Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Л. А. Сулержицкий — А. П. Чехову





25 ноября 1903 г.

Москва

Дорогой Антон Павлович, я видел позавчера Вашу матушку, она сказала, что Вы скоро приедете. Я буду каждый день посылать Вам открытки о погоде, и Вы сами увидите, когда можно Вам приехать.

Вчера было 4° мороза, ветер. А сегодня утром тихо и 0°. Черт его знает, что такое делается! Еще дня два‑три подождать бы надо, посмотреть, не установится ли.

Видел у Ольги Леонардовны Бунина[ccxxvii]. Сидел мрачный и ругал Россию «Азией». Он пришел с несостоявшегося собрания {437} любителей русской словесности. А не состоялось оно потому, что студенты забрались раньше всех в зал и заняли все места, да еще и на дворе толпились, так что когда пришла публика с билетами, то невозможно было пробраться в зал. Так и разошлись. К счастью, полиция не вмешивалась и дело обошлось без крупного скандала.

Говорят, арестовали Бальмонта[ccxxviii]. А кое-кто не то шутит, не то догадывается, что он утопился. Во всяком случае, его уже несколько дней нигде не находят. Перед его исчезновением полиция требовала у него реферат, читанный им где-то на вечере (кажется, в литературном кружке). Он отказался дать его и затем, выйдя гулять, исчез.

В Киеве студенты дрались с полицией. Арестовано восемьдесят человек. Совет профессоров, собравшись вечером, порешил, чтобы студенты при входе в университет предъявляли свои билеты. Они думали, что под видом студентов в университет ходят «подстрекатели». На следующее утро стали требовать билеты, но так как студенты не были предупреждены, то большинство пришло без билетов; их не пускали, и когда они стали напирать, то сторожа закрыли двери. Студенты выломали двери. Пришла полиция, которую студенты разбили вдребезги. Потом явились казаки, и произошло побоище с арестами.

Была тут Екатерина Павловна[ccxxix]. Ищу землю в Орловской губернии. Если весной не начну работы на земле, то лопну. Только этим и живу. Целую Вас крепко, дорогой Антон Павлович.

Ваш Л. С.

Пешков написал белыми стихами «Человека». Андреев — новый рассказ про попа[ccxxx].

Скирмунт второго декабря уезжает, не успев сделать пока ничего из того, ради чего просился в Москву на полтора месяца[ccxxxi].

Бунин говорил, что «На дне» не имело никакого успеха в Англии. После спектакля ни одного хлопка. Меня это несколько удивляет. Это, казалось бы, по их вкусу[ccxxxii].

58. Л. А. Сулержицкий — А. П. Чехову [ccxxxiii]

28 ноября 1903 г.

Москва

Дорогой Антон Павлович,

сегодня с утра пять градусов морозу, и теперь уже два часа, а не падает. Носы красные, все кутаются. Вот только снегу нет. Прощайте пока.

{438} 27‑го — целый день шесть градусов. 28‑го утром двенадцать градусов. Снегу нет. Туман.

59. А. П. Чехов — Л. А. Сулержицкому [ccxxxiv]

11 декабря 1903 г.

Москва

Завтра в пятницу приходите к нам около 5 – 6* часов вечера, чтобы вместе отправиться в Художественный театр. Я ведь давно приехал, а Вас все нет. Не хорошо, господин помещик.

Жму Вашу руку.

Ваш А. Чехов.

____________________

* или раньше, этак в 4 – 4 1/2 час.

60. Л. А. Сулержицкий — А. П. Чехову [ccxxxv]

Март 1904 г.

Нижний Новгород

Дорогой Антон Павлович,

черт знает что за свинство — каждый день все думаю о Вас, все хочу написать, и вот только теперь собрался.

Я, кажется, думаю проехать с женой месяца на два в Крым. К сожалению, заработать мне не удалось так много, как я думал, и потому опять я довольно-таки стеснен[ccxxxvi], — но это, впрочем, плевать в высокой степени. Сейчас я в Нижнем. Здесь никого нет. Алексей в Петербурге, театр в отпуску, и Екатерина Павловна сидит по целым дням одна с детьми. Она думает жить вместе с нами в деревне, думает, что это будет полезно детям во всех отношениях. Максимка по-прежнему лупит все направо и налево, а Катька[ccxxxvii] при первых же звуках какой бы то ни было музыки пускается в пляс — кружится и приседает, пыхтит и улыбается во весь рот. А то как-то внезапно запела подхваченное неизвестно где: «Вставай, плосыпайся, лусский налод». Потеха была! Прямо вундеркинды какие-то.

Мне что-то нездоровится. Думаю, что это оттого, что давно не работал на воздухе.

Кажется, наклевывается подходящее именьице. Как разузнаю что-нибудь поточнее — напишу.

