Нью‑Йорк

Кэллан вырос на кровавых историях.

Про Кухулина, Эдварда Фитцджеральда, Вулфа Тоуна, Родди Маккорли, Патрика Пирса, Джеймса Коннелли, Шона Саута, Шона Барри, Джона Кеннеди, Бобби Кеннеди, про Кровавое Воскресенье и Иисуса Христа.

Наваристая кровавая похлебка ирландского национализма и католицизма, или ирландского католического национализма, или ирландского национального католицизма. Хоть так, хоть эдак.

Стены маленького дома без лифта в Вестсайде и стены начальной школы Сент‑Бриджет украшены, если тут подходит это слово, дрянными картинами с изображениями жертв: Маккорли, повешенный на мосту Тум; Коннелли, привязанный к стулу, лицом к отряду британцев, расстреливающих его; Сент‑Тимоти со стрелами, торчащими из него; беспомощный Вулф Тоун, перерезающий себе горло бритвой, но все перепутавший и полоснувший вместо яремной вены по трахее – дыхательному горлу; однако ему все‑таки удалось умереть до того, как его успели повесить; бедный Джон и бедный Бобби, глядящие с небес; Христос на кресте.

А в школе Сент‑Бриджет, конечно, еще и Двенадцать станций Крестного пути: избиение Христа плетьми, терновый венец, Христос, сгибающийся под тяжестью креста, с трудом бредущий по улицам Иерусалима. Гвозди, вонзающиеся в его святые руки и ноги. Совсем маленьким Кэллан приставал к сестре: «А Христос – ирландец?» – и та, вздохнув, отвечала: «Нет, но мог бы быть».

Теперь Кэллану семнадцать, и он наливается пивом в пабе Лиффи на углу Сорок седьмой улицы и Двенадцатой авеню со своим дружком О'Бопом.

В баре сидит еще, кроме бармена Билли Шилдса, только Малыш Микки Хэггерти. Устроился Малыш за дальним концом барной стойки, напиваясь всерьез перед предстоящей ему встречей с судьей, который наверняка перекроет ему доступ к следующему стакану «Бушмиллса» на восемь, а то и двенадцать лет. Явился Малыш Микки с целой кучей четвертаков и все скормил музыкальному автомату, нажимая все время одну и ту же кнопку «Е‑5». И весь последний час Энди Уильямс мурлыкает «Лунную реку», но дружки не возражают, потому что им хорошо известно про украденную Малышом Микки говядину.

Стоял один из тех убийственно жарких августовских дней в Нью‑Йорке, про которые говорят: «Дело не в жаре, дело во влажности», когда рубашки липнут к спинам, а обиды – к душам.

Про обиду и толкуют О'Боп с Кэлланом.

Они сидят за стойкой, потягивая пиво, и О'Боп просто не в силах расстаться с этой темой.

Говорят о том, что сотворили с Майклом Мэрфи.

– Нет, с Майклом Мэрфи они поступили не по справедливости, – твердит О'Боп. – Не по‑честному так.

– Верно, верно, – согласно кивает Кэллан.

А случилось с Майклом Мэрфи вот что: он застрелил своего лучшего друга Кении Мэхера. Ну как оно бывает: оба были в тот момент в мертвой отключке от «грязи» – коричневого мексиканского героина, он в ту пору ходил по кварталу, вот так оно все и приключилось. Вспыхнула ссора между двумя наркоманами, слишком бурная, Кении малость помял Майклу кости, а Майкл взбеленился, побежал, купил маленький пистолет и, ворвавшись к Кении домой, засадил ему заряд в голову.

А потом уселся посреди дерьмовой Сорок девятой улицы, рыдая из‑за того, что убил своего лучшего друга. О'Боп, проходивший мимо, поскорее увел его оттуда, пока не подоспели копы, а уж в Адской Кухне, это такой квартал, копам никогда не разнюхать, кто оборвал путь Кении до времени.

В квартале единственно копам и было неизвестно, кто прикончил Кении Мэхера. До всех остальных слушок уже дошел, в том числе и до Эдди Фрила, а это дурная новость для Мэрфи. Эдди Фрил – Мясник собирает дань для Большого Мэтта Шихэна.

А Большой Мэтт Шихэн – хозяин квартала, он заправляет Вестсайдским союзом докеров, местными профсоюзами водителей грузовиков, в его руках игорные заведения, ростовщики, проститутки; в общем, куда ни ткни – везде он. А Мэтт Шихэн не одобряет наркотики в квартале.

И очень гордится этим, и потому так популярен у пожилых жителей Кухни.

«Говорите про Мэтта, что хотите, – заявляют они, – зато он не подпускает наших детей к наркотикам».

Кроме Майкла Мэрфи, Кении Мэхера и еще пары десятков других, но это никак не сказалось на авторитете Мэтта Шихэна. А поддерживает репутацию Мэтта в основном Эдди Мясник: весь квартал до смерти его боится. Когда Эдди Мясник является за данью, человек платит. Предпочтительно деньгами, но если деньгами не получается, то расплачивается кровью и переломанными костями. После чего все равно остается должен.

В любой день приблизительно половина жителей Адской Кухни ходит в должниках у Большого Мэтта Шихэна.

И это еще одна причина, почему все притворяются, будто жить без него не могут.

О'Боп случайно услышал, как Эдди обронил в разговоре, что пора наконец кому‑то приструнить засранца Мэрфи, и он сбегал к Мэрфи и предупредил приятеля: нужно слинять на время. И Кэллан тоже забежал к нему предостеречь: потому что не только Эдди имеет славу, что он подкрепляет угрозы делом, но и Мэтти без конца ноет, что наркоши убивают друг друга, а это подрывает его репутацию.

Так что О'Боп и Кэллан оба советуют Мэрфи смыться, но Мэрфи огрызается: «На хрен еще?» И остается. Приятели даже обсудили между собой, что у него появилась тяга к самоубийству, наверное, из‑за того, что он убил Кении. Проходит пара недель – и они вдруг перестают встречать его в квартале и решают, что наконец‑то у него хватило ума смотаться. Но однажды утром в кафе «Шэмрок» появляется Эдди Мясник с широкой ухмылкой и картонкой из‑под молока.

Похоже, он расхаживает всюду и хвастает ею и теперь явился сюда. Кэллан с О'Бопом решили спокойно выпить по чашке кофе – стряхнуть похмелье, а тут Эдди. Наклоняет картонку и говорит:

– Ну‑ка, глянь сюда.

О'Боп заглядывает, и его рвет прямо на стол. Эдди обзывает О'Бопа сосунком и, хохоча, уходит. А в квартале несколько следующих недель только и разговоров, что Эдди и его дружок, ублюдок Ларри Моретти, явились домой к Майклу, отволокли парня в душ и нанесли ножом сто сорок семь ударов, а потом расчленили.

Рассказывают, что это Эдди Мясник поработал над телом Майкла Мэрфи: разделал его, будто свинью, а куски распихал по мусорным мешкам и разбросал по всему городу.

Кроме мужского органа. Его он засунул в картонку из‑под молока, чтобы показывать всем в квартале – пусть никто не сомневается, что произойдет с тем, кому вздумается выкинуть какой‑нибудь фокус.

И никто ничего не может поделать, ведь Эдди связан с Мэттом Шихэном, а Шихэн под защитой Семьи Чимино, так что вроде как неприкасаемый.

Прошло уже полгода, а О'Боп до сих пор горюет по другу.

И все твердит: не по справедливости поступили с Мэрфи.

– О'кей, может, им пришлось убить его, – рассуждает О'Боп, – может быть. Но потом? Зачем ходить и всюду показывать его член? Нет, это неправильно. Так не по‑честному.

Бармен Билли Шилдс вытирает стойку – возможно, первый раз в жизни, – очень уж он разнервничался, слушая, как парнишка поносит Эдди Мясника. И все трет и трет стойку, будто готовится проделать на ней хирургическую операцию.

О'Боп ловит на себе взгляд бармена, но это не остужает его пыла. Ведь О'Боп с Кэлланом целый день обсуждали этот вопрос, шатаясь вдоль реки Гудзон, то затягиваясь травкой, то угощаясь пивом, так что если они и не в отключке, то сказать, чтоб в полном разуме, тоже нельзя.

А О'Боп все говорит и говорит.

Прозвищем О'Боп наградил его Кении Мэхер. Как‑то ребята в парке играли в уличный хоккей, а когда прервались на отдых, к ним вприпрыжку подбежал Стиви О'Лири, так тогда его еще звали, и Кении Мэхер, оглянувшись на него, заявил: «Тебя нужно звать Боп».

