Сентября 1969 года, среда

Чедвик давно не ходил по Портобелло‑роуд. Собственно говоря, с войны, когда он был здесь в увольнении между боевыми заданиями. Он был уверен, что тогда эта улица была более узкой. Возле домов стояли мешки с песком, на окнах – черные шторы затемнения. Пустые витрины магазинов, кучи мусора на месте падения бомб, запах пепла, разбитый газопровод и разорванные канализационные трубы. Теперь же самый серьезный беспорядок создавало строительство новой трассы над эстакадой Вествэй; сейчас стройку почти завершили, и пахло тут в основном экзотическими пряностями, навеявшими Чедвику воспоминания о службе в Индии и Бирме.

На дневном поезде Чедвик добрался до Кингс‑Кросс, это путешествие заняло около пяти часов. Спускались сумерки. Рынок закрывался, владельцы лотков убирали товар и направлялись в какой‑нибудь из местных пабов, которых тут было множество. Рядом с заведением «Герцог Веллингтон» огнеглотатель собрал вокруг себя небольшую толпу зевак. Атмосфера здесь была оживленная: колоритные молодые люди в ярких нарядах из набивной ткани, в расклешенных джинсах с вышивкой или золотистых парчовых балахонах. Некоторые девушки носили старомодные шляпки с широкими полями и длинные платья до полу. По улице фланировали и несколько уроженцев Вест‑Индии, некоторые тоже были одеты ярко, у них были бороды и кудрявые африканские прически. Чедвик чувствовал в воздухе явственный запах марихуаны. Кроме того, ему казалось, что он выглядит здесь чужаком в своем темно‑синем костюме, хотя в толпу и затесались один‑два человека в деловой одежде.

Судя по карте, существовали более быстрые способы добраться до Пауис‑террас, чем через станцию метро «Ноттингхилл», но ему из чистого любопытства захотелось прогуляться по Портобелло‑роуд. Он столько о ней слышал: и о бешеных ноттингхилльских автогонках, и о печально известном владельце трущоб Питере Ричмене, связанном с братьями‑близнецами Крэй, лидерами преступной группировки, и замешанном в скандале с Профьюмо в шестьдесят третьем, когда министру обороны пришлось покинуть свой пост. У этих мест была своя история.

Теперь улица была забита роскошными бутиками, вроде заведения под названием «Я был слугой лорда Китченера», парикмахерскими; имелось здесь также несколько антикварных лавок с ярко раскрашенными фасадами и даже свой кинотеатрик, «Электрик синема», показывавший два фильма по цене одного: «Беспечного ездока» и «Девушку на мотоцикле». В одной лавочке, «Антиквариат от Алисы», продавали старые, еще эдвардианские полицейские фуражки, и у Чедвика возникло искушение купить себе такую. Но он знал, что не станет ее носить и она будет просто висеть в глубине гардероба, пока до нее не доберется моль.

Чедвик свернул на Колвилл‑террас и наконец отыскал нужную улицу. В конце квартала кто‑то нарисовал на стене дома граффити – портрет Че Гевары. Под бородатым героем в берете красной краской было выведено: «Да здравствует революция!», потеки краски напоминали капли крови. Дома с террасами, четырехэтажные оштукатуренные строения в георгианском стиле, когда‑то казавшиеся величественными, теперь были грязновато‑белесыми, их фасады испещряли пятна и граффити: «Дорога излишеств ведет к дворцу мудрости», «Преступление – высшая форма чувственности». Улица была сильно замусорена. Каждый дом окружала низенькая ограда из черных металлических прутьев, от таких же ворот несколько мрачных каменных ступеней вели вниз, к подвальной квартире. Широкие ступени, идущие к входной двери, с боков окружали две колонны, подпирающие портик. Большинство дверей давно пора было покрасить заново. Чедвик слышал, что все эти дома сейчас разделены на комнатушки «спальня‑гостиная» и представляют собой сущий муравейник.

