Я вспоминаю про двойную уху

— Ну и как это, интересно, вы меня лечить будете? — спросил фараон, когда Улик и Ергей привели нас утром к нему. Мы в это время, само-собой, лежали у его ног. Традиция такая. Традиции уважать надо. Пульты-оживители мы предусмотрительно отстегнули от браслетов и сунули в карманы. — О всеблагой фараон, попирающий… — начал я, но забыл, чего он там попирает, — попирающий… — Стопами небо, а головой — земные недра! — помогая мне, выкрикнул Стас. Окружающие фараона вельможи и советники ахнули и в ужасе закрыли лица руками. — Так, — сказал Неменхотеп, — по-вашему выходит, я стою вверх ногами. Хорошее начало. Поехали дальше. — Не слушай моего бедного брата, — сказал я торопливо. — Он слегка ослеплен твоим сиянием, вот и двинулся рассудком. Стас недобро зыркнул на меня, но благоразумно промолчал. А я продолжил: — Недуг твой, о фараон, проистекает от чрезмерной мудрости твоей и величия. Неменхотеп понимающе покивал. — То-то я гляжу, все мои советники такие здоровые. Советники потупили взоры. — Говори, — благосклонно кивнул мне фараон. — Для полного исцеления нужно надеть на запястье вот этот браслет, — я поднял над головой руку. — После чего я прочту особое заклинание. — И все? — недоверчиво поджал губы фараон. — Все. — А вместе с болезнью мои мудрость и величие не того… — Нет-нет, не бойся, — заверил я. — Ну давай, попробуем, — протянул он руку. И я было начал отстегивать браслет, но меня остановил Стас: — Пусть сначала гарантии даст, — шепнул он по-русски, — а то мы его вылечим, а он на радостях нас опять же зажарит. Резонно. Я остановился. — А как я могу быть уверен, что когда тебя вылечу, ты нас отпустишь? — Фараон сидит перед ним с протянутой рукой, а он еще смеет рассуждать! — поднял густые брови Неменхотеп. — Вообще-то я с самого начала подозревал, что вы — непочтительные отпрыски пустынного шакала, а теперь окончательно убедился. Давай сюда, говорю! — и он слегка наклонился, вытянув руку еще ближе ко мне. Но отступать было некуда, и я упрямо сказал: — Гарантии нужны, гарантии. — А слово фараона тебе, значит, не гарантия? Все слышали? — обернулся он к придворным. — Писец, занеси-ка в протокол: «Слово фараона ему до светильника». В этот момент в зал влетел воин, согнувшись в три погибели, пробрался вдоль стенки к верховному жрецу Гопе и что-то зашептал ему на ухо. Выслушав воина, тот выступил вперед и, сначала в знак обожания поднял обе руки вверх, а затем, пав ниц, разразился речью: — О всеблагой фараон, взглядом испепеляющий врагов Египта и при этом даже ни капельки не потеющий! Эти непочтительные дети пустынного шакала с самого начала не внушали мне доверия. А только что стало известно, что они взяли да и отравили предводителя твоей гвардии. Вот. Это было чистейшей воды враньем. Но я так опешил, что просто онемел. Зато фараон прямо-таки развеселился: — Да ты что?! — воскликнул он обрадованно. — А как это они сумели? Ну-ка, ну-ка, расскажи поподробнее. — Пусть говорит очевидец, — заявил жрец смиренно и отступил на шаг, пропуская вперед воина. Тот рухнул наземь и заголосил: — О всеблагой фараон, благостью своей веселящий Осириса, гневом же устрашающий Апопа, мудростью же поражающий… — Ладно, ладно, — остановил его Неменхотеп, — богов у нас много. Давай по делу. — Короче, когда мы их взяли, — заикаясь от волнения начал воин, — мы их обыскали. И наш начальник — Доршан — что-то на вид сяедобное нашел. И пахнет аппетитно. А вот этот, — кивнул он на Стаса, — говорит: «Пожуй, пожуй, вкусно». Но мы тогда сытые были, и Доршан это сяедобное припрятал. А сегодня за завтраком взял да и сяел. И тут же уснул мертвым сном. Спит и спит, и разбудить его никто не может. — Где он сейчас? — А здесь, за дверью, мы его принесли. — Внесите тело. Воин кинулся вон из зала, а через мгновение с другим копьеносцем внес тростниковые носилки со сладко спящим начальником. Лицо Доршана озаряла блаженная улыбка, из тонкогубого рта тянулись слюнки. Неменхотеп закашлялся, а прокашлявшись и отхаркавшись в поднесенную рабом плевательницу, протянул: — Да-а, — а потом еще раз, — да-а… — и обернулся к Стасу: — А ты, значит, так и сказал ему: «Пожуй, мол, пожуй, вкусно»? — Сказал, — подтвердил Стас виновато и беспомощно глянул на меня. — Занеси в протокол, — кивнул фараон писцу. — Перед словом «сказал» добавь «коварно». — И, вновь обернувшись к нам, потер ладони: — Ну, братцы, это в корне меняет дело. Я и так-то вам не верил, а вы, оказывается, еще и отравители. Он встал и, приняв величественную позу, обратился ко всем: — В конце концов, у меня сегодня свадьба с прекрасной Хайлине, и мне давно пора готовиться к этому судьбоносному событию, а не тратить мое драгоценное время на этих опасных шарлатанов. Готовьте костер. А над ним котел с оливковым маслом подвесьте. Лучше их сварим, так интереснее будет. Правильно? Вельможи подобострастно зааплодировали. Неменхотеп скромно раскланялся. Громче всех хлопал жрец Гопа, и я почему-то сразу понял, что он-то поверил в наши медицинские способности, а теперь радуется, что мы лечить фараона не будем, и тот скоро умрет. И тогда я возопил (а что мне оставалось делать, как не возопить?): — О всеблагой и всемогущий! Мы не отравили твоего военачальника! Он просто спит, а когда проснется, будет еще сильнее и отважнее, чем раньше! Клянусь отцом твоим — сияющим богом Ра, мы не обманываем тебя. Силой, дарованной господином моим Осирисом, я могу не только вылечить тебя, а даже воскресить мертвого. Испытай меня, прикажи принести сюда мертвого, и я воскрешу его! Неменхотеп с новым интересом посмотрел на меня и уселся обратно на трон. — У нас никто не умер? — обвел он взглядом окружающих. Те отрицательно замотали головами. — А никто не хочет? Вельможи замотали головами еще интенсивнее. — Тогда так. Мы сегодня твоего братца сварим, а ты его воскресишь. Если получится, будешь меня лечить, а потом мы, может, вас и отпустим. А если не получится, и тебя сварим. Ясно? Все. Аудиенция окончена. — Он резво встал, но тут же согнулся, сотрясаемый очередным приступом чахоточного кашля. Обрадованные тем, что для эксперимента никого из них не убили, вельможи, громко славя мудрость фараона, под шумок поспешили к выходу. А нас стражники потащили обратно в темницу. На Стаса было страшно смотреть. Он сразу как-то поскучнел. А успокаивать его у меня язык не поворачивался. Почему-то я чувствовал себя виноватым. Часа два Стас провалялся на соломе, отвернувшись носом к стене. Я тоже лежал молча. Чего тут скажешь? Было страшно. И не только от того, что браслет может не сработать. Даже если сработает, это же наверное больно — вариться в кипящем масле. И умереть. А потом дверь камеры отворилась, и Ергей, смущенно поглядывая на нас (мы же ведь почти подружились), спросил: — Кто тут из вас младший? — Ну я, — сел Стас. — Велено тебя в храм отвести. — Зачем это? — Подготовиться тебе надо. — Как это, — подготовиться? — А я откуда знаю?! — разозлился Ергей, видно, решив грубостью заглушить проблески совести. — Мое дело маленькое: велено привести, я и приведу. Вставай, давай! Стас покорно поднялся. — Стас, — позвал я. Он обернулся. — Чего тебе? Я стянул с руки свой браслет и подал ему. — Одень этот тоже, а пульт мне отдай. Так надежнее будет. Он не стал спорить, натянул браслет на свободную руку и протянул мне дистанционный блок. — Ладно, Костя, — сказал он. — Ты себя не вини. Ты тут ни при чем. Не поминай лихом. Если оживители не сработают, передай Лине, что я… — Тут он не выдержал и всхлипнул. — Дурак ты, — обнял я его порывисто, — если не сработают, меня сразу за тобой сварят. А если сработают, тогда ты сам все скажешь. Мы еще постояли так, обнявшись, несколько секунд, а потом он сам обернулся к Ергею и сказал: — Пошли. …Поглазеть на фараонову свадьбу народу сбежалось много. Люди стояли по обочинам дороги и кидали в процессию цветы и фрукты. Почему-то не совсем свежие. Наверное, свежих было жалко. А сама процессия выглядела довольно убого. Впереди двое широконосых нубийцев катили на четырехколесной повозке транспарант с надписями: «Да здравствует Ра!», «Слава Осирису!» и «Жрецы и фараон — едины!» За транспарантом еще четверо рабов тащили паланкин с Неменхотепом и Линой. В разноцветной праздничной одежде она была особенно красивой, но казалась еще младше, чем когда приходила к нам в темницу. С фараоном она гляделась как внучка со сварливым дедушкой. Потом шли музыканты с барабанами и флейтами. Но консерваторий они явно не кончали. Их стук и завывания сливался со скрипом следующих за ними колесниц вельмож. Их было десятка два, причем по количеству разноцветных ленточек и страусиных перьев в гривах лошадей легко было определить, кто побогаче, а кто — победнее. Последним под конвоем Улика плелся я. Когда процессия достигла берега Нила, на высокий деревянный помост забрался жрец Гопа и, приставив к губам бронзовый раструб, прокричал: — Да здравствует фараон Неменхотеп IV, самый солнцеликий из всех фараонов! Ура. — Ура, — откликнулась толпа без особого энтузиазма. — Да здравствует невеста фараона, самая прекрасная девушка долины Нила! Ура. — Ура! — отозвались зеваки немного повеселее. Что-то мне все это напоминало, но я не успел как следует подумать, потому что народ вдруг оживился и, пихая друг друга локтями, стал указывать на что-то за моей спиной. Я обернулся и увидел Стаса. Его везли на такой же четырехколесной тележке, что и транспарант. Он сидел на маленькой табуреточке и с головы до ног, как новогодняя елка игрушками, был увешан овощами. В руках он держал по сладкому перчику, а из-за ушей у него торчали веточки укропа. — Вы что, его есть собираетесь?! — испуганно спросил я Улика. — Не, не мы, — словно оправдываясь, пояснил тот, — боги будут. Им ведь жертва. — И меня тоже так?.. — Не, с тобой проще, ты ведь в том же бульоне вариться будешь. Совсем некстати я вспомнил рыбацкий термин «двойная уха». Повозка со Стасом, обогнав процессию, приблизилась к помосту. Двое нубийцев помогли ему спуститься на землю, а затем, под барабанную дробь, взойти по ступеням. Жрец уже соскочил вниз и запалил костер, над которым был подвешен огромный котел. Мгновенно занявшись, пламя принялось жадно лизать его днище. — Братья египтяне, — пискнул Стас сверху. Потом набрал в легкие побольше воздуха и начал снова, но регистром ниже, а потому весомее: — Братья египтяне! Настанет день, и вы сбросите со своих натруженных плеч ненавистное иго фараонов! Победоносная рука истории беспощадно сотрет их гнусные имена со страниц… — он замялся, вино забыв, с каких страниц. Братья-египтяне, открыв рты, тупо смотрели на него в ожидании. — Со страниц… — повторил он, а потом решительно тряхнул головой и закончил: — Вообще сотрет! — Стебелек укропа вылетел у него из-за левого уха, и Гопа, который, сменив нубийцев, уже снова забрался наверх, аккуратно приспособил стебелек на прежнее место. Не обращая на это внимание, Стас возобновил речь: — Время все расставит по своим местам, и пирамиды, которые вы строили своими мозолистыми руками, станут национальными музеями. И ваши внуки, внуки простых крестьян и ремесленников… — Кончай пропаганду, — перебил его жрец, — кипит уже. Пора. — С этими словами он высыпал на Стаса горсть соли и, пихнув в спину, столкнул его в котел. Толпа ахнула, а я зажмурился от страха и жалости. — Слава тебе, Ра, высокий могуществом, ставший сам, не имевший матери, — нараспев затянул Гопа. — Растут деревья по воле твоей, и родит пищу поле. Покорны тебе небо и звезды. Корона крепка на челе твоем, подчинены тебе смертные, подвластны и боги. Вкуси же даров наших и будь милостив к нам отныне. Ладно? Из паланкина высунулся Неменхотеп: — Достаточно, — крикнул он. — Вытаскивайте. А этого, — кивнул он в мою сторону, — сюда, поближе. Меня подвели вплотную к подмосткам. Тело братишки уже достали и положили на землю, но я не мог заставить себя взглянуть на него. За спиной раздался горький девчоночий плач, и я узнал голос Хайлине. Сунув руки в карманы, я щелкнул переключателями обоих дистанционных блоков. С полминуты стоял, не открывая глаз, и мне казалось, что я вот-вот упаду в обморок. Но вдруг со всех сторон перепуганно заахали. И тогда я, наконец, на Стаса посмотрел. А выглядел он не так уж и страшно. Уже не страшно. Ожоги на его руках и ногах затягивались так стремительно, что уже секунд через двадцать трудно было поверить, что он только что варился в кипятке. Лицо его быстро приобретало нормальный цвет, и он еле заметно вздохнул. От радости я хотел кинуться к нему и расцеловать, но вовремя спохватился, театрально взмахнул руками и прокричал: — Эники, беники ели вареники! Эники, беники, клос, вышел пузатый матрос! Стас передернул плечами и сел. Люди вокруг истошно заголосили и рухнули на колени. Стас оглядывался вокруг так, словно очнулся от глубокого сна и не помнит, где находится. — О, Осирис, ты — бог могучий, — заорал Гопа, возбужденно прыгая вокруг нас. — Нет бога, подобного тебе! Как сам ты воскрес после битвы с Сетом, так и слуги твои легко возвращаются к жизни! — Он явно решил использовать сотворенное нами чудо в целях укрепления своей религиозной власти. Кто-то схватил меня за руку. Я обернулся. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, передо мной стоял Неменхотеп. — Прости мне мое неверие, верный слуга Осириса, — забормотал он заискивающе, — я был не прав. Осознал. Раскаиваюсь. Забудем прошлое и станем друзьями. Давай, лечи меня. И тут меня просто затрясло от ярости. Слишком много я пережил. — Э нет, фашист! — закричал я. — Все не так просто! Ты оскорбил верного слугу Осириса, и теперь мое заклинание не подействует, пока ты сам не искупаешься в кипящем масле! — Да брось ты, — проникновенно сказал фараон, — давай так, без масла, а? Попробуем? — Ну, давай, попробуем, — мстительно усмехнулся я и, сунув руки в карманы, выключил дистанционные блоки. — Стас, дай ему браслеты, — обернулся я к брату. Тот, все еще ошалело поглядывая по сторонам, снял браслеты с рук и протянул их фараону. Неменхотеп проворно натянул их на запястья. — А как застегиваются? — кротко заглянул он мне в глаза. Я застегнул браслеты. — Ну, давай, говори заклинание, — поторопил фараон. — Что ж, пожалуйста. Как и в прошлый раз я взмахнул руками и возвестил: — Эники, беники ели вареники! Эники, беники, клос, вышел пузатый матрос! Фараон замер, прислушиваясь к собственным ощущениям. Потом неуверенно кашлянул и тут же зашелся в болезненном приступе. — То-то, — сказал я. — Лезь в котел. Стас уже оправился от шока и теперь злорадно засмеялся. — Классно, Костя, — сказал он по-русски. — Так ему! Знаешь как больно! Неменхотеп затравленно огляделся. И его взгляд остановился на отоспавшемся благодаря пастилке Толяро военачальнике. — Доршан, — позвал он. — Подь сюда. Тот подскочил к нам и сразу вполголоса спросил меня: — У тебя этих штук больше нету, а? Так спалось славно! Хочешь, на дротик поменяемся? Наконечник, между прочим, не бронзовый, а золотой… — Кончай базар, — прикрикнул Неменхотеп, и Доршан вытянулся в струнку. — Слушай сюда. Я сейчас в котел прыгну, а этот, — фараон ткнул меня пальцем в грудь, — должен меня оживить. Понял? — Так точно! — Вот если я не оживу, обоих четвертуешь. Ясно? — А чего тут неясного? — расслабился Доршан. — Разговорчики! — Так точно! — вновь встал по стойке смирно воевода. — Ясно! Четвертуем, как два пальца обмочить! — А ты понял? — обратился фараон ко мне с угрозой в голосе. — Лезь, — отрезал я непреклонно. — И быстрее, а то передумаю. Вновь отбросив неуместную спесь, он жалобно попросил: — Еще минутку можно? Одну? — Ну давай, — смилостивился я. — Что там у тебя? Взмахом руки фараон подозвал к себе раба-нубийца. — Сейчас я прыгну туда, — указал он на котел. — Туда? — не поверил своим ушам нубиец. — Туда, туда, раб бестолковый, — нетерпеливо похлопал себя по ляжке фараон. — А вы меня через минуту вытащите. Уяснил? — Через минуту? — переспросил нубиец. — Маловато будет, — глумливо улыбаясь, встрял Стас. — Не успеешь свариться, не подействует. Две минуты. Неменхотеп скрежетнул зубами, но тут же послушно переинструктировал нубийца: — Через две минуты. Усвоил? — Через две минуты? — снова переспросил тот. — Да! Да! — заорал Неменхотеп в ярости. — Крокодилам скормлю! — Через две минуты. Усвоил, уяснил, — подобострастно кланяясь, попятился перепуганный нубиец. Фараон в сердцах плюнул и, бормоча проклятия и жалобы, полез по ступеням помоста. А Гопа тут же подскочил к Доршану и что-то зашептал ему на ухо, опасливо косясь по сторонам. Доршан наморщил лоб, соображая. Потом лицо его просветлело. — Маршалом? — уточнил он. — Тс-с, тише ты, болван! — зашипел Гопа. Неменхотеп тем временем добрался до верха, обернулся к толпе, желая что-то сказать, открыл было рот, но потом просто махнул рукой и прыгнул. Народ ахнул. Нубиец откуда-то выкопал песочные часы и, выпучив глаза, напряжено уставился на струйку. Вот песок полностью перетек из верхнего сосуда в нижний, и Стас, мрачно усмехнувшись, сказал: — Вкрутую. И я вспомнил сказку «Конек-горбунок». Нубиец и двое его товарищей бросились к котлу, и вскоре тело фараона легло на то же место, где только что лежал Стас. Но я не успел включить оживители, потому что за руки меня схватили два старых знакомых гвардейца из отряда Доршана, а сам он приставил острие своего копья к моему горлу. Гопа, брызжа слюной, прошипел мне в лицо: — Только слово из своего заклинания пикнешь, сдохнешь, как шакал! Доршан подтверждающе кивнул и широко улыбнулся. — Типичный дворцовый переворот, — констатировал Стас, довольно безучастно разглядывая уткнутый в мое горло дротик. — Путч. ГКЧП. Но ты, Костя, не бойся, они тебе ничего не сделают. Хорошие врачи всем нужны. Спасибо, братик, успокоил. А Гопа, крикнув моим стражникам: «Руки покрепче держите!», забрался на помост, вновь приставил к губам свой бронзовый мегафон и с воодушевлением обяявил: — Возрадуйся, народ Египта! Свершилась воля девятки богов! Кровавый тиран Неменхотеп повержен, и отныне фараон — я! А его невеста, между прочим, автоматически переходит ко мне. Сейчас и свадебку сыграем! Народ обалдело молчал. — Вот паразит! — взбеленился Стас. — От одного избавились, второй туда же норовит! Костя, что делать будем? — Ны заю, — ответил я вместо «не знаю», потому что нормально говорить мне не позволял наконечник доршановского дротика. Золотой, между прочим. Но тут ситуация, в который уже раз перекувыркнулась по-новому. Окруженный отрядом воинов, к помосту пробился советник фараона от Севера Ашири. Видно, он был более предан своему владыке, чем Гопа и Доршан. — Слазь, предатель! — крикнул он жрецу, — или я сам сброшу тебя, и даже Анубис не пожелает держать в своем царстве такую гниль! — Арестуй его, Доршан! — взвизгнул Гопа с помоста. Не отводя от меня дротик, Доршан дал команду, и тут такое началось!.. Кто кого колол, кто кого рубил, а кто кого руками молотил понять было невозможно. Через минуту уже не только солдаты, но и все собравшиеся зеваки мутузили друг друга чем придется. И они, наверное, подчистую самоистребились бы, а история Египта на том бы и закончилась, если бы вдруг среди ясного неба не засверкали молнии, и не загремели раскаты грома. — Осирис, Осирис идет! — закричал Стас радостно, и все раболепно повалились на землю. Включая солдат и Доршана, который, упав к моим ногам, тихонько проскулил: — Так и есть, в самом жутком своем воплощении. Сейчас карать начнет… Освобожденный, я судорожно глотнул воздух и оглянулся, выясняя, в чем же, собственно, дело. И сразу все стало ясно. Переступая через распростертые тела насмерть перепуганных людей и паля в воздух из мумми-бластера, к нам величавой поступью двигался Шидла. — Ко мне, котята! — гаркнул он зычно, и мы со Стасом со всех ног кинулись к нему. Но на полпути Стас остановился и позвал: — Лина! Хайлине, соскочив с носилок, побежала к нам. — А это еще что за маленькая самка? — спросил Шидла, с интересом ее разглядывая. — Она с нами, — тяжело дыша, ответил Стас. — Айда быстрее, пока они не очухались. — Бояться их нечего, — уверенно ответил Шидла, — но убивать не хочется. Так что, правда, давайте, поспешим. Самка пусть садится верхом на меня, а вы покрепче держитесь за гриву. Мы помогли Лине взобраться ему на спину и вчетвером помчались к лесу. Глава 5

Date: 2015-09-24; view: 263; Нарушение авторских прав