Стиви никакого неудовольствия не выразил, совсем не обиделся. Ему ведь сколько тогда было? Пятнадцать? И то, что его заметили, да еще придумали прозвище парни постарше, польстило ему. И поэтому он только улыбнулся и спросил: «Боп? А почему Боп?»

– Потому что ты так ходишь, – объяснил Кении. – Подпрыгиваешь на каждом шагу, типа как мячик – боп, боп.

– Боп, – повторил Кэллан. – Мне нравится.

– Кому какое дело, что тебе нравится? – роняет Кении.

Тут вмешивается Мэрфи:

– Что за имечко такое дерьмовое для ирландца? Гляньте на его волосы. Огненно‑рыжие. Встанет на углу, так все машины затормозят. А гляньте на его бледную рожу и веснушки. Ради всех святых, какой он вам Боп? Боп [39]только негры играют. А он что, черномазый? Да я в жизни белее парня не видал.

Кении призадумывается.

– Значит, нужно на ирландский лад? О'кей. Как насчет О'Бопа? – произносит он с ударением на первое «о».

И прозвище прилипает.

Так вот О'Боп никак не может уняться насчет Эдди Мясника.

– Я про что, хрен раздери этого парня, – гнет он свое. – Что ж, если он в связке с Мэтти Шихэном, так может творить, что его душе угодно? Да кто такой, на хрен, этот Мэтти Шихэн? Какой‑то богатенький старик‑пьянчуга! Ирлашка, все еще хнычущий за пивом о Джеке Кеннеди! И я должен уважать такого козла? Пошел‑ка он подальше! Пускай оба подальше катятся!

– Охолони, – советует Кэллан.

– На хрен их! То, что вытворили с Майклом Мэрфи, не по‑честному.

Он еще ниже горбится над стойкой и, насупясь, отхлебывает пиво.

А минут через десять входит Эдди Фрил.

Эдди Фрил – настоящий громила.

Заметив О'Бопа, он орет:

– Эй, борода с хрена!

О'Боп не поднимает головы и не оборачивается.

– Эй! – опять вопит Эдди. – Я к тебе обращаюсь. Ведь на твоей башке будто борода с хрена. Такая вся кудрявая и рыжая.

О'Боп медленно повернулся:

– Чего тебе?

Говорить он старается вызывающе, но Кэллан чувствует – его приятель боится.

А почему нет? Кэллан и сам боится.

– Слыхал я, – говорит Фрил, – у тебя ко мне какие‑то претензии?

– Нет. Никаких претензий, – бормочет О'Боп.

Это, думает Кэллан, правильный ответ. Да только Фрилу этого мало.

– Потому как ежели есть, так вот он я.

– Нет. Нет у меня претензий.

– А я слыхал, – настаивает Фрил, – есть. Слыхал, ты шатаешься по кварталу и треплешь своим помелом, будто у тебя претензии по поводу того, что я сделал.

– Нет.

Не будь такой убийственной жары, на том оно, может, все и закончилось. Или будь у Лиффи кондиционер, может, все обошлось бы. Но кондиционера не было, а работала всего пара вентиляторов под потолком, круживших клубы пыли и дохлых мух на своей карусели.

О'Боп фактически уже был изничтожен, его яйца, считай, на полу валялись, и не к чему было его дожимать, но Эдди – тот еще садист, а потому он выкрикнул:

– Брехун ты, сукин ты сын!

У конца барной стойки Микки Хэггерти наконец оторвал глаза от своего «Бушмиллса».

– Эдди, – вмешался он, – парень ведь сказал тебе – претензий у него никаких нет.

– А тебя, Микки, спрашивает кто‑нибудь? – рявкает Фрил.

– Ну господи, он ведь еще совсем мальчишка!

– Тогда нечего базарить как взрослый мужик! – орет Фрил. – Нечего тут шляться да болтать, что кое у кого никаких прав управлять кварталом.

– Извини, – хнычет О'Боп.

Голос у него дрожит.

– Ага, теперь ты извиняешься. Недоносок виноватый, сукин сын! Извиняльщик нашелся! Гляньте на него, хнычет, будто сопливая девчонка! И это тот самый мужик, который считает, будто у некоторых людей нет права заправлять делами в квартале.

– Слушай, ну я же извинился.

– Аха, слышу. Но это ты говоришь мне в лицо. А что станешь болтать у меня за спиной? А?

– Ничего.

– Ничего? – Фрил выдергивает из‑под рубашки револьвер тридцать восьмого калибра. – На колени!

– Что?

– Что? – передразнивает Фрил. – На коленки свои дерьмовые падай, ты, ублюдок!

О'Боп, от природы белокожий, побледнел по синевы. Кэллан видит, он стал похож на мертвеца, а может, мертвец и есть, потому что все идет к тому, что Фрил вот‑вот прикончит его на месте.

Дрожа, О'Боп сползает с табурета. Ему приходится опереться о пол руками, чтобы не растянуться, опускаясь на колени. И он плачет – громадные слезищи катятся у него из глаз, оставляя блестящие дорожки на щеках.

У Эдди на физиономии пакостный оскал.

– Хватит тебе, – вмешивается Кэллан.

Фрил набрасывается на него:

– Тебе что, тоже охота попробовать, малыш? Ты давай решай, с кем ты: с нами или с ним.

Кэллан опускает глаза.

– С ним! – Он выхватывает небольшой пистолет из‑под рубашки. И стреляет Эдди Мяснику дважды в лоб.

Вид у Эдди удивленный, будто он не может поверить в произошедшее. Он таращит глаза на Кэллана, словно беззвучно вопрошая «Какого хрена?», а потом, согнувшись, падает. Он лежит на грязном полу, О'Боп выдергивает у него из руки револьвер и, засунув в рот Эдди, жмет и жмет на курок.

Плача, О'Боп выкрикивает непристойности.

– Ребята, я ничего не видел, – поднимает руки Билли Шилдс.

Малыш Микки поднимает глаза от «Бушмиллса» и говорит Кэллану:

– Может, вам пора подумать насчет того, чтоб смыться?

– А пушку? – спрашивает Кэллан. – Бросить тут?

– Не надо. Скорми Гудзону.

Микки известно, что на дне реки между Тридцать восьмой и Пятьдесят седьмой улицами потонуло больше оружия, чем, скажем, в Пёрл‑Харборе. И копы не станут особо усердствовать и прочесывать реку, чтобы выудить пушку, из которой изрешетили Эдди Мясника. Реакция в участке Манхэттен‑Саут будет приблизительно такой: «Что? Кто‑то пришил Эдди Фрила? А‑а. Кто‑нибудь хочет эту последнюю шоколадку?»

Если уж бояться, то не полиции, а Мэтта Шихэна. Микки‑то вряд ли помчится к Большому Мэтту докладывать, кто замочил Эдди. Ведь Мэтт мог бы протянуть свою мясистую руку к судье и снять груз обвинений с Микки насчет уведенной говядины, но не стал суетиться, а потому, рассуждает Микки, он ничем не обязан Шихэну, он ему на верность не присягал.

Но вот бармен, Билли Шилдс, из кожи вылезет, чтобы подольститься к Большому Мэтту. Так что эти двое парнишек могут пойти и самостоятельно вздернуть себя на крюках для туш, чтобы избавить Мэтта от лишних хлопот. Разве только они первыми с ним расправятся, но этого им не осилить. Так что парни, считай, покойники. Но торчать тут и дожидаться расправы все‑таки не стоит.

– Топайте, топайте, – подталкивает их Микки. – Сваливайте из города!

Кэллан прячет пистолет под рубашку и дергает О'Бопа, который нагнулся над трупом Эдди Мясника, за руку:

– Пойдем!

– Погоди минутку.

О'Боп, пошарив в карманах Фрила, извлекает комок смятых купюр. Переваливает труп на бок и вытаскивает еще что‑то из заднего кармана.

Черный блокнот.

– Вот так, – говорит О'Боп.

И они уходят.

Копы заявляются через десять минут.

Коп из отдела убийств перешагивает через лужу крови, растекшуюся большим красным ореолом вокруг головы Фрила, устремляет взгляд на Микки Хэггерти. Коп только что получил повышение, его перевели из патрульной службы, и потому он прекрасно знает Микки. Он смотрит на Микки и пожимает плечами, будто говоря: «Ну, что тут такое случилось?»

– Поскользнулся в душе, – отзывается Микки.

Из города они так и не уезжают.

Выйдя из паба Лиффи, они, следуя совету Микки, направились к Гудзону и зашвырнули оружие в воду.

Потом, чуть отойдя от реки, пересчитали наличные Эдди.

– Триста восемьдесят семь баксов, – говорит О'Боп.

Они разочарованы.

На эти деньги далеко не укатишь.

Да и не знают они, куда им, собственно, ехать.

