Ржавый гвоздь спасает вселенную

Стас вдруг расплакался. Хотя вообще-то не вдруг. Если бы не заплакал он, наверное, первым разревелся бы я. Шидла, запуская ракетные двигатели, жалостливо поглядывал на нас. Но меня эти взгляды только раздражали. Откуда ему — сфинксу (у них и самок-то нету!) — понимать, что такое друг-девчонка. Вообще, друг — это много, а если человек смог стать твоим другом, несмотря на то, что он — девчонка, это уже серьезно. Через минуту я убедился, что в этом отношении мы с братом солидарны. Когда Стас всхлипнул особенно громко, Шидла мягко сказал: — Перестаньте, котята, во всяком случае… Но закончить он не успел, потому что Стас заорал: — Молчи, урод! Что б ты понимал?! Самым поразительным было то, что Шидла действительно замолчал и ничем не выказал обиды. Заговорил же снова лишь минут через двадцать, когда мы со Стасом уже болтались в невесомости, а сам он настраивал временной блок. Заговорил так, словно его и не прерывали: — …Во всяком случае, ее жизни ничего не угрожает. — Почему это? — не поверил я. — Потому что я — преступник, — туманно ответил он, а потом сразу сменил тему, как будто жалел о сказанном: — Кстати, учтите, хроноскаф невозможно настроить с точностью до минуты, и не исключено, что вы появитесь в своем времени часа на два-три раньше или позже своего исчезновения. — Если раньше — не беда, — заметил уже успокоившийся Стас, — переждем. А вот если позже, когда нас папа с мамой уже хватятся, тогда что-то сочинять придется. — Можем и сейчас — заранее сочинить, — предложил я. — Предпочитаю экспромт, — заявил Стас как всегда самонадеянно. Я заметил, что брат мой жалеет, что обругал сфинкса; все-таки мы привязались друг к другу, многое вместе пережили. Да что говорить, у Неменхотепа-то он нас по настоящему спас. Но извиняться… Нет, это не в Стасовой натуре. Он заглаживая свою вину, все-таки попытался затеять дружескую беседу. И это ему удалось. — Шидла, а что ты будешь делать, когда нас вернешь домой? — спросил он. — Отправишься в древний Египет и умрешь там с голоду? — Раньше я хотел поступить именно так, — ответил сфинкс, — но сейчас, я думаю, я могу сделать больше. Я могу максимально увеличить вероятность того, что петля замкнется. Не надеясь на слепой случай. — Как? — Я лично позабочусь о том, чтобы статуя сфинкса была построена. И чтобы капсулу со мной внутри, замаскировав, поместили именно в фундамент этой статуи, где ее потом и должны найти. — Но как ты сможешь быть уверенным в этом? — не унимался Стас. — Ну, статую ты еще можешь заставить построить. Тебя боятся. О твоем бластере, наверное, легенды сложили, — при этих словах Шидла почему-то отвел глаза. — Но как ты заставишь египтян делать все по-твоему, когда тебя уже не будет? Логика в словах Стаса была железная, но Шидла ответил такое, что мы с братом ошалело выпучили глаза: — Они не посмеют нарушить волю фараона. А я буду фараоном. Мы молчали, просто не зная, что сказать, а сфинкс пояснил, распаляясь: — Я воспользуюсь гибелью Неменхотепа. Я буду хорошим фараоном. Я их многому научу. Как добывать железо, как делать бумагу, как растить новые сорта злаков… А главное, я научу их справедливости. Уж кто-кто, а я-то знаю, что такое справедливость. Я буду очень справедливым фараоном, мои подданные будут любить меня. И никаких жертвоприношений! Это же дикость несусветная! — он помолчал, а потом закончил проникновенно: — А еще не понравилось мне, как они там с кошками обращаются… я их научу. — Шидла! — не выдержал я. — Но истории ничего не известно о фараоне-сфинксе! И вообще, сфинкс — существо мифологическое! — Сам ты — существо мифологическое, — совсем по-стасовски