Глава одиннадцатая. Бэнкс знал, что в деревеньках вроде Линдгарта проще всего разузнать о каком бы то ни было их обитателе

Бэнкс знал, что в деревеньках вроде Линдгарта проще всего разузнать о каком бы то ни было их обитателе, если зайти в местный бар или на почту. Так и вышло: именно Джин Мюррей, сотрудница почтовой конторы (являвшейся одновременно и газетным киоском), направила детектива в сторону последнего коттеджа по левой стороне Дарлингтон‑роуд, сообщив, что «мистер Джонс» живет там уже несколько лет, что он, конечно, чудаковатый, у него явно не все дома, но он вроде бы безобидный и всегда вовремя оплачивает счет за газеты. Джин добавила, что он в общем‑то отшельник и не любит посетителей. Она понятия не имела, в каких занятиях он проводит свои дни, но здесь на него никто не жаловался. Ее дочь Сьюзен прибавила, что гости у него бывают редко, но несколько раз она видела, как приезжают и уезжают автомобили. Описать их она не сумела.

Бэнкс оставил машину на булыжной мостовой возле общинного деревенского луга. Погода сегодня снова была безрадостная, с дождливым ветром, для разнообразия дувшим с востока, каменные крыши домов были темно‑зелеными, точно болота, поросшие мхом. Голые ветви деревьев качались за телевизионными антеннами, а за ними тянулся полинялый задник – грязно‑серое небо, цветом напоминавшее обмывки после грязной посуды.

В дальнем конце деревенского луга, между старой гостиницей «Бургундия» и темной приземистой методистской церковью, узенькая дорожка бежала вниз, к заросшему деревьями ручейку. По обеим его сторонам чередующимися уступами поднимались коттеджики из известняка: когда‑то здесь жили работники, трудившиеся на ферме. Бэнкс постоял перед последним домиком по левой стороне и прислушался: никаких признаков жизни – ни звуков, ни света. Занавески в нижнем этаже задернуты, но в верхнем – открыты, как и окна.

Наконец он постучал в дверь. Ответа не последовало, поэтому он постучался снова, на сей раз громче.

Когда ему уже стало казаться, что дом необитаем, дверь отворилась. На пороге стоял человек весьма необычной внешности. С первого взгляда трудно было определить, Гривз ли это, поскольку Бэнксу пришлось довольствоваться лишь старыми фотографиями «Мэд Хэттерс», когда Гривз был подающей надежды рок‑звездой лет двадцати с небольшим. Теперь, подсчитал Бэнкс, ему должно быть под шестьдесят, но выглядел он куда старше. Сильно ссутулившийся, с обвисшим брюхом, он был одет в черную майку с изображением серебристого «харли‑дэвидсона» и мешковатые джинсы; ни обуви, ни носков на нем не было. Глаза – опухшие и пустые, а иссохшая кожа – бледная и морщинистая. Он либо был лыс, либо регулярно брил голову, что еще больше подчеркивало его выпирающие скулы и пустоту глаз. Бэнксу он показался больным стариком; целые световые годы отделяли его от юного красавчика, которого обожали девушки и который некогда привел в движение механизм успеха «Мэд Хэттерс».

– Я ищу Вика Гривза, – объяснил Бэнкс.

– Сегодня его нет, – ответил незнакомец. Лицо его оставалось равнодушно застывшей маской.

– Вы уверены? – поинтересовался Бэнкс.

Казалось, этот вопрос озадачил старика и даже причинил ему некоторое страдание.

– Он мог бы тут быть. Мог бы, если бы не пытался вернуться домой. Но машина у него сломалась. Колеса не вертятся.

– Простите?

Внезапно старик улыбнулся, показав полный рот гнилых и сломанных зубов, и произнес:

– Он ко мне отношения не имеет.

Затем он повернулся и ушел в дом, оставив дверь нараспашку. В недоумении Бэнкс последовал за ним. Дверь вела прямо в гостиную, точно так же, как в собственном коттедже Бэнкса. Поскольку занавески были закрыты, нижний этаж окутывал полумрак, но даже при этом скудном освещении Бэнкс разглядел, что комната захламлена кипами книг, газет, журналов. В доме слабо попахивало прокисшим молоком и сыром, который слишком надолго вытащили из холодильника, однако с этим запахом смешивался другой, приятнее: оливкового масла, чеснока, каких‑то пряных трав.

Бэнкс направился вслед за стариком в заднюю часть дома, которую занимала кухня, где сквозь замызганные окна проникало чуть больше света, потому что цветастые занавески были задернуты лишь наполовину. Внутри помещение оказалось аккуратным и безупречно чистым, все сковородки и кастрюли сияли на своих крючках, тарелки и чашки сверкали в застекленных буфетах. Возможно, у Гривза и были проблемы с душевным здоровьем – а Бэнкс был уверен, что перед ним все‑таки именно Гривз, – но эти проблемы не мешали ему себя обслуживать, во всяком случае, он явно справлялся с этим лучше, чем большинство знакомых Бэнксу холостяков. Старик стоял к Бэнксу спиной, помешивая что‑то в кастрюле на газовой плите.