Они заходят в угловую лавку и покупают пару квартовых бутылок пива, а потом забираются под береговую опору скоростного шоссе Вестсайд, чтобы все обдумать.

– В Джерси? – роняет О'Боп.

Дальше его географическое воображение не простирается.

– Ты кого‑нибудь знаешь в Джерси? – спрашивает Кэллан.

– Нет. А ты?

– Тоже нет.

Вот уж где у них полно приятелей, так это в Адской Кухне, и кончается тем, что, опрокинув еще пару бутылок пива, они, дождавшись темноты, проскальзывают обратно в свой квартал. Забираются на заброшенный склад, где и засыпают. Рано утром они отправляются к сестре Бобби Ремингтона на Пятидесятую улицу. Бобби тоже дома, опять ссорится со своим стариком.

Он подходит к двери, видит Кэллана и О'Бопа и побыстрее затаскивает их в дом.

– Господи, – говорит Бобби, – что вы, ребята, натворили?

– Он хотел застрелить Стиви, – объясняет Кэллан.

– Ничего подобного, – мотает головой Бобби. – Пописал бы только ему в рот. И всех делов‑то.

– А, теперь все равно, – пожимает плечами Кэллан.

– Нас ищут? – спрашивает О'Боп.

Бобби не отвечает, он занят: задергивает поплотнее занавески.

– Бобби, а кофе у тебя есть? – спрашивает Кэллан.

– Да, сейчас приготовлю.

Из спальни появляется Бэт Ремингтон. В спортивной рубашке «Рейнджер», едва прикрывающей трусики. Рыжие взлохмаченные волосы падают ей на плечи. Девушка смотрит на Кэллана и произносит:

– Говнюк.

– Привет, Бэт.

– Убирайтесь отсюда!

– Бэт, я только хочу сварить им кофе.

– Эй, Бобби. – Бэт выбивает сигарету из пачки на кухонной стойке, сует в рот и закуривает. – Хватает того, что я позволяю тебе давить свою кушетку. И это‑то паршиво. Но этих парней мне тут не требуется. Без обид.

– Бобби, – говорит О'Боп, – нам нужно оружие.

– Нет, ну просто шик, – замечает Бэт. И хлопается на кушетку рядом с Кэлланом. – Какого черта вы сюда завалились?

– Больше‑то нам идти некуда.

– Какая честь! – Бэт пила с ним пиво и пару разиков перепихнулась, и что, теперь он решил, что может заявляться сюда, когда влип в передрягу? – Бобби, сделай им тосты или чего там еще.

– Спасибо, – говорит Кэллан.

– Но тут вы не останетесь.

– Бобби, – вступает О'Боп, – но ты можешь раздобыть нам пушки?

– Если они пронюхают, я спекся.

– Ты можешь пойти к Берку, сказать, оружие для тебя, – нажимает О'Боп.

– Чего вы, парни, вообще застряли в квартале? – удивляется Бэт. – Вам давно нужно было слинять в Буффало куда‑нибудь.

– В Буффало? – улыбается О'Боп. – А что там, в Буффало?

– Ну, водопад Ниагара, – пожимает плечами Бэт. – Не знаю.

Они пьют кофе и жуют тосты.

– Я сбегаю сейчас к Берку, – говорит Бобби.

– Ага, только этого тебе и не хватало! – негодует Бэт. – Чтоб на тебя обозлился Мэтти Шихэн.

– На хрен Шихэна! – выпаливает Бобби.

– Правильно, ступай скажи ему это. – Бэт поворачивается к Кэллану. – Не нужны вам никакие пушки. А нужны билеты на автобус. У меня есть немного налички...

Бэт – кассирша у Лоуэса на Сорок второй улице. Случается, она заодно продает там и театральные билеты вместе с киношными. У нее припрятана небольшая заначка.

– Деньги у нас есть, – говорит Кэллан.

– Вот и катитесь тогда.

Они добрели до Верхнего Вестсайда, пошатались по парку Риверсайд, постояли у могилы Гранта. Потом снова возвратились в центр города; Бэт пропустила их в кинотеатр, и они на последнем ряду балкона смотрели «Звездные войны».

Чертова «Звезда Смерти» должна была взорваться уже в шестой раз, когда появляется Бобби с бумажным пакетом. Он оставляет его у ног Кэллана.

– Классная киношка, верно? – замечает он и убегает так же стремительно, как вошел.

Кэллан прислоняется лодыжкой к пакету, ощущает твердость металла.

В мужском туалете они открывают пакет.

Старый пистолет двадцать пятого калибра и такой же древний специальный полицейский тридцать восьмого.

– Он бы еще кремнёвые ружья приволок, – возмущается О'Боп.

– Нищие не привередничают.

Кэллан чувствует себя куда лучше с оружием у пояса. Забавно, как быстро тебе начинает его недоставать. Без него чувствуешь какую‑то легкость, думает он. Точно вот‑вот взлетишь. А с оружием крепко стоишь на земле.

В кино они просидели чуть ли не до самого закрытия, потом, соблюдая всяческую осторожность, пробрались обратно к складу.

Жизнь им спасли польские сосиски.

Тим Хили, проторчавший тут уже полночи и проголодавшийся до чертиков, карауля этих двух парней, посылает Джимми Бойлана сбегать за польскими сосисками.

– А с чем хочешь? – уточняет Бойлан.

– С кислой капустой, горчицей, со всем, чем полагается.

Бойлан выходит, потом возвращается, и Тим заглатывает сосиски, будто просидел всю войну в японском концлагере. Солидная порция сосисок успевает превратиться в его желудке в газ, как раз когда появляются Кэллан с О'Бопом. Они поднялись по лестнице, и уже стоят у закрытой металлической двери, и тут слышат, как Хили шумно испортил воздух.

Оба застывают на месте.

– Господи! – доносится до них голос Бойлана. – Никого не зашибло?

Кэллан смотрит на О'Бопа.

– Бобби сдал нас? – шепчет О'Боп.

Кэллан пожимает плечами.

– Я открою дверь, впущу воздуха, – говорит Бойлан. – Ну ты, Тим, даешь!

– Извини.

Бойлан распахивает дверь и вопит:

– Черт!!!

Он вскидывает обрез, но Кэллан слышит выстрелы, эхом раскатывающиеся по лестничному пролету, только когда они с О'Бопом начинают стрелять.

Фольга соскальзывает с колен Хили, он вскакивает с деревянного складного стула и выхватывает оружие. Но видит, как Джимми Бойлан задом вваливается в комнату, пули вырывают из его тела куски, и нервы у Хили сдают. Он роняет на пол пистолет сорок пятого калибра и вскидывает руки.

– Прикончи его! – орет О'Боп.

– Нет, нет! – верещит в ответ Хили. – Не надо!

Толстяка Тима Хили они знают всю свою жизнь. Он, бывало, дарил им четвертаки, чтоб мальчишки купили себе комиксы. Как‑то раз они играли в хоккей на улице, и Кэллан метким ударом разбил фару на машине Тима Хили, а тот, выйдя из паба Лиффи, только расхохотался. «Ничего, все о'кей. Подарите мне билетик, когда будете играть за «Рейнджеров», лады?» – вот и все, что сказал им тогда Тим Хили.

Теперь Кэллан пытается остановить О'Бопа:

– Не стреляй в Хили. Забери только у него пистолет! – кричит он.

Кричит, потому что в ушах у него звенит. Голос слышится, точно с другого конца тоннеля, а голова раскалывается от боли.

На подбородке у Хили желтеет пятно горчицы...

Он что‑то бормочет насчет того, что уже стар для таких дерьмовых игр.

Будто для таких игр существует подходящий возраст, думает Кэллан.

Они забирают сорок пятый калибр Хили и обрез Бойлана и скатываются с лестницы.

И бегут.

Большой Мэтти приходит в бешенство, услышав про Эдди Мясника.

Особенно когда до него доходит слух, что замочили его ребята, у которых еще и пеленки‑то толком не просохли. Он кипит негодованием: куда катится мир?! И какой это будет мир, если подрастает поколение, не имеющее никакого уважения к авторитетам. А еще заботит Большого Мэтти, что слишком много народу приходит к нему просить за этих парней.

– Они должны быть наказаны, – твердит всем Большой Мэтт, но он встревожен, что люди не согласны с его решением.

– Конечно, наказать нужно, само собой, – отвечают ему. – Переломать им ноги там или руки, выгнать из квартала. Но не убивать же до смерти.

К таким нахальным возражениям Большой Мэтт не привык, и ему это совсем не нравится. А еще не нравится, что дело стоит. Уже через несколько часов эти звереныши должны были оказаться в его руках, но вот уже несколько дней, как их не могут найти. Хотя разнесся слух, что они еще в квартале – а это уже открытый вызов ему, – но где именно, никому не известно.