обиделся сфинкс. — А что истории не известно, так я и об этом позабочусь. …Все-таки хроноскаф — действительно удивительное достижение инженерной мысли. Во второй раз мы совершали на нем посадку по-человечески, то есть, зная куда, когда и при полной его исправности. Шидла снова включил голографический глобус. Он повис за нашими спинами, занимая все свободное пространство рубки. В тот раз эта миниатюрная модель Земли как-то не слишком поразила меня, не до того было. Сейчас же… У меня защемило сердце, когда Шидла выключил свет, и маленький, метра в полтора диаметром, земной шар, искрясь полярными шапками и переливаясь ручейками великих рек, медленно вращаясь, завис на расстоянии вытянутой руки от нас. Казалось, дунь на него, и где-то далеко внизу сорвутся крыши с маленьких домов маленьких людей, и маленькие, вырванные с корнем, деревья помчатся по черному небу, увлекаемые грозной ураганной силой… — Где-то здесь, по-моему, — бесцеремонно ударил Шидла лапой по участку в северном полушарии. Шар послушно прекратил вращение, а на его поверхности засияла бирюзовая звездочка. Я заметил, как вздрогнул Стас. Видно, и он представил, как огромная звериная лапа опускается на наш город, превращая в щебень наш дом, нашу школу, мамин музей… Но я быстро отогнал видение. В конце концов глобус, он глобус и есть. — Да, здесь, — подтвердил я, — чуть повыше. Как тогда, по ходу, сориентируемся? — Сориентируемся, — согласился Шидла. И действительно, совершив временной скачек, хроноскаф с помощью парашюта приземлился, но, немного не долетев до поверхности, подобно антиграву, завис над землей. А затем по нашим подсказкам, двинулся туда, где в вечернем полумраке светились огни города. Глядя в иллюминатор, мы со Стасом без труда нашли свою улицу, и Шидла посадил капсулу на пустыре, невдалеке от нашего дома. Мы выбрались наружу. Знакомая смесь запахов выхлопного газа и костра из осенних листьев ударила в ноздри и наполнила меня радостным ожиданием. Откуда-то из глубин памяти выскочило еще недавно такое абстрактное для меня слово: «ностальгия». Оказывается, ностальгия может быть не только по месту, но и по времени. А мой порывистый братец рухнул на колени и забормотал: — Земля! Земля, матушка. Наша, СЕГОДНЯШНЯЯ… Говоря это, он собирал пыльную землю в ладони, поднимал к глазам и сыпал между пальцев, как в мультфильмах жадные богачи пересыпают золотые монеты. — Блин! — вдруг воскликнул он и замахал ладонью. — Ты чего? — удивился я. — Укололся, — обяяснил он. — Гвоздей тут накидали… — Но сразу вновь умилился: — Гвоздик! НАШ гвоздик! — С этими словами он, продолжая стоять на коленях, торжественно, как великую драгоценность, опустил ржавую железку в нагрудный карман. Все это время Шидла тактично молчал, только подозрительно принюхивался, расширив ноздри, с неописуемым отвращением на лице. — Ну что, — спросил я его, — будем прощаться? — Будем, — кивнул он. — Хотя… Давайте-ка в последний раз прикинем, все ли мы учли. Я задумался. И сразу обнаружил в наших построениях тонкое место. — Слушай, — сказал я, — сейчас-то мы знаем, как запустить хроноскаф. А тогда… Чисто случайно. Мы ведь даже и не хотели его запускать, мы хотели только выйти. Вдруг в этот раз мы его не включим? — В какой «этот раз», — передразнил оправившийся от патриотического экстаза Стас. — Это все уже произошло. — Если мы прибыли раньше, а по-моему, это так, тогда вроде потемнее было, то это еще не произошло, только произойдет. — возразил я. — А вдруг не произойдет? — Если один раз произошло, то и сейчас повторится, — уверенно заявил Стас, но я-то видел, что он, как и я, слегка запутался. — Фатализм сфинксов, — установил