Сентября 1969 года, вторник

Шел дождь, когда Чедвик и Эндерби нанесли визит на Бэйсуотер‑террас. Крытые шифером строения из красного кирпича унылым видом соответствовали погоде. Инспектор Брум сравнительно легко нашел в своей картотеке номер нужного им дома, и, хотя дом не фигурировал в полицейских досье как опасный наркопритон, Брум не сомневался, что наркотики там употребляют. Полиция недавно разыскивала дилера, который ускользнул из ее сетей несколько месяцев назад, и в ходе этой операции посещала все известные подозрительные места, в том числе и этот дом, который некто Дэннис Ноукс снимал с начала шестьдесят седьмого. Жильцы здесь сменялись довольно часто, это были студенты, хиппи и просто бездельники. Ноукс рекомендовал себя как «студента и музыканта», но, как всем было известно, сидел на пособии по безработице.

После вчерашнего изматывающего разговора с «Мэд Хэттерс» Чедвику не очень‑то хотелось проводить еще одну беседу. Кроме того, он никак не мог решить, какое выбрать время для визита на Бэйсуотер. В конце концов после коротких дебатов они явились примерно в обеденную пору. Здешние обитатели – или бездельники, или студенты, а семестр еще не начался, так что существовала большая вероятность, что почти в любое время дня и ночи хоть кто‑нибудь окажется дома.

Внутри кто‑то наигрывал на акустической гитаре, и это обнадежило Чедвика. Гитара умолкла, когда Эндерби постучал в дверь. В коридоре послышались приближающиеся шаги. Открыла молодая девушка, по виду не старше Ивонны; она была одета в едва прикрывавшую голые бедра длинную, когда‑то белую, а теперь грязную футболку с нарисованной спереди мишенью. Одеяние не особенно скрывало ее грудь, поскольку лифчика девушка, по всей видимости, не носила.

– Полиция, – произнес Эндерби. Они предъявили удостоверения и представились.

Девушка не испугалась и не заволновалась, скорее удивилась и озадачилась.

– Полиция? Ага. Ясно. Ладно. Ну что ж, входите.

И она отошла в сторону, пропуская полицейских. Когда все они оказались в коридоре, она потянулась, задрав майку еще выше, и зевнула. Отводя глаза, Чедвик заметил, что Эндерби не последовал его примеру и с откровенным восхищением пялится на голые бедра красотки и волосы на лобке.

– Вы меня разбудили, – сообщила девушка. – А мне такой сон снился!

– Кто там, Джули? – раздался голос сверху, и с площадки свесился молодой человек с гитарой в руке.

– Полиция, – ответила Джуди.

– Ага, понятно, погодите минутку.

Наступила недолгая пауза, юноша исчез в своей комнате, затем, судя по звукам, посетил уборную. Чедвик буквально чувствовал, как марихуана стоимостью в несколько фунтов утекает в унитаз. Служи Чедвик в отделе по наркотикам, у этого парня не было бы никаких шансов отвертеться. Когда юноша спустился, гитары при нем уже не было.

– Чем могу помочь? – осведомился он.

– Вы Дэннис Ноукс?

– Да.

– Мы хотели бы с вами поговорить. Можно нам куда‑нибудь пройти?

Ноукс показал куда‑то назад:

– На кухню. Джули зависает в гостиной. Давай обратно в кровать, Джули. Все путем. Я разберусь.

Перед тем как дверь в гостиную закрылась, Чедвик мельком успел увидеть не то спальный мешок, не то лежащую прямо на полу кучу одеял.

Кухня выглядела куда чище, чем ожидал Чедвик, но Джанет наверняка зажала бы нос и кинулась отдраивать все «Аяксом» и «Доместосом». Стулья были покрыты красной пластмассой, растрескавшейся от времени и сморщившейся, точно кожа старухи. Стол накрыт клеенкой в красно‑белую клетку, на которой лежал журнал под названием «Оз»; на обложке был изображен белый мужчина, обнимающий обнаженного черного мужчину. Рядом стояла открытая банка апельсинового мармелада, края которой украшали потеки засохшего сиропа, таял полуразвернутый фунт сливочного масла «Люпрак» и валялись хлебные крошки. Неподалеку красовались банка кофе «Кэмп», солонка, перечница, пакетик кокосовых хлопьев и полупустая бутылка молока. Ну и, разумеется, переполненная пепельница, в которую Дэннис Ноукс, судя по всему, собирался вскорости внести очередной вклад.

Они сели, и Эндерби извлек записную книжку и ручку.

– Это всего лишь табак, – предупредил Ноукс, сворачивая сигарету. У него были спутанные курчавые темные волосы и тонкие, как у лесного эльфа, черты лица; одет он был в синюю рубашку апаш, джинсы и сандалии. На шее висело ожерелье из мелких разноцветных бусинок, а левое запястье охватывал серебряный браслет, на котором были выгравированы всевозможные оккультные знаки.