В театре не был давно, никого не видел, все работал — мазал. Последний раз в театре был на «Вишневом саду» и устроил было скандал. Черт меня дернул во втором акте пойти на сцену — и, пробираясь, чтобы не шуметь, к зацепил ногой за натянутую проволоку, которой производят звук лопнувшей струны. Как она завоет! — я поймал обеими руками, чтобы заглушить, {439} перепугался отчаянно, но, говорят, в публике почти не было слышно. Москвин говорит, что и он и все бывшие на сцене на минуту приостановились. Им показалось, что они не те слова говорят, которые нужно. Хотелось говорить то, что следует после звука.


Я тотчас же удрал из театра. Но впоследствии оказалось, что мало было слышно.

Пишете ли? Как Ваше здоровье? Как здоровье матери, и что поделывает Шнапс? Как он себя ведет в новой обстановке? В одном немецком журнале было показано, как сделать из толстой доски такса, в этом роде [рисунок Л. А. Сулержицкого]. Я как увидел — вспомнил Шнапса[ccxxxviii].

До свидания, дорогой Антон Павлович, и надеюсь, до скорого.

Дай бог Вам всего хорошего.

Л. С.

Шлю привет, крепко жму руку.

Ек. Пешкова

61. К. С. Станиславский — Л. А. Сулержицкому [ccxxxix]

26 сентября 1908 г.

Москва

Милый Сулер! пишу, не отходя от режиссерского стола[ccxl].

Простите, если я Вас обидел, но у меня и в мыслях не было. Орал я или нет — не помню, но я кричал с одиннадцати часов утра и до одиннадцати часов вечера, у меня больше не хватало ни голоса, ни нервов, чтобы поддержать порядок.

Справедливо Правление требует, чтоб я скорее отпускал оркестр.

Сац изменил музыку, и у меня работает фантазия, чтобы охватить и связать движения с музыкой.

Вода, после полутора лет — не действует. Мне шепчут, что надо бросить то, о чем мечтал полгода.

Кто сидел за режиссерским столом, тот должен простить, если в эти минуты человек, отдающий и не жалеющий самого себя, неприлично ведет себя. Я один думаю и отдаю волю всем актерам, я живу за всех за своим столом.

Простите, — может быть, я виноват, но заслуживаю снисхождения.

Ваш К. Алексеев.

{440} 62. А. М. Горький — Л. А. Сулержицкому [ccxli]

19 апреля 1909 г.

Капри

Дорогой мой Сулер —

брал ты у меня — когда-то — деньги: не вернешь ли ныне, хотя бы часть оных?

Поверь, не напомнил бы об этом, не имей я серьезной нужды. Растрясло меня землетрясение и другие события, им же несть числа[ccxlii].

Поверь также, что не для себя лично, не на свои нужды прошу, а — для других.

Хочешь сделать любезность — спроси Вишневского[ccxliii], не должен ли мне Художественный театр хоть несколько? Сейчас здесь и сто рублей дорого стоят. Ужасная бедность.

Жму руку.

А. Пешков.

63. Л. А. Сулержицкий — А. М. Горькому [ccxliv]

Май 1909 г.

Дорогой мой Алексей!

Прости, дорогой мой, что так долго не писал после высылки ста рублей, но случилось это потому, что со дня на день все ожидал еще денег и тогда собирался и написать, а первые сто рублей поторопился выслать, как только их получил.

Ужасно мне досадно, что не умею писать. Очень часто чувствую большой недостаток в тебе, хотелось бы поговорить, — но совсем не умею делать этого письмами. Тяжелее всего это какое-то безлюдье последние годы… Никуда не хочется идти, — не с кем поделиться.

Увижу ли я тебя когда-нибудь? Вернешься ли ты в Россию? А я так близко тебя чувствую, так ты у меня в душе прочно поселился. Но по временам хотелось бы увидать твои глаза, руки, — просто хотелось бы тебя крепко-крепко обнять и поцеловать, милый ты мой, хороший, родной.


Я вспомнил, что я, когда ты был рядом, близко, почти не разговаривал с тобой. Не разговаривал словами, потому что не нужно было никаких слов. Я чувствовал тебя, и уверен, что и ты всегда знал, что со мной.

За наше знакомство мы несколько раз сближались и отдалялись, не отмечая этого никакими знаками. И теперь, с тех пор как ты уехал, я всегда с тобой, но выразить этого не умел.

Жму тебе крепко-крепко руку, как верный твой друг, тоскующий здесь в одиночестве. Ты ничего не писал мне, но я убежден, что верно знаю, как ты живешь, что у тебя болит. Милый, крепись, {441} будь бодр, мужайся — помни, что таких, как ты, немного на свете. И будешь ты на Капри или еще где-нибудь, от этого тебе самому будет легче или тяжелее, но важно, чтобы ты был. И еще раз: важно, чтобы ты был.