я диагноз. — Но даже они, между прочим, на судьбу не полагаются, а все обеспечивают сами. — Старший прав, — поддержал меня Шидла. Но тут же добавил: — Хотя в этом случае мы, по-моему, ничего сделать не можем. — Можем! — заявил Стас. На лице его мелькнула тень вдохновения. Не сказав больше ни слова, он кинулся к хроноскафу и забрался в него. Любопытство заставило меня последовать за ним. Стас, высунув от напряжения кончик языка, что-то творил с приборным щитком. Я заглянул ему через плечо. Только что найденным гвоздем он вкривь и вкось выцарапывал над пусковой кнопкой слово «выход». Меня словно током ударило. Я и забыл про эту надпись. Закончив свой труд, Стас обернулся ко мне и пояснил: — Нехорошо, конечно, обманывать. Но я же для дела. К тому же мы ведь себя обманываем, а не кого-то другого. — Стас, — шепотом сказал я. От волнения у меня пропал голос. — Стас, я уже видел тут эту надпись. — Когда? — удивился он. — Тогда, в музее. Из-за нее-то я и на кнопку нажал… — Круг замкнулся, — нарушив благоговейную тишину, весомо произнес Шидла за нашими спинами. — И в прошлое я отправляюсь с легким сердцем. Прощайте, — закончил он и, чуть поколебавшись, добавил, — братья. Возможно, он сказал так, имея в виду, что братья мы со Стасом. Но это вряд ли. По-моему, он назвал нас так, подразумевая, что мы — его братья. Он назвал нас так, как сфинксы называли друг друга. — Передай привет жрецу, — усмехнувшись, прервал паузу Стас, — мы, если помнишь, очень с ним подружились. А вообще спасибо тебе за все. Ты настоящий… сфинкс. А я просто зарылся лицом в его жесткую серебристую гриву. Сфинкс, конечно. Но все-таки… Глава 7

Мы сначала чуть не надавали себе по шее, а потом потихоньку сходим с уму. Хроноскаф с Шидлой на борту превратился в еле заметную на вечернем небосклоне звездочку. Утих и гул его двигателей. Лишь далекий собачий лай да сверчковая азбука Морзе слышались на нашем пустыре, но они только подчеркивали незыблемость тишины.

— Все, — сказал Стас и испуганно посмотрел на меня. Я понял, чего он испугался. Не темноты, не тишины, и даже не одиночества. Нет, просто, как и я, он испугался, что закончились наши приключения. Конечно, много было и неприятностей, и опасностей… Но зато какая насыщенная жизнь! — Ладно, ты, — подбодрил я его, — потом будешь сопли распускать. Сейчас нужно домой спешить. А то правда придется экспромты сочинять. — И сочиню, — буркнул Стас. Но успокоился. И мы двинули в сторону дома. Часов у нас не было, поэтому определить, насколько раньше, а может быть все-таки позже срока мы прибыли, я не мог. Нужно быть осторожнее. Вот и наш дом! Окна не светятся, значит, или мы еще не вылезали на улицу, или уже вылезли, а папа с мамой нас еще не хватились. Вот это было бы лучше всего. Но нет, только я успел об этом подумать, как в окне нашей комнаты показалась чья-то встрепанная башка. Да моя это башка, моя! Я-тогдашний спрыгнул вниз, обернулся, поднял руку и что-взял у тогдашнего Стаса. «Фонарик», — вспомнил я-нынешний. Затем я-тогдашний помог спуститься Стасу, и оба кинулись через дорогу в сторону музея. — Дураки же мы! — буркнул умудренный опытом Стас-нынешний. — Сейчас бы догнать и надавать по шее как следует. Меня даже передернуло от какого-то странного, сродни брезгливости, чувства, когда я представил себе эту картину. Я не стал напоминать Стасу, кто вообще всю эту историю затеял, а сказал главное: — Все было предначертано, Стас. Мы не могли себя вести по-другому. — Типичный фатализм сфинксов, — передразнил он меня. — Ладно, поперли. Мы-прежние уже исчезли из нашего поля зрения. Нужно было спешить. Мы подбежали к окну, я подсадил Стаса, а потом