Мексика 4 page

Тейлор смотрит на изрешеченный пулями труп:

– Что произошло?

– Мы пытались арестовать Дона Педро и пятерых его людей, – объясняет Арт. – Они сопротивлялись. Все мертвы.

– Все? – Тейлор уставился на Арта.

– Да.

– Раненых нет?

– Нет.

Тейлор усмехается. Но он потерпел поражение – Арт понимает это. Главный трофей достался Арту, и теперь Тейлор ничего не может с ним сделать. Ничего, хрен его раздери. Но самое время предложить ему мир. Арт указывает подбородком на Адана и изувеченного campesino и произносит тихо:

– По‑моему, Тим, нам обоим есть о чем промолчать.

– Угу.

Забравшись в вертолет, Арт развязывает Адана:

– Мне жаль, что все так случилось.

– А мне‑то как. – Адан поворачивается к Параде. – Как его нога, отец Хуан?

– Вы знаете друг друга? – удивляется Арт.

– Я крестил Адана, – отвечает Парада. – А с этим человеком все будет в порядке.

Но глаза его говорят совсем другое: campesino не жилец.

– Теперь можешь взлетать, Фил! – кричит Арт. – Госпиталь Кульякана, и приземлись прямо на него!

Вертолет взлетает.

– Артуро, – окликает Парада.

– А?

Священник улыбается ему:

– Мои поздравления. Ты тоже безумец.

Арт смотрит вниз на погубленные поля, сожженные деревни, беженцев, уже тянущихся вереницей по грунтовой дороге.

Пейзаж после битвы: всюду, насколько видит глаз, дымятся обугленные развалины.

Поля черных цветов.

И то верно, думает Арт, безумец.

Через полтора часа Адан лежит на чистых белых простынях лучшего кульяканского госпиталя. Рана на лице от рукоятки пистолета Наварреса промыта и обработана, ему вкололи антибиотики, но от предложенных болеутоляющих он отказался.

Адан желает чувствовать боль.

Выбравшись из постели, он бродит по коридорам, пока не находит палату, куда по его настоянию поместили Мануэля Санчеса.

Campesino открывает глаза и видит Адана:

– Моя нога...

– Ты еще побегаешь...

– Не позволяй им...

– Не позволю, – заверяет Адан. – Поспи.

Адан разыскивает доктора.

– Вы можете спасти ему ногу?

– Думаю, да, – отвечает тот. – Но это будет дорого стоить.

– Вы знаете, кто я?

– Знаю.

Адан ясно читает в его взгляде: я знаю, кто твой дядя.

– Спаси ему ногу, – говорит Адан, – и ты станешь начальником нового отделения этого госпиталя. Если ампутируешь, то остаток своей жизни проведешь, делая аборты в тихуанском борделе. А потеряешь пациента – нырнешь в могилу раньше него. И это не мой дядя уложит тебя туда, а я сам. Понятно?

Доктору все понятно.

И Адану понятно, что жизнь его переменилась.

Детство закончилось.

Началась серьезная жизнь.

Тио лениво затягивается кубинской сигарой, наблюдая, как плывут по комнате кольца дыма.

Успешнее операция «Кондор» пройти не могла. Сожжены поля Синалоа, земля отравлена, gomeros разбрелись по свету. Авилес убит, и американцы считают, что уничтожили источник зла, и теперь, оставив Мексику в покое, отправятся спокойно почивать.

Их самодовольство даст мне время сколотить организацию, до которой – пока американцы прочухаются – дотянуться они будут не в силах.

Federacion.

Раздался тихий стук в дверь.

Вошел агент ДФС, весь в черном, с «узи» на плече.

– Пришел человек, желает вас видеть, дон Мигель. Говорит, он ваш племянник.

– Впусти.

В дверях появляется Адан.

Мигелю Анхелю Баррере уже известно обо всем, что случилось с его племянником: об избиении, пытках, его угрозе доктору, о встрече с Парадой. За один день мальчишка превратился в настоящего мужчину.

И этот мужчина приступает прямо к делу.

– Ты знаешь про рейд, – заявляет Адан.

– Я даже помогал составить его план.

И верно, мишени для уничтожения он выбирал с особым тщанием: враги, соперники и старые динозавры, которые уже не в состоянии вписаться в изменившийся мир. Они так и так не выжили бы, только мешались бы под ногами.

Теперь больше не будут.

– Зверство, – замечает Адан.

– Необходимость, – возражает Тио. – Это все равно бы произошло, так почему бы заодно не извлечь выгоду? Это бизнес, Адан.

– Ну‑у...