Рядом с домофоном в том доме, который был ему нужен, висел список из нескольких фамилий. Чедвик приурочил визит к началу вечера, сочтя, что это, возможно, самое подходящее время, чтобы застать Таню Хатчисон дома. Следующая задача была – войти в квартиру, не предупреждая ее о своем визите. Если Таня действительно имеет какое‑то отношение к убийству Линды, она может сбежать, едва заслышав его голос.

Он отметил, что Таня живет в квартире восемь. Интересно, как относятся к полиции ее соседи? Вероятно, с настороженностью, если здешние жильцы балуются наркотиками… Впрочем, тем, кто уже успел нагрузиться, совершенно все равно, кто станет звонить им в двери… Чедвик решил начать с первого этажа, а если не получит ответа, идти вверх по списку. В конце концов он был вознагражден звуками искаженного скверным динамиком неразборчивого ответа какого‑то юноши из пятой квартиры, который и впустил его в дом.

Внутри стояла невыносимая вонь – несло кошачьей мочой и луком; пол был покрыт потрескавшимся грязно‑коричневым линолеумом, а ковер на лестнице весь вытерся. Если на нем когда‑то и имелся узор, теперь он был неразличим на общем тускло‑сером фоне. Стены были голые, если не считать нескольких телефонных номеров, нацарапанных у общего аппарата. По привычке Чедвик переписал их себе в книжку.

Теперь ему оставалось найти восьмую квартиру. Она оказалась на третьем этаже напротив лестницы. На этой лестничной площадке тоже имелся общий телефон, и Чедвик снова скопировал номера. Наверху пахло получше, видимо, из‑за благовоний, которые жгли в одной из комнат. Однако лампочка на потолке была голая, она бросала милосердно‑слабый свет на скудное убранство. Чедвик слышал негромкую музыку, доносящуюся из номера восьмого: гитары, флейты и какие‑то восточные барабаны. Добрый знак.

Он осторожно постучал в дверь. Вскоре ее приоткрыли, не снимая цепочки. Пока он еще не вошел, но был близок к цели.

– Вы Таня Хатчисон? – спросил он.

– Да, – отозвалась она. – А кому это я понадобилась?

Чедвику показалось, что он различает американский акцент. Видна была лишь небольшая часть лица Тани, но он понимал, что Дэннис Ноукс имел в виду, когда говорил о ее красоте.

– Я инспектор Чедвик, – представился он, показывая удостоверение. – Насчет Линды Лофтхаус.

– Ах, насчет Линды…

– Можно я войду?

Она с минуту изучала его – ему виден был только один глаз, – и он чувствовал, что она вычисляет, какой вариант лучше всего выбрать. Наконец дверь захлопнулась, а потом распахнулась целиком.

– Ну ладно, – произнесла она.

Чедвик проследовал за ней в Г‑образное помещение, меньшую часть которого занимала крошечная кухонька. Остальное пространство было обставлено крайне скудно, вероятно, потому, что на мебель не хватало места. Ковра на полу не было – голые старые доски. У одной стены лежал матрац, покрытый красной сетчатой тканью, сверху было разбросано несколько подушек; перед ним стоял низенький стеклянный столик, на котором располагались ваза с цветами, номер «Ивнинг стэндард», пепельница и книга «Игра в бисер» некоего Германа Гессе. Чедвик никогда не слышал о Германе Гессе, но чувствовал, что для него безопаснее придерживаться Дика Фрэнсиса, Алистера Маклина и Десмонда Багли, их криминальных романов и триллеров. К стене была прислонена акустическая гитара.

Таня растянулась на матраце, привалившись к стене, а Чедвик взял один из кухонных стульев. С виду комната была чистенькая и яркая, на одной стене висело пестрое абстрактное полотно, сквозь поднимающееся окно просачивалось немного света, однако все это не могло скрыть общего впечатления ветхости дома и всего этого района.

