Исходные элементы социальной жизни 4 page

§ 2. От «общины» к «обществу», от механической солидарности к органической

Первую довольно удачную попытку предложить подобный об­щий знаменатель социальных связей, социальных действий (это понятие вошло в научный оборот позже) и на основе этого выде­лить социально-исторические типы организации социальной жиз­ни общества предпринял Ф. Теннис в своем классическом труде «Община и общество». Выдвинутые им принципиальные положе­ния (несмотря на их некоторую противоречивость и умозритель­ность) стали импульсом к осмыслению важных проблем типоло­гии организации социальной жизни, поискам упомянутого общего знаменателя. Идеи Ф. Тенниса способствовали возникновению ги­потез, множества конкретно-социологических исследований, ко­торые в целом подтвердили эти идеи.

Основная идея Ф. Тенниса отражена в самом названии его кни­ги — противопоставление общины и общества, общинного типа социальных действий и связей и типа социальных действий, харак­терного для современного общества.

Ф. Теннис выделяет два типа воли (и соответственно два типа регуляции социальных связей):

• инстинктивная (сущностная) воля, которая как бы подтал­кивает человека к действиям на основе эмоциональной бли-

143

зости (материнская любовь, семейно-родственные отноше­ния, дружба, любовь к родине и т.д.);

• рассудочная (избирательная) воля, которая предполагает воз­можность рационального выбора и наличие специально по­ставленной цели действий (торговая деятельность, государ­ство, рациональный обмен и т.д.).

На основе этого устанавливаются два типа социальных взаимо­действий: общинные (которые Ф. Теннис несколько романтизиро­вал) и общественные (ассоциативные). По мнению Ф. Тенниса, в обществе каждый человек испытывает напряженное негативное и даже враждебное отношение к другому и делает что-то для друго­го, только рассчитывая на выгоду. Достаточно точно уловив про­цесс перехода от характерной для общины эмоционально-персо-нифицированой ориентации на другого к рационально-деиндиви-дуализированной регуляции, характерной для общества, Ф. Тен­нис глубоко вскрыл основную проблему, во многом определив логику дальнейших исследований типологии социальных взаимо­действий. Конечно, многое в этой работе спорно, неубедительно и даже наивно. Но важно другое — в ней были определены основные пути дальнейшего поиска.

Свой вклад в разъяснение фундаментальных принципов органи­зации социальной жизни в различные исторические эпохи внес и Э. Дюркгейм, проанализировавший природу тех связей, которые объединяют людей, создают общество как целостность. Так же как и Ф. Теннис, он пытается сравнить два типа организации социаль­ной реальности, но приходит по существу к противоположным ре­зультатам. Если Ф. Теннис считал, что общество в отличие от об­щины не имеет внутренних источников солидарности, взаимной связи и взаимозависимости людей друг от друга (последние, по его мнению, в «обществе» сохраняются лишь благодаря силе государ­ства), то Э. Дюркгейм придерживается совершенно иного взгляда.

Определяя связь между людьми как солидарность, он делает ос­новной проблемой своего классического исследования («Разделе­ние общественного труда») различия между солидарностью (а со­ответственно, и организацией социальной жизни) в примитивных обществах и солидарностью, возникающей в развитых обществах на основе разделения труда, социальной дифференциации. Благо­даря последним факторам формируются иная по своей природе социальная связь, иные ориентации на другого и, соответственно, иная организация социальной жизни.

Коренную сущность этих различий Э. Дюркгейм выразил следу­ющим образом: «Социальная жизнь проистекает из двойного ис­точника: из сходства сознаний, а также из разделения труда. В пер­вом случае индивид социализирован потому, что, не имея соб-

Г44

ственной индивидуальности, он сливается вместе с себе подобны­ми в одном и том же коллективном типе; во втором — потому, что, имея личный облик и особую деятельность, отличающие его от других, он зависит от них в той же мере, в какой отличается, и следовательно зависит от общества, возникшего из их объедине­ния»*.