– Хорошо, если так, – ответил Чедвик. – Обидно, что вам пришлось спустить все ваше добро в унитаз, ведь я пришел по другому поводу.

Чедвик успел заметить мгновенную гримасу досады, мелькнувшую на лице у Ноукса; затем последовало привычное пожатие плеч.

– Мне от легавых прятать нечего, – с деланым безразличием сказал Дэннис.

– Давайте на время нашего разговора условимся о некоторых базовых правилах, – предложил Чедвик. – Никаких «легавых» и «фараонов». Мы для вас – инспектор Чедвик и сержант Эндерби. Идет?

– Как вам угодно, – согласился Ноукс, прикуривая сигарету.

– Хорошо. Рад, что нам удалось устранить эту помеху. А теперь давайте перейдем к главной теме нашего визита – к Линде Лофтхаус.

– К Линде?

– Да. Я так полагаю, вы слышали?

– Полный облом, приятель, – заявил Ноукс. – Я как раз пытался написать песню в память о ней, когда вы пришли. Нет, я ничего, я вас не обвиняю, что вы меня прервали и так далее. У меня она не очень‑то хорошо продвигалась.

– Печально это слышать, – отозвался Чедвик. – Скажите, а вам не приходило в голову сообщить полиции кое‑какие сведения?

– Зачем бы, приятель? Мы уже давно не виделись с Линдой.

– Когда вы ее видели в последний раз?

– Летом. Кажется, в июле. И Рика тогда же.

– Рика?

– Ну, Рика Хейса. Он устраивал фестиваль.

– В июле вы его видели вместе с Линдой Лофтхаус?

– Не вместе, просто они были в одном месте в одно время.

– Они хорошо друг друга знали?

– Они были знакомы, по‑моему. Двоюродный брат Линды, Вик Гривз, – клавишник в «Мэд Хэттерс», а Рик занимался организацией некоторых их концертов в Лондоне.

– Между ними была близость?

– Ничего подобного. – Ноукс рассмеялся. – Линда с Риком! Да вы шутите. Он был совсем не ее класса.

– Мне казалось, он зарабатывал на этих концертах довольно много денег.

– Деньги тут не главное, приятель. Неужели копы ни о чем, кроме денег, никогда не думают?

– А что тогда главное?

– Духовность. У Линды была старая душа. В духовном смысле она была на много жизней старше Рика.

– Так, – произнес Чедвик. – Но они все‑таки были там в одно и то же время?

– Да. В тот раз. Линда зависала тут, а Рик заселился в какой‑то гостинице в городе. Все пытался подцепить какую‑то цыпочку, но в конце концов остался один.

– Зачем он сюда приезжал?

– Приезжал посмотреть что‑то в Бримли‑Глен, для фестиваля. Я его немного знал, несколько лет назад, когда жил в Лондоне. Мы с ним вроде как старые товарищи. Так что, оказавшись в наших краях, он заскочил ко мне.

Чедвик мысленно припрятал всю эту информацию для следующей беседы с Риком Хейсом, который, как выяснялось, даже больший лжец, чем казалось вначале.

– Вы говорите, Линда не бывала у вас с июля?

– Так и есть.

– Вы ее после этого видели?

– Нет.

– Вы были в Бримли?

– Конечно. Рик нам выбил бесплатные билеты.

– Где вы были в воскресенье ночью, между часом и часом двадцатью?

– Вы думаете, я помню?

– Только что начали выступать «Лед Зеппелин», если это освежит вашу память.

– А, ну да. Я всю их программу просидел на одном и том же месте. Мы были посередине, довольно близко к сцене. Пришли в пятницу пораньше и забили хорошие места.

– Кто с вами был?

Ноукс кивнул в сторону гостиной:

– Вот Джули была, и еще другие из нашего дома. Всего пятеро.

– Мне нужны имена.

– Да пожалуйста. Там были я, Джули, Мартин, Роб и Кэти.

– Прошу вас, с фамилиями, сэр, – вмешался сержант Эндерби.

Ноукс смерил его сострадательным взглядом и назвал фамилии.

– Кто‑нибудь из них сейчас дома? – осведомился Чедвик.

– Только Джули.

– Мы пришлем к вам кого‑нибудь, чтобы снять показания с остальных. А теперь о Линде. Она жила у вас, пока шел фестиваль?

– Нет. Она знает, что она у нас желанная гостья и может к нам приходить когда захочет, приятель. Ей незачем просить разрешения, можно просто явиться. Но она останавливалась не у нас. Может, ночевала в палатке, или прямо на поле, или еще где‑нибудь. Может, она приехала вместе с кем‑то. Может, у них была машина. Не знаю, приятель. Я знаю только, что меня это бесит.