Прощай!

Люблю я тебя, люблю крепко.

Твой, действительно твой Сулер.

Очень кланяюсь Марии Федоровне[ccxlv].

Напишите, господа, хоть пару слов, если захочется.

64. А. М. Горький — Л. А. Сулержицкому [ccxlvi]

Май 1909 г.

Капри

Дорогой мой Сулер —

получив деньги без письма от тебя — чуть-чуть не обиделся: вот, думаю, действительно «долой с глаз — вон из сердца». Но — вспомнил, кто ты есть, окаянный растрепа-анархист и — сказал себе, что обижаться глупо. А получив твое письмо — обрадовался, да так, что хоть и плакать был готов. Очень уж люблю тебя! Увидаться бы нам однажды? Вот — лето идет и ты свободен будешь скоро — махни-ка сюда! Покричим!

За деньги — прими сердечное спасибо. Прошу верить, что они не мне нужны и для себя я не стал бы просить. А затеяно, видишь ли, хорошее дело. И если б ты помог мне малость путем сбора среди товарищей по театру — очень я благодарил бы и тебя и всех, кто откликнется на мой зов. Попробуй?

Живу — ладно. Влюбился в Италию и кажется мне, что это она — родина моя, мать души моей. Чудесная страна, великолепный народ, сказочное море и повсюду — великая чарующая красота. О музеях уж и не говорю — нет слов.

Так как я — рабочий человек, вроде каторжанина — писать прекращаю — некогда. Но говорить с тобой — большая охота, и скоро я пришлю еще письмишко. А ты, лентяй, ответь.

А.

65. Л. А. Сулержицкий — М. П. Лилиной [ccxlvii]

Июнь – июль 1909 г.

Евпатория

Дорогая Марья Петровна, давно Вы мне не писали. Почему? Я скучаю без Ваших писем. Здесь сняты дети, которым мы роздали Митины инструменты: барабаны, бубны, кастаньеты, треугольник и т. д., и по вечерам мы заводим граммофон, я дирижирую, а все дети аккомпанируют, и получается преинтересный {442} оркестр[ccxlviii]. Некоторые вещи очень хорошо выходят, а весело всем очень.

Здесь голо, пусто, суматошно, все время слышен человеческий говор, от которого некуда головы спрятать. Утомительно это очень. Но говорят, что Митюше нигде в мире не найти более подходящего места[ccxlix]. Я мечтаю о Петербургском шоссе, где я смогу запереться в своей комнате… и не слышать еврейских разговоров о том, что «Розу сегодня опять вжасно как прошлабило». Нет ни одной семьи, с которой можно было бы о чем-нибудь перекликнуться двумя-тремя словами. Как Вы живете, что делаете, прочли ли Гамсуна «Под северной звездой»[ccl]? Поправились ли? Милая, отвечайте. Если Вы сердитесь — то не сердитесь, если Вас стесняет что-нибудь, — пусть не стесняет, черкните. Поцелуйте в бритую щеку Константина Сергеевича и своего верзилу Игоря, жму руку Кире Константиновне и еще раз прошу — пишите. Поклон от Мити и Ольги Ивановны.


Хотел посылать все открытки отдельно, а потом решил положить их в конверт, чтобы не выпачкать.

Я получаю все время открытки с картинками от Крэга[ccli]. Спасибо ему, он внимателен и присылает Мите тоже иногда. Вот, думаю, наработает он за это лето! Дай бог только разобраться во всем. Он (Крэг), я думаю, много пишет Вам о деле. Мне пишет больше философию и чувства.

Удивительно, как в нем странно помещены совершенно рядом — очень цепкий хищник чисто английского характера, со всей присущей сему типу жестокостью, и очень благородный, нежный и мягкий художник. Но как ни тонка перегородка, разделяющая в нем этих двух, можно так устроиться, чтобы иметь дело только с одной стороной, что я и делаю. А раньше, пока я путал, у нас выходили с ним инциденты.

Хорошо ли у Вас море, много ли Вы его видите и приятно ли Вам это? Я хотя и люблю море, но здесь оно такое скучное и однообразное, такое мертвое, что надоело мне за один месяц до чертиков, — это не стихия, а какая-то ванна, составленная по рецепту докторов, чтобы лечить разных рахитиков и т. д. И то, что на нем изредка увидишь корабль с растопыренными парусами, кажется чистым недоразумением и даже неестественно.

