Типы рациональности

Итак, идеалы, нормы и онтологические принципы естествознания XVII–XVIII столетий опирались на специфическую систему философских оснований, в которых доминирующую роль играли идеи механицизма.
В качестве эпистемологической составляющей этой системы выступали представления о познании как наблюдении и экспериментировании с объектами природы, которая раскрывает тайны своего бытия познающему разуму. Сам же разум наделялся статусом суверенности. В идеале он трактовался как дистанцированный от вещей, наблюдающий и исследующий
их со стороны, не детерминированный никакими предпосылками, кроме свойств и характеристик изучаемых объектов.

Эта система идей соединялась с особыми представлениями об изучаемых объектах, которые рассматривались преимущественно в качестве малых систем (механических устройств). Соответственно этому применялась «категориальная сетка», определяющая понимание и познание природы. Категории «вещь», «процесс», «часть», «целое», «причинность», «пространство», «время» и т. д. образовывали онтологическую составляющую философских оснований естествознания этой эпохи.

Радикальные перемены в этой целостной и относительно устойчивой системе оснований естествознания произошли в конце XVIII – первой половине XIX века. Их можно расценить как вторую глобальную научную революцию, определившую переход к новому состоянию — дисциплинарно организованной науке. Механистическая картина мира утрачивает статус общенаучной. В биологии, химии, и других областях знания формируются специфические картины реальности, несводимые к механистической. Одновременно происходит дифференциация дисциплинарных идеалов
и норм исследования. Например, в биологии и геологии возникают идеалы эволюционного объяснения, в то время как физика продолжает строить свои знания, абстрагируясь от идеи развития. Но и в ней начинают постепенно размываться доминировавшие ранее нормы механистического объяснения. Все эти изменения затрагивали главным образом тот слой организации идеалов и норм исследования, который выражал специфику изучаемых объектов. Что же касается общих познавательных установок классической науки, то они еще сохраняются в данный исторический период.

Сообразно особенностям дисциплинарной организации науки видоизменяются ее философские основания. Они становятся гетерогенными, включают в себя довольно широкий спектр тех категориальных схем, в соответствии с которыми осваиваются объекты (от сохранения в определенных границах механицистской традиции до включения понятий «вещь», «состояние», «процесс» и других идей развития). Центральной проблемой эпистемологии становится проблема соотношения разнообразных методов науки, синтеза знаний и классификации наук. Выдвижение ее на первый план связано с утратой прежней целостности научной картины мира,
а также с появлением специфики нормативных структур в различных областях научного исследования. Поиск оснований единства науки, исследование дифференциации и интеграции знания превращается в одну из фундаментальных проблем философии, сохраняя свою остроту на протяжении всего последующего развития науки.

Первая и вторая глобальные революции в естествознании протекали
в русле формирования и развития классической науки и ее стиля мышления. Третья глобальная научная революция была связана с преобразованием этого стиля мышления и становлением нового, неклассического естествознания. Она охватывает период с конца XIX до середины XX столетия.
В эту эпоху происходит своеобразная цепная реакция революционных перемен в различных областях знания: в физике — открытие делимости атома, разработка релятивистской и квантовой теории, в космологии — концепция нестационарной Вселенной, в химии — становление квантовой химии, в биологии — возникновение генетики. Рождаются кибернетика
и теория систем, сыгравшие важнейшую роль в развитии современной научной картины мира.

В процессе всех этих революционных преобразований формировались идеалы и нормы новой, неклассической науки. Они характеризовались отказом от прямолинейного онтологизма и пониманием относительной истинности теорий и картины природы, выработанной на том или ином этапе развития естествознания. В противовес представлениям о единственно истинной теории, «фотографирующей» исследуемые объекты, допускается истинность нескольких отличающихся друг от друга конкретных теоретических описаний одной и той же реальности, поскольку в каждом из них может содержаться момент объективно-истинного знания. Осмысливаются корреляции между онтологическими постулатами науки и характеристиками метода, посредством которого осваивается объект.

Как следствие, в науке принимаются такие типы объяснения и описания, которые включают ссылки на средства и операции познавательной деятельности. Наиболее ярким образцом такого подхода выступали идеалы и нормы объяснения, описания и доказательности знаний, утвердившиеся
в квантово-релятивистской физике. Если в классической физике идеал объяснения и описания предполагал характеристику объекта «самого по себе», без указания на средства его исследования, то в квантово-релятивистской физике в качестве необходимого условия объективности объяснения
и описания выдвигается требование четкой фиксации особенностей средств наблюдения, которые взаимодействуют с объектом. Классический же способ объяснения и описания может быть представлен как идеализация, рациональные моменты которой обобщаются в рамках нового
подхода.

Изменяются идеалы и нормы доказательности и обоснованности знания. В отличие от классических образцов, обоснование теорий в квантово-релятивистской физике при изложении теории предполагает экспликацию операциональной основы вводимой системы понятий (принцип наблюдаемости) и выяснение связей между новой и предшествующими ей теориями (принцип соответствия).

Новая система познавательных идеалов и норм обеспечивала значительное расширение поля исследуемых объектов, открывала пути к освоению сложных саморегулирующихся систем. Такие объекты характеризуются уровневой организацией, наличием относительно автономных и вариабельных подсистем, массовым стохастическим взаимодействием
их элементов, существованием управляющего уровня и обратных связей, обеспечивающих целостность системы.