Даже люди, которым положено бы знать, понятия не имеют.

Большой Мэтт даже призадумался, не изменить ли и вправду наказание. И решает, что, может, справедливее будет отрубить им пальцы, которые нажимали на курок. Чем больше он это обмозговывает, тем больше его привлекает эта идея. Пусть эта парочка мыкается по Адской Кухне с культяшками вместо пальцев как напоминание о справедливом возмездии тем, кто не выказывает должного уважения авторитетам.

Значит, отрубить им пальцы – на том и остановимся.

Большой Мэтт Шихэн может быть великодушным.

Но тут он вспоминает, что у него больше нет Эдди Мясника и выполнить эту работу некому.

А еще через день у него не остается ни Джимми Бойлана, ни Толстяка Тима Хили: Бойлан мертв, а Хили запропастился невесть куда. Кэвину Келли приспичило заняться каким‑то бизнесом в Олбани. У Марти Стоуна заболела тетка в Дальнем Рокавее. А Томми Дуган в запое.

И все это заставляет Большого Мэтта заподозрить, что, может быть, тут зреет заговор, бунт.

И он заказывает билет, чтобы лететь в другой свой дом, во Флориде.

Что могло бы стать радостной новостью для Кэллана и О'Бопа, да только перед тем, как сесть в самолет, Мэтт связывается с Большим Поли Калабрезе, новым representante – боссом Семьи Чимино и просит прислать киллера.

– Как думаешь, что он ему пообещал? – спрашивает Кэллан у О'Бопа.

– Долю в Джевитс‑центре?

Большой Мэтт контролирует строительные профсоюзы и профсоюзы водителей, работающие в этом центре, расположенном в Вестсайде. Итальянцы облизывались на долю в этом бизнесе уже где‑то с год, а то и больше. Навар только с контрактов на цемент приносит миллионы. Сейчас Мэтт не в том положении, чтобы в очередной раз отказать им, но он вполне справедливо может рассчитывать на маленькую услугу в обмен на свое согласие.

Профессиональную услугу.

Кэллан с О'Бопом сидят взаперти в квартире на Сорок девятой улице. Они устали и плохо выспались. Лежат впотьмах и смотрят на небо. Или что там заменяет небо в Нью‑Йорке?

– Мы убили двоих, – говорит О'Боп.

– Ну.

– Хотя по правде это была самозащита, – продолжает О'Боп. – Я про то, что типа пришлось, ведь так?

– А то.

Через некоторое время О'Боп замечает:

– А вот интересно, может Микки Хэггерти нас продать?

– Думаешь?..

– Ему за ограбление светит от восьми до двенадцати. Может, предложит нас в обмен: мы в тюряге, он на свободе.

– Да ну, – сомневается Кэллан. – Микки – парень старой закалки.

– Может, конечно, и старой, но все равно, отсидел, поди, уж задницу. Это у него вторая ходка.

Но Кэллан уверен: когда Микки отсидит срок и вернется в квартал, то вряд ли захочет всю оставшуюся жизнь прятать от людей глаза. А уж кому, как не Микки, знать: ему ни в одном баре в Кухне не подадут и блюдца арахиса, если он переметнется к копам.

Нет, Микки Хэггерти беспокоил его меньше всего.

Об этом думает Кэллан, глядя из окна на «Линкольн‑континенталь», припаркованный на другой стороне улицы.

– Так что, пожалуй, нам пора рвать когти отсюда, – говорит он О'Бопу.

О'Боп сует рыжие вихры под кран, пытаясь охладиться. На улице сто четыре градуса [40]жары, а они парятся в двухкомнатной квартирке на пятом этаже, где вентилятор размером с пропеллер на игрушечном самолетике и напор воды – ноль, потому что соседские гаденыши пооткрывали на улице все пожарные гидранты. В довершение ко всем несчастьям еще прикатила шайка от Семьи Чимино и теперь стережет внизу, чтоб пришить их с Кэлланом.

И обязательно это сделают, выждав для приличия до темноты.

– Что ты предлагаешь? – спрашивает О'Боп. – Выскочить и устроить войну? Перестрелка в O.K. Коррале? [41]

– И то лучше, чем тут до смерти изжариться.

– Ничего себе лучше! – возражает О'Боп. – Здесь духотища, конечно, но там нас пристрелят, КЭ.К бродячих псов.

– Когда‑никогда все равно придется спуститься, – говорит Кэллан.

– Ни хрена! – О'Боп вынимает голову из‑под крана. – Пока нам таскают сюда пиццу, незачем и высовываться.

Он тоже подходит к окну и смотрит на длинный черный «Линкольн».

– Эти засранцы итальяшки не меняют своих привычек, – замечает он. – Могли б прикатить на «мерсе» или «БМВ», ну не знаю, на долбаном «вольво» или еще на чем. Нет, вечно хреновы «линкольны» и «кадиллаки». Точно тебе говорю, это у них, видно, правила такие в мафии, или чего там.

– А кто в машине‑то, Стив?

В машине сидели четверо. Еще трое парней стояли у дверцы рядом. Покуривают беззаботно, пьют кофе, треплются. Точно объявление мафии кварталу: мы приехали пришить кое‑кого, так что лучше вам держаться подальше.

О'Боп вгляделся, прищурив глаза.

– Шайка Пиккони, подчиняющаяся банде Джонни Боя Коццо, – говорит он. – Ветвь Демонти из Семьи Чимино.

– Откуда ты‑то знаешь?

– Парень на пассажирском сиденье лопает персики из банки, – объясняет О'Боп. – А значит, это Джимми Пиккони, то есть Джимми Персик. Он помешан на консервированных персиках.

О'Боп – настоящая Книга пэров мафиозных семей. Он следит за их жизнью, изучает привычки, как фаны бейсбольных команд, которые знают назубок фамилии всех игроков и помнят счет любого матча. В голове у него хранится подробная схема организации Пяти Семей.

Так что О'Боп в курсе, что после смерти Карло Чимино в Семье происходят постоянные подвижки. Большинство крутых парней не сомневалось, что Чимино выберет себе в преемники Нила Демонти, но вместо этого он назначил своего зятя Поли Калабрезе.

Выбор не пришелся по вкусу старой гвардии: они считали, что Калабрезе чересчур мягок, чистоплюй, одним словом. Он упорно заколачивает деньги в легальном бизнесе. Крутым ребятишкам: акулам‑ростовщикам, вымогателям и простым взломщикам квартир это совсем не нравилось.

Джимми Пиккони, Большой Персик, – один из недовольных. И сейчас в «Линкольне» он именно об этом и говорит.

– Мы – криминальная Семья Чимино, – доверительно делится он со своим братом, Персиком Маленьким. Джои Пиккони на самом деле выше старшего брата, Большого Персика, но никто не решился высказать это замечание вслух, и прозвища прилипли – с кожей не отдерешь. – Даже долбаная «Нью‑Йорк таймс» называет нас криминальной Семьей Чимино. Мы должны совершать преступления. Захоти я быть бизнесменом, так поступил бы на работу в эту, как ее... корпорацию Ай‑би‑эм.

Персику не нравится и то, что Демонти обошли назначением.

– Он уже старик. Ну какой вред, если бы мистер Нийл погрелся последние годы на солнышке? Он заслужил это. Хозяину нужно было назначить его боссом, а Джонни Боя – заместителем. Тогда у нас сохранилось бы «наше дело», коза ностра.

Для молодого парня – Персику всего двадцать шесть – он настоящий консерватор, разве только без галстука. Ему по душе традиции, старые способы ведения дел.

– В прежние дни, – рассуждает Большой Персик, точно он тогда жил, – мы бы попросту оттяпали без всяких разговоров долю в Джевитс‑центре. И не пришлось бы лизать задницу какому‑то старому ирлашке вроде Мэтти Шихэна. Хотя Поли все одно и кусочка нам не даст. Ему плевать, пусть мы хоть с голоду передохнем.

– Но... – перебивает Персик Маленький.

– Что «но»?

– Но Поли дает работу мистеру Нийлу, мистер Нийл дает ее Джонни Бою, а Джонни Бой дает нам, – договаривает Персик Маленький. – Все, что мне нужно знать, – Джонни Бой дает нам работу, и мы ее делаем.

– Мы еще только сделаем эту хреновую работу, – поправляет Большой Персик. Он не нуждается в объяснениях. Еще Маленький будет рассказывать ему, как все крутится! Персик и сам знает, и ему нравится, как оно крутится в ветви Семьи Демонти, – на старый лад.

А к тому же Персик просто боготворит Джонни Боя.