Сама женщина оказалась такой, какой ее описывали Дэннис Ноукс и Робин Мёрчент: маленькая, привлекательная, с ярко‑белыми зубами и поблескивающими темными волосами до пояса. На ней были расклешенные джинсы и весьма откровенная тоненькая хлопковая блузка. Она дотянулась до пачки «Пелл‑Мелл» с фильтром и закурила.

– Только вчера узнала, – сообщила она, выпуская дым. – Про Линду.

– Каким образом?

– Из газеты. Меня не было.

– Долго?

– Девять дней.

Это укладывалось в общую картину. Чедвик установил личность Линды Лофтхаус с помощью Кэрол Уилкинсон лишь в субботу, так что до понедельника новость вряд ли попала в прессу, а сегодня среда, прошло десять дней, с тех пор как закончился Бримлейский фестиваль и нашли тело. Глядя на Таню, он заключил, что она недавно плакала: слезы высохли, оставив следы на безупречной смуглой коже, большие карие глаза блестели.

– Где вы были? – поинтересовался Чедвик.

– Во Франции. С моим бойфрендом. Он учится в Париже. В Сорбонне. Только вчера вернулась.

– Полагаю, мы сможем это проверить?

– Валяйте.

Она назвала ему имя и парижский телефон. Чедвику было от этого мало проку. В конце концов, этот парень – ее дружок, и ради нее он наверняка готов клясться, что черное – это белое. Но рутинную процедуру все равно следовало проделать.

– Но вы все же были в Бримли?

– Конечно.

– Об этом‑то я и хочу с вами поговорить.

Таня выдохнула дым, нашарила на столе пепельницу и устроила ее между скрещенных ног.

– Что там произошло? – задал новый вопрос Чедвик.

– В каком смысле – «что там произошло»? Там много чего происходило. Там был фестиваль. Праздник.

– Что праздновали?

– Это был праздник юности. Музыки. Жизни. Любви. Мира. Вам всего этого не понять.

– Ну, не знаю, – проговорил Чедвик. – Когда‑то и я был молодым.

Он уже начал привыкать к тому, что эти люди критикуют его за то, что он такой старый и консервативный, и, хотя это его совершенно не задевало, ему всякий раз казалось, что проще отмахнуться от их критики каким‑нибудь бойким замечанием, показывающим, что его все это не колышет. Однако, несмотря на объяснения Эндерби, он не мог понять, почему образованных молодых людей из хороших семей тянет в такие места, как вот это, где они живут в нищете и убожестве и вряд ли хотя бы один раз в день едят здоровую пищу. Неужели весь в мире секс и наркотики, все, к чему ты так рвешься, стоит такого убогого существования?

Таня выдавила улыбочку:

– Тогда было иначе.

– Бросьте вы. Свинг, джиттербаг. Гленн Миллер, Томми Дорси, Генри Холл, Гарри Рой, Нэт Гонелла, Ал Баули. Настоящая музыка. И, конечно, война.

– Наш выбор – не участвовать в войнах.

– Наверное, приятно верить, что у тебя есть выбор, – заметил Чедвик, чувствуя, что в нем закипает гнев – как всегда, когда он слышал такие легкомысленные фразочки. Он постарался снова вырулить на главную тему. Вечно они тебя отвлекают, эти ребята, заставляют тебя обороняться, и, не успеешь оглянуться, уже споришь с ними про войну и революцию. – Послушайте, я просто хочу узнать про вас с Линдой, про то, как вы попали в Бримли, почему не ушли оттуда вместе, что произошло. Неужели вам так трудно ответить?

– Не трудно. Мы приехали на машине. Утром в воскресенье. У меня старый «мини».

– Вы ехали вдвоем?

– В «мини» больше народу и не влезет. Если хочешь разместиться с комфортом.

– И вы приехали всего на один день?

– Да. Ребята из «Мэд Хэттерс» сказали, что смогут достать для нас пропуск за сцену. Но только на тот день, когда они будут играть. То есть на воскресенье. Честно вам скажу, нам не очень‑то хотелось три дня сидеть на грязном поле в Йоркшире.