Первый тип солидарности, названный Э. Дюркгеймом механи­ческой солидарностью, возникает благодаря тому, что «все члены группы индивидуально притягиваются друг к другу потому, что они сходны...». Это «психический тип общества». Он проявляется в том, в частности, что граждане «любят друг друга и предпочитают друг друга иностранцам»**.

«Совсем иначе обстоит дело с солидарностью, производимой разделением труда. В то время как первая требует, чтобы индивиды походили друг на друга, последняя предполагает, что они друг от друга отличаются... Действительно, с одной стороны каждый тем все теснее зависит от общества, чем более разделен труд, а с дру­гой стороны — деятельность каждого тем личностнее, чем она бо­лее специализирована...» Эта солидарность напоминает связь от­дельных органов организма. «На основании этой аналогии мы пред­лагаем называть органической (курсив наш. — А.Э.) солидарность, вызываемую разделением труда»***.

Основа механической солидарности — неразвитость специали­зированных социальных функций, выполняемых индивидом. Этот тип солидарности доминирует в архаических обществах, возникая вначале на общинно-клановой, а затем на территориальной основе. Механическая солидарность существует в условиях малого объема и плотности населения, слабой функциональной взаимозависимо­сти индивидов — их связывают преимущественно кровно-родствен­ные узы, территория, этническое сходство, но не специализиро­ванные функции, делающие их ощутимо зависимыми друг от друга в повседневной жизни.

Регуляция социальных связей в обществах механической соли­дарности осуществляется на основе конкретной адресности, детали-зированности. Люди взаимодействуют не с функцией другого (для них незначимо, что он делает, чем он для него и других незаме­ним) — связь осуществляется преимущественно на эмоционально-нравственной основе, поскольку в основном это сородичи, сосе­ди, люди одной крови. Здесь нет серьезной зависимости, а значит,

* Дюркгейм Э.О Разделение общественного труда. Метод социологии, с. 213-

214.

** Там же, с. 103.

*** Там же, с. 127—128.

145

эмоции и соответствующие принципы регуляции, которые умест­ны в дружбе, семье, любви, преобладают во всех социальных свя­зях, основывающихся на механической солидарности.

Механическая солидарность, доминируя в архаических обще­ствах, вместе с тем никогда полностью не вытесняется, не исче­зает. В социально-дифференцированных обществах она проявляет­ся в виде любви к Родине, своим национальным обычаям, при­сутствует в уголовном праве, поскольку оно предусматривает реп­рессивные наказания, являющиеся трансформированной формой мести.

Органическая солидарность основана на разделении общественно­го труда, социальной, профессиональной дифференциации. Она преобладает в более развитых обществах, объединяющих людей, не просто проживающих на одной территории и объединяемых эт­ническим сходством, а взаимозависимых друг от друга в экономи­ческом, политическом, культурном отношении.

Людей связывает друг с другом взаимозависимость, взаимодо­полняемость функций, профессий, умений. Соответственно, отно­шения между людьми строятся прежде всего с учетом их соци­альных функций, умений, способностей, а не на эмоциональной основе, т.е. являются деиндивидуализированными (а не эмоцио­нально-персонифицированными), носят абстрактный характер. Эти функции выполняются независимо от того, к какой этнической группе принадлежит исполнитель этой функции, чей он родствен­ник, какова его профессия.

Тем самым (и в этом основной пафос работы Э. Дюркгейма) органическая солидарность создает такой тип организации соци­альной жизни, в котором высшая ценность — индивид, выполня­ющий свои функциональные обязанности перед другими и приоб­ретающий тем самым свободу от произвола, независимость от дру­гих. Каждый зависит от каждого, а поэтому уважает его свободу и индивидуальность.