Именно включение таких объектов в процесс научного исследования вызвало резкие перестройки в картинах реальности ведущих областей естествознания. Процессы интеграции и развитие общенаучной картины мира стали осуществляться на базе представлений о природе как сложной динамической системе. Этому способствовало открытие специфики законов микро-, макро- и мегамира в физике и космологии, интенсивное исследование механизмов наследственности в тесной связи с изучением надорганизменных уровней организации жизни, обнаружение кибернетикой общих законов управления и обратной связи. Тем самым создавались предпосылки для построения целостной картины природы, в которой реализовалось представление об иерархической организованности Вселенной как сложного динамического единства. Картины реальности, вырабатываемые в отдельных науках, на этом этапе еще сохраняли свою самостоятельность, но каждая из них участвовала в формировании представлений, которые затем включались в общенаучную картину мира. Последняя, в свою очередь, рассматривалась не как точный и окончательный «портрет» природы, а как постоянно развивающаяся система относительно истинного знания о мире. Все эти радикальные сдвиги в представлениях о мире и процедурах его исследования сопровождались формированием новых философских оснований науки.

Идея исторической изменчивости научного знания, относительной истинности вырабатываемых в науке онтологических принципов соединялась с новыми представлениями об активности субъекта познания. Он оказывается не изолированным от изучаемого мира, а находящимся внутри него, детерминированным им. Возникло понимание того обстоятельства, что «ответы» природы на наши вопросы определяются как устройством самой природы, так и способом нашей постановки вопросов, который зависит от исторического развития средств и методов познавательной деятельности. На этой основе вырастало новое понимание категорий истины, объективности, факта, теории, объяснения и т. п.

Радикально видоизменялась и «онтологическая подсистема» философских оснований науки. Развитие квантово-релятивистской физики, биологии и кибернетики было связано с включением новых смыслов в категории части и целого, причинности, случайности и необходимости, вещи, процесса, состояния и др. Можно сказать, что эта «категориальная сетка» вводила новый образ объекта, который представал как сложная система. Представления о соотношении части и целого применительно к таким системам включают идеи о несводимости состояний целого к сумме состояний его частей. Важную роль при описании динамики системы начинают играть категории случайности, потенциально возможного и действительного. Причинность не может быть сведена только к ее лапласовской формулировке; возникает понятие «вероятностной причинности», которое расширяет смысл традиционного понимания данной категории. Новым
содержанием наполняется категория объекта: он рассматривается уже
не как тождественная самой себе вещь (тело), а как процесс, воспроизводящий некоторые устойчивые состояния и изменчивый в ряде других
характеристик.

Все описанные перестройки оснований науки, характеризовавшие глобальные революции в естествознании, были вызваны не только его экспансией в новые предметные области и обнаружением новых типов объектов, но и изменением места и функций науки в общественной жизни. Основания естествознания в эпоху его становления (первая революция) складывались в контексте рационалистического мировоззрения ранних буржуазных революций, формирования нового (по сравнению с идеологией средневековья) понимания отношений человека к природе, новых представлений
о предназначении познания, истинности знаний и т. п.

Становление оснований дисциплинарного естествознания конца
XVIII – первой половины XIX века происходило на фоне резко усиливающейся производительной роли науки, превращения научных знаний в особый продукт, имеющий товарную цену и приносящий прибыль при его производственном потреблении. В этот период начинает формироваться система прикладных и инженерно-технических наук как посредник между фундаментальными знаниями и производством. В различных сферах научной деятельности происходит специализация, и складываются соответствующие этой специализации научные сообщества.

Переход от классического к неклассическому естествознанию был подготовлен изменением структур духовного производства в европейской культуре второй половины XIX – начала XX века, кризисом мировоззренческих установок классического рационализма. В различных сферах духовной культуры происходит формирование нового понимания рациональности. Сознание, постигающее действительность, постоянно наталкивается на ситуации своей погруженности в саму эту действительность, ощущая свою зависимость от социальных обстоятельств, которые во многом определяют установки познания, его ценностные и целевые
ориентации.

Современная эпоха — время новых радикальных изменений в основаниях науки. Эти изменения можно охарактеризовать как четвертую глобальную научную революцию, в ходе которой рождается новая, постнеклассическая наука.

Интенсивное применение научных знаний практически во всех сферах социальной жизни, изменение самого характера научной деятельности, связанное с революцией в средствах хранения и получения знаний (компьютеризация науки, появление сложных и дорогостоящих приборных комплексов, которые функционируют аналогично средствам промышленного производства и требуют для обслуживания целых исследовательских коллективов, и т. д.) меняют характер научной деятельности. Наряду
с дисциплинарными исследованиями на передний план все более выдвигаются междисциплинарные и проблемно-ориентированные формы исследовательской деятельности. Если классическая наука была ориентирована на постижение все более сужающегося, изолированного фрагмента действительности, выступавшего в качестве предмета той или иной научной дисциплины, то развитие науки конца XX – начала ХХІ века определяют комплексные исследовательские программы, в которых принимают участие специалисты различных областей знания. Организация таких исследований во многом зависит от определения приоритетных направлений,
их финансирования, подготовки кадров и др. В процессе определения научно-исследовательских приоритетов наряду с познавательными целями все большую роль начинают играть цели экономического и социально-политического характера.

