Л. А. Сулержицкий — Гордону Крэгу

7 мая 1910 г.

Крым, Евпатория

Алексей, только что прочитал твой «Городок Окуров»[cclxii]. Раньше не мог, был страшно занят «Гамлетом», и ничего другого в голове поместиться не могло.

Слушай — ты знаешь — много, много разных мыслей вызвал твой рассказ. Я не говорю о тех, которые ты хотел вызвать в читателе, но других, лучших, тех, которых ты не хотел, но которые вызвал, потому что они есть у тебя в душе, и которые передаются от автора читателю непосредственно, какими-то неведомыми путями.

И первое, что я стал думать, когда закрыл книжку, после всего, что она во мне вызвала, — это о тебе, как о писателе и прекраснейшей души человеке, которая (душа) видна во всем, которая видна отовсюду, звучит в каждой; странице (впрочем, не в каждой — об этом дальше) и которая больше всего нам нужна. Может быть, у тебя прекраснейшая голова — она и действительно очень хороша, но нам — читателям, ей-богу, она не важна; нам — людям совершенно не важна твоя голова, голов хороших много, от этого никому не лучше, а часто только хуже. Пусть она остается для твоего собственного хозяйства…

А вот сердце твое теплое, которое греет любовью к людям, душа твоя широкая, не знающая границ для любви, принесенная откуда-то оттуда, с широкой теплой Волги, — это только и нужно. И знаешь — это именно и вызывает самые большие, самые неожиданные мысли у каждого человека, самые важные мысли — и главное, что ценно, его собственные мысли, а не твои. {450} Он начинает думать своими новыми для него мыслями и потому живыми. Своим сердцем ты толкнулся в его сердце, и пошли чувства, и вышли мысли вместе — живые чувства, живые мысли.

И вот где так, там сильно — красиво, поэтично. Одним словом, хорошо. А есть страницы, где ты рассуждаешь — уже хуже, сразу хуже — уже не Алексей писал, а писатель; правда, таких страниц немного, в этом рассказе меньше, чем в других последних твоих рассказах, и потому я считаю: он много лучше, много-много лучше, а потому и короче. Извини, говорю все, как думается, в беспорядке. Удивляюсь тебе, зачем тебе пользоваться какими-то странными инструментами, когда у тебя есть такой великий инструмент, как талант, который все делает много лучше, понятнее, ближе, вернее и, главное, самого тебя учит, как лучше, на каждом шагу, и ведет, и вел тебя правильно, верно, как компас. А ты захотел его вести — не трогай его пальцами — брось! По этому рассказу вижу, что компас берет свое, и жду еще и еще…

У меня такое впечатление, что ты точно сам выучился и других стал учить, как по-умному устроить жизнь надо, чтобы было хорошо. И все это голова. А ты рассказывай нам, что ты видел, что ты видишь, и никуда не гни, — само нагнется, и поймем все, что тебе нужно, и такое поймем у тебя, чего ты и сам хорошенько не знаешь, что только красивыми теплыми туманами носилось в твоей широкой душе.

Все само собой выйдет — ты будешь говорить о самых простых вещах, будешь что-то петь, а люди будут делаться лучше, добрее и жить станут лучше. Как пел соловей в сказке Андерсена — эх, дорогой мой, только этим и можно научиться и научить быть лучше, добрее и умнее. Научить все равно нельзя, а заразить, сделать — можно.

Прости ты меня, что так я тебе пишу, но так пришли мне чувства-мысли в голову, и не хочу я их фильтровать, а пишу, как люблю.

Много бы, ох, много мог бы я тебе наговорить по этому поводу — столько я вижу обмана, столько вместо любви ума («Ишь! — можешь сказать, — на что пожаловался, живя в Москве, на избыток ума — да и ум-то ведь глупый же в конце концов, особенно наш русский ум»). Но если ты захочешь, если не отнесешься пренебрежительно ко мне в эту минуту, то поймешь меня, что, когда видишь, как говорит живое сердце, — хочется еще и еще.

Вот Куприн написал свою «Яму»[cclxiii], а тут же и объяснятеля привел, который объясняет скучно, неинтересно и, главное, как все объяснятели, объясняет то, что и без него понятно и даже без него лучше понятно, а что непонятно, того и он объяснить не умеет.

{451} Есть художник (Зарянко такой был в Академии[cclxiv]), который к картинам прилагал расстояние, определял для зрителя точку зрения, с которой-де следует на картину смотреть. Вот и ты было стал так объяснять необъяснимое… Не надо!

Картина сама собой определяет точку зрения, твоя душа со всеми ее чувствами, красотами и любовью сама собой понятна нам, а она только и важна, и много надо поработать, чтобы она не говорила того, чего она может не говорить. Отпусти себя окончательно на свободу и пой, пой и пой, и все будет, как надо, как раз как надо и тебе, и мне, и всем.

Очень хорош Сима Девушкин — по-моему, самое главное лицо в рассказе. Удивительно тонко и волнительно написана его встреча с Лодкой, и все, что делается с Лодкой, когда она смотрит в глаза Симе. Это едва ли не сильнейшее место и по содержанию и по живописи. Сима для меня большой человек, и, ничего не говоря, кроме нелепых стихов, он говорит моей душе очень много, он трогает и объясняет и Россию и людей вообще больше всех. Его не забудешь и не усомнишься в верности тех мыслей и чувств, которые он пробуждает. Без него «пока» не может существовать русская жизнь. Оттого и Четыхер слушает его, крестясь, и Лодка тянется к нему, и Тиунов разговаривает по душе, как, вероятно, ни с кем не будет разговаривать. И написан он превосходно. Тиунов, несмотря на массу удачных штрихов, метких, острых, вроде разговора о серебряном рубле, об уездной России и так далее говорит, для меня, уже по-готовому — особенно в разговоре с Бурмистровым о том, что возникает Россия и так далее. Тут, как и в большинстве его разговоров, я чувствую твою голову.

А сам он, пока ты о нем говоришь, — очень правдив и интригует. Лучший его разговор — это последний, с Симой. И мне кажется, что только с этого момента ты начинаешь правильно писать его разговоры, так что если бы ты писал рассказ дальше, то, думаю, дальше он стал бы говорить уже как следует, потому что, повторяю, в последнем разговоре он уже говорит, как он, а не как надо автору по каким-то там его посторонним, умным соображениям.

В Вавиле, хотя он и знаком нам, много новых черт, интересных, но он меня в этом рассказе меньше занимает.

Да, обо всех можно поговорить много, а в общем мне особенно кажется важным то, что между этими двумя мирами (господами и Заречьем) лежит какая-то безнадежно бездонная пропасть, которая не может не беспокоить зрячего человека уже самим фактом своего существования. И хорошо это сделано, что даже не поймешь, как ты ее сделал, а она зияет тут же под ногами, черная, страшная, и невольно спрашивает — как же это будет? Как с этим быть? Отвечать надо немедленно, а никаких {452} ответов нет. А большинство, как твои окуровские интеллигенты, ходят по краю этой пропасти и даже и не видят ее.

Устал я, не могу больше писать, прости дурной почерк, на пишу лежа, так как надо мне лежать побольше.

Мало пейзажа — жалко. То, что есть, хорошо. Но такое впечатление, точно ты боишься писать пейзаж. А может быть, это моя фантазия. Хорош дом, где живут девицы. Стол у исправника.

А пока прощай, Алексей, напиши мне открытку, что получил от меня это письмо, и не сердись на меня, если что не так написал. Написал, как написалось. Ужасно хочется, чтобы ты еще свободнее, еще независимее от твоих дум написал что-нибудь. Напиши что-нибудь оттуда, с Капри. Наверное же хочется тебе написать и про море и про итальянцев, и не знаю, почему тебе этого не сделать. А сколько ты пережил за это время! Открывай ворота, жарь, — надо! Что бы ты ни писал, все будет правда и тепло, если оставишь себя в покое, и нам всем будет лучше житься от хорошей твоей песни.

Говорю я тебе вздор, сам знаю, что ты все это и сам знаешь, но как мне найти ту заслонку, которую ты нащупал уже сам и стал открывать в этом рассказе, и стал глядеть на божий мир, как раньше, свободными глазами художника, верного только своей правде, своей песне?

Смелее, милый Алексей!

Голубчик, прости, ты можешь обидеться на эту фразу — но пойми меня — если хочешь по-хорошему отнестись — то, кроме большой любви к тебе, ничего в этом письме не найдешь.

Твой Л. Сулержицкий.

Поклон Марии Федоровне[cclxv]. Ее ножик, что она подарила, все у меня, и я часто вас вспоминаю.

73. Л. А. Сулержицкий — А. М. Горькому [cclxvi]