– Сохраняйте спокойствие, мистер Ноукс. Попробуйте дышать глубже. Я слышал, этот метод творит чудеса.

Ноукс зыркнул на него:

– Вы злитесь.

– Ничуть.

– Это очень печально.

– Что именно? Что Линду убили или что вас допрашивают?

Ноукс провел кончиком пальца по крупинкам соли, рассыпанным на клеенке, и ответил:

– И то и другое, приятель. Так охренительно тяжело. Вы так на нас насели, но вы, знаете, зарулили совсем не в ту сторону. Мы творим любовь, а не убийства.

Его ноющий голос начинал действовать Чедвику на нервы.

– Расскажите мне о Линде.

– Что вам о ней рассказать?

– Когда вы впервые встретились?

– Пару лет назад. Вскорости после того, как я сюда переселился. В шестьдесят седьмом. В мае, в июне, где‑то так.

– Вы переехали сюда из Лондона?

– Да. Я там жил до начала шестьдесят седьмого. Повидал, какие там творятся дела, и решил сам попробовать тут устроить что‑то в этом роде. Времена были самые вдохновляющие: великая музыка, поэтические чтения, световые шоу, всякие хеппенинги. В воздухе пахло революцией, приятель.

– Вернемся к Линде. Как вы познакомились?

– В городе, в магазине пластинок. Мы оба рылись в секции фолка и разговорились. Она была такая одинокая. Я хочу сказать, она менялась, но сама этого не осознавала, пыталась себя найти, но не знала, что со всем этим делать. Как гусеница, которая превращается в бабочку. Понимаете, о чем я?

– И вы помогли ей найти себя?

– Время от времени я приглашал ее в наши края. Давал ей книги – Лири, Гурджиева, Алана Уоттса.^[18]Играл для нее. Мы много разговаривали.

– Вы с ней спали?

– Нет‑нет. Она была на седьмом месяце.

– Употребляла наркотики?

– Ни в коем случае.

– Сколько она здесь пробыла?

– Не очень долго. После того как родила, она тут какое‑то время пожила, месяц‑другой, зимой шестьдесят седьмого, а потом, в начале шестьдесят восьмого, уехала в Лондон. Ну а после этого она тут зависала, когда приезжала в гости в наши края.

– Чем она занималась?

– В каком смысле?

– Профессия? Заработок? У нее была работа?

– А, вся эта чушь собачья… Ну, когда я ее в первый раз встретил, у нее ничего такого не было, конечно. Она тогда еще жила с родичами. А потом – ребенок… Кстати, она делала очень красивую бижутерию, но вряд ли много на этом выручала. Обычно просто дарила. И еще одежду. Она все могла починить, умела сшить рубашку из любых клочков. Она и модой увлекалась, делала кое‑какие собственные модели.

– Чем же она зарабатывала?

– Работала в магазине «Байба». Довольно известный. Они потом переехали на Кенсингтон‑Хай‑стрит. Торговали всяким ностальгическим хламом а‑ля тридцатые. Сами знаете: все эти шляпы с висячими полями, страусиные перья, длинные атласные платья, розовые и фиолетовые.

– Вы, случайно, не знаете, где она жила в Лондоне?

Ноукс продиктовал им ноттингхилльский адрес.

– Она жила одна или с кем‑то?

– Одна. Но у нее была близкая подруга, жила в том же доме, через коридор. Раза два приезжала сюда с Линдой. Американка. Зовут ее Таня Хатчисон.

– Как она выглядит?

– Как картинка. В каком‑то смысле она как негатив Линды, но по‑своему красивая: длинные темные волосы, очень длинные, смугловатая – может, наполовину мексиканка или еще что‑нибудь в этом роде. И белые‑белые зубы. Но ведь у американцев у всех очень белые зубы, а?

Кажется, та самая девушка, которую описывал Робин Мёрчент. Интересно, какое отношение эта Таня Хатчисон имеет к убийству Линды Лофтхаус – если она вообще имеет к нему отношение?

Большего от Дэнниса Ноукса добиться, видимо, не удастся, решил Чедвик и подал Эндерби знак сворачиваться. Позже они пришлют сюда кого‑нибудь, чтобы поговорить с остальными. Он не верил, чтобы Ноукс и его приятели были причастны к убийству Линды Лофтхаус. И, главное, теперь он знает, где она жила, а эта Таня, возможно, сумеет сообщить им еще что‑нибудь о жизни Линды. И о ее смерти.