Реализация комплексных программ порождает особую ситуацию сращивания в единую систему деятельности теоретических и экспериментальных исследований, прикладных и фундаментальных знаний, интенсификацию прямых и обратных связей между ними. В результате изменяются принципы и представления о реальности, формирующиеся в различных науках. Все чаще изменения этих представлений протекают не столько
под влиянием внутридисциплинарных факторов, сколько с помощью «парадигмальной прививки» идей, транслируемых из других наук. В этом процессе постепенно стираются жесткие разграничительные линии между картинами реальности, определяющими специфику предмета той или иной науки. Они становятся взаимозависимыми и предстают в качестве фрагментов целостной общенаучной картины мира. На ее развитие оказывают влияние не только достижения фундаментальных наук, но и результаты междисциплинарных прикладных исследований. Например, идеи синергетики, вызывающие переворот в системе наших представлений о природе, возникали и разрабатывались в ходе многочисленных прикладных исследований, выявивших эффекты фазовых переходов и образования диссипативных структур (структуры в жидкостях, химические волны, лазерные пучки, неустойчивость плазмы).

В междисциплинарных исследованиях наука, как правило, сталкивается с такими сложными системными объектами, которые в отдельных дисциплинах зачастую изучаются лишь фрагментарно. По этой причине эффекты их системности могут быть вообще не обнаружены при узкодисциплинарном подходе, а выявляются только при синтезе фундаментальных
и прикладных задач в проблемно-ориентированном поиске.

Объектами современных междисциплинарных исследований все чаще становятся уникальные системы, характеризующиеся открытостью и саморазвитием. Объекты такого типа постепенно начинают определять и характер предметных областей фундаментальных наук, детерминируя облик современной, постнеклассической науки.

Исторически развивающиеся системы представляют собой более сложный тип объекта даже по сравнению с саморегулирующимися системами. Последние выступают особым состоянием динамики исторического объекта, своеобразным срезом, устойчивой стадией его эволюции. Сама
же историческая эволюция характеризуется переходом от одной относительно устойчивой системы к другой системе с новой уровневой организацией элементов и саморегуляцией. Исторически развивающаяся система формирует с течением времени все новые уровни своей организации, причем возникновение каждого нового уровня оказывает воздействие на ранее сформировавшиеся, меняя связи и композицию их элементов. Формирование каждого такого уровня сопровождается прохождением системы
через состояния неустойчивости (точки бифуркации), и в эти моменты
небольшие случайные воздействия могут привести к появлению новых структур.

Взаимодействие с такими системами требует принципиально новых стратегий. Их преобразование уже не может осуществляться только за счет увеличения энергетического и силового воздействия на систему. Простое силовое воздействие часто приводит к тому, что система просто-напросто «сбивается» к прежним структурам, потенциально заложенным в определенных уровнях ее организации, но при этом принципиально новые структуры могут не возникнуть. Чтобы вызвать их к жизни, чтобы система перестроилась и возник новый уровень организации с новыми структурами, необходим особый способ действия: в точках бифуркации иногда достаточно небольшого энергетического «воздействия-укола» в нужном пространственно-временном фокусе. Саморазвивающиеся системы характеризуются синергетическими эффектами, принципиальной необратимостью процессов. Взаимодействие с ними человека протекает таким образом, что само человеческое действие не является чем-то внешним; оно включается в систему, видоизменяя каждый раз поле ее возможных состояний. Включаясь во взаимодействие, человек уже имеет дело не с жесткими предметами и свойствами, а со своеобразными «созвездиями возможностей». Перед ним в процессе деятельности каждый раз возникает проблема выбора некоторой линии развития из множества возможных путей эволюции системы, причем сам этот выбор необратим и чаще всего не может быть однозначно просчитан.

В естествознании первыми фундаментальными науками, столкнувшимися с необходимостью учитывать особенности исторически развивающихся систем, были биология, астрономия и науки о Земле. В них сформировались картины реальности, включающие идею историзма и представления об уникальных развивающихся объектах (биосфера, Метагалактика, Земля как система взаимодействия геологических, биологических и техногенных процессов). В последние десятилетия на этот путь вступила физика. Представление об исторической эволюции физических объектов постепенно входит в картину физической реальности, с одной стороны, через развитие современной космологии (идея «Большого взрыва» и становления различных видов физических объектов в процессе исторического развития Метагалактики), а с другой — благодаря разработке идей термодинамики неравновесных процессов и синергетики.

Именно идеи эволюции и историзма становятся основой того синтеза картин реальности, вырабатываемых в фундаментальных науках, которые сплавляют их в целостную картину исторического развития природы и человека и делают лишь относительно самостоятельными фрагментами общенаучной картины мира, пронизанной идеями глобального эволюционизма.

Среди исторически развивающихся систем современной науки особое место занимают природные комплексы, включающие в качестве компонента самого человека. Примерами таких «человекоразмерных» комплексов могут служить медико-биологические объекты, объекты экологии
и биосфера в целом (глобальная экология), объекты биотехнологии (в первую очередь генной инженерии), системы «человек-машина» (включая сложные информационные комплексы и системы искусственного интеллекта) и т. д.