Идеи Ф. Тенниса и (особенно) Э. Дюркгейма наметили основ­ную генеральную линию исследования типов организации соци­альной жизни: путь развития социальной реальности — это эволю­ция от преимущественно эмоционально-персонифицированных отношений к рационально-деиндивидуализированным. Эти идеи получили развитие в работах М. Вебера и Т. Парсонса, чьи типоло­гии мотивации социальных действий сыграли и во многом продол­жают играть основополагающую роль в общесоциологическом ана­лизе как социально-исторических типов социальных действий от­дельных индивидов, так и (что более важно), социально-истори­ческих типов социальной реальности, порождаемой подобными действиями.

146

§ 3. М. Вебер: от мира традиций к миру рациональных действий

М. Вебер, сделавший существенный акцент на социологическом анализе мотивации социального действия, сфокусировал свое вни­мание на степени участия рациональных элементов в процессе мо­тивации социального действия.

Он классифицировал социальные действия (их мотивации) на основе целерационального действия. «Целерационально действует тот индивид, чье поведение ориентировано на цель, средства и побоч­ные результаты его действия, кто рационально рассматривает от­ношение средств к цели и побочным результатам... то есть действу­ет, во всяком случае, не аффективно (прежде всего не эмоцио­нально) и не традиционно»*.

Иначе говоря, целерациональное действие характеризуется яс­ным пониманием Деятелем своей цели и средств, которые для это­го наиболее пригодны, эффективны. Все составляющие целерацио­нального действия основаны на глубокой рефлексии сознания. Де­ятель рассчитывает потенциальные реакции окружающих, возмож­ность их использования для достижения своей цели и т.д.

Возникающее иногда противоречие между индивидуальной це­лью и ориентацией на другого может быть разрешено самим Деяте­лем — он "соотносит цель и средства, просчитывает положительные или отрицательные последствия своих действий и находит разум­ную меру сочетания личной цели и социальных обязательств.

Преимущества полностью осмысленных, просчитанных действий очевидны. В подобной мотивации в наиболее концентрированном виде проявляется все, на что способен разум человека, освобож­денного от эмоций, предрассудков, внешнего произвола, собствен­ных привычек, слабостей. И в этом просматривается мощный гума­нистический потенциал идей М. Вебера.

Вместе с тем это лишь идеальная модель, некий образец, по степени приближения к которому можно судить о разумности дей­ствий и поступков. В реальной жизни, на наш взгляд, такого рода действия отнюдь не часты.

Более распространенным является ценностно-рациональное дей­ствие, подчиненное определенным требованиям, учитывающее принятые в этом обществе ценности. Индивид в этом случае не имеет какой-либо внешней, рационально понятой цели, он строго ориентирован на выполнение своих убеждений о долге, достоин­стве, красоте. Ценностно-рациональное действие, по словам М. Вебера, всегда подчинено «заповедям» или «требованиям», по­виновение которым человек считает своим долгом.

Вебер М., Избранные произведения, с. 629.

147

В этом случае сознание Деятеля не полностью раскрепощено, поскольку, принимая решения, разрешая противоречия между лич­ной целью и ориентацией на другого, он строго ориентируется на ценности, принятые в обществе.

Два других вида социальных действий — аффективное и тради­ционное — находятся, по выражению М. Вебера, на самой границе, а часто даже за пределом того, что «осмысленно», т.е. на границе действий, подлежащих социологическому анализу.

Аффективное действие обусловлено чисто эмоциональным со­стоянием и осуществляется в состоянии аффекта, при котором роль сознания минимизирована. Человек, находящийся в подобном со­стоянии, стремится немедленно удовлетворить испытываемые им чувства (жажда мести, гнев, ненависть и др.). Это, конечно, не инстинктивное, а преднамеренное действие. Но основанием такого мотива является не рациональный расчет, не «служение» ценнос­ти, а чувство, аффект, который ставит цель и вырабатывает сред­ства ее достижения.

В традиционном действии также предельно минимизирована са­мостоятельная роль сознания. Такое действие осуществляется на основе глубоко усвоенных социальных образцов поведения, норм, ставших привычными, традиционными, не подверженными про­верке на истинность. И в этом случае самостоятельное моральное сознание данного человека «не включено», он поступает «как все»,

«как принято испокон веков».