Чедвик, пожалуй, впервые за долгое время услышал столь разумную фразу из уст юного существа.

– Когда вы приехали?

– Днем. В начале дня.

– «Мэд Хэттерс» уже там были?

– Слонялись вокруг.

– Чем вы занимались?

– Ну, там было классно. Мы сумели припарковаться там же, где группы. И мы могли когда угодно входить за кулисы. И выходить обратно.

– И что там происходило?

– Вы не поверите. Главным образом там была музыка. Когда играли группы, можно было обойти сцену и забраться в пресс‑зону. Если было место. Оттуда все вокруг можно было увидеть. Лучше всего.

– А остальное время?

– Там, сзади, было что‑то вроде приема на открытом воздухе. Ну, палатка с пивом, закуски, столы, стулья. Кто‑то бренчал на гитаре. Болтали, тусовались, танцевали. Как будто соединили большой клуб и ресторан. Иногда, особенно между выступлениями групп, там был настоящий бедлам: музыканты, их приятели, администраторы бегают туда‑сюда… Но все равно было очень славно.

– Как я понимаю, для некоторых звезд были устроены специальные вагончики.

– Людям, бывает, требуется уединение. Ну и потом, если кому‑то захотелось бы… мне ведь можно не продолжать, да?

– Вы ходили с кем‑нибудь в вагончик?

Ее глаза расширились, по коже разлился румянец.

– Джентльмены обычно не задают дамам такие вопросы. И вообще я не понимаю, какая тут связь. С тем, что случилось с Линдой.

– Значит, никому не требовалось пойти в лес, чтобы уединиться?

– Нет. Там было наше собственное маленькое сообщество. И никого, кто стал бы устанавливать для нас законы. Предписывать нам, что мы должны делать. Идеальное анархическое государство.

Чедвику подумалось, что в этом термине содержится некоторое внутреннее противоречие, но он не стал тратить время на то, чтобы вступать в дискуссию. Он не хотел, чтобы его опять отвлекли от темы.

– С кем вы общались? – спросил он.

– С массой народу. Кажется, я довольно долго стояла с Крисом Адамсом. Он менеджер «Хэттерс». Славный. Умный и восприимчивый. – Она улыбнулась. – И не слишком обдолбанный, чтобы вести с ним нормальный разговор.

Любопытно, подумал Чедвик, Адамс об этом не упоминал. Но зачем бы ему? Это бы только связало его с событиями, к которым он не хотел иметь никакого отношения.

– Вы разговаривали с ним во время выступления «Лед Зеппелин»?

Таня нахмурилась:

– Нет. Я в это время была в пресс‑зоне. Хотя он тоже мог там быть. Но было так темно и полно народу… Не помню, чтобы я его видела.

– Как я понимаю, вы американка, – сказал Чедвик.

– На самом деле – канадка. Это распространенная ошибка. И не переживайте, я здесь легально. У меня есть разрешение на работу и прочее. Мои родители здесь родились. Шотландия. Стрэтч‑клайд. Мой отец был профессором в тамошнем университете.

Профессорская дочка, поди ж ты! Видимо, они перебрались в Канаду, потому что там папе больше платят. Тем меньше причин для Тани проводить свои дни в крошечной обшарпанной комнатушке в Ноттингхилле.

– А где была Линда? – спросил он. – Может, она уходила с кем‑нибудь в вагончик?

– Я не видела. Знаете, у Линды случилось что‑то вроде приступа клаустрофобии. У нее разболелась голова. И когда вышли «Лед Зеппелин», она сказала мне, что пойдет прогуляется по лесу. Я ей сообщила, что, как только они доиграют, я, скорее всего, двинусь домой. Потому что я хотела немного поспать перед тем, как сесть на паром и отправиться к моему Чеду. Она ответила, чтобы я за нее не беспокоилась, что у нее тут есть друзья, у которых она остановится. Я это знала. Я с ней была раньше в этом доме в Лидсе. Она там жила, до того как переехала в Лондон.