При изучении «человекоразмерных» объектов поиск истины оказывается связанным с определением стратегии и возможных направлений преобразования такого объекта, что непосредственно затрагивает гуманистические ценности. С системами этого типа нельзя свободно экспериментировать. В процессе их исследования и практического освоения особую роль начинает играть знание запретов на некоторые стратегии взаимодействия, потенциально содержащие в себе катастрофические последствия.

В этой связи трансформируется идеал ценностно-нейтрального исследования. Объективно истинное объяснение и описание применительно
к «человекоразмерным» объектам не только допускает, но и предполагает включение аксиологических факторов в состав объясняющих положений. Возникает необходимость экспликации связей фундаментальных внутринаучных ценностей (поиск истины, рост знаний) с вненаучными ценностями общесоциального характера. В современных программно-ориентированных исследованиях эта экспликация осуществляется при социальной экспертизе программ. Вместе с тем, в ходе самой исследовательской деятельности с человекоразмерными объектами исследователю приходится решать ряд проблем этического характера, определять границы возможного вмешательства в объект. Внутренняя этика науки, стимулирующая поиск истины и ориентацию на приращение нового знания, постоянно соотносится в этих условиях с общегуманистическими принципами
и ценностями.

Развитие новых методологических установок и представлений об исследуемых объектах приводит к существенной модернизации философских оснований науки. Научное познание начинает рассматриваться в контексте социальных условий его бытия и его социальных последствий, как особая часть жизни общества, детерминируемая на каждом этапе своего развития общим состоянием культуры данной исторической эпохи, ее ценностными ориентациями и мировоззренческими установками. Осмысливается историческая изменчивость не только онтологических постулатов, но и самих идеалов и норм познания. Как следствие, развивается и обогащается содержание категорий «теория», «метод», «факт», «обоснование», «объяснение» и т. п.

В онтологической составляющей философских оснований науки начинает доминировать «категориальная матрица», обеспечивающая понимание и познание развивающихся объектов. Возникает новое понимание категорий пространства и времени (учет исторического времени системы, иерархии пространственно-временных форм), категорий возможности
и действительности (идея множества потенциально возможных линий развития в точках бифуркации), категорий детерминации (предшествующая история определяет избирательное реагирование системы на внешние воздействия) и др.

Итак, в историческом развитии науки, начиная с XVII столетия, возникли три типа научной рациональности и, соответственно, три крупных этапа эволюции науки, сменявшие друг друга в рамках развития техногенной цивилизации: 1) классическая наука (в двух ее состояниях — додисциплинарная и дисциплинарно организованная наука); 2) неклассическая наука; 3) постнеклассическая наука. Между этими этапами существуют своеобразные «перекрытия», причем появление каждого нового этапа
не отбрасывало предшествующих достижений, а только ограничивало
их применимость к определенным типам задач. Каждый этап характеризуется особым состоянием научной деятельности, направленной на постоянный рост объективно-истинного знания. Если схематично представить эту деятельность как отношения «субъект-средства-объект» (включая в понимание субъекта ценностно-целевые структуры деятельности, знания и навыки применения методов и средств), то описанные этапы эволюции науки выступают в качестве разных типов научной рациональности, характеризующихся различной глубиной рефлексии по отношению к самой научной деятельности.

Классический тип научной рациональности, центрируя внимание
на объекте, в теоретическом объяснении и описании стремится элиминировать все, что относится к субъекту, средствам и операциям его деятельности. Такая элиминация рассматривается как необходимое условие получения объективно-истинного знания о мире. Цели и ценности науки, определяющие стратегии исследования и способы фрагментации мира, на этом этапе, как и на всех остальных, детерминированы доминирующими в культуре мировоззренческими установками и ценностными ориентациями.
Но сама классическая наука не занимается осмыслением этих
детерминаций.

Неклассическийтип научной рациональности учитывает связи между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности. Экспликация этих связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения мира. Но связи между внутринаучными и социальными ценностями и целями по-прежнему не являются предметом научной рефлексии, хотя имплицитно они определяют характер знаний (определяют, что именно и каким способом мы выделяем и осмысливаем
в мире).

Постнеклассический тип рациональности расширяет поле рефлексии над деятельностью. Он учитывает соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностями средств и операций деятельности, но и с ценностно-целевыми структурами. При этом эксплицируется связь внутринаучных целей с вненаучными, социальными ценностями и целями.

Каждый новый тип научной рациональности характеризуется особыми, свойственными ему основаниями науки, которые позволяют выделить
в мире и исследовать соответствующие типы системных объектов (простые, сложные, саморазвивающиеся системы). При этом возникновение нового типа рациональности и нового образа науки не приводит к полному исчезновению представлений и методологических установок предшествующего этапа. Напротив, между ними существует преемственность. Неклассическая наука вовсе не уничтожила классическую рациональность,
а только ограничила сферу ее действия. При решении ряда задач неклассические представления о мире и познании оказывались избыточными, и исследователь мог ориентироваться на традиционно классические образцы (например, при решении ряда задач небесной механики не требовалось привлекать нормы квантово-релятивистского описания, а достаточно
было ограничиться классическими нормативами исследования). Точно так
же становление постнеклассической науки не приводит к уничтожению всех представлений и познавательных установок неклассического и классического исследования. Они будут использоваться в некоторых познавательных ситуациях, только утратят статус доминирующих и определяющих облик науки.