* * *

В реальной х<изни причудливо переплетаются все перечислен­ные виды социальных действий.

Например, приобретая телевизор или видеомагнитофон, вы рацио­нально взвешиваете их достоинства, недостатки и цену. При этом вы учитываете свои материальные возможности, веяния моды, пре­стиж, насколько приобретение данного товара по данной цене и уровню престижа «приличествует» для вас, и т.д. Конечно, в данном потребительско-экономическом социальном дей­ствии (покупка товара) доминирует рациональная мотивация. Во­обще экономическое поведение в условиях рынка, свободы выбора и конкуренции считается в какой-то мере образчиком целерацио-нальной мотивации. Вы взвешиваете, соотносите различные обсто­ятельства, условия, хотя и к этому рациональному выбору примеши­ваются отнюдь не сугубо рациональные элементы: престиж, прили­чия, а может быть, и чаевые. С точки зрения рациональной логики надо платить лишь за работу, но чаевые — это традиция, поэтому вы их даете — таксисту, грузчику и т.д. Чаевых ожидают даже в самом рационально организованном обществе, и ваш рационализм будет воспринят как нечто неприличное, как жадность и т.д.

Следовательно, в экономическом поведении переплетаются це-лерациональный момент и традиции, обычаи, ценности культуры,

148

которые нельзя не учитывать при анализе, прогнозировании эф­фективности того или иного экономического плана, проекта. Эко­номику, эффективные варианты ее развития нельзя рассчитать су­губо рационально, поскольку это сфера социальных действий с ориентацией на другого. Экономика ежедневно, ежечасно погру­жена в культурный контекст. Важно учитывать, как в той или иной культуре принято работать, распределять доходы, расходовать их, а не только руководствоваться чисто рациональными (математи­ческими) расчетами прибыли, схемами ее распределения, расхо­дования. Пренебрежение социокультурным контекстом, традиция­ми экономического поведения очень опасно для тех, кто осуществ­ляет экономическую политику в той или иной стране — будь то члены правительства или руководители фирм.

В этом отношении примечательна история Волховского алюмини­евого завода. В 1995 г. американский капиталист—владелец 50% акций назначил нового директора из-за рубежа, который прибыл в Волхов со своей командой менеджеров. Жить в провинции они не захотели и снимали номера в знаменитой петербургской гостини­це «Астория». Иногда и в рабочий перерыв ездили обедать за 120 км в северную столицу. От приглашений же порыбачить, поси­деть у костра директор отказывался. Скоро стало ясно, что главная проблема нового директора в том, что он отвергал систему комп­ромиссов, на которой основана российская экономика (отказывал­ся от бартера, не соглашался на взаимозачеты и т.д.) и не хотел учитывать российские традиции в социальной сфере. Директор мог без всяких объяснений уволить рабочего, в течение года своей ра­боты ни разу не созвал профсоюзное собрание, закрыл заводскую газету, а тех, кто приходил к нему за пособием на похороны, просто выставлял за дверь.

Американский владелец акций сменил директора, ориентированно­го на западную систему рационального управления, на российско­го, имеющего опыт управления российскими предприятиями. И дела пошли в гору.

Новый директор вернул все социальные гарантии, возродил газету, договорился с партнерами о взаимозачетах и уступках и даже орга­низовал продажу свиней по низкой цене своим работникам и парт­нерам... Прощаясь с журналистом, который брал у него интервью, новый директор сказал: «А рыбалка здесь, чувствую, замечательная. Время бы выкроить»*.

Еще один пример. У вашего соседа случилось несчастье — в его доме произошел пожар. Вы пришли на помощь, потратили свои силы, время, помогли вынести мебель, одолжили денег для покупки новой мебели, хотя они вам были нужны самому. С точки зрения рациональной вы нанесли себе ущерб. Но с точки зрения ценнос­тно-рациональной — понятий товарищества, взаимопомощи, чело­веческого долга — вы поступили разумно и оправданно.