Потому что Джонни Бой – это все, чем мафия была прежде.

И какой опять должна стать, думает Персик.

– Как только стемнеет, – говорит Персик, – завалимся наверх и выправим им билеты в один конец.

Кэллан в квартире перелистывает блокнот.

– Твой папаша тут есть, – роняет он.

– Большой сюрприз, – саркастически отзывается О'Боп. – И сколько?

– Две штуки.

– Интересно, на что это он ставил? – задумчиво спрашивает О'Боп. – О! Пиццу тащат! Эй! Какого хрена? Они воруют нашу пиццу!

О'Боп разозлился всерьез. Он особо не бушевал из‑за того, что эти парни прикатили убить его – этого следовало ожидать, это так, просто бизнес, – но похищение пиццы воспринял как личное оскорбление.

– Так нельзя! – вопит он. – Это не по‑честному!

Именно с этих слов, вспоминается Кэллану, все и началось.

Кэллан поднимает глаза от черного блокнота и видит, что жирный макаронник с широкой ухмылкой вытягивает в сторону их окна руку с куском пиццы.

– Эй! – вопит О'Боп.

– Эх и вкуснющая! – вопит в ответ Персик.

– Ну вот, стащили нашу пиццу, – жалуется О'Боп Кэллану.

– Да ладно, делов‑то!

– Но я жрать хочу! – хнычет О'Боп.

– Так спустись и отними, – советует Кэллан.

– Может, и спущусь.

– Обрез не забудь.

– Вот хреновина!

Кэллану слышно, как парни на улице хохочут над ними. Ему‑то все равно, это О'Боп не выносит, когда над ним потешаются. Сразу бросается в драку. А Кэллан, он что, он может просто взять да уйти.

– Стиви?

– А?

– Как, ты сказал, зовут того парня внизу?

– Которого?

– Ну, его прислали пришить нас, а он компот трескает.

– Джимми Персик.

– Он тоже в блокноте.

– Что?!

О'Боп отходит от окна.

– Сколько за ним?

– Сто тысяч.

Переглянувшись, они начинают хохотать.

– Кэллан, – обрывает смех О'Боп, – да у нас затевается совсем новая игра!

Потому что Персик Пиккони должен Мэтту Шихэну сто тысяч долларов. И это только основной долг – а проценты растут быстрее, чем разносится вонь при забастовке мусорщиков, – так что у Пиккони серьезные неприятности. Он по уши в долгах у Мэтта Шихэна. Это могло бы стать плохой новостью – тем больше у него причин оказать Шихэну серьезную услугу, – да вот только блокнот теперь у Кэллана и О'Бопа.

А это уже дает им некоторые преимущества.

Если они проживут достаточно долго, чтобы ими воспользоваться.

Потому что уже темнеет. И очень быстро.

– Есть идеи? – спрашивает О'Боп.

– Да, кое‑какие.

Игра предстояла серьезная и – черт! – отчаянная и опасная.

О'Боп вылезает на пожарную лестницу с бутылкой в руке. Бутылка заткнута тряпкой, в ней бултыхается какая‑то жидкость.

Орет:

– Эй, вы, макаронники свинячьи!

Парни у «Линкольна» смотрят вверх.

О'Боп поджигает тряпку и вопит:

– Вот, запейте нашу пиццу! – и длинной ленивой дугой запускает бутылку в «Линкольн».

– Какого хрена...

Это бормочет Персик, он нажимает кнопку, опуская стекло, и видит факел, летящий с небес прямо на него. Он рвет дверцу и вываливается из машины, успевая как раз вовремя, потому что О'Боп хорошо прицелился: бутылка разбивается о крышу «Линкольна», и пламя мгновенно разливается по ней.

– Тачка‑то совсем новенькая, ты, ублюдок! – ревет Персик в сторону пожарной лестницы.

Он бесится всерьез, ведь у него даже возможности нет пристрелить этого недоумка: сбивается толпа зевак, а следом раздается завывание сирен и всякое такое, и уже через пару минут весь квартал наводнен ирландцами‑копами и ирландцами‑пожарными. Пожарные поливают из шлангов водой то, что осталось от «Линкольна».

Копы, пожарники и тысяч пятнадцать дерьмовых голубых в женских платьях с Девятой авеню, которые визжат, пританцовывают и улюлюкают, – все сгрудились вокруг Персика. Он посылает Персика Маленького к телефону на углу – пусть позвонит, чтоб прислали новые колеса, а потом чувствует металл, прижатый к его левой почке, и слышит шепот:

– Мистер Пиккони, повернитесь, пожалуйста, но очень медленно.

Но уважительно так, а это Персик всегда ценил.

Он оборачивается и видит ирландского парнишку – не того рыжего засранца с волосами будто проволочная мочалка, который швырнул бутылку, а высокого, темноволосого. В одной руке он держит пистолет, обернутый коричневым бумажным пакетом, а в другой...

Это еще что за дерьмо у него? – думает Персик.

А потом до него доходит.

Это же маленький черный блокнот Мэтти Шихэна.

– Нам надо поговорить, – заявляет парнишка.

– Ну что ж, – соглашается Персик.

Итак, они в сыром холодном подвале заброшенного дома на Двенадцатой, и можно было бы назвать происходящее мексиканской ничьей, только никаких мексиканцев тут нет.

А есть итало‑ирландская встреча, и сцена такова: Кэллан и О'Боп стоят в одном конце, вжавшись спинами в стену. Кэллан похож на бандита с большой дороги: у него в каждой руке по пистолету. О'Боп держит обрез, прижимая к поясу. А у двери – братья Пиккони. Итальянцы оружия не вынули. Они стоят в своих шикарных костюмах, такие все из себя хладнокровные и крутые.

О'Боп очень даже хорошо просекает ситуацию. Макаронники уже оплошали раз сегодня вечером – даже если не считать гибель «Линкольна» – и не хотят снова терять лицо, показывая, что их хоть чуточку заботят эти два придурка, наставившие на них целый арсенал. Держатся с настоящим мафиозным шиком, и О'Боп проникается уважением.

А Кэллану на всякий такой шик начхать, хвоста крысиного он не стоит.

Он намерен, если что не так, нажать на курок, а там видно будет, что из этого выйдет.

– Сколько вам лет‑то, ребятишки? – спрашивает Персик.

– Двадцать, – врет О'Боп.

– Двадцать один, – добавляет Кэллан.

– Крутенькие вы сосунки, мое вам слово, – говорит Персик. – В общем, нам нужно сначала разобраться с этим дельцем насчет Эдди Фрила.

Вот оно, начинается, мелькает у Кэллана. Он на волосок от того, чтобы начать стрелять.

– Терпеть не могу всякие тошнотворные извращения, – продолжает Персик. – Писать парню в рот? Ну что это такое? Сколько раз вы в него выстрелили? Восемь вроде? Хорошо поработали.

Он хохочет. Персик Маленький вторит ему.

И О'Боп тоже смеется.

А Кэллан – нет. Он напряжен и готов к стрельбе.

– Извини за машину, – выговаривает сквозь смех О'Боп.

– Угу, – отзывается Персик. – В следующий раз, как захочешь поговорить, пользуйся телефоном, ладно?

И опять все хохочут. Кроме Кэллана.

– Да я говорил Джонни Бою, – продолжает Персик. – Какого хрена, говорю, ты заслал меня в Вестсайд к зулусам, пуэрториканцам и бешеным ирландцам? И какого черта я тут должен делать? Тут бутылками с зажигательной смесью швыряются, и теперь мне придется покупать новую машину. Бешеные козлы‑ирландцы. А вы в эту черную книженцию заглядывали?

– А ты как думаешь? – задает встречный вопрос О'Боп.

– Думаю, да. И что там углядели?

– Это зависит...

– От чего же?

– От того, как мы договоримся.

– Так подскажите, о чем будем договариваться.

Кэллан слышит, как О'Боп шумно сглатывает. Понимает, что тот до смерти боится, но все равно пойдет до конца. Давай же, Стиви, играй, блефуй, мысленно подталкивает Кэллан.

– Перво‑наперво, – заявляет О'Боп, – блокнота при нас нет.

– Эй, Мочалка, – отзывается Персик. – Как начнем обрабатывать вас, вы живо выложите, где он. Эй, полегче там с курком. – Теперь он смотрит на Кэллана. – Мы ведь просто разговариваем.

– Мы знаем, – говорит О'Боп, – где Шихэн берет каждый пенни на улице.

– Без шуток – он ведь землю перевернет, только б заполучить эту книжицу обратно.

– Ну и хрен с ним, – откликается О'Боп. – Не получит он блокнот – тогда и ты не должен ему ни гроша.

– Точно, что ль?