«Открытая» и «закрытая» рациональность. При анализе рационализма необходимо обсудить и вопрос об опасности «отчуждения» теоретического мира от живого человека, превращение мира науки в некую самодовлеющую суперструктуру. Свойственное рациональному сознанию стремление к схематизации образа мира может приводить к его отчуждению от многокрасочной действительности с ее противоречивыми тенденциями. При определенных условиях идеальные конструкции науки могут превратиться в догму, которая выступает в качестве «идеального плана», программы, проекта тотального преобразования действительности — общества, людей, природы. Не зря Н. А. Бердяев подвергает критике науку
с позиции своей «философии свободы», обвиняя ее в бездушии и бездуховности.

В какой-то степени эти тенденции приводили к дискредитации рациональности как таковой, порождали искаженные представления о последней. Между тем именно в нашей современной драматической ситуации жизненно необходима подлинная культура рациональности, проникнутая духом ответственности и самокритичности, бескомпромиссного анализа реальной ситуации. Четко сознавая вред догматических и конформистских деформаций рациональности, не надо также забывать и о вполне
реальных опасностях антирационалистических тенденций, которые могут составлять питательную среду для агрессивных авторитарных идеологий фашистско-популистского, расистско-националистического или религиозно-фундаменталистского типа. Конструктивная критика скепсиса или негативизма должны преодолеть неправомерное сужение образа рациональности, сведение ее к частным, узким, ограниченным или даже искаженным
формам.

Анализируя проблему рациональности в целом, следует исходить
из многообразия форм рациональности, из определенного спектра возможностей реализации принципов рациональности. Исходным может стать различение закрытой и открытой рациональности. В своей основе оно характеризует различные способы работы с концептуальными конструкциями рационального сознания в науке и философии. В реальной рационально-познавательной деятельности тесно переплетены и органически взаимосвязаны два ее типа. В деятельности первого типа осуществляется познавательное движение внутри некоторой заданной концептуальной системы. Такая деятельность исходит из определенной совокупности выраженных с большей или меньшей степенью эксплицитных предпосылок
и положений, лежащих в основании этой системы, определяющих ее рамки и структуру. Эта деятельность предполагает уточнение входящих в концептуальную систему абстракций и понятий, выявление новых связей между ее элементами, экспликацию имеющегося в ней рационально-познавательного содержания. Наиболее ясный пример — дедуктивный вывод следствий из посылок (в дедуктивно-аксиоматической теории), ассимиляция новой эмпирической информации в рамках данной концептуальной системы, объяснение и предвидение на ее основе и пр.

Пользуясь известным термином Т. Куна, можно сказать, что описанная выше деятельность является деятельностью внутрипарадигмальной,
то есть осуществляется в рамках известной парадигмы. Пределы этой «внутрипарадигмальности», закрытости концептуального пространства могут быть различными. Это может быть парадигма в собственном смысле, но это может быть и деятельность в рамках какой-либо теории, концепции, гипотезы и т. д. Во всех случаях исследовательский поиск происходит в «закрытом» концептуальном пространстве некоторых утверждений, выступающих в данном познавательном контексте как исходные, не подлежащие критическому анализу постулаты.

Было бы ошибочно недооценивать научную и практическую значимость такого рода деятельности, тем более что в реальной, фактически существующей науке количественно она преобладает. Неправильно также интерпретировать ее как нетворческую деятельность. Пользуясь термином психологии, можно было бы охарактеризовать эту деятельность как «репродуктивное творчество». Оно подразумевает ассимиляцию познавательного содержания в рамках уже существующих фиксированных концептуальных норм, смыслов, предпосылок, а также уточнение самих этих норм. Рациональность такого рода и можно характеризовать как «закрытую» рациональность.

Таким образом, «закрытая» рациональность характеризуется утверждением уже существующей концептуальной позиции, ее разработкой
и распространением. В контексте же практической деятельности «закрытая» рациональность, выступая как идеальный аспект, программа практики, связана с целесообразностью этой деятельности, с ее направленностью на определенный зафиксированный конечный итог, эффект. Творческий конструктивный характер такого рода рациональности проявляется в отыскании наиболее эффективных путей и средств достижения уже поставленной ранее цели.

Зачастую упомянутые выше формы «закрытой» рациональности отождествляют с рациональностью вообще, соответственно деформации «закрытых» форм рациональности приписываются рациональности как таковой. Преодоление же недостатков «закрытой» рациональности и возникающих на ее основе деформаций ищут при этом за пределами рациональности, в сфере внерациональных форм сознания. Между тем «закрытой» рациональности и в познавательной, и в практической деятельности противостоит тот тип рационального сознания, который правомерно назвать «открытой» рациональностью. Последняя предполагает способность выхода за пределы фиксированной системы готовых познавательных координат, за рамки жестких конструкций, ограниченных заданными исходными смыслами, абстракциями, предпосылками, концептуальными ориентирами и пр. Обязательным качеством, отличающим «открытую» рациональность от «закрытой», является установка на критический рефлексивный анализ исходных предпосылок тех концептуальных систем, которые определяют основу данной познавательной позиции, ее «парадигмы».