– Вы Вик Гривз? – спросил Бэнкс.

Нет ответа.

– Слушайте, – произнес Бэнкс. – Я из полиции. Старший инспектор Бэнкс. Алан, меня зовут Алан. Мне нужно с вами поговорить. Вы Вик Гривз?

Старик повернул голову.

– Алан? – переспросил он, с любопытством глядя на Бэнкса. – Я не знаю никаких Аланов. Я тебя не знаю, ясно?

– Я вам только что объяснил: я сотрудник полиции. Нет, вы меня не знаете.

– Понимаешь, они ведь не собирались вырасти такими высокими, – сообщил старик, отворачиваясь к кастрюле. – Иногда дождь творит чудеса.

– Что?

– Склоны холма его пьют.

Бэнкс попытался расположиться так, чтобы видеть лицо собеседника. Когда тот снова повернул голову и увидел Бэнкса, на лице у него изобразилось удивление.

– Что ты тут делаешь? – спросил он, словно действительно забыл о присутствии Бэнкса.

– Я вам сказал. Я полицейский. Хочу задать вам несколько вопросов о Нике Барбере. Он ведь приходил сюда и разговаривал с вами, верно? Вы помните?

Старик покачал головой, и его лицо на мгновение опечалилось.

– Вик сегодня в лес пошел, – сообщил он.

– Вик Гривз в лесу? – переспросил Бэнкс. – В смысле… вы?

– Нет, – был ответ. – Знаешь, ему надо было добыть кое‑какие штуки для похлебки. Иногда он там бывает, когда хорошая погода. Там спокойно. Ему нравится слушать птиц, смотреть на листья, на грибы.

– Вы живете здесь один?

Тот вздохнул:

– Я лишь прохожу мимо.

– Расскажите мне о Нике Барбере.

Старик прекратил помешивать в кастрюле и повернулся к Бэнксу; лицо у него по‑прежнему было пустое, непроницаемое.

– Кто‑то сюда приходил.

– Это верно. Его звали Ник Барбер. Когда он приходил? Вы помните?

Старик ничего не ответил, он просто самым возмутительным образом пялился на гостя. Бэнкса начинало серьезно беспокоить это приключение. Может быть, Гривз под наркотиками или еще под чем‑нибудь в этом роде? А если он внезапно впадет в необузданную ярость? В пределах его досягаемости как раз очень удобная подставка с кухонными ножами.

– Послушайте, – сказал Бэнкс. – Ник Барбер мертв. Его кто‑то убил. Вы что‑нибудь помните из того, что он говорил?

– Вик сегодня в лес пошел, – повторил старик.

– Да, но я о том человеке, о Нике Барбере. О чем он вас спрашивал? О смерти Робина Мёрчента? О Свейнсвью‑лодж?

Старик закрыл уши руками и опустил голову.

– Вик этого не может слышать, – заявил он. – Вик этого не станет слушать.

– Подумайте. Вы же, конечно, помните? Вы помните Свейнсвью‑лодж?

Но Гривз только считал вслух:

– Раз, два, три, четыре, пять…

Бэнкс пытался говорить с ним, но счет лишь стал громче. В конце концов, отчаявшись, он повернулся и вышел. Придется сюда вернуться. Наверняка существует способ добиться от Вика Гривза вразумительного ответа.

Выехав из деревни, Бэнкс обогнал глянцевитый серебристый «мерседес», но не придал этому значения. По пути обратно в управление он все думал о странной беседе со странным человеком, и даже флойдовская «Я помню тот день» в динамиках не могла разогнать его мрачность.

– А вот и Кев. Что ты нарыл? – поинтересовалась Энни Кэббот, когда в самом начале дня запыленный и явно рассерженный сержант Темплтон дотащился до ее стола и плюхнулся в кресло для посетителей.

Темплтон вздохнул.

– Надо что‑то делать с подвалом, – пожаловался он. – Просто угроза для здоровья, черт побери! – Он отряхнул часть пыли со своих загубленных топменовских джинсов стоимостью в шестьдесят фунтов и водрузил на стол пачку папок. – Все здесь, мэм, – сообщил он. – Во всяком случае – все, что есть об этом деле.

– Кев, я уже говорила тебе, не называй меня «мэм». Я знаю, суперинтендант Жервез настаивает на таком обращении, но это ее прерогатива. Для меня достаточно простого «шеф», если тебя не затруднит.

– Понял, шеф.

– Изложи вкратце.

– Сухой остаток такой: серьезного расследования не было. Коронер выдал заключение – смерть в результате несчастного случая. На этом все и кончилось.

– Никаких оговорок не было?

– Ничего такого не нашел, шеф.

– Кто в тот момент находился в доме?

– Это все есть в деле. – Темплтон похлопал по толстой кожаной папке. – Все стоящее – тут. Показания и прочее. Коротко говоря, там были члены группы, их менеджер, лорд Джессоп и всякие девицы, поклонники группы и просто прилипалы. Все они перечислены в списке, и всех их допросили.

Энни проглядела список и отложила его в сторону. Ничего и никого неожиданного, хотя большинство имен ни о чем ей не говорило.

– Это случилось после частной вечеринки, на которой они отмечали успех их второго альбома, он назывался… оцените‑ка… «Тот, чье лицо не источает света, звездой не станет никогда».

– Это из Блейка, – вспомнила Энни. – Уильяма Блейка. Мой папа его все время цитировал.

– По мне, так это полный бред, – отозвался Темплтон. – В общем, альбом этот они записали в Свейнсвью‑лодж зимой шестьдесят девятого – семидесятого. Лорд Джессоп разрешил им превратить старый банкетный зал, которым не пользовался, сначала в базу для репетиций, а потом в частную студию звукозаписи. В последующие несколько лет в ней записывалось довольно много команд.

– И что же произошло в ту ночь?

– Все клялись, что Мёрчент был в отличном настроении, когда праздник в два или три часа ночи свернули, но на следующее утро садовник нашел его мертвым в бассейне. Он плавал на спине, голый. При вскрытии у него в организме нашли наркотик под названием «мандракс».

– Что это?

– Понятия не имею. Какой‑то транквилизатор?

– Дозы хватило бы, чтобы его убить?

– Патологоанатом утверждал, что нет. Но Мёрчент еще и пил, а это усиливает воздействие наркотиков и все опасности, которые с этим связаны. Вероятно, он и травку курил, и закидывался кислотой, но в то время токсикологи еще не умели распознавать их при вскрытии.

– И какова же была причина смерти?

– Официальное заключение – поскользнулся и упал в бассейн, в мелкой его части, разбил голову о дно и захлебнулся. Мандракс, видимо, замедлил его реакцию. В легких у него нашли воду.

– А удар по голове? Это не могла быть травма, нанесенная тупым предметом?

– Судя по обследованию, скорее это был удар о какую‑то обширную твердую поверхность, а не удар тупым предметом.

– Например, о дно бассейна?

– Именно так, шеф.

– А что говорили гости?

– То, чего и следует ожидать. Все уверяли, что в то время они спали, никто ничего не слышал. Честно говоря, если они все накачались наркотиками, они и не должны были заметить, что он свалился в бассейн. Особого шума Мёрчент не произвел. Вероятнее всего, он ударился головой и сразу потерял сознание.

– Были предположения, почему он голый?

– Нет, – ответил Темплтон. – Но тогда это было в порядке вещей, разве нет? Хиппи и все такое. Свободная любовь. Оргии и прочее. Пользовались любым поводом, чтобы все с себя скинуть.

– Кто проводил расследование?

– Руководил старший инспектор Сесил Грант, сейчас он уже умер, но основной беготней и всякими выяснениями занимался сержант Кийт Эндерби.

– Лето семидесятого, – задумалась Энни. – Сейчас он, скорее всего, на пенсии, но, возможно, еще живет где‑то поблизости.

– Я справлюсь в базе данных по кадрам.

– Кев, у тебя, пока ты просматривал все эти материалы, не сложилось впечатления, будто кто‑то специально прикрыл расследование, потому что в него были вовлечены знаменитая рок‑группа и пэр Англии?

Темплтон почесал лоб:

– Ну, теперь, когда вы это сказали, у меня появилась такая мысль. Но если придерживаться фактов, нет никаких доказательств в пользу вашей версии. Судя по всему, сержант Эндерби проделал неплохую работу, если учесть обстоятельства. Правда, все, кого допрашивали, сплотили ряды и выступили единым фронтом. Сомневаюсь, что все они до единого крепко спали в два или три ночи и ничего не слышали. Хотя… они, сдается мне, были не в том состоянии, чтобы отличать реальность от фантазии. Кто‑то мог соврать, чтобы кого‑то выгородить. А может, и не один. Теория заговора. Но, с другой стороны, мотива‑то не было.

– Внутри группы не было конфликтов?

– Ни о чем подобном не было сказано ни слова. Да и вряд ли они стали бы сообщать следствию, даже если разногласия у них были, верно?

– Да, но в музыкальную прессу могли просочиться слухи. Эти люди огромную часть своей жизни проводили на публике.

– Ну, если что‑то и было, это держали в строгой тайне, – ответил Темплтон. – Я посмотрел в Сети: в то время группа имела большой успех, они очень неплохо раскрутились. Может, если бы сейчас кто‑нибудь покопался, задал правильные вопросы… не знаю… тогда, может, удалось бы что‑то найти.

– Попробуй, может быть, тебе удастся разыскать этого Эндерби, а я поговорю со старшим инспектором Бэнксом.

– Есть, шеф, – ответил Темплтон, вставая. – Желаете, чтобы я оставил вам эти дела?

– Пожалуй, – сказала Энни. – Я их посмотрю.