– Наше слово – верняк, – подтверждает О'Боп. – И Эдди Фрил по‑другому не скажет.

О'Боп видит облегчение на лице Персика и поддает жару:

– В этом блокноте и копы есть. И профсоюзники. На улице гуляет пара миллионов долларов.

– Мэтти Шихэн – богатый человек, – роняет Персик.

– А чего он‑то? – говорит О'Боп. – Почему не мы? Почему не ты?

Они следят, как ворочаются мысли Персика. Караулят, как он обмозговывает выгоду, взвешивает риск. Через минуту он говорит нерешительно:

– Но Шихэн оказывает услуги моему боссу.

– Заполучи блокнот, – возражает О'Боп, – и сам сможешь оказывать ему такие же.

Кэллан спохватывается, что перестарался, держа пистолеты на изготовку. Руки у него устали и дрожат. Ему охота опустить пистолеты, но нельзя расслабляться. И еще он боится, если они не договорятся с Персиком, ему не суметь попасть в цель даже с такого расстояния, так трясутся у него руки.

– А вы кому‑нибудь говорили, – наконец спрашивает Персик, – что видали мое имя в книжке?

О'Боп мгновенно выпаливает «нет!», и скорость его реакции подсказывает Кэллану: этот вопрос – очень важный. А еще ему интересно, зачем Персик занял деньги и на что потратил.

– Бешеный ирландец, – бормочет себе под нос Персик. Потом говорит: – Вы затаитесь пока что. Постарайтесь не убивать никого хоть денек‑другой, ага? Я с вами еще встречусь по этому делу.

После чего разворачивается и поднимается по лестнице, ведущей из подвала; брат тянется за ним.

– Господи! – выдыхает Кэллан. И плюхается на пол.

Руки у него ходят ходуном.

Персик звонит в дверь дома Мэтта Шихэна.

Дверь открывает здоровущий ирлашка. Персик слышит, Шихэн кричит из комнаты: «Кто это там?»

Голос испуганный.

– Да это Джимми Персик, – отвечает бугай, впуская Персика. – Он у себя в кабинете.

– Спасибо.

Персик проходит по коридору и сворачивает налево, в комнату Мэтта.

Комната оклеена тошнотворно‑зелеными обоями. Трилистники [42]и всякое такое дерьмо понатыканы по всей комнате. Большой портрет Джона Кэннеди. Рядом – портрет Бобби. Фотография Папы Римского. У парня тут есть все, разве что лепрекон [43]на табурете не сидит.

Из кресла Мэтт все‑таки встает – Персику нравятся проявления уважения – и улыбается показной широкой улыбкой, какая в ходу у ирландских политиков.

– Джеймс, рад тебя видеть. Ну как, удалось уладить ту маленькую неприятность за время моего отсутствия?

– Угу.

– Нашел этих ублюдков?

– Эге.

– И?..

Нож входит в него как в масло, не успевает Мэтт выговорить «Что за черт!» ни по‑английски, ни по‑ирландски. Персик профессионально попадает между ребрами под левой грудной мышцей, резко дергает лезвие вверх и проворачивает его, чтобы в госпитале не возникло этических проблем.

Чертов нож застревает, и Джимми приходится упереться в широкую грудь Мэтта ногой, чтобы выдернуть его. Шихэн с такой силой грохается на пол, что подскакивают все портреты на стенах.

Впустивший Персика громила остолбенело застыл в дверях.

И непохоже, чтоб он рвался что‑то предпринять.

– А ты сколько ему должен? – спрашивает Персик.

– Семьдесят пять.

– Нет Мэтта – нет долга.

Вдвоем они разрубают тело, отвозят на Уордс‑Айленд и сбрасывают в канализационный люк.

На обратном пути Персик распевает:

Видал кто моего приятеля Мэтти...

Можете сказать мне, куда ж он исчез?..

Через месяц после наступления того, что стало называться в Адской Кухне «Наводнение Лунной Реки», жизнь Кэллана переменилась. Он не только жив, что сюрприз для него, но к тому же еще и герой квартала.

Потому что пока Персик спускал Шихэна в канализацию, они с О'Бопом поработали черным фломастером в блокноте Мэтти и списали некоторые долги. Они развлекались от души: какие‑то цифры замазывали, сокращали, другие оставляли нетронутыми – те, которые, как они рассчитывали, сделают их состоятельными людьми.

Денежные времена настали в Адской Кухне.

Кэллан с О'Бопом обосновались в пабе Лиффи, будто владели им, что, в общем, если внимательно изучить черный блокнот, было близко к истине. Люди, заходившие туда, чуть ли не кланялись им: одни из благодарности, что их сняли с крючка у Мэтта, другие из страха, что попали в новую кабалу к парням, которые замочили Эдди Фрила, Джимми Бойлана, а вполне вероятно, и самого Мэтти Шихэна.

И еще кое‑кого заодно.

Ларри Моретти.

Кэллан переживал только из‑за этого убийства. Эдди Мясник, да и Джимми Бойлан, а уж тем более Мэтти Шихэн – это была необходимость. Но Ларри Моретти они убили из мести, за то, что он помог Эдди изувечить труп Майкла Мэрфи.

– От нас этого ждут, – убеждал О'Боп. – Иначе нас не будут уважать.

Моретти догадывался о своей судьбе. Он затаился в своей норе на Сто четвертой улице, рядом с Бродвеем, и пил по‑черному. За две недели он ни разу не вышел из дому: просто ходить не мог, так что стал легкой добычей для Кэллана и О'Бопа, когда они ворвались в дверь.

Моретти валялся на полу с бутылкой в обнимку. Сунул голову между стереоколонками и слушал какой‑то дерьмовый диск, басы ухали, точно канонада тяжелой артиллерии. На секунду Ларри приоткрыл глаза и взглянул на приятелей, которые застыли с нацеленными на него пистолетами, а потом снова закрыл. О'Боп завопил:

– Это тебе за Майки! – и давай палить. Кэллану ничего не оставалось, только присоединиться, но как же погано стрелять в лежачего.

Теперь надо было разрубить тело. О'Боп, оказывается, подготовил все заранее. Они закатили Моретти на лист толстого пластика, и Кэллан только теперь понял, каким же сильным был Эдди Фрил, если рубил мясо. Работа до хренища тяжелая, к тому же Кэллан пару раз мотался в ванную: его рвало. Но наконец они все‑таки справились, распихали куски по мусорным мешкам, а потом отвезли на Уордс‑Айленд. О'Боп считал, что им нужно засунуть «штуковину» Моретти в картонку из‑под молока и походить с ней по кварталу, но Кэллан твердо сказал – нет.

Им такое дерьмо ни к чему. Слухами земля полнится, и уже на следующий день многие заходили к Лиффи выразить восхищение. А вот Бобби Ремингтон не пришел. Кэллан понимает, Бобби боится, вдруг они думают, что он сдал их Мэтти, но Кэллан точно знает, что это не Бобби.

Это подсуетилась Бэт.

– Ты только старалась защитить брата, – говорит ей Кэллан, когда она появляется в его новой квартире. – Я понимаю.

Девушка уставилась в пол. Она постаралась: длинные волосы расчесаны, блестят, на ней красивое платье. Черное, с низким вырезом.

Кэллан все понимает. Она на все готова, чтобы спасти свою жизнь и жизнь брата.

– А Стиви это понимает? – спрашивает Бэт.

– Я ему растолкую.

– Бобби так плохо, – говорит она.

– Да все в порядке...

– Ему нужна работа, а он не может получить профсоюзную карточку...

Кэллан испытывает странные ощущения от этих слов, обращенных к нему. За подобной услугой люди обычно шли к Мэтти.

– Ладно, это мы сумеем устроить, – обещает Кэллан. У него теперь есть незаполненные бланки, карточки, подписанные начальниками профсоюзов водителей, строителей и всяких других. – Скажи ему, пускай зайдет. Мы же с ним друзья.

– А мы с тобой друзья? – спрашивает девушка.

Он хочет ее. Черт! Он бы с превеликим удовольствием ее отымел. Но получится не то. Вроде только потому, что у него сейчас есть власть над ней.

И он говорит:

– Ну да, конечно, мы друзья.

Дает ей понять, что все в порядке, все в норме, она не обязана спать с ним.

– И все? Только друзья?

– Да, Бэт. И все.

Ему не по себе, ведь она вырядилась, накрасилась и все такое, но ему больше не хочется спать с ней.

И оттого ему грустно.

В общем, Бобби заходит, они подцепляют его на крючок, устроив на работу, и его новый босс сразу зачисляет его в бездельники – и Бобби в этом отношении не подводит. Люди приходят: кто платить проценты, кто просить какого‑то одолжения, и где‑то с месяц они изображают из себя маленьких крестных отцов в кабинке паба Лиффи.