«Открытая» рациональность тем самым предполагает перманентное развитие познавательных возможностей человека, горизонтов его постижения реальности. Такая предметно-содержательная установка на все более глубокое проникновение в реальность, не ограниченное какими-либо заданными априорными структурами, реализуется через радикальную критическую рефлексию над любыми парадигмами, над любыми «конечными» (выражаясь гегелевским языком) картинами и схемами миропонимания и мироотношения. Напряженность творческих усилий сознания, направленного на неограниченное постижение человеком окружающего
его мира, связанного с максимальной открытостью перед этим миром
в критической рефлексии по отношению к любым фиксированным «конечным» позициям мировосприятия, и составляет существо рационально-рефлексивной культуры на высоте ее возможностей, является неотъемлемой ценностью нашей цивилизации (несмотря на все ее проблемы и издержки).

«Открытая» рефлексивная рациональность преодолевает и ограниченность закрытой рациональности, и те деструктивные, вырожденные формы псевдорациональности, которые возникают при догматизации закрытой рациональности. Именно сведение рациональности к этим формам сознания и приводит к ее противопоставлению свободе, риску, «поступку», напряженности усилий личностного сознания и т. д. «Открытая» же рациональность с необходимостью предполагает все эти факторы.

В истории философии различению закрытой и открытой рациональности в известной мере соответствует разграничение рассудка и разума в немецкой классической философии у И. Канта и Г. Гегеля. Во всяком случае, в понятиях рассудка и разума можно выделить признаки, соответствующие различению закрытой и открытой рациональности. Так, и для И. Канта,
и для Г. Гегеля рассудок выступает как интеллектуальная деятельность
в рамках определенных фиксированных форм мысли, «конечных определений мысли» (по выражению Г. Гегеля), осуществляет нормативно-ассимиляционную функцию по отношению к материалу чувственности. «Разум» же, по Г. Гегелю, — это рациональность, способная к творчески-конструктивному развитию своих позиций в результате самокритики при обнаружении каких-либо данностей, не укладывающихся в рамки этих позиций. Правда, в истолковании Г. Гегеля этот процесс развития мысли выступает как последовательное утверждение одной исходной заданной позиции. На самом же деле развитая, открытая рациональность предполагает столкновение и взаимообогащение способных к самокритике и, в то же время, к риску принятия на себя свободной ответственности равноправных познавательных позиций.

В философии науки XX столетия идея принципиальной открытости рациональности на пределе ее возможностей получила выражение
во взглядах К. Поппера и его сторонников. Как известно, К. Поппер считал, что критерием научной рациональности той или иной концепции является не просто подтверждаемость, а способность выдержать критическое испытание в столкновении с возможными контрпримерами. Исходная идея, известная как принцип фальсифицируемости К. Поппера, послужила предпосылкой для преодоления тезиса логических позитивистов о принципиальном противопоставлении при методологическом анализе научного знания так называемого контекста оправдания и контекста открытия. Она оказалась продуктивной также для разработки методологических критериев и схем совершенствования и развития научного знания в процессе его столкновения с контрпримерами. Это направление исследований, связанное с именем И. Лакатоса, привело к ряду оригинальных и конструктивных идей, полезных для анализа различных стратегий развития научного знания в рамках исследовательских программ и сопоставления конструктивных возможностей последних. В то же время, несомненно, интересные методологические модели, разрабатываемые на основе охарактеризованного выше подхода, вызвали достаточно обоснованную критику за их претензии на универсальную нормативность.

Следует признать безусловную заслугу «критического рационализма» К. Поппера и его последователей в том, что они подчеркнули значение «открытости» и самокритичности в качестве обязательного признака подлинной рациональности и научности. Вместе с тем, приходится согласиться, что их опыт свидетельствует о невозможности выразить саму эту идею в виде какого-то нормативного, объективированного в жесткой логико-методологической форме критерия. Установка на открытость, самокритичность рационального сознания скорее может существовать в виде некоего императива, который реализуется личностными усилиями носителей рационального сознания в конкретных ситуациях (наподобие императивов нравственного сознания).

Выработка познавательных идеалов миропонимания органически связана с формированием смысложизненных установок, идеалов мироотношения; исходные истины рационального «миропонимания» становятся основой для регуляции реального поведения людей. В данном случае рациональность, в отличие от ее позитивистской интерпретации, никоим образом не является этически нейтральной. Существует взаимообусловленность: подлинно рациональное миропонимание определяет исходные установки мироотношения, но, с другой стороны, (и это очень важно учитывать) проблематика смысложизненных ценностей и идеалов человека, исходных ориентиров его мироотношения задает предметную направленность рациональному познанию. Предметом подлинно рационального познания может стать только то, что воздействует на исходные принципы мироотношения, самореализации человека в мире. Иначе говоря, рациональность обладает ценностью для культуры постольку, поскольку она выполняет функцию познания мира, одновременно выступая
как орудие духовного совершенствования человека в процессе выработки им исходных смысложизненных ориентиров.