На следующий день, перед тем как отправиться допрашивать Вика Гривза, Бэнкс решил наведаться в Свейнсвью‑лодж – из любопытства, чтобы впитать в себя атмосферу. Он получил ключи у дамы – агента по недвижимости, которая пояснила, что они держат этот дом на замке с тех пор, как местные фермеры стали сообщать о случаях незаконного проникновения. Дама считала, что это, вероятнее всего, просто хулиганят подростки, но в агентстве опасались, как бы дом не облюбовали бродяги или путешественники, потому и заперли его.

Вступив в холодный и продуваемый сквозняком коридор, Бэнкс словно попал в один из жутких особняков из старых фильмов Роджера Кормена по рассказам Эдгара По – «Дом Эшеров» или что‑нибудь в этом роде. Стены длинного прохода были обшиты панелями, по каждой стороне шли двери, и на стенах были заметны прямоугольники, где когда‑то явно висели картины. Бэнкс попробовал открыть несколько дверей и обнаружил, что все они ведут в пустые комнаты, находящиеся в разной степени запустения. Во многих местах отвалились куски потолка, все было подернуто слоем пыли от осыпающейся штукатурки, и Бэнкс, проходя, поднимал целые тучи, кашлял, во рту у него пересохло.

В конце коридора пыльная, изъеденная молью портьера прикрывала створчатые стеклянные двери. Бэнкс повертел ключом и отпер их. Он вышел на широкий пустой балкон и прислонился к прохладному камню балюстрады, чтобы насладиться видом. Внизу располагался облицованный гранитом и мрамором бассейн, его темное дно заросло травой и мхом и было засыпано мусором. На склоне долины, внизу, по берегам реки Свейн стояли красные, бурые и желтые деревья. На глазах у Бэнкса несколько листьев сорвались и закружились на ветру. На противоположной стороне долины паслись овцы – белые точки на зеленом поле среди возвышающихся там и сям каменных стен, сложенных всухую. Тучи были такие низкие, что, казалось, задевали выступы известняка, тянущиеся вдоль гребня холма, окутывали туманом вересковые пустоши, начинавшиеся выше.

Обхватив себя руками, чтобы согреться в этой осенней промозглости, Бэнкс вернулся в здание и спустился по лестнице на нижний этаж. Он попал в комнату, похожую на пещеру, и решил, что здесь, видимо, когда‑то располагалась звукозаписывающая студия. Значит, вот где «Мэд Хэттерс» сделали свой второй альбом, ставший настоящим прорывом после беспрерывных разочарований зимы шестьдесят девятого‑семидесятого, и потом, в последующие годы, – еще несколько альбомов. Разумеется, никакого оборудования здесь не осталось, однако еще валялись обрывки проводов, сломанная барабанная палочка и что‑то похожее на гитарную струну. Как Бэнкс ни старался, он не смог уловить отголоски звуков и музыкальных фраз далекого прошлого.

Он отпер двери и вышел к краю бассейна. Задний двор был засыпан битым стеклом, а на дне бассейна, там, где оно шло под уклон, скопились бутылки и банки из‑под напитков. Бэнкс понял, что имела в виду агент по недвижимости: очевидно, местные ребята не раз перелезали через стену и здесь оттягивались. Возможно, они приходили сюда почтить память Робина Мёрчента – точно так же, как молодежь собирается у могилы Джима Моррисона на парижском кладбище Пер‑Лашез. Впрочем, это вряд ли, усомнился Бэнкс. Ему показалось, что за спиной, в заброшенной студии, раздался какой‑то звук – он обернулся и успел заметить мышь, шныряющую в пыли.

Бэнкс попытался представить себе ту ночную сцену, тридцать пять лет назад. Наверное, играла музыка, и вокруг бассейна все было залито светом. Благовония. Разумеется – наркотики. И спиртное. В начале семидесятых выпивка опять стала входить в моду среди молодого поколения. Вероятно, здесь были и девушки, полуодетые или почти раздетые; все смеялись, танцевали, занимались сексом. А когда все угомонились, Робин Мёрчент… Да, что же произошло? Бэнкс пока этого не знал. Кев Темплтон все еще сидел в подвале полицейского управления, листая архивы.

Порыв ветра с шумом ударил в раскрытую дверь, и Бэнкс вернулся в дом. Здесь не было ничего, кроме призраков, и ему никто не мог помочь. Лорд Джессоп умер от СПИДа, бедняга, а Робин Мёрчент утонул в этом вот бассейне. Однако кое‑кто из «Мэд Хэттерс» был очень даже жив, и где‑то поблизости обитал Вик Гривз. Если бы только он заговорил. Если бы только он смог заговорить. Бэнкс точно не знал официального диагноза; все утверждали, что он принял слишком много кислоты и улетел за край. Что ж, скоро он это выяснит, для этого нужно лишь немного умения и чуть‑чуть везения.