Пока их не одергивает настоящий Крестный Отец.

Большой Поли Калабрезе присылает гонца и требует, чтобы они приехали в Квинс и объяснили ему лично, отчего, первое, они не мертвы и, второе, отчего мертв его друг и партнер Мэтти Шихэн.

– Я сказал, – объясняет Персик, – что это вы, парни, замочили Шихэна.

Они сидят в кабинке таверны «Лэндмарк», и Персик пытается проглотить гадостную баранью котлетку с картошкой, политую жирным коричневым соусом. По крайней мере на встрече с Большим Поли их угостят приличной едой.

Может, эта еда будет последней в их жизни, но хотя бы вкусной.

– Господи! Зачем? – удивляется Кэллан.

– У него были причины, – вмешивается О'Боп.

– Отлично, – говорит Кэллан, – какие?

– Скажи я ему правду, он с ходу убил бы меня, без вопросов, – старательно объясняет Персик.

– Шикарная причина, – кидает Кэллан О'Бопу и снова поворачивается к Персику. – Зато теперь он прикончит нас.

– Ну, не обязательно, – тянет Персик.

– Не обязательно, значит?

– Нет, – пускается вновь в объяснения Персик. – Вы, парни, не в Семье. Вы не мафиози. Не подчиняетесь нашей дисциплине. Понимаете, мне следовало бы спросить разрешения Калабрезе убить Мэтта, а он его ни за что бы не дал. Так что с этим убийством я влип бы по‑крупному.

– Да, новость просто отличная, – говорит Кэллан.

– Но вам‑то, парни, разрешения не требуется, – продолжает Персик. – Вам нужна только основательная причина. Ну и правильное отношение.

– Какое еще отношение?

– К будущему. Дружелюбное. Сотрудничество и братство.

О'Боп возбудился не на шутку. Будто у него на глазах сбывается мечта.

– Калабрезе хочет нанять нас? – О'Боп чуть не падает со стула.

– Не знаю, – говорит Кэллан, – хочу ли я, чтоб меня нанимали.

– Но это ж наш шанс! – вопит О'Боп. – Это ж Семья Чимино! И они хотят с нами работать!

– Есть еще кое‑что, – замечает Персик.

– Ну‑ну, – откликается Кэллан. – А то я было расстроился, что все радостные новости закончились...

– Блокнот, – рубит Персик.

– И что?

– Запись про меня. Сто тысяч. Калабрезе ни за что не должен узнать про долг. Если узнает, я покойник.

– С чего это? – удивляется Кэллан.

– Эти деньги – его, – объясняет Персик. – Шихэн утаил пару сотен от Поли. Я их у Мэтта занял.

– Значит, ты обдирал Поли Калабрезе, – делает вывод Кэллан.

– Мы, – поправляет Персик.

– О господи боже!

Даже О'Боп чуть подувял.

– Ну, не знаю, Джимми, – тянет он.

– Какого хрена? – вопрошает Персик. – Чего ты там еще не знаешь? Мне был приказ шлепнуть вас, ребята. А я его не выполнил. Меня только за одно это могут убить. Я спас ваши поганые шкуры. Два раза. Сначала не убил вас, а потом убрал Мэтти Шихэна за вас. А ты еще чего‑то там не знаешь?

Кэллан уставился на него.

– Значит, эта встреча, – говорит он, – сделает нас или богатыми, или мертвыми.

– Ну, что‑то в этом роде, – соглашается Персик.

– Вот так хрен! – заключает Кэллан.

Богатый или мертвый.

Что ж, бывает выбор и похуже.

Встреча назначена в задней комнате ресторана в Бэнсонхерсте.

– Гнездо мафии, – комментирует Кэллан.

Да, очень удобно. Если Калабрезе решил убить их, ему только и требуется выйти и захлопнуть за собой дверь. Он выйдет через парадную дверь, а наши тела вынесут через черный ход, думает Кэллан, пока перед зеркалом пытается соорудить узел галстука.

– Ты вообще когда‑нибудь раньше надевал галстук? – спрашивает О'Боп. Голос у него прерывается, ладони вспотели.

– А то. На первое причастие.

– Тьфу, дерьмо! – О'Боп пытается помочь и просит: – Ты повернись. Я так не могу завязывать, со спины.

– У тебя руки дрожат.

– Да еще как!

На встречу они идут «голенькими». Стволы полагаются только людям босса. А значит, прикончить их будет еще легче.

Не то чтобы они собираются отправиться на встречу совсем уж беззащитными. Прихватывают с собой Бобби Ремингтона и Толстяка Тима Хили. А еще одному парню из квартала, Биллу Боэну, приказано патрулировать на машине около ресторана.

О'Боп раздает четкие и ясные инструкции:

– Если из парадной двери первым выйдет кто‑то другой, не мы – убейте их.

И еще одна предосторожность: Бэт и ее подружка Мойра закажут столик в общем зале ресторана. В сумочках у них будут пистолеты: у одной двадцать второго калибра, у другой сорок четвертого. Так, на всякий случай, если дельце стухнет, а у парней появится шанс выскочить из задней комнаты.

Как выражается О'Боп:

– Если мне суждено отправиться в ад, я хочу уехать туда в битком набитом автобусе.

До Квинса они добираются на метро, потому что О'Боп заявляет, что не желает после удачной встречи сесть в свою машину и вместе с ней отправиться на небеса.

– Итальянцы не пользуются бомбами, – старается убедить его Персик. – Это все ирландские фокусы.

О'Боп напоминает Персику о своем ирландском происхождении и отправляется на метро. Они с Кэлланом выходят в Бэнсонхерсте и шагают к ресторану, а когда заворачивают за угол, О'Боп бормочет:

– Да чтоб тебя. Вот дерьмо!

– Что такое?

Перед рестораном топчутся четверо или пятеро мафиози. Кэллан роняет что‑то вроде: «Ну и что с того? Перед мафиозными ресторанами всегда толкутся ребятишки. У них работа такая».

– Да тут Сол Скэки! – говорит О'Боп.

Огромный, мощный детина чуть за тридцать, с глазами голубыми, как у Синатры, и серебристыми волосами, слишком коротко для мафиози постриженными. Он и похож на мафиози, думает Кэллан, и в то же время вроде и не похож. На ногах у него тупоносые ботинки, начищенные до того, что блестят, точно полированный черный мрамор. Серьезный крендель, думает Кэллан.

– И кто таков? – спрашивает он у О'Бопа.

– Служит в «Зеленых беретах» дерьмовым полковником.

– Дуришь меня.

– И вовсе нет. И он гангстер. У него тонна медалей за Вьетнам. Если они решат сбросить нас со счетов, то Скэки вычитанием и займется.

Обернувшись, Скэки видит их. Отделившись от группы, он подходит к О'Бопу и Кэллану, улыбается и говорит:

– Джентльмены, милости прошу. Без обид, но мне полагается проверить, что под мышками у вас пусто.

Кэллан, кивнув, поднимает руки. Заученным движением Скэки обхлопывает его до самых щиколоток, потом проделывает то же самое с О'Бопом.

– Хорошо, – заключает он. – Ну что, пошли на ланч?

И ведет их в задний зал ресторана. Зал этот Кэллан видел чуть ли не в пятидесяти обалденных киношках про мафию. Фрески на стенах изображают безмятежные пейзажи солнечной Сицилии. Посередине длинный стол, накрытый скатертью в красно‑белую клетку. Бокалы, чашки для эспрессо, маленькие брусочки масла, уложенные на тарелки со льдом. Бутылки красного, бутылки белого.

Хотя пришли они точно – минута в минуту, – парни уже сидят за столом. Персик, нервничая, знакомит их с Джонни Боем Коццо, Демонти и парой других. Потом открываются двери, и входят двое гангстеров‑боевиков, грудь у обоих точно коровьи туши в мясной лавке, а за ними появляется Калабрезе.

Кэллан украдкой косится на Джонни Боя, ему кажется, что тот как‑то злорадно ухмыляется. Но все обнимаются, целуются по сицилийскому обычаю. Калабрезе усаживается во главе стола, и Персик всех представляет.

Кэллану не нравится, что Персик испуган.

Персик называет их имена, Калабрезе поднимает руку и объявляет:

– Сначала пообедаем, а уж потом и о бизнесе потолкуем.

Даже Кэллану приходится признать, такой вкусной еды он в жизни не ел. Для начала подали щедрые порции закусок: проволоне [44], прошутто [45]и сладкий красный перец. Таких тонюсеньких рулетиков из ветчины и крошечных помидорок Кэллану видеть не доводилось.

Официанты входили и выходили, точно монашки, прислуживающие Папе Римскому.