См. «Известия» от 16 ноября 1996 г.

149

Аффективных действий в нашей жизни немало: драка ребят во дворе, бурная радость футбольного болельщика и т.д. Даже самый образованный, «рациональный» человек может совершить аффек­тивное действие — так же как и традиционное, когда выполняется обычай, обряд, ритуал: празднование («обмывание») нового на­значения, покупка невесте обручального кольца и т.д. Но традици­онное действие является для некоторых людей, не отличающихся развитым социальным мышлением, достаточно типичным, и не только в быту, где это оправдано, но и в общественно-политичес­кой жизни — например, сегодня, как и в советское время, избира­тели голосуют за того кандидата, за которого «посоветовал» голо­совать председатель (раньше — колхоза, а сейчас — товарищества). Так было заведено раньше, так происходит и теперь... Кстати, су­ществует проблема совместимости (или несовместимости) демок­ратической процедуры выборов и традиционализма избирателей.

Предложенная М. Вебером типология социальных действий по степени участия в их мотивации сознательных, рациональных эле­ментов стала основой для понимания им социально-исторических типов организации социальной жизни. Согласно Веберу, основу ис­торического процесса составляет процесс нарастающей рациона­лизации социальной жизни. По мере увеличения доли рационализ­ма изменяются системы социальных действий, социально-истори­ческие типы социальной реальности. Соответственно, выделены два основных типа организации социальной жизни.

Тип организации социальной жизни, в которой доминирует тра­диционное действие, в науке принято называть традиционным об­ществом. В таком обществе доминирующим регулятором социаль­ной жизни является обычай, традиция. Человек шаблонно, по тра­диции повторяет образцы поведения, не вдаваясь в смысл своих действий. Господствует принцип «так принято», а не принцип «это эффективнее, целесообразнее».

Поэтому для традиционной мотивации затруднено восприятие нового, характерны консерватизм как идей, так и норм, на основе которых организуется система социальных взаимодействий, что ведет к консервации социальных порядков. Власть в таком обществе осу­ществляется на основе пиетета, наследуемого из поколения в по­коление. Содержание распоряжений властелина также определяет­ся традицией, которая налагает обязанности и на господина, и на его подданных. «Если господа неосторожно ее нарушают, их гос­подство находится под угрозой. Правовые новшества, расходящие­ся с традиционными нормами, принципиально не возможны... Од­нако в тех случаях, когда традиционные нормы не работают... гос-

150

Г

подин действует по собственному произволу, то есть по настрое­нию, капризу, личным склонностям»*. Соответственно, в социаль­ной жизни царят «священная» традиция и произвол. А это, в свою очередь, заставляет простолюдина опасаться всего необычного и еще более ревностно сохранять верность привычному, традицион­ному.

Конечно, нельзя упрощать проблему, абсолютизируя консер­ватизм, невосприимчивость нового в традиционном обществе. Ис­точником изменений в социальной жизни (и не только традици­онного общества) становится, в том числе, харизма вождя, лиде­ра, который предлагает что-то новое, небывалое, непривычное. Эмоциональное, аффективное поклонение особому дару, благо­дати вождя преодолевает (на время) привычку жить так, как при­нято издавна. Но «харизматическое» господство — это отноше­ния, имеющие сугубо личную и нерутинную окраску. Когда эти отношения длятся долго, то в поздней стадии харизма как бы истощается... возникает тенденция к рутинизации (опривычива-нию, укоренению — А.Э.) харизмы (порядков, которые введены благодаря харизме — А.Э.). Устанавливается авторитет прецеден­тов**. В результате вновь все возвращается на круги своя, устанав­ливается порядок, базирующийся на новой укоренившейся при­вычке, которая была привнесена благодаря харизме инноватора.

Понятие «традиционное общество» охватывает огромную исто­рическую эпоху — от (условно) патриархально-родового общества с господствующим мифологическим сознанием до (так же услов­но) окончания феодального периода, для которого были характер­ными господство натурального хозяйства, деление общества на сословия с их привилегиями, с достаточно жесткими, в том числе юридическими, межсословными перегородками, монархическая наследственная власть.