– На Бэйсуотер‑террас?

– Вроде бы.

– Значит, она сказала вам, что побудет там?

– Нет. Она сказала, что не планирует в эту ночь возвращаться в Лондон вместе со мной.

– По какой причине?

– Думаю, она просто хотела увидеться с приятелями. Ну, она же сама из Лидса. Родные места и все такое.

– Вы видели на фестивале, чтобы кто‑нибудь из обитателей этого дома с ней разговаривал?

– Нет. У каждой из нас был пропуск за сцену, как я уже говорила. Мы тусовались с группами. Мы никого не знали, кроме Вика, Робина, Криса и остальных из «Мэд Хэттерс». Да и их‑то знали плохо. Можете себе представить. Иногда музыканты вели себя довольно буйно, как на всех таких вечеринках. Линда куда‑то улизнула. Я ее больше не видела.

– Когда она уходила, у нее на щеке был нарисован цветок?

Таня озадаченно переспросила:

– Цветок? По‑моему, нет. Не знаю. Было темно. Я не помню.

– Вы бы его заметили?

– Может быть. Не знаю. Там у многих девушек были на лице намалеваны цветочки. А что, это важно?

– Возможно, да. – Чедвик вспомнил, как Робин Мёрчент говорил, что у Линды был нарисован на лице цветок, когда он видел ее в последний раз. – Как она собиралась попасть в Лидс? Была глубокая ночь.

– Ее бы подвезли. В ту сторону многие ехали. Большинство зрителей были из Лидса. Или из Брэдфорда. Что и понятно.

– Вы заранее договорились, что она переночует в Лидсе, что ее подвезут? Такой у вас был план?

– План? Не было у нас никакого плана. Все вышло довольно спонтанно. Ну, Линда знала, что я в понедельник еду в Париж и мне нужно вернуться в воскресенье ночью, поэтому она может, если захочет, вернуться в Лондон вместе со мной. На моем «мини».

– И как вы поступили?

– Когда «Лед Зеппелин» доиграли, я опять пошла за сцену. Потусовалась там минут десять – двадцать, подождала ее. Там продолжалось веселье, но все уже расходились. Я ее не увидела. Так что я решила, что Линда двинула на Бэйсуотер‑террас. Тогда я села в машину и приехала сюда. Уехала я часа в четыре утра. А домой добралась около девяти. Спала до двух. Потом поехала на машине в Дувр и села на паром до Кале.

– Вы наверняка очень устали.

– Не очень.

– Вы не работаете?

– Я сейчас как бы между работами. На временной ставке. В школе я неплохо печатала на машинке. Сейчас сама могу себе выбирать рабочие часы.

– А как же образование? Вы говорили, что ваш отец – профессор. Он, конечно, хотел бы, чтобы вы поступили в университет?

Она посмотрела на него с любопытством, почти жалостливо.

– Неважно, чего хочет мой отец, – отрезала она. – Это моя жизнь. Может, когда‑нибудь я и пойду в университет. Но это будет потому, что я сама этого захочу, а не из‑за того, что кто‑то за меня решает. – Таня, тряхнув головой, откинула волосы с лица и закурила новую сигарету.

Чедвику показалось, что по полу в кухне прошмыгнула мышь. Он слегка вздрогнул. Не то чтобы он боялся мышей, его не привлекала сама мысль о сосуществовании с ними.

– Я хочу больше узнать о Линде, – проговорил он. – Как я понимаю, она торговала в магазине?

Таня засмеялась:

– «Торговала в магазине»! Как это оригинально. Как это по‑британски! Так и думала, что вы это скажете. Она работала в «Байбе», но хотела быть модельером. И она делала успехи. Кое‑что из одежды, которую она придумала, даже удалось продать.

– Они не стали бы беспокоиться из‑за ее отсутствия?

– Она взяла неделю отпуска.

– Значит, все же был какой‑то план?