Когда с закусками покончили, наступила очередь пасты. Ничего необычного: так, маленькие пиалы со спагетти в красном соусе. Потом подали куриную пиккату – тонкие ломтики куриной грудки в белом вине с лимоном и каперсами и запеченную рыбу. Следом еще один салат и, наконец, десерт – огромный белый торт, пропитанный анисовой водкой.

Все это вносили и выносили вместе с винами, и когда официанты подали эспрессо, Кэллана совсем разморило. Калабрезе сделал длинный глоток кофе, после чего сказал:

– А теперь скажите, почему я не должен убивать вас, парни.

Ни хрена себе вопросик на засыпку.

Какая‑то часть Кэллана рвалась заорать: «Ты не должен убивать нас потому, что Джимми Пиккони украл у тебя сто штук баксов, и мы можем доказать это!», но он прикусил язык, изо всех сил стараясь найти другой довод.

Тут он услышал слова Персика:

– Они, Пол, хорошие парни.

– Зато ты, Джимми, – улыбнулся Калабрезе, – нехороший парень. Был бы ты хорошим, то сегодня я бы обедал здесь с Мэттом Шихэном.

И, развернувшись, прошил насквозь взглядом О'Бопа и Кэллана.

– Я все еще жду вашего ответа.

И Кэллан тоже. Изо всех сил стараясь сообразить, то ли ломать голову над ответом, то ли попытаться прорваться между двумя мордоворотами, охраняющими дверь, выскочить в зал, выхватить пистолеты и вернуться, поливая всех огнем.

Но даже если мне это удастся, думает Кэллан, О'Боп к тому моменту будет мертв. Да, но зато я смогу отправить его на небо в переполненном автобусе.

Кэллан пытается незаметно передвинуться на краешек. Остался еще дюйм, теперь надо подобрать ноги, тогда он сможет враз сорваться со стула. Кинуться прямо на Калабрезе, схватить его и, пятясь задом, выскочить за дверь.

И куда потом? – думает он. На Луну? Куда можно смыться, чтобы Семья Чимино там не разыскала?

Вот хрен, думает он. Бегом за пистолетами, надо уйти из жизни, как подобает мужчинам.

Сидящий напротив Сол Скэки качает головой. Движение едва заметное, но Кэллану понятно: шевельнись – и ты покойник.

И он замирает.

Казалось, молчание длится чуть ли не час, но на самом деле пролетело всего несколько секунд в атмосфере, ну скажем, напряженной, и Кэллан всерьез удивляется, когда слышит пронзительный голос О'Бопа, тот верещит:

– Вы не должны убивать нас, потому что... Потому что... эээээ...

–...мы можем выполнять для вас работу лучше, чем Шихэн, – подхватывает Кэллан. – Мы сумеем добыть для вас долю в Джевитс‑центре, в местном профсоюзе водителей, в профсоюзе строителей. Ни один цементный блок не продадут и не поднимут без того, чтобы вы не получили своей доли. Вы получите десять процентов с каждого доллара ростовщика или добытого на улице, и все это сделаем для вас мы. Вам и пальцем не придется пошевелить или во что‑то вмешаться.

Калабрезе обдумывает его слова, тянет, наслаждаясь, время.

Кэллан начинает заводиться. Он чуть ли не надеется, что Калабрезе рыкнет: «Да пошли‑ка вы на хрен, ребята», и тогда можно будет отбросить всякую дипломатическую дребедень и приступить к драке.

Но Большой Поли роняет:

– Существуют определенные условия и правила. Во‑первых, брать мы станем тридцать, а не десять процентов с вашего дохода. Во‑вторых, возьмем пятьдесят процентов денег, поступающих от профсоюзов и строительства, и тридцать – от любой другой деятельности. А в обмен я предлагаю вам свою дружбу и защиту. Членами Семьи вы стать не можете, потому что вы не сицилийцы, но партнерами станете. Работать будете под надзором Джимми Персика. Он будет лично отвечать за все ваши действия. Возникнет у вас какая необходимость, обращайтесь к Джимми. Возникнет проблема, тоже обращайтесь к Джимми. И кончайте со всякими разборками, тут не Дикий Запад. Наш бизнес лучше всего работает в атмосфере спокойствия и тишины. Все поняли?

– Да, мистер Калабрезе.

Калабрезе кивает:

– Возможно, изредка мне будет требоваться ваша помощь. Тогда передам через Джимми, а уж он передаст вам. Я, конечно, рассчитываю, что в обмен на мою дружбу и защиту вы не повернетесь ко мне спиной, когда я обращусь к вам. Раз ваши враги будут моими врагами, то и мои должны стать вашими.

– Да, мистер Калабрезе. – Кэллан гадает: может, сейчас положено поцеловать его кольцо?

– И последнее, – заключает Калабрезе. – Занимайтесь своим бизнесом. Делайте деньги. Наживайте богатство! Делайте все, что желаете, но – никаких наркотиков! Такое правило установил Карло, и оно по‑прежнему действует. Наркотики – это слишком опасно. Я не намерен провести в тюрьме старость, так что это запрет категорический: займетесь наркотиками – вы покойники.

Калабрезе встает со стула. Остальные тоже поднимаются.

Кэллан стоит, когда Калабрезе коротко бросает «До свидания», и два мордоворота распахивают перед ним дверь.

Кэллан напряженно соображает, что не так в этой картинке.

– Стиви, – говорит он, – Калабрезе уходит.

О'Боп смотрит на него, как бы говоря «Ну и хорошо».

– Стиви, этот человек уже выходит в дверь.

Они замирают. Персик в ужасе от такой промашки и говорит с фальшивой вежливостью:

– Дон всегда уходит первым.

– Что, какая‑то проблема? – осведомляется Скэки.

– Да, – кивает Кэллан, – проблема.

О'Боп становится цвета мела. Персик вцепился себе в подбородок так крепко, что теперь пальцы гвоздодером не отодрать. Демонти уставился на них, точно на что‑то совсем уже экзотическое, а Джонни Бою все представляется просто забавным.

А вот Скэки – нет.

– В чем дело? – спрашивает он.

– У нас на улице люди, – сглотнув, объясняет Кэллан, – и мы приказали убить первого, кто выйдет в дверь, если это будем не мы.

Оба охранника Калабрезе разом хватаются за оружие. Пистолет Скэки сорок пятого калибра оказывается нацелен точно в голову Кэллана.

Калабрезе смотрит на Кэллана и О'Бопа, покачивает головой.

Джимми Персик тщится припомнить точные слова Покаянной молитвы.

Но тут Калабрезе вдруг смеется.

Он хохочет, заливается так, что ему приходится достать из кармана пиджака платок и вытереть глаза. Мало того – он даже падает на стул. Отсмеявшись, Калабрезе смотрит на Скэки и произносит:

– Ну чего стоишь? Стреляй в них!

И тут же, очень быстро, добавляет:

– Шучу я, шучу. Вы, парни, что, думаете, выйди я в эту дверь, началась бы третья мировая война? Смех, да и только!

Он машет им на дверь:

– На этот раз вы – первые.

Они выходят, и дверь за ними захлопывается. Даже через закрытую дверь еще доносится хохот. Они проходят мимо Бэт и ее подружки Мойры на улицу.

Никаких признаков ни Бобби Ремингтона, ни Толстяка Тима Хили.

Только вереница – от угла до угла – черных «линкольнов».

И рядом с ними стоят гангстеры.

– Господи, – бормочет О'Боп, – наши не смогли найти место для парковки.

Позже Бобби, извиняясь, бормочет, что не успел он и пару раз проехать мимо ресторана, как один из мафиози тормознул машину и велел им проваливать отсюда на хрен. Они и убрались.

Но это будет потом.

А сейчас О'Боп стоит на улице и глазеет на голубое небо.

– Ты понимаешь, что это значит?

– Нет, Стиви. И что?

– А значит это, – О'Боп обнимает Кэллана за плечи, – что мы теперь короли Вестсайда.

Короли Вестсайда.

Недурная новость.

А плохая та, что Джимми Персик на сто тысяч баксов, которые теперь не надо никому отдавать, купил наркотики.

И не обыкновенный героин, доставленный по обычному маршруту Турция – Сицилия. И не через канал в Марселе. И даже не по новому Лаосскому, организованному знаменитым мафиози Санто Траффиканте. Нет – купи он наркотики через какой‑то из этих источников, Калабрезе прознал бы об этом через пятнадцать секунд, а еще через неделю раздувшийся труп Джимми Персика пугал бы туристов на Серкл‑Лайн. Нет, Джимми Персику пришлось найти новый источник.

Из Мексики.

Date: 2015-09-18; view: 301; Нарушение авторских прав