Согласно М. Веберу, особое значение имеет мир рациональных действий, в котором господствуют не чувства родства, общины, традиции (как в традиционном «сельском» укладе жизни), а внут­ренняя убежденность в принятых ценностях, принципах и расчет, взвешивание убытка и прибыли — это становится возможным в городской системе социальных взаимосвязей, в которой люди, как правило, не имеют с большинством своих партнеров родственных связей и живут за счет продажи своих изделий на рынке. Формиру­ется новый тип социальной реальности: помимо ценностно-рацио­нальных действий все большее значение начинает приобретать ори-

* Вебер М. Три типа господства//Двадцать два: М — Иерусалим, 1990. — № 72,

июль—август.

** Там же, с 190, 192

151

ентация, признающая за человеком право (и обязывающая его к этому) действовать во имя жизненной цели, быть свободным и независимым в своей жизни, надеяться на свои знания, умения, отвечать за свои поступки, получать по заслугам, достижениям. Это мотивация по-иному организует социальную реальность, придает ей иные черты. Данный тип общества принято называть современ­ным (модерным) или индустриальным обществом.

На основе такой рациональной мотивации, корни которой в протестантизме, формируется тот тип капитализма, который воз­ник в Европе в XVI — XVIII вв.

Вне определенного типа «ориентации на другого», типа социально­го действия, нет европейского капитализма. Хотя капитализм с другими типами взаимосвязей между людьми возник гораздо рань­ше и в различных странах: предприятия, имеющие целью извлече­ние максимальной прибыли и всемерное увеличение капитала, име­лись даже во времена поздней античности в Древнем Риме, Древ­нем Китае, Древней Индии и даже Вавилоне. Отсюда следует вы­вод о существовании не одного, а нескольких видов капитализма, существенно отличающихся друг от друга, — это, по определению М. Вебера, «авантюрный капитализм» (мы называем его сегодня «криминально-мафиозным»), «ростовщически-посреднический» (куп­ля-продажа самих денег, напоминающий наш банковский капита­лизм, который играл с народом, создавая пирамиду государствен­ных краткосрочных финансовых обязательств, но не вкладывая сред­ства в производство), «бюрократически-чиновнический» (создание крупных капиталов с помощью различных способов использования финансовых средств, номинальным собственником которых явля­ется государство, олицетворяемое верховной властью, — наподо­бие наших «олигархов») и т.д.

Однако все эти типы «капиталистической деятельности» обладают общей особенностью, отличающей их от того типа капитализма, ко­торый, согласно Веберу, мог возникнуть (или мог быть изобретен) лишь в Европе и только в XVI — XVII вв.* Европейский капитализм отличается от иных видов продуктивностью, стремлением извлечь прибыль путем создания промышленных предприятий, ориентиро­ванных на массовое производство товаров, необходимых всему на­селению страны. Иные формы капитализма могут остаться в сфе­ре распределения и перераспределения уже добытой продукции. Причем М. Вебер специально подчеркивает, что этот тип капитализ­ма возник не потому, что лишь к этому времени произошло, в частно­сти, накопление капитала — это происходило и раньше и в других странах (например, богатые восточные купцы давали в рост деньги королям, царям, султанам). Именно Реформация обеспечила появле­ние совершенно нового типа «капиталистической деятельности», ко­торый возможен, как утверждал Вебер, возражая полумарксисту Зом-барту, «не от притока новых денег, а от внедрения нового духа»**.

* См.: Давыдов Ю.Н. Особенности методологического кризиса в исторической науке// Вопросы истории. — 1994. — № 6. с. 60. ** Там же

152

Проведенный М. Вебером анализ обусловленности типа капиталис­тической деятельности типом социальных действий в обществе, орга­низации социальной реальности не теряет своей научной и практи­ческой актуальности. Согласитесь, что архаические типы капитализма, о которых говорит М. Вебер, поразительно напоминают бизнес в со­временной России. Фундаментальная причина подобного состояния российского капитализма в ракурсе веберовского подхода становит­ся понятной: она в мотивации каждодневной предпринимательской деятельности, характере социальных действий, «ориентации на друго­го» типичных для современного российского общества.