он, забравшись, подал сверху руку и помог залезть мне. Первым же шагом в темной комнате я угодил ногой в мягкое и теплое. «Кошка!» — понял я. Но было поздно. Ночную тишину вдребезги разбил дикий вопль: «Мя-а-ау!!!» Кошка орала, как рассержанный сфинкс. И ее острые коготки безжалостно вонзились мне в ногу. В панике я отскочил в сторону, наткнулся на стул, и мы (я и стул) с грохотом полетели на пол. Похоже, и Стас потерял навыки существования в мире, изобилующем кошками; только я упал, как из другого угла комнаты раздался очередной возмущенно-истерический кошачий крик — явно крик существа, на которое наступили. Вновь воцарилась тишина, и я, на четвереньках подползая к кровати, услышал, как сначала заворочались, а потом заговорили в спальне за стеной. — Стас! — зашипел я, — быстрее ложимся, сейчас сюда папа придет. Чтобы разобраться. — У меня пульт выпал, — прошипел он в ответ. — Какой пульт?! — Какой, какой! От оживителя! Я уже раздевался, сидя на постели, а этот балбес все ползал по полу. — На фига он тебе нужен? — возмутился я. — Браслетов-то нет! — На память, — отрезал он. За стенкой заскрипела кровать. Это папа или мама поднимаются, чтобы выяснить, что у нас за шум. — Стас! — заорал я уже почти в голос, — идут! Потом найдешь! Ложись! Здравый смысл победил, и мой чокнутый братец в один миг взгромоздился на верхний ярус. Еще через мгновение его одежда полетела вниз. А спустя еще миг, дверь отворилась, и в светлом проеме возникли контуры папиной фигуры. Ох, и соскучился же я по нему! А приходится делать вид, что сплю. Обидно. — Что тут у вас происходит? — спросил он сонно. Мы спали. Но через щелки в прищуренных глазах внимательно за ним наблюдали. Он подошел к письменному столу и включил настольную лампу. Узел из скомканной одежды Стаса угодил как раз на стол. Наверное, папа хотел сложить одежду как следует, но, взяв рубашку, оторопело на нее уставился. Да. Она прошла огонь и воду, побывала в лапах сфинксов, в темнице фараона, варилась в масле… Лохмотья. А ведь папа-то ее на Стасе только что, за ужином, видел — новенькую и чистенькую. Брезгливо, двумя пальцами, папа поднял над столом шорты. Оглядел и положил обратно. Затем осмотрелся и поднял что-то с пола. Я узнал это «что-то»: пульт оживителя. Папа задумчиво пощелкал выключателем туда-сюда и сунул приборчик в карман стасовых шортов. Потом шагнул к кровати, взял с перекладины на спинке мою одежду и также морщась, оглядел и ее. Боюсь, ее состояние его не успокоило. Он внимательно посмотрел мне в лицо. И я, не выдержав, широко открыл глаза. — Так, — сказал папа. — Выкладывайте. Только честно. Чтобы стыдно не было. — Папа, — сказал я, — там, в музее, в глыбе — не корабль пришельцев, а машина времени. — Интересная гипотеза, — согласился он, даже не удивившись, тому, откуда я вообще знаю про глыбу. — Но к тому, что вы сотворили со своей одеждой, это отношения не имеет. Не темни. Ну сами подумайте, как я мог рассказать ему все, что с нами произошло, да так, чтобы он поверил. Мы ведь только что все вместе сидели за столом… Вмешался Стас: — Просто мы с Костей поспорили, у кого быстрее одежда износится. Я выиграл. Придумать что-нибудь глупее, по-моему, было трудно. Папа это тоже заметил. — Версия не проходит ввиду несостоятельности, — сказал он. — Следующий? — Мы в футбол играли, — неуверенно сказал я. — На пустыре. Сразу после ужина вылезли в окно и играли. А сейчас обратно залезли. — И на кошку наступили, — поддержал меня Стас. — Уже лучше, — сказал папа. — Только темно очень. Вы что — на ощупь играли? — По запаху, — сказал Стас, и глаза его округлились. — Мы мяч чесноком намазали. Я испуганно глянул