А теперь, думает Тио, посмотрим, каким мужчиной стал мальчик. Он ждет, что скажет Адан.

–...что ж, – заключает Адан, – я тоже хочу войти в бизнес.

Тио Баррера сидит во главе стола.

Ресторан для посетителей не работает: частная, закрытая вечеринка.

Да уж, думает Адан, закрытее некуда, здание окружено людьми ДФС, вооруженными «узи». Всех гостей обхлопали и освободили от оружия. Список присутствующих – лакомый кусочек для янки: все до единого более‑менее значительные gomeros, которых Тио решил оставить в живых в операции «Кондор», – здесь. Адан сидит рядом с Раулем, переводя взгляд с лица на лицо.

Гарсиа Абрего в свои пятьдесят лет, считай, древний старец в таком бизнесе. Серебристые волосы, белые усы – похож на старого мудрого котяру. Котяра и есть. Он сидит, бесстрастно глядя на Барреру, и Адан не может разгадать, что за чувства скрываются за каменным лицом. «Именно так, – говорил Тио Адану, – он и сумел дотянуть в нашем бизнесе до пятидесяти лет. Учись».

Рядом с Абрего сидит человек, известный Адану как Эль Верде – Зеленый. Так его прозвали из‑за зеленых, страусиной кожи сапог, в которых он неизменно красуется. Но только обувь на нем вызывающе причудливая, а в остальном Чалино Гусман – самый обыкновенный фермер: простая рубашка, джинсы, соломенная шляпа.

Рядом с Гусманом – Гуэро Мендес.

Даже в ресторан Гуэро явился в одежке синалоанского ковбоя: черная рубашка с перламутровыми пуговицами, черные джинсы в обтяжку с огромной серебряно‑бирюзовой пряжкой на ремне, остроносые сапоги и большая белая ковбойская шляпа, ее он не снял даже в зале.

Гуэро никак не может заткнуться: все трещит о своем чудесном спасении из засады federales, в которой погиб его босс Дон Педро. «Меня загородил от пуль Санто Хесус Малверде, – тарахтит Гуэро. – Говорю вам, братья, я прошел сухим сквозь ливень. Я до сих пор не могу поверить, что остался в живых». И все болтал и болтал, хрен его раздери, про то, как он разрядил свой pistola [34]в federale, как выпрыгнул из машины и помчался «между пулями, братья» в кустарник, откуда уже и спасся бегством. И с каким трудом он потом пробирался в город, «думая, что каждая минута – моя последняя, братья».

Адан перевел взгляд дальше: Хайме Гэррера, Рафаэль Каро, Чапо Монтана – все gomeros из Синалоа, все объявлены в розыск, все в бегах. Разбитые корабли, гонимые бурей, которые Тио привел в безопасную гавань.

На встречу всех созвал Тио, уже этим установив свое главенство. Заставил всех сесть вместе над большущими ведерками охлажденных креветок, тарелками тонко нарезанного carne [35]и бутылками ледяного пива – ему настоящие синалоанцы всегда отдают предпочтение перед вином.

В соседней комнате молодые музыканты разогревались для пения bandas – песен, восхваляющих подвиги знаменитых traficantes, многие из которых сидели тут, за столом. В отдельной задней комнатушке уже собрались с десяток дорогих девочек, их вызвонили из эксклюзивного борделя Хэйли Сэксон в Сан‑Диего.

– Кровь, которую пролили, уже высохла, – начинает Тио. – И настало время отложить все обиды, сполоснуть рты от venganza [36]. Это все ушло в прошлое, как вчерашняя вода в реке.

Тио сделал глоток, покатал пиво во рту и сплюнул на пол.

Выдержал паузу – не возразит ли кто.

Нет, никто. И он продолжил:

– Ушла в прошлое и жизнь, которую мы вели. Сгорела в пламени. Она осталась лишь в памяти, может напомнить о себе в снах, что приходят к нам в предрассветные часы, исчезающие, словно клубы дыма на ветру. Может, нам и хотелось бы продолжать сладко спать. Но сон – не жизнь, это всего лишь греза.

Американцы желали разбросать нас, синалоанцев, по свету. Выжечь с нашей земли и развеять по ветру. Но пламя, которое пожирает, прокладывает путь новым росткам. Ветер, который вырывает с корнями, несет семена на новую почву. Я говорю: если они желают выжить нас, пусть так и будет. Мы развеемся с ветром, как семена manzanita, которые приживаются на любой почве. Приживаются и разрастаются. Я говорю: если американцы не позволяют нам владеть Синалоа, мы захватим всю страну.