– Были кое‑какие варианты, только и всего. Она хотела увидеться с какими‑то людьми в Корнуолле, в приморском городке Сент‑Айвс, знаете такой? Может быть, она собиралась несколько дней пожить в Лидсе, увидеться с друзьями и матерью, а потом поехать туда. Не знаю. А еще кто‑то из ее друзей жил в Энглси, в графстве Стаффордшир, она и туда хотела съездить. Ну что вам сказать? Линда была такая… спонтанная. Придумает – и сразу сделает. Вот почему я за нее не переживала. Только вот ни за что не подумаешь… Ну мы же были с людьми, для которых главное – любовь, мир и все такое, и поэтому не ожидаешь, что… – По ее щекам потекли слезы. – Простите, – сказала она. – Так внезапно все навалилось!

Чедвик дал ей несколько минут на то, чтобы прийти в себя и вытереть слезы, а потом спросил:

– Когда Линда вышла из огороженной зоны за сценой и направилась в лес, вы не видели, последовал ли кто‑нибудь за ней?

Таня подумала, сделала несколько затяжек, стряхнула пепел.

– Нет, – ответила она.

– Вы видели, чтобы кто‑нибудь еще выходил из‑за сцены примерно в то же время?

– Не помню. Большинство из нас завелись из‑за «Лед Зеппелин». Собирались обойти сцену, чтобы посмотреть на них, как следует проветрить мозги.

– Может быть, она условилась с кем‑нибудь встретиться? Может быть, головная боль – это был только предлог?

Таня посмотрела на него пустыми глазами:

– Зачем ей было это делать? Если бы она хотела с кем‑то встретиться, она бы так и сказала. Это было не похоже на Линду – хитрить и ловчить.

Господи помилуй, подумал Чедвик, насколько же проще иметь дело с обыкновенными людьми, большинство из которых лгут и изворачиваются так же легко, как дышат, чем с этими, с их возвышенными идеалами и непримиримыми убеждениями.

– Вы не замечали, чтобы кто‑нибудь оказывал ей неподобающее внимание? – поинтересовался он.

– Линда – красивая. Ну разумеется, к ней приставали. Пытались клеиться, клинья подбивать.

– Но никто не преуспел?

Таня помедлила.

– Линда уже давно ни с кем не встречалась, – ответила она. – Слушайте, я знаю, что про нас пишут в прессе. В «Ньюс ов зе уорлд», в «Пипл» и прочих помоечных листках. Там нас расписывают как субкультуру наркоманов и сексуальных маньяков. Сплошные оргии и всякие излишества. Ну, кто‑то, может, и такой. Но Линда – нет. Она увлекалась буддизмом, каббалой, йогой, астрологией, картами Таро. Ее интересовало духовное начало. А секс… понимаете… секс для нее не был частью нашей культуры.

– А наркотики?

– Тоже не играли роли. Я не говорю, что она в жизни не выкурила ни одного косяка и не попробовала ни одного колеса. Но все это было недолго. Она шла вперед, развивалась духовно.

– Как я понимаю, вы с ней исполняли музыкальные дуэты?

Таня непонимающе взглянула на него, потом усмехнулась скептически:

– Исполняли музыкальные дуэты? Мы иногда пели вместе, если вы об атом. В фолк‑клубах, во всяких таких местах.

– Можно мне взглянуть на квартиру Линды?

Таня закусила губу:

– Не знаю. Я не должна бы… То есть…

– Можете пойти туда со мной. Все равно это придется рано или поздно сделать официально.

В конце концов Таня согласилась:

– Ну ладно. У меня есть ключ. Пойдемте.

Она провела его через площадку. Жилище Линды было зеркальным отражением квартиры Тани, обставлено чуть побогаче: на полу лежало два ковра с узором, на стене висело стилизованное изображение человека, сидящего в позе лотоса под деревом, окруженное странными символами. Чедвик узнал знаки зодиака, он видел их в газетных гороскопах, которые читала Джанет. Кроме того, здесь стоял небольшой шкаф, набитый книгами, посвященными мистицизму и поискам духовного пути, и лежали пачки по‑разному пахнущих благовонных палочек. К стене была прислонена акустическая гитара, похожая на ту, которую он видел у Тани.

Комната показалась Чедвику странно безликой, хотя у Линды имелся маленький проигрыватель и рядом с ним высилась кипа пластинок – почти таких же, как у Ивонны, но «Лед Зеппелин» здесь не нашлось. В одном из ящиков стола он отыскал пару писем от ее матери и несколько старых фотографий, где Линда была снята вместе с отцом. Дневников или записных книжек не было, если она что‑то и брала с собой в Бримли, все это исчезло. И вообще тут не было почти никаких бумаг, кроме свидетельства о рождении и сберегательной книжки, из которой явствовало, что у Линды на счете имеется 123 фунта 13 шиллингов 5 пенсов, – по мнению Чедвика, довольно приличная сумма. На самодельный столик Линда водрузила швейную машинку, вокруг лежало несколько рулонов набивной ткани. В маленьком гардеробе висело множество длинных платьев и юбок из материи ярких расцветок.

Он поискал под столиками, попытался обнаружить двойное дно в шкафах и гардеробе, но не нашел ничего, что могло бы служить тайником для хранения наркотиков. Если Таня и догадывалась, что он ищет, она никак это не прокомментировала, – безмолвно стояла, прислонившись к дверному косяку и сложив руки на груди.

Что касается провизии, то ее почти не было, как и плиты для готовки, только газовая конфорка рядом с маленькой раковиной. В буфете Чедвик обнаружил шелушеный рис, турецкий горох, мюсли, кунжутную пасту тахини, китайские бобы мунг, а также всевозможные травы и специи. Холодильника тоже не было, равно как и следов мяса, овощей или молочных продуктов, если не считать стоящего на столе картонного пакета молока длительного хранения. Действительно, Линда вела жизнь настоящего аскета.

Разочарованный, Чедвик встал у двери и на прощание огляделся. Нет, ничего важного он здесь не увидел.

– Что теперь со всем этим будет? – поинтересовалась Таня.

– Думаю, рано или поздно комнату сдадут кому‑то еще, – ответил он. – Но сейчас я попрошу местную полицию приехать и опечатать помещение, пока мы не проведем тщательный обыск. Что вы знаете о Рике Хейсе?

Таня заперла дверь и провела Чедвика обратно в свою комнату, где они снова заняли те же позиции.

– Рик Хейс, антрепренер?

– Именно он.

– Почти ничего не знаю. Пару раз мы с ним болтали. Довольно мерзкий тип. Если уж хотите знать, он пытался меня склеить. Предлагал пройти с ним в его вагончик.

– И что же?

– Сказала, чтобы он отвязался.

– Как он отреагировал?

– Засмеялся и ответил, что ему нравятся откровенные девушки. Да Хейс вообще из тех мужиков, которые предлагают переспать каждой девушке, которую видят. Он, видно, считает, что у него неплохие шансы. Девять из десяти честно скажут, что они о нем думают. Или сразу дадут ему пощечину. Но всегда остается десятая, которая может сказать «да».

– Он ведь знал Линду?

– Да, они встречались раньше. Однажды мы зашли за кулисы, когда у «Мэд Хэттерс» был концерт в Раундхаусе. И Рик там был. Но он вполне безобидный. Честно говоря, он слишком сильно увлечен собой, чтобы глубоко задумываться о ком‑то еще.

– Но если ему отказала девушка, которую он хотел, он мог бы прибегнуть к насилию, как вам кажется?

Таня бросила на него быстрый взгляд.

– Я… я не знаю, – проговорила она. – Никогда об этом не задумывалась. Характер у него, конечно, тот еще. Я видела, как он колошматил одного охранника. Но это же было просто… не знаю, просто демонстрация власти, мне так кажется. Вы ведь не предполагаете, что он мог убить Линду, потому что она не позволила ему ее трахнуть?