на него. Крыша у него явно сяезжала. От переживаний. Но папа, похоже, вошел в азарт и решил, что Стас удачно пошутил. Просмеявшись, он сказал: — Ладно, принимается, как запасной вариант. Теперь давайте что-нибудь поправдоподобнее. Чтобы я поверил. Мы беспомощно переглянулись. — Может быть, тебе все это снится? — нерешительно предложил Стас. — Точно! — обрадовался папа. — Вот это — хорошо. Но если все это мне снится, да так реалистично, то на это можно не обращать внимания. Как будто все на самом деле. А раз так, вы все равно должны мне правдоподобно обяяснить, что случилось с вашей одеждой. Правильно? Мне положительно надоел этот урок шизофрении. Пожалуй, наш правдивый рассказ будет выглядеть сейчас не более сумасшедшим, чем весь этот разговор. — Все, — сказал я, — хватит. Дело, значит, было так. — И начал торопливо рассказывать: — Сначала мы со Стасом случайно услышали, как ты обяяснял маме про глыбу. Потом мы вылезли в окно. проникли в музей и забрались в капсулу, которая была в этой глыбе. Там еще был серебряный сфинкс, но он выпал. А капсула называется «хроноскаф». И на ней мы отправились в будущее. Но там ее уничтожила хронопатрульная служба. Поэтому обратно нас вернули сфинксы — на своей капсуле. На самом деле это одна и та же капсула… — Стоп, стоп, стоп, — сказал папа и озабоченно потрогал мне лоб ладонью. — Папа, он не перегрелся, — заступился за меня Стас, — но он еще не рассказал про Египет. Меня там сварили в котле, но Костя меня оживил, и мы со сфинксом полетели в Ташкент… Вид у папы стал совсем несчастным. — Я всегда знал, что этот древнеегипетский до добра не доведет, печально сказал он, а затем продолжил нарочито спокойным голосом: — Лежите смирно, а я пока вызову скорую. Только не вставайте! Чтобы хуже не стало. — Влипли, — сказал Стас мрачно, когда папа выскочил из комнаты. — В Департаменте нас в плену держали, сфинксы нас похищали, египтяне нас казнить хотели, теперь только в психушку лечь, и тогда уже будет полный букет. — Лично я в психушку не собираюсь. — Я тоже. Но что делать? — Он растерянно глянул на меня. — Давай станем нормальными, — предложил я. — Не, не выйдет. Потому что тебе уже и пытаться без толку, а я и так нормальный. — Кончай острить, каракуц бесхвостый, — разозлился я. — Нашел время. Давай будем делать вид, что ничего не было — ни Венеры, ни Египта. Тогда никто не подумает, что мы сумасшедшие. В этот момент в коридоре раздался звонок телефона. Странно: это папа должен был звонить, а не наоборот. К тому же время позднее. Но мои мысли перебил Стас. — А как мы папе с мамой про одежду обяясним? — А никак. Будем говорить, что мы ее еще днем испачкали и порвали, а за ужином они этого не заметили. В такое поверить все-таки легче. — И что, никому никогда ничего не рассказывать? — Думаю, да. — Потому что нам никто не поверит? — Никто. — Никто и никогда? — Соседи по палате в психушке поверят! — разозлился я. Стас замолчал. Но не надолго. — Да, ты прав, — кивнул он обреченно. И тут в комнату ворвался папа. Сев на стул он обалдело посмотрел на нас. — Звонили из музея, — сказал он. — Сторож. Он услышал шум в запаснике. Спустился туда, а глыбы нет. А на ее месте лежит серебряный сфинкс. Выходит, все что вы тут несли — не бред? Выходит, ваша одежда СОСТАРИЛАСЬ? Точно? — Он переводил испытующий взгляд с меня на Стаса. Все-таки здорово, что у нас папа такой прогрессивный. — Ну, чего молчите? — Костя, — посмотрел на меня Стас, крыша у которого продолжала активно ехать. — Костя, ау нипа, ламабай ля-ля?^[33] — Молчи, если хочешь, — огрызнулся я по-русски. И принялся заново все рассказывать папе. Только подробнее и понятнее. Глава 8