Представление о мире как о совокупности объектов, лишенных всякой субъективности, одушевленности, внутренней активности, движение частиц которого однозначно детерминируется механическими законами,
не может вместить в себя образ человека как субъекта свободной воли, наделенного способностью целеполагания, самодетерминации. Возникает дуализм природного мира и человека, который является характерной чертой европейского сознания Нового времени и который не знаком античности, Средневековью или восточной культуре. Этот дуализм был сформулирован Р. Декартом как противопоставление материальной и духовной субстанций и, в особенности, И. Кантом как разграничение мира природы и мира свободы, сущего и должного, феномена и ноумена в человеке, теоретического и практического разума.

Традиционная философская рациональность основывалась на корреляции между объективным постижением мира «как он существует сам по себе», в его подлинности, и выработкой смысложизненных ориентиров человеческого поведения. Научная рациональность такого типа вынуждена рассматривать человека как природное тело среди других природных тел: по этому пути идут натуралистическая этика, психология и социология. Научная картина мира с господствующим в ней механистическим или, более широко, физикалистским детерминизмом просто не дает возможностей для познания активности и своеобразия человека. Либо она должна признать свою ограниченность, прибегая к своего рода принципу дополнительности (дескать, если мы опираемся на научный подход, мы должны отказаться от отношения к человеку в его своеобразии). Если же мы стремимся охарактеризовать это своеобразие, то не можем оставаться в рамках научного подхода. По существу, этот вариант решения проблемы и был реализован в философских концепциях Р. Декарта и И. Канта.

Следует заметить, что в реальной истории культуры Нового времени формирование механистической картины мира в значительной мере сопрягалось с определенными ценностными установками и даже стимулировалось ими. Принципиальную роль в этом процессе сыграл протестантизм, подчеркивавший уникальность человека, его неподвластность законам природы, интимную связь с богом. Несомненно, что это противопоставление человека и природы, духа и мертвой материи, свободы и необходимости выводило «человеческое измерение» за пределы научной рациональности, коль скоро строгость и объективность последней однозначно связывалась с постижением детерминизма природы. Кантианство оказалось
как раз тем философским учением, в котором с наибольшей четкостью была проработана идея несовместимости объектной механистической научной рациональности и представления о человеке как самоопределяющемся субъекте. Сформировался тезис об особом, отличающемся от конкретно-научного, типе философской рациональности. Эта философская рациональность выступает как критическая рефлексия, которая не строит своего идеализированного объекта, как это делает специальная наука: метафизика как наука невозможна. Она осмысливает исходные предпосылки взаимоотношения человека и мира, особую ситуацию человека в мире как субъекта, выходящего за пределы природной детерминации. При этом «теоретический разум» (научная рациональность) выступает в кантианстве лишь как одна из форм отношения человека к миру, как ограниченная («конечная», в терминах Г. Гегеля) форма, которая с необходимостью должна дополняться «практическим разумом», ценностными формами сознания.

Надо признать, что вынесение «смысложизненного измерения» сознания за пределы научной рациональности, отказ от попыток онтологического обоснования человеческих ценностей и идеалов в системе научного познания, сведение задач последнего к анализу «объективного положения дел», принципиально рассматриваемого вне отношения к нему человека, действительно освобождает науку и научную рациональность от всякого рода предвзятых ценностных и идеологических ориентаций. Но это может стать причиной превращения науки в нравственно безответственную, лишенную гражданской и человеческой позиции деятельность. Таким образом, утверждается та контрпозиция сциентизма и гуманизма, которая становится одним из штампов сознания современной культуры.

Разрушение единства смысложизненных и рационально-познавательных установок сознания, развитие специально-научного познания объективно приводят к увеличению удельного веса «внутрипарадигмального» мышления (того, что Т. Кун называл «нормальной наукой»), т. е. «закрытой» рациональности в нашей терминологии. Увеличение массива специально-научного знания, развитие математизированных теорий, накопление больших объемов опытного материала, построение на его основе различного рода классификаций, эмпирических законов и зависимостей, детальная разработка процедуры определения понятий, осуществление доказательств и объяснений начинают казаться генеральным направлением развития науки. Научная рациональность отождествляется именно с «закрытой» рациональностью, с работой в замкнутой системе науки. Тем самым на первый план выдвигается эффективность, результативность такого рода работы.

Уже Г. Галилей, протестуя против античной и средневековой направленности познания на принципиальные мировоззренческие проблемы, формулирует тезис о ценности научной работы прежде всего в зависимости от ее результативности: «Я больше ценю открытие одной,
хотя бы и незначительной истины, чем диспуты о самых высоких вопросах, из которых не выходит ни одной истины». Дальнейшая эволюция самой науки продемонстрировала узость «закрытой» сциентистской рациональности, опирающейся на опыт восходящей к механистической парадигме классической науки. Эта тенденция достаточно четко проявилась, начиная с кризиса оснований классической физики в конце XIX века, она тем более реализуется в развитии современной науки.