Есть три стратегические территории, с которых нужно проложить la pista secreta [37]: Сонора, граничащая с Техасом и Аризоной, Мексиканский залив, расположенный напротив Техаса, Луизианы и Флориды, и Баха – рядышком с Сан‑Диего, Лос‑Анджелесом и Западным побережьем. Взять на себя Залив как свою plaza [38]я прошу Абрего. Его рынками будут Хьюстон, Нью‑Орлеан, Тампа и Майами. Эль Верде, Дона Чалино я прошу взять plaza в Соноре, пусть обоснуется в Хуаресе, его рынок – Мексика, Аризона и остальной Техас.

Адан безуспешно старается разгадать реакцию собравшихся, их чувства: plaza Залив – потенциально богата, но достаточно проблематична: покончив с Мексикой, американские силы переключатся на восточное побережье Карибского моря. Но Абрего сделает миллионы – нет, миллиарды, – если найдет рынок для сбыта товара.

Адан всматривается в Эль Верде – лицо настоящего campesino непроницаемо. Plaza Сонора – прибыльное местечко. Эль Верде сумеет переправлять тонны наркотиков в Феникс, Эль‑Пасо и Даллас, не говоря уж о маршруте на север от этих городов – в Чикаго, Миннеаполис и Детройт.

Но все ждут, пока «упадет второй башмак», и Адан наблюдает за выражением их глаз. Все ожидают, что самый жирный кусок Тио приберег для себя.

Баха.

Тихуана открывает доступ к обширнейшим рынкам Сан‑Диего, Лос‑Анджелеса, Сан‑Франциско и Сан‑Хосе. И к транспортным системам, могущим доставлять товар на еще более богатые рынки северо‑восточных Соединенных Штатов: в Филадельфию, Бостон и – бриллиант из бриллиантов – Нью‑Йорк.

Да, есть, конечно, территория Залив и территория Сонора, но Баха – это всем территориям территория.

Уникальная.

Так что никто особо не напрягся и не удивился, когда Баррера начал:

– Ну а сам я...

И закончил:

–...хочу перебраться в Гвадалахару.

Вот теперь удивились все.

Адан – больше всех, он поверить не может, что Тио отказывается от самого лакомого кусочка в Западном мире. Если эта plaza не отходит семье, тогда кому же...

– Я прошу, – продолжает Баррера, – Гуэро Мендеса взять plaza Баха.

Адан смотрит, как лицо Гуэро расплывается в улыбке. И тут ему становится ясным чудо спасения Гуэро из засады, в которой убили Дона Педро. Теперь ему понятно, plaza – не подарок‑сюрприз, а выполненное обещание.

Но почему? – недоумевает Адан. Что задумал Тио?

И где мое место?

Но у него достает ума промолчать: Тио все скажет ему наедине, когда время подоспеет.

Гарсиа Абрего наклоняется вперед и улыбается. Рот под седыми усами совсем маленький. Как у кота, замечает Адан.

– Баррера разделил мир на три куска, – говорит Абрего, – а четвертый берет себе. Не захочешь, а удивишься, почему это?

– Абрего, какую культуру выращивают в Гвадалахаре? – задает встречный вопрос Баррера. – Может, Халиско находится на границе? Нет. Это просто место, и все. Безопасное, откуда можно служить нашей Федерасьон.

Первый раз он произносит этот слово, думает Адан. Федерация. А сам он – ее глава. Не по титулу, а по положению.

– Если вы принимаете такой расклад, – продолжает Баррера, – я поделюсь тем, что есть у меня. Мои друзья станут вашими друзьями, моя «крыша» станет вашей «крышей».

– И сколько придется платить за эту «крышу»? – интересуется Абрего.

– Оплата скромная. Если учесть, что «крыша» – это всегда дорого.

– Насколько дорого?

– Пятнадцать процентов.

– Баррера, – говорит Абрего, – ты поделил страну на plazas, и это все хорошо и замечательно. Я принимаю Залив. Но ты забыл кое‑что: деля плод, ты делишь пустоту. Ничего ведь не осталось. Наши поля сожжены и отравлены. Наши горы наводнены policia и янки. Ты даешь нам рынки – но что нам продавать? У нас не осталось опиума.

– Забудь про опиум, – говорит Баррера.

– И нет yerba... – встревает Гуэро.

– И про марихуану тоже забудь, – не дает ему договорить Баррера. – Это все мелочовка.

– Значит, Мигель Анхель, Эль Анхель Негро, ты велишь нам забыть la mapola и la yerbal – спрашивает Абрего. – А что же ты хочешь, чтоб мы выращивали?

