Поцелуй Родины

Зимой 2000 года в Сибири

грянул небывалый мороз,

вызванный арктическим антициклоном

В чем причина? - спросили одного,

вечно пьяного, русского метафизика

- Арктогея напоминает о себе, -

ответил он.

Боря собирался в дорогу. Он аккуратно повязал галстук, пришпилив его золотой прищепкой, украшенной бриллиантами, переливающимися всеми цветами радуги, одел дорогой пиджак, тщательно проодеколонился. В это время из ванной, после нескольких часов сладостного купания в “джаккузи“, вышла длинноногая беловолосая красавица Виолетта, Борькина жена, обняла и поцеловала его на прощание. Борис вошел в ярко освещенную, отделанную китайским шелком шкатулку - кабину его личного лифта. В воздухе стоял приятный аромат соснового леса, разумеется - искусственный. Через секунду он уже открывал дверцу своего шикарного, сверкающего лаком лимузина. Удобно раскинувшись на подушках, он закурил сигару, и включил нежную музыку, на окнах спустил занавески. Едва слышно заработал двигатель.

- К Арбату, - сказал он шоферу и легким нажатием кнопки поднял зеркальное стекло, отделяющее салон от кабины. Разомкнулись массивные ворота, и автомобиль покинул ярко освещенный трехэтажный особняк. Стоящие возле открытых внешних ворот охранники вытянулись в струнку. Через пару минут лимузин уже гнал по ярко освещенному шоссе на весьма большой для российских автодорог скорости. Водители всевозможных “Жигулей”, “Москвичей”, и прочих “Запорожцев”, при виде этого блестящего монстра, молниеносно выкручивая баранки, сразу же ныряли в сторону, прочь с пути. Даже “БМВ”, “Тойоты” и сверкающие огромные “Мерседесы” галантно, сохраняя достоинство, отворачивали в сторону, уступая дорогу.

Несмотря на восемнадцатиградусный мороз, в салоне было тепло и уютно. Мягкое покачивание клонило ко сну. Генеральный директор “Гамма- Банка“ Борис Гусев ехал в один из элитнейших московских ресторанов на встречу с друзьями детства.

Вспомнилось детство. Сын заместителя министра внешней торговли, дитя партийно-государственной элиты, бурно гниющей и смердящей. Он не представлял себе иной жизни, кроме как состоящей из семикомнатной, увешанной дорогими коврами, квартиры в “министерском” доме - зимой, отгороженного от внешнего мира дачном поселке - летом, и отцовской черной “волги” как связующего средства между ними. Любящий отец очень баловал своего единственного сына, позволял ему практически все, и всегда покрывал его проделки. Его судьба была ясной и однозначной, он легко мог заречься и от сумы и от тюрьмы. Вспомнились и друзья, к которым он мчал сейчас, вспомнились детские игры и шалости, поездки вместе с родителями на охоту и пикники. Всплыло и более позднее время -учеба в МГИМО, периодически расцвеченная буйными пиршествами и дикими оргиями. Как давно это все было!

Убаюканный покачиванием салона и шуршанием шин, Боря бросил в пепельницу остатки гаванской сигары, лег на подушки и закрыл глаза. Его охватила своими объятьями сладкая дремота.

Проснувшись, он не сразу понял, в чем дело. А когда понял, то испытал такой стресс, подобный которому он пережил лишь однажды - в детстве. Тогда они мчали по скоростному шоссе на черной отцовской волге, и на одном из участков дорога была перекрыта по причине большой автокатастрофы (бензовоз въехал в “Икарус”).

Пришлось ехать в объезд - через замызганный рабочий поселок с одноэтажными покосившимися домиками - бараками. На одном из поворотов машина забуксовала в огромной грязной луже. Боренька глянул в окно, и… О, ужас! На улице его взору представились какие - то серые, грязные, качающиеся фигуры, похожие на тени. Одна из этих фигур повернула голову в сторону автомобиля и через окно глянула на мальчика (тонированных стекол тогда еще делать не умели). Борю передернуло от ненависти и презрения, которые были заложены в этом взгляде. Он упал на колени к матери и громко заплакал.

- Ма-а-а-ма, кто, кто, это, - Борька показал пальчиком за окно.

- Успокойся, сынок, это люди, только они - простые люди.

Но Боря все равно еще долго плакал и еще не раз переживал увиденное в кошмарных снах.

Машина стояла, в салоне был ледяной холод, кругом не было ни души. Шофер и охранник отсутствовали, как будто их никогда не было. Тем не менее, где-то в глубине души чувствовалось присутствие чего-то иного, непонятного, и от этого делалось еще страшнее, а внутренний мороз брал верх над внешним. Наружный ртутный градусник, установленный на случай поломки электронного, показывал -85,5, но Гусев этому даже не удивился, ибо основной ужас генерировался где-то глубоко, внутри его никчемной души.

Стрелой он выскочил на дорогу, где стояла какая-то напряженная, живая темнота. Нигде не было ни души. Костюмчик быстро промерз, лицо сковало ледяной маской. Ботиночки, предназначенные для дорогих ковров, мигом лопнули, не выдержав схватки с неукрощенной природой. Отточенная сабля мороза резко прошлась по ногам.

- Мама – а – а - а!!!!! - закричал он.

- А – а - а! - отозвалось эхо.

- У - У - У! - провыл где-то волк.

Ни одной живой души по близости не было, а мама вообще была очень далеко. Радиотелефон, разумеется, бездействовал.

Инстинкт самосохранения сработал. Бег взад-вперед, туда-сюда, прыжки вверх - вперед. Остервенелая борьба за жизнь продолжалась несколько минут, не принеся никакого результата. Охлаждение шло быстро и неуклонно. Рук и ног он уже не чувствовал, дышать морозным воздухом было почти невозможно. В изнеможении Борис упал, прислонился к некогда любимому лимузину. Страшно не хотелось умирать. Было ужасно осознавать, что завтра уже не будет.

Вдруг горизонт над Севером окрасился золотым пламенем. Там что - то появлялось. Это что-то начало стремительно приближаться.

И тут Боря осознал, что это что-то - это на самом деле всеми забытая и заброшенная, навсегда укрытая подо льдами наша Полярная Родина. Вот, она воскресла, она вернулась. Наступает новая эпоха, новый Золотой век.

Меж тем Борис умирал, у него уже пропало ощущение своего тела.

Родина приняла образ светловолосой Женщины, ее бесконечно доброе лицо склонилось над ним. Она поднесла свои уста к его щеке, и крепко-крепко поцеловала.