Если она хотела шокировать Чедвика этим словом, она своего добилась. Он не привык, чтобы подобные выражения слетали с уст прелестных юных созданий. Но черт его побери, если он доставит ей удовольствие и покажет свое смущение.

– Вы не видели, чтобы он покидал огороженную зону за сценой, пока вы находились там?

– Нет. В основном он занимался группами и администрацией. Координировал их действия, следил, чтобы правильно поставили аппаратуру, чтобы все шло гладко. Возникали какие‑то проблемы то со звукоусилителем, то еще с чем‑то. И все это он должен был уладить. А еще он выполнял роль ведущего. Представлял группы. У него было по горло всяких дел. Думаю, вряд ли у него были шансы удрать, даже если бы он и захотел.

– Значит, он постоянно был где‑то на виду?

– Не всегда. Но почти все время я его краем глаза видела. Он бегал где‑то поблизости. То там, то тут. От него вечно кто‑нибудь чего‑нибудь хотел.

– Где он находился, пока Линда была в лесу?

– Не знаю. Я же сказала, я потом вышла и встала перед сценой. Чтобы получше видеть.

– Он был там?

– Нет. Он представил группу и ушел со сцены.

– Вы его после этого видели?

– Сейчас вспоминаю, что нет. Но мне как‑то не верится. Не верится, что он может быть связан с тем, что произошло.

– Возможно, и не связан, – согласился Чедвик, вставая, чтобы уйти. – И все же лучше проверить все варианты. – Он помедлил в дверях. – Постарайтесь вспомнить, Таня: как Линда себя вела в последние несколько недель?

– В каком смысле?

– Возможно, произошло что‑то необычное?

– Нет.

– Она была расстроена, подавлена, ее что‑нибудь беспокоило?

– Нет. Линда как Линда. Все было как обычно. Откладывала деньги, чтобы поехать в Индию. Так воодушевлялась, когда об этом говорила.

Чедвик, какое‑то время служивший в Индии во время войны, не понимал, чем там воодушевляться. По его впечатлениям, там была сплошная грязь, жара и антисанитария. Впрочем, это объясняло, почему у Линды на счете лежало целых 123 фунта 13 шиллингов и 5 пенсов.

– Она в последнее время с кем‑нибудь ссорилась или спорила?

– Ничего об этом не знаю. Но сомневаюсь.

– Почему?

– Линда не любила закатывать скандалы или спорить. Она была спокойным, легким человеком.

– Кто‑нибудь ей угрожал?

– Господи! Ну что вы…

– Ей что‑нибудь досаждало?

– Нет. Единственное, что ее расстраивало, – Вик Гривз. Они с ним не были близки. Но как‑никак они же были родственники. Мы встречались с ребятами из «Мэд Хэттерс» всего два‑три раза. Но видно было, что ему становится хуже. Она считала, что ему надо лечиться. Но когда она говорила об этом Крису, тот всегда отвечал, что психврачи – купленные правительством промыватели мозгов. А психбольница – тюрьма для подлинных мечтателей. Думаю, он в чем‑то прав.

– Линда не пыталась что‑то сделать для Гривза? Уговорить начать лечиться?

– Однажды попробовала, но он наотрез отказался.

– Вы не пытались переубедить Криса Адамса?

– Это было бесполезно, – заметила Таня. – Слушайте, да никто не хотел способствовать тому, чтобы Вика Гривза упрятали в психушку. Все просто.

– Понимаю, – сказал Чедвик. Он уже провел некоторое время с «Мэд Хэттерс», поэтому его не удивил такой ответ. А скоро ему надо будет снова с ними потолковать. Он открыл дверь и вышел на площадку. – Очень вам благодарен, мисс Хатчисон.

– Не за что.

– Должен признать, вы – в числе самых благоразумных людей среди всех, с кем я беседовал по поводу этой трагедии.

Таня одарила его загадочной улыбкой.

– Не обольщайтесь, – предупредила она. – Внешность бывает обманчива.

Date: 2015-09-24; view: 238; Нарушение авторских прав