Существенные изменения произошли и происходят в настоящее время в научной картине мира. В общем и целом можно сказать, что физическая мысль движется от рассмотрения механоподобных систем к саморегулирующимся или саморазвивающимся системам органического типа. Тем самым открываются возможности для сближения физического и биологического мышления, которое всегда сохраняло в своих теоретических основаниях крамольные, с точки зрения ортодоксального сциентизма, элементы телеологии, представления о «жизненной силе» и пр., и которое поэтому не удавалось втиснуть в узкие рамки классического физикализма. Включение в картину физической реальности самоорганизующихся и развивающихся систем сделало необходимым обращение к философско-мировоззренческим традициям, которые ранее третировались как устаревшие и ненаучные, альтернативным по отношению к механистическому аналитизму классической науки.

Рассмотрение физикой, в частности, космологией и синергетикой уникальных развивающихся объектов создает точки их соприкосновения естественнонаучного и гуманитарного познания. Но преодоление дегуманизации естественнонаучного знания и выросшего на этой основе контроверзы сциентизма и гуманизма может осуществляться только благодаря четкому осознанию включенности человека как субъекта познания в само тело научного знания. Уже И. Кант сформулировал идею принципиальной зависимости содержания научного знания от установок и предпосылок субъекта познания, проведя различие «вещи в себе» и «явления». Дальнейшее развитие науки, в которой ключевую роль сыграло создание квантовой механики, продемонстрировало обязательность этой философской идеи
для самосознания науки. Иными словами, приходится признать, что в науке мы имеем дело не картиной объективной реальности как таковой, а с ее частными моделями, построенными на основе некоторых исходных установок субъекта, его предпосылок, выбранных им позиций и пр. Научная модель реальности является результатом взаимодействия, если угодно, «игры» субъекта научно-познавательной деятельности с реальностью.

Современное методологическое сознание конкретизирует указанный тезис в двух основных направлениях. Во-первых, эти исходные установки и предпосылки носят не только чисто познавательный характер. Они определяются всей мотивационно-смысловой сферой субъектов научно-познавательной деятельности. В нее входят, конечно, социокультурно детерминированные факторы ценностного сознания: — тезисы о социокультурной детерминации науки и о ее ценностной нагруженности усиленно подчеркиваются в современной философии науки. Но очевидно, что влияние мотивационно-смысловых факторов субъективности на познавательные установки следует понимать весьма широко, включая особенности индивидуальной психики, всякого рода личностные предпочтения и пр. Во-вторых, признавая своеобразие, специфичность позиций различных субъектов научно-познавательной деятельности в зависимости от исходных установок мотивационно-смысловой сферы сознания этих субъектов, следует эту деятельность представлять как сложный процесс взаимодействия различных позиций, исследовательских программ и т. д.

Развитие научной рефлексии в указанных выше направлениях с неизбежностью приводит к четкому осознанию того, что современная научная рациональность (если брать ее достаточно развитые и сложные формы) может адекватно реализовываться только на высоте возможностей рационально-рефлексивного сознания, т. е. как «открытая» рациональность

Опыт эволюции науки свидетельствует, таким образом, что отображение подлинных характеристик реальности, выполняющее функцию исходного пункта рационального познания, может осуществляться только в динамике столкновения и взаимообогащения различных «открытых», способных к самокритике и к риску принятия на себя свободной ответственности познавательных позиций. В конечном счете, рациональной тогда оказывается та познавательная деятельность, которая реализуется в рамках охарактеризованного выше взаимодействия, по его нормам и идеалам. Такая рациональность, очевидно, предполагает творчество, свободу, максимальную мобилизацию всех конструктивных душевных усилий личности
и осуществляется в общении, в контексте межличностной работы. И эта работа, это общение ориентированы на идеал возможно более широкого, полного и глубокого познания реальности, в которую вписан, включен человек, постоянной способности встать в критико-рефлексивную позицию по отношению к собственным установкам и убеждениям.

Рациональность как духовная ценность является необходимым
для культуры противоядием против всякого рода аутизма в сознании, «замыкания» на себя, на собственную культурную, социальную, национальную, личностную и т. д. ограниченность. Любой менталитет, будь он индивидуальным или коллективным, никогда не свободен и не может освободиться от такого рода ограниченности. То, что обычно называют формами ценностного сознания, выражающими всякого рода пристрастия познающего субъекта, не может не влиять на познание действительности «как она есть». Следование идеалам и нормам рациональности в охарактеризованном выше смысле не в состоянии совсем устранить это влияние, однако оно в силах противодействовать некритическому его восприятию, не всегда осознаваемому давлению. Разумеется, речь идет, не о какой-то всеобщей рационализации (это попросту невозможно), а при попытках реализации подобных установок ведет к омертвению, выхолащиванию рационального сознания. Но следует по возможности стремиться к выработке познавательной позиции, в рамках которой познающий субъект способен критически-рефлексивно рассмотреть и собственный менталитет, собственное сознание, включая его мотивационно-смысловую сферу, область упомянутых выше «пристрастий».

Обобщая все сказанное, можно сделать следующие выводы. Блистательные достижения научной рациональности значительно изменили облик мира и человека; научное и техническое могущество открыло широкие возможности для его духовного развития в самых разнообразных направлениях. Но становится понятно, что сами по себе эти достижения автоматически не повлекут за собой прогресса в духовно-нравственной и культурной областях. История развития философской мысли свидетельствует
о напряженных поисках ответов на вызовы науки, о драматических трудностях осознания грозящих опасностей и необходимости кропотливой
и неустанной работы.