– Кончай думать как фермер.

– Но я и есть фермер.

– У нас граница с Соединенными Штатами в две тысячи миль по суше. И еще тысяча миль по морю. Вот и все, что нам нужно.

– Про что это ты? – рявкает Абрего.

– Ты присоединяешься к Федерасьон?

– Конечно, да. Я согласен на эту Федерацию Пустое Место. Разве у меня есть выбор?

Нет, думает Адан. Полиция Халиско принадлежит Тио, и он дружит с ДФС. Это он организовал и устроил революцию под названием «операция «Кондор» и взметнулся в боссы. Но – и тут Абрего прав – чего он, собственно, босс?

– Эль Верде? – спрашивает Баррера.

– Si.

– Мендес?

– Si, Дон Мигель.

– Тогда, hermanos, – заявляет Баррера, – позвольте продемонстрировать вам ваше будущее.

Все перебираются в комнату соседнего отеля, который принадлежит Баррере и находится под усиленной охраной.

Там их уже ждет Рамон Мэтти Балластерос.

Адан знает, Мэтти – гондурасец, обычно контачит с колумбийцами в Медельине, а колумбийцы предпочитают дел через Мексику не вести. Адан наблюдает, как Рамон распускает кокаиновый порошок и соду в мензурке с водой.

Смотрит, как Мэтти укрепляет мензурку над огнем и прибавляет пламя.

– Ну кокаин, – замечает Абрего. – И что?

– Смотри, – велит Баррера.

Адан смотрит, как закипает раствор, слышит, как потрескивает кокаин. Потом порошок начинает густеть и твердеет. Мэтти осторожно вытаскивает его и кладет просушить. Тот засыхает, и получается шарик, с виду похожий на маленький камешек.

И Баррера возвещает:

– Джентльмены, встречайте будущее!

Арт встает перед Санто Хесус Малверде.

– Я давал тебе manda, – говорит Арт. – Ты сдержал свое обещание, а я сдержу свое.

Он отходит от храма и берет такси.

На окраине города как грибы растут лачуги.

Беженцы из Бадирагуато сооружают из картонных ящиков, упаковочных клетей и одеял подобия домов. Ранним да удачливым достались листы гофрированной жести. Арт замечает даже афишный щит старого фильма «Настоящий храбрец», приспособленный под крышу: выгоревший на солнце Джон Уэйн смотрит сверху на семьи, сооружающие стены из старых простыней, каких‑то обломков, листов фанеры.

Парада, разыскав несколько старых палаток – может, он совершил набег на армию? – думает Арт, – устроил кухню, где раздает бесплатную еду, и передвижной госпиталь. Стол сооружен из нескольких щитов, положенных на козлы. Канистра с пропаном служит горелкой, на которой нагревается тонкий лист жести: на нем священник и несколько монашенок греют суп. Женщины готовят тортильяс на гриле, установленном над открытым огнем в нескольких шагах далее.

Арт заходит в палатку, там медсестры купают ребятишек, протирают им руки, готовя для уколов от столбняка, их делает врач при ранках и порезах. Из другого конца большой палатки до Арта доносится детский визг. Он подходит ближе и видит: Парада ласково воркует над маленькой девочкой, у нее на руках ожоги. Глаза девочки округлились от страха и боли.

– Самая богатая опиумом земля в Западном полушарии, – негодует Парада, – а нам нечем облегчить боль ребенка.

– Если б мог, я бы поменялся с ней местами, – говорит Арт.

Парада долго смотрит на него:

– Я верю тебе. Жаль, что ты не можешь. – И целует девочку в щечку. – Иисус любит тебя.

Маленькой девочке больно, думает Парада, а мне больше нечего сказать ей. Тут есть ранения и пострашнее. Некоторых людей так избили, что врачам придется ампутировать им руки, ноги. А все из‑за того, что американцы не в состоянии разобраться со своими наркоманами. Они явились сжечь маковые поля, а жгут детей. Позволь мне сказать тебе, Иисус, сейчас тебе самое время вернуться.

Арт ходит следом за Парадой по палатке.

– Иисус любит тебя, – бормочет Парада. – В такие вот ночки я задумываюсь: может, все это чушь? А что тебя привело сюда? Чувство вины?

– Что‑то вроде.

Арт вынимает из кармана деньги и протягивает Параде. Это все его жалованье за последний месяц.

– На них можно купить лекарства, – говорит Арт.

– Благослови тебя Бог.

– Я не верю в Бога.

– Не важно, – отвечает Парада. – Зато он верит в тебя.

Тогда он, думает Арт, тот еще простофиля.