директивой о наступлении.)

Эта новая директива ОКХ, таким образом, полностью отвечала соображениям, отстаивавшимся штабом группы армий. Направление главного удара всей операции было перенесено на южный фланг, причем использовалась вся ширина фронта района, расположенного севернее линии Мажино, и существующая в нем сеть дорог. Несмотря на это, группа армий «Б» с ее тремя армиями оставалась достаточно сильной для успешного выполнения своей задачи в Северной Бельгии и Голландии.

Группа армий «А» получила теперь возможность нанести внезапный удар по противнику через Арденны и Маас в направлении на нижнее течение Соммы. Благодаря этому она могла отрезать силам противника, действовавшим в северной Бельгии, пути отхода через эту реку. Стало также возможно нанести успешный контрудар по войскам противника в случае, если бы они перешли крупными силами в контрнаступление против нашего южного фланга.

Что касается осуществления наступательной операции германской армии в мае 1940 г., я хотел бы заметить следующее.

Наступление группы армий «Б» принесло благодаря превосходству немецких войск, в особенности танковых соединений, большие результаты, чем этого можно было ожидать при неизбежном фронтальном характере наступления и необходимости преодолевать мощные укрепления на бельгийской границе. Тем не менее, решающее значение для полного разгрома сил союзников в Северной Бельгии имел удар, внезапно нанесенный через Арденны и Маас в направлении на устье Соммы и, наконец, на порты в Ла‑Манше. Наряду с энергичным руководством войсками со стороны стремившегося осуществить этот замысел генерал‑полковника фон Рундштедта этот успех в первую очередь, пожалуй, следует приписать несокрушимой воле, с которой генерал Гудериан проводил в жизнь оперативный план группы армий.

Победа в Северной Бельгии оказалась не такой полной, какой она могла бы быть. По данным, приведенным Черчиллем, противнику удалось эвакуировать из Дюнкерка 338 226 человек (в т. ч. 26 176 французов), хотя он и потерял свое тяжелое вооружение и всю другую технику. Это объясняется вмешательством Гитлера, дважды задержавшего наступающие танковые соединения: в первый раз во время их продвижения к побережью, во второй раз перед Дюнкерком. В обоснование последнего приказа, построившего английской армии золотой мост через Ла‑Манш, приводятся три причины. Во‑первых, Гитлер якобы хотел дать танкам отдых перед второй фазой кампании во Франции ввиду того, что Кейтель сообщил ему, что в районе Дюнкеркатан‑конедоступная местность. Другая причина состоит в том, что Геринг якобы гарантировал фюреру, что авиация сама сумеет помешать англичанам эвакуироваться из Дюнкерка. Учитывая стремление Геринга к поднятию своего престижа и его любовь к хвастовству, я считаю такое высказывание с его стороны вполне возможным. Как бы то ни было, оба эти аргумента с военной точки зрения были несостоятельными. В качестве третьей причины приводят довод о том, что Гитлер – как якобы он заявил в беседе с генерал‑полковником фон Рундштедтом – сознательно дал эвакуироваться англичанам, т. к. он считал, что это приблизит возможность д

Date: 2015-09-22; view: 304; Нарушение авторских прав