Итак, главное в учении М. Вебера о мотивации социальных дей­ствий — это идея о ее нарастающей рационализации, которая во многом достигается путем рационализации в том числе религии (см. об этом в разделе VI), являющейся источником формирования мотивации единичных людей, их «рутинных», повседневных соци­альных действий. По мере утверждения все более рациональных критериев система действия приобретает все большую гибкость, способность к изменению и восприимчивости к новому.

Вместе с тем нельзя не отметить следующее. Критерий рациона­лизма не в полной мере может быть отнесен к числу социальных, т.е. раскрывающих особенность собственно социальной ориентации на другого. Он скорее носит познавательно-интеллектуальный ха­рактер. И это следует иметь в виду. В результате, хотя сам М. Вебер уделял огромное значение ценностям, определяющим смысл со­циальных действий, в его критериях типологии социального дей­ствия именно содержательная сторона «ориентации на другого» не нашла достаточно полного выражения.

И еще на одно обстоятельство мы хотели бы обратить внимание. Акцентировав внимание на проблеме рационализма, М. Вебер во­лей-неволей построил европоцентристскую систему типов соци­альных действий и, соответственно, типов организации социальной жизни. Ведь приоритет рационального есть специфика западноев­ропейской цивилизации. Можно ли по этому критерию оценивать социальную действительность, формирующуюся на Востоке, где приоритет отдан чувственно-практическому и, соответственно, мо­тивации, нормы поведения в меньшей степени базируются на ра­ционально-теоретических доводах? На это, в частности, обращают внимание ряд исследователей. Так, А.А. Ицхокин указывает на то, что современная социальная наука в ее «систематической» части, и прежде всего теоретическая социология, есть максимально концен­трированное и догматическое выражение западной и только за­падной мировоззренческой парадигмы, и считает, что «нужна тео­рия, в рамках которой «нормальны» обе модели миропорядка»*. Не

* Ицхокин А.А Релятивистская теория социальной ценности и «свободная от ценности» теория социальной организации//Социологический журнал. — 1995. — № 3, с. 100, 101; см также: Ицхокин А А. О системной природе ди­леммы «Восток — Запад»//Социологические исследования. — 1992 — № 8

153

является ли некоторая европоцентричность проблемой всей соци­ологической науки, ее теоретических моделей? Удалось ли социо­логии добиться «общезначимости» своих подходов, принципов орга­низации социальной жизни?

§ 4. Типовые переменные Т. Парсонса:

к универсалистски-достиженческому обществу

Достаточно комплексную и емкую систему критериев социальных действий, их мотиваций предложил классик мировой социологии Т. Парсонс, который, по его собственному признанию, разрабаты­вая типовые переменные ценностных ориентации действий, обоб­щил идеи своих ранее упомянутых предшественников*. К сожале­нию, в отечественной социологии идея Т. Парсонса (на наш взгляд, наиболее в содержательном отношении плодотворная из всех его гипотез, теоретических схем) не получила серьезного осмысления. Между тем сам Т. Парсонс утверждает: «Я думаю, что самой важ­ной нитью, поддерживающей преемственность в моей научно-тео­ретической деятельности, была так называемая схема переменных образцов ценностной ориентации, которая выступала в качестве главного теоретического каркаса для анализа социальных систем»**.

В науке принят термин «типовые переменные социального дей­ствия», которые позволяют вскрыть (под определенным углом зре­ния, конечно) существенные, содержательные характеристики мотивов, имеющих принципиальное, фундаментальное значение для понимания организации социальной жизни у того или иного народа, позволяют уловить сущность социально-исторической ре­альности в ту или иную эпоху.