Целые дни потею до одури. Мозги расплавились, я отвык думать, соображать — абсолютно ничего не читаю, да и некогда. Электризация Мити, потом дышание морским «воздухом», потом я беру солнечную ванну, потом Митя — рапную, а я морскую, потом оба потеем, потом массаж Мите и т. д. целый день, а там вечер, значит, спать. Единственно чем развлекаюсь — это собаками и воробьями. На стене поставил миску с водой, и воробьи с раскрытыми клювами и полураскрытыми от жары крыльями пьют воду по десять штук зараз. Вечером на стену вспрыгивают {443} каким-то образом собаки и громко лакают. А теперь воробьи исчезли, потому что про воду узнала целая кошачья семья с малолетними и понемногу совсем прижилась у нас, и не дают нам покоя. Ночью то и дело чувствуешь под ногами теплую муфту, — это подлецы заберутся к нам и желают спать в кровати. Ольга Ивановна вчера ночью опрыскивала их водой, чтобы отвадить, но вышло еще хуже, так как котята хотя и убежали от воды, но через пять минут были уже под одеялом, но уже мокрые, что оказалось еще более неприятным. По вечерам почти каждый дачник выпускает по фейерверку — весь вечер то тут, то там взвиваются ракеты, а затем слышен визг многочисленных «буб». Вот и все. Если еще прибавить, что у меня последние дни болит живот, то больше я ничего не смогу прибавить к описанию евпаторийской природы. Целую Вас, и пишите, пожалуйста, пишите. Евпатория, Крым. Дача Черногорского.

Ваш Сулержицкий.

Я написал Константину Сергеевичу большое письмо из Евпатории. Получил ли он его? Ваш плед вложен в наволочку, и я на нем сплю. Пригодился весьма, ибо не хватило мне подушки, а он сей недостаток пополнил.

66. Л. А. Сулержицкий — М. П. Лилиной [cclii]

7 августа 1909 г.

Евпатория

Дорогая Мария Петровна, только что получил Ваше письмо от 22 июля. Невероятно долго идут письма!

Вот моя личность в полной натуральности[ccliii]. В общем мне получше, но почему-то по временам чувствую почки, чего раньше не было. Ну, да черт ли в почках, когда есть кожа, которая вполне может их заменить. Вот если еще и кожу сдерут, тогда уж плохо будет.

Митина нога как будто крепнет понемногу. Может стоять и даже делать несколько шагов. Он почему-то весел все время, поет, и только когда кругом бегают дети, ему вдруг хочется побежать, он забывает, что не может. Вчера выдумал катиться боком с песчаной горы и вползал на четвереньках. Радовался своей выдумке без конца. А мы, глядя на него, смеялись, но у меня накипали слезы, и я едва их сдерживал. Грустное было это зрелище.

Получил ли Игорь письмо от Мити, в котором печатными буквами написано: «Игарь, спасибо за граммофон». Он написал это по собственному почину и почему-то каждый день ждет ответа, какого — я уж не знаю. Попросите Игоря написать ему два {444} слова, что-нибудь вроде: «Митя, спасибо за спасибо». Это доставит ему много радости. Он очень обрадовался Вашему письму, но тотчас же недоумевающе спросил: «А почему же от Игоря нет до сих пор?» Целую Вас всех крепко-прекрепко, и спасибо за участие, родные!

67. Л. А. Сулержицкий — Гордону Крэгу [ccliv]

Октябрь 1909 г.

Москва

Мой великолепный Крэг! Я называю Вас великолепным потому, что теперь, после Вашего последнего письма, я чувствую в Вас больше художника, чем своего друга.

Вы спрашиваете, почему я не пишу о театре; и вижу ли я в театре то, что видите Вы?

Мой великолепный Крэг!

Я не вижу, и я никогда не увижу в театре того, что видите в нем Вы.

Потому что я не такой художник, как Вы. Вы и Станиславский: вы оба совершенно чистые художники. Ваша сущность, ваш дух, ваши сердца, ваш интеллект созданы только для творчества. Я уже не говорю о таланте. Это самое главное.

Но если бы даже у вас обоих было вдвое меньше таланта (чем вы его проявили), это бы ничего не изменило. Вы — подлинный художник. Я чувствую красоту искусства, я люблю его, оно волнует меня, я наполнен им; но я — пассивный художник, если я вообще художник.

Я не знаю, могу ли я сам создать что-нибудь для искусства. Вот так!

Мое сердце слишком открыто человечеству, я никогда не забываю горестей и мрака жизни, я ощущаю жизнь, какова она в данный Момент. Это ставит меня гораздо ниже настоящего художника.

Дорогой мой, я очень часто думаю, что в моей жизни моя работа в искусстве подобна курению опиума (гашиша). Только так, опьяненный искусством, я не чувствую горечи жизни.

Мне кажется, что никто на свете не поймет этого ужасного письма — извините: у меня здесь нет словаря, но я очень хочу послать Вам это письмо, что и делаю.

Всего доброго Вам, дорогой, великолепный Крэг.

Ваш полуартист, получеловек (какое ужасное сочетание!), но полностью Ваш друг.

Л. А. Сулержицкий.







Date: 2015-09-17; view: 420; Нарушение авторских прав



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.022 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию