Глава 3. На рейде Владивостока, или, как говорят опытные мареманы, Владика, всегда много судов

На рейде Владивостока, или, как говорят опытные мареманы, Владика, всегда много судов. Рыболовецкие сейнеры, плавучие рыбзаводы, танкеры и сухогрузы… Кто‑то меняет экипаж, кто‑то сдаёт улов, кто‑то грузится или набирает топливо, кто‑то разгружается, а кто‑то ещё ждёт таможенного досмотра. Основным торговым партнёром в этих краях является Япония, и суда Страны восходящего солнца в порту Владика привычны настолько же, насколько в японских портах привычны браконьерские российские краболовы.

Сухогруз «Кавасаки», дождавшись своей очереди, подошёл к четвёртому причалу и, получив таможенное «добро», начал разгрузку. В числе других, портовые грузчики, которые в платёжных документах выступают под мудрёным названием стивидоры, подцепили стропами и выгрузили из глубокого трюма на причал два грузовых контейнера, идущих транзитом из Японии в Швецию.

Транзитные грузы таможня практически не контролирует, ограничиваясь проверкой пломб, наложенных грузоотправителем, и иногда дублируя их собственными пломбами. При пересечении границы на выезде из России также проверяются пломбы, и, если они в порядке, транзит уходит по своему маршруту.

На выгруженных контейнерах пломбы были в полном порядке, но, судя по нарисованным на огромных ящиках условным обозначениям, они требовали особо бережного обращения. И неудивительно: из сопроводительных документов следовало, что в контейнерах находились керамические вазы. Поэтому их необходимо плавно поднимать и опускать, строго соблюдать положение «верх – низ» и ставить рядом в соответствии с отметками на стенках.

Все эти требования были выполнены, и контейнеры осторожно погрузили на открытую железнодорожную платформу, соприкоснув именно теми стенками, какими следовало. Теперь им предстояло проделать длинный путь через всю Россию: с востока на запад и с юга на север общей протяжённостью около восьми тысяч километров. Вначале по Транссибирской магистрали: через Хабаровск, Читу, Красноярск, Томск, Новосибирск, Екатеринбург и Нижний Новгород до Москвы, затем через Санкт‑Петербург, Беломорск и Кандалакшу до Мурманска. Там опять предстояла перегрузка на торговое судно и последняя часть маршрута – через Баренцево, Норвежское и Северное моря до Гётеборга.

Маршрут был выбран довольно странный: гораздо логичнее было бы везти контейнеры морем, обогнув Россию с Востока и избежав двух совершенно лишних погрузочно‑разгрузочных операций, существенно удорожающих доставку и повышающих риск повреждения хрупкого груза. Но, в конце концов, это дело грузоотправителя и грузополучателя. Всем остальным, включая пограничников, таможенников, стивидоров и железнодорожников, было на это глубоко наплевать. Безразлично. Как говорят молодые люди из поколения «пепси» – фиолетово.

В те же дни из Турции в Туапсе прибыли два транзитных контейнера с керамическими вазами, идущие через Архангельск в Швецию. В туапсинском порту их с осторожностью перегрузили на железнодорожную платформу, установив строго определённым образом, и отправили малой скоростью с юга на север: через Тиходонск, Москву и Вологду на Архангельск. Протяжённость этого маршрута была поменьше, но тоже солидной – около трёх тысяч километров. Вставали те же вопросы: зачем понадобились две перегрузки и почему вазы не отправили морем вокруг Западной Европы через Босфор и Гибралтар? Но ставить эти вопросы и отвечать на них было некому, потому что те люди, которые могли бы заинтересоваться подобной странностью, не в состоянии анализировать движение миллионов тонн грузов, проходящих через территорию России. А всем остальным это тоже было фиолетово.

Поставленные на железнодорожные платформы и соприкоснувшиеся определёнными стенками контейнеры, во‑первых, оживали, так как автоматически включались детекторы низкой радиации. Во‑вторых, строго определённая позиция позволяла контролировать чувствительными приёмниками детекторов низкой радиации и правую и левую сторону по ходу своего движения.

Контейнеры начали двигаться практически одновременно, прочёсывая российские железные дороги по самым протяжённым магистралям. Так браконьерские сейнеры вдоль и поперёк тралят дно Охотского моря, вылавливая сотни тонн крабов, морских ежей, трепангов, трубача и другие золотовалютные деликатесы. Одновременно все разведывательные спутники США – «Плутон», «Соколиный глаз», «И‑146», «Х‑100» и другие вели в том же масштабе времени синхронную, аэрокосмическую съёмку, позволяющую осуществить привязку зафиксированного объекта к местности. А компьютерная реконструкция позволяла отследить передвижение «засвеченного» объекта на определённом участке и, возможно, восстановить его маршрут.

Конечно, существует много железнодорожных веток, которые не захватывались «Сетью», но они были гораздо короче выбранных, а «Мобильный скорпион» нуждался в просторе для манёвра, ему были необходимы длинные, на всю страну перегоны. Поэтому вероятность того, что он попадёт в «Сеть», равнялась семидесяти восьми процентам.

Средняя скорость товарного поезда в России равняется тридцати километрам в час. Опытный железнодорожник с уверенностью скажет, что для благополучия статистики эта цифра завышена на восемь‑десять километров. Контейнеры‑шпионы неспешно двигались по российским просторам, чутко реагируя на малейшее повышение радиоактивного фона.

Подобных повышений было не так уж и мало. Передвижные лаборатории для контроля рельсов с гамма‑дефектоскопами внутри имеются на каждой железной дороге, на наиболее важных магистралях – даже по несколько штук. Сердцем дефектоскопа является ампула с радиоактивным цезием, упрятанная в свинцовую оболочку. Детекторы низкой радиации чётко их фиксировали, а скрытые за стенками контейнеров фотокамеры производили одновременный снимок жёлтых вагонов с надписью «Лаборатория» на борту – технический эксперт ЦРУ профессор Кольман усовершенствовал своё изобретение.

В некоторых местах попадались пятна радиоактивного загрязнения – то ли следы экологической катастрофы в Чернобыле, то ли последствия должностной халатности и менее трагических техногенных ошибок. Счётчики Гейгера реагировали на каждое такое пятно, включая фотоаппараты, которые могли производить съёмку даже в ночное время. Но в чувствительные объективы попадали только поросшие могучим бурьяном пустыри, растрескавшаяся и неухоженная российская земля, свалки искорёженного металла и другие привычные элементы при‑железнодорожного ландшафта. Большинство зон повышенной радиоактивности не были известны властям, поэтому, если бы карта низкорадиоактивных загрязнений, полученная аппаратурой проекта «Сеть», оказалась во властных структурах, она могла бы оказать существенную помощь в борьбе за экологическую чистоту Российской Федерации.

В «Сеть» попадалась не только бесполезная фоновая информация. Однажды шпионский контейнер, движущийся по Транссибирской магистрали, засёк специальный воинский эшелон, везущий изготовленные на атомном заводе в Арзамасе‑25 ядерные боеголовки в Красноярский полк МБР. Другой раз счётчик Гейгера зафиксировал перевозку урановых стержней для промышленного атомного реактора.

Поскольку для гарантий неуязвимости контейнеров они работали в пассивном режиме, то есть накапливали информацию, но не передавали её, российские военные и промышленные секреты, а также следы отъявленного разгильдяйства и головотяпства накапливались в сверхсовременной аппаратуре, заменившей задекларированные керамические вазы. Но главная добыча, ради которой вся операция «Сеть» и была задумана, в поле зрения чувствительных датчиков детекторов низкой радиации пока не попала.

Шпионский контейнер, следующий с востока на запад, вполне мог встретить БЖРК, потому что наиболее часто атомный поезд выходил от Тиходонска на Волгоград и потом нёсся шесть тысяч километров по Транссибу до Хабаровска и возвращался обратно. Но не в этот раз. Сейчас его пути не совпадали, не встречались и не пересекались с контейнером № 1. Теоретическая вероятность встречи снижалась с каждой новой сотней километров, отстуканной колёсами грузовой платформы, гружённой контейнерами с отправленными из Японии керамическими вазами. И расчётные 78% вероятности постепенно уменьшались, неумолимо стремясь к нулю.

Контейнер, следующий на север по маршруту Туапсе – Архангельск, приближался к Тиходонску. С противоположной стороны БЖРК возвращался из Воркуты на базу в Кротово. Расстояние между ними составляло двести километров и быстро сокращалось… Железнодорожное полотно в этих местах не имело разветвлений, поэтому вероятность успеха операции «Сеть» резко возросла и приближалась к ста процентам.

***

Звание старшего лейтенанта было присвоено Кудасову ещё быстрее, чем он ожидал, – через две недели после прибытия в Кротово. Гарнизон собирался встречать БЖРК из очередного рейса, сменный экипаж готовился заступать на боевое дежурство. На очередном инструктивном совещании личного состава полковник Булатов вручил Александру новые погоны и пожелал хороших показателей в его первом рейсе и успехов в дальнейшей службе.

– Такое стремительное продвижение, как у вас, встречается крайне редко, – улыбаясь, произнёс полковник. – Это аванс доверия, которое вы должны оправдать.

– Служу России! – чётко сказал Александр.

Обычные в подобных случаях аплодисменты оказались довольно жидкими. Столь стремительное продвижение в званиях нравится немногим. Из слов Булатова большинство присутствующих сделали вывод, что у Кудасова есть «волосатая рука» и Кротово – тот трамплин, с которого он запрыгнет в заоблачные карьерные высоты. Сам Александр был бы польщён таким мнением, но скоро в отношениях с окружающими, особенно молодыми офицерами, он явственно ощутил холодок.

Потом сменному экипажу были поставлены очередные задачи на предстоящий рейс. Маршрута никто не знал. Даже в поезде маршрут известен только нескольким командирам. Во время рейса запрещены любые связи с внешним миром: в поезде нет телевизора, радиоприёмников, проносить на борт сотовые телефоны запрещено. Всю информацию о происходящем за бронированными стенками вагонов экипаж получает от своего начальства. И полностью подчиняется своим командирам. Боевое дежурство приравнивается к боевой обстановке, поэтому невыполнение приказа грозит военным трибуналом. Не считая перечисленной специфики, задачи были достаточно стереотипны: находиться в постоянной боевой готовности, проявлять бдительность, о любых странностях, чего бы эти странности ни касались, докладывать командиру поезда или контрразведчику майору Сомову.

После выступления командира инструктаж провёл подполковник Кравинский. Он рассказал, что БЖРК является самостоятельной стратегической единицей ракетных войск и выполняет чрезвычайно важную задачу обеспечения обороноспособности страны. В связи с этим к поезду приковано внимание иностранных разведок, которые усиленно ищут слабые места комплекса. А слабым местом традиционно являются люди, личный состав, точнее, те, кто имеет скрытые пороки, тайные слабости и другие уязвимые места.

– Страна может принимать чрезвычайные меры для обеспечения своей безопасности, затратить на это миллиарды рублей, труд сотен учёных, конструкторов, бдительность солдат, прапорщиков и офицеров, а какой‑нибудь негодяй, из‑за пристрастия к спиртному, или слабости к женщинам, или жадности, может развалить всю эту колоссальную систему, – Кравинский многозначительно поднял руку. – Крепость всей цепи определяется крепостью самого слабого звена, запомните это хорошенько! Наша общая задача – вовремя обнаружить это звено и усилить его! Или заменить!

Личный состав много раз слышал это и не проявлял никакого интереса, хотя Кудасов весь превратился во внимание.

– Хочу довести до вашего сведения, что, по полученным нами данным, в последнее время интерес американской администрации и, соответственно, ЦРУ к нашему поезду значительно усилился. Нельзя полностью исключать диверсионно‑террористические акции, в связи с чем я ещё раз призываю всех к бдительности, конспиративности и сохранению государственной тайны! – закончил своё выступление Николай Тимофеевич.

– Во даёт! – хохотнул сзади плотный лейтенант капитанского возраста. Он явно не радовался стремительному взлёту нового сослуживца. – Сам американский Президент нами интересуется! Надо же!

Вокруг сдержанно засмеялись.

Самому Кудасову тоже показалось странным, что ими, затерянными в сельской глуши тиходонского края, может интересоваться правительство могущественных Соединённых Штатов. Хотя если иметь в виду гиперзвуковую ракету с разделяющимися ядерными боеголовками, то ничего удивительного в этом и нет. Но он как‑то не связывал напрямую себя и эту суперракету. Хотя уже начал понимать, что является одним из винтиков обслуживающего её механизма. И что внеочередное звание, квартиру в привилегированном доме, многочисленные льготы он получил не потому, что его зовут Александр Кудасов, и не потому, что он весит семьдесят восемь килограммов и способен удовлетворить молодую жену десять раз за ночь, не потому, что он послушный сын порядочных родителей и образованный молодой человек приятной наружности. А исключительно потому, что он способен запустить гиперзвуковую ракету из любой точки огромной России и направить её в определённую цель на противоположном полушарии, причём с высокой долей вероятности поразить цель! Именно в этом состояло его главное предназначение.

Любое очередное, а тем паче внеочередное звание положено отмечать в воинском коллективе, как принято говорить – «обмывать звёздочку». Существует целый ритуал обмывания: от опускания звёздочки в наполненный до краёв стакан водки, причём так, чтобы не пролить ни капли, и в последующем выпивании этого стакана, что практикуется в родах войск, не требующих выдающихся умственных способностей, а исключительно физической силы, выносливости и умения переносить высокие нагрузки, до простого выпивания рюмки со звёздочкой на дне. Второй способ предпочитают интеллигентные военнослужащие из технических специалистов, шифровальщиков, операторов ракетного наведения. Впрочем, определяющим, надо признать, является не род войск, а привычки и наклонности конкретных людей, которые окружают повышенного в звании офицера. В любом случае надо зубами вытащить звёздочку из рюмки или стакана и положить себе на плечо. Причём вытаскивать её надо именно из водки, а не из нарзана, пепси‑колы или сухого вина.

В связи с тем, что в Кротове существовал «сухой закон», о чём Кудасова предупредили и командир базы Булатов, и начальник отдела КР Кравинский, и начальник БЖРК Ефимов, и офицер КР майор Сомов, то возникало противоречие между вековой армейской традицией и режимом конкретной воинской части, причём неизвестно ещё, что опасней нарушить в данном конкретном случае. Молодой старший лейтенант долго размышлял, как быть, и не пришёл ни к какому определённому выводу.

Поскольку подполковник Кравинский по‑отечески приглашал запросто заходить и советоваться по любому вопросу, то Кудасов решил так и поступить.

Николай Тимофеевич встретил старшего лейтенанта крайне доброжелательно, усадил за журнальный столик и сел рядом, подчёркивая неофициальность и доверительность разговора. Внимательно выслушал сомнения молодого офицера, а потом сказал:

– Налицо противоречие формы и содержания. Форма запрещает пить, а содержание этого требует. Какой выход? Не привлекая широкого внимания и не вызывая общественного резонанса, отметить сие событие в тесном кругу у себя дома. Пригласи своего непосредственного начальника Евгения Романовича Белова с супругой, посоветуйся, может, он пригласит ещё кого‑нибудь из вашего коллектива. Человеческое общение сближает людей. Но, конечно, никаких излишеств! Бутылка водки на двух мужиков, бутылка шампанского на двух дам… Для веселья и настроения вполне достаточно.

Кравинский улыбнулся.

– Устраивает такое решение?

Кудасов с благодарностью кивнул.

– Да, конечно, большое спасибо!

Начальник отдела КР поднял палец.

– Только помни: из всего происходящего надо черпать мудрость. А мудрость в чём?

– Не знаю, – растерянно ответил Кудасов.

– Мудрость в знаниях, говоря техническим языком – в информации. Твоя цель не напиться…

– Да я и не любитель этого дела…

– Тем более. А лучше узнать окружающих тебя людей. Кто как себя ведёт, когда выпьет, кто что говорит. Выпивший человек себя проявляет определённым образом, он более раскрепощён, раскован, разговорчив… Присмотрись к Белову. Что‑то у него с женой какие‑то трения. Нервничает он, недавно ни с того ни с сего запустил у себя на кухне в стену яйцом! Почему? Непонятно! Вот и посмотри, может, поймёшь. А если поймёшь то, что общественный интерес представляет, то придёшь и мне расскажешь. Оно и для дела польза выйдет.

Кудасов оторопел.

– Так это получается…

Николай Тимофеевич с досадой махнул рукой.

– Да ничего не получается! Если бы я работал психологом, ты бы ни о чём плохом не думал! А раз я особист – сразу подозрения. Небось думаешь, что Кравинский тебя в стукачи вербует?

Старший лейтенант потупился. У него действительно мелькнула такая мысль, и сейчас он её устыдился.

– Никуда я тебя не вербую! Кто надо – уже давно завербованы! И, кстати, стукачами их только дураки считают да прямые враги. Потому что это добровольные помощники, доверенные люди, конфиденты. Они помогают против происков врагов защиту ставить. Думаешь, про шпионов мы сами выдумываем, чтобы личный состав запугивать?

Подполковник понизил голос.

– Я тебе одну вещь скажу. Секретную. Так что сам понимаешь…

Кудасов напряжённо сглотнул и кивнул.

– Недавно в самом Генштабе разоблачили шпиона. В больших чинах, в генеральском звании, а работал на американскую разведку. Что наработал – кто его знает! Только и про наш поезд он имел информацию. Правда, самого общего порядка, но это тоже много… Ведь есть секреты теоретические: снял копию чертежа, передал формулу, и все, на этом дело закончилось…

Кравинский прищёлкнул языком. Вёл он себя совершенно естественно, говорил искренне и внушал собеседнику полное доверие.

– А наш поезд – вещь сугубо практическая. Если про него конкретная информация уйдёт: как он устроен, да где базируется, да как охрана организована, да по какому маршруту идёт…

Контрразведчик вздохнул.

– Это, брат, только первый этап. Потому что хочешь не хочешь, а следующим этапом должна быть диверсионно‑террористическая акция, чтобы поезд наш уничтожить со всем, естественно, экипажем! Вот такие пироги, это не игрушки, не шутки и не страшилки! Когда об обороноспособности страны говорим, это вроде какая‑то абстракция, от нас от всех далёкая. А если поезд взорвут и наших людей поубивают – это конкретика, она каждого касается, вот она, здесь, в груди… Послушай!

Николай Тимофеевич приложил руку к сердцу.

– Послушай, послушай!

Кудасов повторил его жест.

– Сейчас бьётся, а может остановиться! И всё, нет тебя! Жена плачет, мама с папой… А враги радуются!

Кравинский внимательно посмотрел на старшего лейтенанта и убедился, что с того довольно.

– Поэтому наша безопасность в наших руках. Как в одной книжке написано: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих!» Так что иди, отмечай, радуйся жизни, но про опасность не забывай. Сочтёшь нужным, зайдёшь ко мне после вечеринки, обскажешь, как всё прошло. Не сочтёшь – я тебя не заставляю. Ну, будь здоров!

На прощанье он крепко пожал молодому офицеру руку.

Кудасов вышел из штаба с двойственным ощущением. С одной стороны, он чувствовал, что Кравинский прав. С другой – не понимал, как остановка сердца в результате подрыва поезда связана с тем, что расскажет на вечеринке полковник Белов. Однако откровенность Кравинского он оценил в полной мере, тот даже про предателя‑генерала в Генштабе рассказал. А это ведь Андрея Короткова отец! Не могут же там сразу два шпиона оказаться!

Теперь надо было придумать, как ловчей пригласить в гости Белова. Тот неоднократно проводил с ним подготовительные занятия: знакомил с инструкциями, экзаменовал, хотя сказал, что главный экзамен – это виртуальный учебно‑боевой запуск во время рейса. Но во время общения полковник держался исключительно сухо и отчуждённо. Он сразу обозначил лежащую между ними границу и не допускал заступа через невидимую черту ни с одной, ни с другой стороны.

В конце концов Кудасов решил, что попытка – не пытка. Его дело – пригласить. Дело Белова – принять приглашение или отказаться. Задача упростилась, потому что, подходя к дому, он увидел полковника, идущего рядом с уже знакомой пышной блондинкой.

– Здравия желаю, товарищ полковник! – подчёркнуто по уставу обратился Александр к начальнику. – Евгений Романович, разрешите пригласить вас с супругой в гости по случаю присвоения звания и вообще… вливания в коллектив!

Белов поморщился.

– Ничего не получится. У нас все дни расписаны, скоро в рейс, надо подготовиться…

– Ой, Женя, ну что ты всё усложняешь! – Ирина Александровна широко улыбнулась. – Сколько можно сидеть взаперти? У молодого человека радость, давай посидим с ним, вместе порадуемся, от дел служебных отвлечёшься!

Белов снова поморщился.

– Ну хорошо, мы придём.

Кудасов просиял.

– Значит, завтра часов в пять! И одна вещь, вот какая: Евгений Романович, кого вы посоветуете пригласить ещё? Я ведь пока не освоился и познакомился только с руководителями Булатовым, Ефимовым, Сомовым…

Начальник смены усмехнулся.

– Вот и пригласи их всех! Хорошая компания получится! – в его голосе отчётливо прозвучали саркастические нотки.

– Нет, я всё понимаю, может, кого‑то из нашей смены?

– А чего далеко ходить, позови Игоря Шульгина! Тебе с ним через три дня в рейс идти. Только помни про внеслужебные контакты, я тебя предупреждал…

Шульгин встретил приглашение с пониманием и вызвался помочь в подготовке торжества. На следующее утро он взял служебный «УАЗ», сам сел за руль и отвёз Александра и Оксану в Кротово. Офицеры были в штатском, Оксана, как всегда, надела красивое платье и босоножки. Таким нарядом она шокировала гарнизонных женщин, которые привыкли ходить в жилом городке «по‑простому» – в стареньких халатах и шлёпанцах, наряжаясь только по какому‑то конкретному случаю.

Небольшой рынок в Кротове работал только утром. Они купили овощи, двух кур, молодой картошки и зелени. Потом, оставив военную машину за углом, Кудасов, как в глубокий поиск, выдвинулся к магазину и, насторожённо оглядываясь, приобрёл бутылку водки, две шампанского, по подсказке Шульгина бутылку коньяка для Белова, печенья, конфет и пастилы. В другом отделе он купил белую пластиковую скатерть и бумажные салфетки. Положив спиртное на дно пакета и замаскировав его другими покупками, он так же насторожённо вернулся к машине. Меры предосторожности были оправданны – иногда в Кротово наведывался гарнизонный патруль.

Возвращение на базу прошло без осложнений, Оксана сразу же принялась разделывать кур. Кулинарного опыта у неё было немного, хотя мать пыталась научить её готовить, но самостоятельно она ещё не накрывала ни один стол. Сегодня ей предстоял дебют, она очень старалась, и Александр был благодарен жене за такую самоотверженность.

К пяти часам куры были запечены в духовке, поджарена картошка, нарезаны салаты. Квартиру наполняли аппетитные запахи, Оксана металась с кухни в комнату и обратно, дополняя стол последними штрихами. Она надела открытый красный сарафан на длинной «молнии» сзади. Александр любовался женой и был ею очень доволен.

Белая скатёрка и цветные салфетки очень украсили стол, но разнокалиберная казённая посуда портила впечатление, и Александр решил, что с первой же получки надо купить комплект тарелок, рюмок и фужеров.

Гости пришли вовремя, Ирина Александровна принесла самолично испечённый яблочный пирог. Вначале все держались скованно, но после нескольких рюмок расслабились, и настроение улучшилось. Белов с удовольствием пил коньяк и был польщён тем, что новый сотрудник знает его вкусы, Шульгин привычно глотал водку, женщины пили шампанское, хотя Ирина Александровна и предлагала Оксане перейти на коньяк.

Та выпила рюмочку, но больше не стала. Сложней всего пришлось Александру – он тоже хотел пить шампанское, но Белов сурово сказал:

– Ты что, нас споить хочешь, а сам трезвым остаться?

– Да что вы, Евгений Романович, и в мыслях не было, – Александр покраснел. Уж не узнал ли полковник про его разговор с Кравинским?

– Тогда пей как положено!

Пришлось пить на равных.

Гости, как водится, подняли тосты за прибытие Кудасовых к новому месту службы, потом за внеочередное звание, потом за первую в жизни молодожёнов квартиру, потом за красивую и старательную хозяйку.

Александр тоже выпил за старшего наставника Евгения Романовича и его супругу, за товарища по службе Игоря Шульгина, за всеобщее благополучие. При этом он копировал поведение Степана Григорьевича, ибо раньше ему никогда не приходилось вести застолье и произносить здравицы.

Белов расслабился и, как показалось Александру, размягчился.

– Знаешь, как я срочную служил? – полковник прищурился, то ли от дыма сигарет, которые смолил одну за другой, то ли от воспоминаний. – На точке. Тогда твердотопливных ракет почти не было, жидкостные дежурили. Наземный старт – стальной «стол», на нём «изделие». Готовность «один». Баки заправлены – перекись водорода, азотная кислота, топливо полёта… Жуткие компоненты… Перекись на бетон капнет – он тут же крошится, на этом месте – выемка… Азотная кислота на сапог попала – насквозь прожигает, хорошо, если ногу успел выдернуть… От полётного топлива шишки на руках росли…

Он затянулся, выпустил дым, потянулся за стаканом, не чокаясь выпил.

– А мы молодые, ни о чём таком не думаем… Ждём команду. Тогда надо закачать топливо старта – и запуск. Время старта двадцать минут. Курить охота, а сигареты – дефицит страшенный… Кто‑то курит, ты к нему подходишь и спрашиваешь: «Вася, ты кому оставляешь?» – «Пете». Подходишь к Пете: «Кому оставляешь?» – «Сергею». Подходишь к Сергею: «Серёга, ты кому‑то оставляешь или нет?» – «Да нет». – «Ну тогда мне оставь, ладно?» Тот пожмёт плечами: «Ладно». Так и стоим: один курит, а трое‑четверо окурок ждут. И каждому достаётся все короче и короче, последний его палочками сожмёт и затянется разок. Потому что в пальцах уже не помещается. Вот так мы служили!

Спиртное быстро кончилось, Шульгин сходил домой и принёс ещё водки. Норма, определённая Кравинским, была превышена, но Александр уже забыл и о норме, и о Кравинском. Дружеская атмосфера застолья расслабляла и затягивала – опасное чувство, которому более‑менее опытные люди, а особенно профессионалы, никогда не поддаются.

– Знаешь, что самое сложное для командира пуска? – положив локти на стол и гипнотизируя старшего лейтенанта взглядом, спросил Белов. Он один допил бутылку коньяка и заметно опьянел. – Думаешь, расчёты? Ерунда! Сейчас разрабатываются системы автоматической коррекции полёта, тогда эти расчёты вообще никому не станут нужны! А пока… Когда направляешь «карандаш» с начинкой «Я»[9], промахнуться невозможно. Потому что в радиусе десяти, двадцати, а то и тридцати километров – сплошная зона поражения. А когда начинка разделяющаяся, то весь континент превращается в сплошную зону поражения! Пшфс! И все дела! Ничего нет, только спёкшаяся в камень земля… Ты видел когда‑нибудь такое, старлей?

– Нет, никогда, – Кудасову было приятно упоминание его нового звания.

– Вот то‑то… А я видел на Новой Земле… Так что главное‑то? Знаешь? Нет? А я тебе скажу…

Белов поднял пустую рюмку, поднёс ко рту и разочарованно отставил её в сторону.

– Главное – произвести запуск! Нажать ту самую кнопку! И не обосраться при этом! Потому что на самом деле нажать её не так‑то просто… Даже при учебно‑боевом запуске многие обсираются. А если настоящий, боевой пуск? Что тогда?

Кудасов пожал плечами.

– Так вот я учебно‑боевой запуск производил! – многозначительно сказал Белов. – И не обосрался при этом! Поэтому в моём личном деле есть запись: надёжен по первой категории! А ты производил запуск? У тебя такая запись есть?

Старлей покачал головой.

– Нет. У меня нету.

– Вот и всё! – Белов выставил вперёд палец, как из пистолета прицелился. – Ты сам ответил на все вопросы.

Начальник смены находился в хорошем настроении. Он выучил правильные варианты ответов на вопросы психологического теста и успешно прошёл испытание. Потом так же успешно сдал Булатову экзамен по расчёту траектории. Он полностью доказал свою состоятельность и испытывал очевидное превосходство над этим зелёным щенком, который метит на его место.

Ирина Александровна обняла Оксану за плечи.

– Здесь много завистливых людей, Оксаночка! Знаешь, что о тебе говорят за глаза? Что ты форсишь перед чужими мужьями, а на их жён свысока смотришь!

Оксана округлила глаза.

– Какой ужас! Да у меня и в мыслях не было! Я привыкла так ходить, привыкла следить за собой…

– И правильно, правильно, деточка! Не обращай ни на кого внимания, я тебя в обиду не дам! Держись ко мне поближе, я тебе подскажу, как себя вести…

Оксана кивала, а сама наблюдала, как складывается разговор у мужчин. Что‑то настораживало её в этом, казалось бы, мирном диалоге.

– Вы хотите сказать, Евгений Романович, что я обосрусь запустить «изделие»? – громче, чем следовало, спросил Кудасов. – Вот вы не обосрались, а я обосрусь? Ведь вы это имели в виду?

– Да мало ли, что я имел в виду! – Белов откинулся на спинку стула. – Но ты всё правильно понял. Потому что чувствуешь, что к чему!

– Товарищ полковник, – Александр перешёл на официальный тон. – Я знаю, что вы думаете. Но вы ошибаетесь. Я никогда не обсирался. И при запуске не обосрусь тоже! Можете быть уверены на сто процентов: если я получу приказ, то нажму кнопку без колебаний. Или с колебаниями, не знаю, но нажму!

Белов криво улыбался.

– И ещё, – твёрдо продолжил Александр. – Я не собираюсь вас подсиживать. Я не мечу на ваше место. Все запланированные перемещения – это не моя идея. И они произойдут – со мной или без меня! И если у нас с вами пошёл сейчас откровенный разговор…

Евгений Романович запрокинул голову и громко засмеялся. Женщины прекратили беседу и насторожились, Шульгин насторожённо выглянул из ванной. Уж больно демоническим и устрашающим был хохот Белова. Кудасов опешил.

– Откровенный разговор? – переспросил Евгений Романович, отсмеявшись и неторопливо прикуривая неловко вставленную между губ сигарету. – Какой может быть откровенный разговор между полковником и старлеем? И с чего это вдруг? Только с того, что мы вместе пьём водку? Чёрта с два! Это политес. У нас не может быть никакого разговора…

Полковник встал, его качнуло, чтобы не упасть, он тяжело опёрся на стол. Из пальцев правой руки вывалилась сигарета и скатилась на пол. Белов не стал её ни искать, ни поднимать. Налитые кровью глаза Евгения Романовича буравили лицо Александра, прожигая в нём дыру.

– И запомните, если я с вами выпил, это не значит, что мы стали друзьями. И тем более не значит, что вы можете надеяться на поблажки по службе…

Кудасов тяжело вздохнул.

– Всё, всё, завёлся, значит, надо идти домой, – Ирина Александровна привычно подхватила мужа и направила к двери. – Если б ты знала, Оксаночка, как мне это надоело! Ну, у нас с тобой ещё будет время поговорить… – И, уже обращаясь к Евгению Романовичу, сурово сказала: – Женя, быстро возьми себя в руки! Нам сейчас выходить на улицу, ты хочешь, чтобы все увидели, что ты нажрался, как свинья? А ну, пошли в ванную, я тебя умою!

Кудасов не вышел провожать начальника. Он сидел за столом в прежней позе. Настроение было испорчено.

– Да не обращай внимания! – успокоил его Игорь Шульгин. – Романыч – мужик неплохой, но что‑то в последнее время у него крыша едет! Злой становится, агрессивный… Раз пришёл к нему, он дома один, меня увидел и стал яйцо со стены отмывать. Оказывается, он сам им в стену и запустил, представляешь?

– Откуда ты знаешь, что он запустил? Нарочно, что ли? – спросил Кудасов, стараясь не выдавать заинтересованности ни голосом, ни интонацией.

– Конечно, нарочно! Он сам мне и сказал!

Игорь налил ещё водки.

– Давай выпьем за дружбу!

Кудасов покачал головой.

– Не могу. Мне будет плохо.

– Ну, как знаешь! Тогда я сам…

Александр внимательно смотрел на пьющего водку человека. Значит, он является стукачом… нет, конфидентом Кравинского! Узнал, что Белов в сердцах швырнул в стену яйцо, – и тут же доложил! А о сегодняшнем вечере доложит завтра… Значит, надо тоже сходить к Николаю Тимофеевичу и изложить свою версию вечеринки… Иначе можно оказаться в дураках! Выходит, отстояться в стороне и не участвовать в служебных интригах невозможно…

Молодой человек начинал кое‑что понимать во взрослой жизни. И осознавать значимость случайно обронённого слова.

Если бы Кравинский не упомянул про это злосчастное яйцо, тайная связь между ним и симпатичным Игорем Шульгиным никогда бы не стала известной Александру! Верно говорят: слово не воробей! Надо держать язык за зубами, внимательно слушать и анализировать болтовню других, самому умело подбирать слова… Это несложная игра, и если он примет в ней участие, то наверняка переиграет других!

– Правда, Игорек? – спросил Александр Кудасов и рассмеялся.

– Правда, правда, не сомневайся, – заплетающимся языком отозвался тот.

Когда Шульгин ушёл, Александр обнял жену. Она опьянела, раскраснелась и находилась в приподнятом настроении.

– Какая милая эта Ирина Александровна, правда? – спросила Оксана. – Она такая умная, заботливая, как мама! Пообещала научить меня печь пироги… Ты хочешь, чтобы я пекла пироги?

– Хочу, – Александр расстегнул длинную «молнию», просунул руки под сарафан и взялся за маленькие аккуратные груди. Соски почти сразу напряглись.

Оксана заливисто засмеялась.

– Ты, видно, совсем не того хочешь…

Красной тряпкой сарафан отлетел в сторону. Оксана осталась в сексуальных трусиках и босоножках. Их губы встретились, поцелуи разжигали огонь желания.

– Так ты хочешь, чтобы я пекла пироги? – с неожиданной сноровкой Оксана расстегнула ширинку и сунула мягкую руку внутрь. Кудасов напрягся и застонал. Так же сноровисто нежные пальчики извлекли наружу ту часть Сашиного тела, которая сейчас должна быть использована по прямому назначению и своим состоянием демонстрировала полную к этому готовность, как ракета с включённым зажиганием на стартовом столе.

– Такие маленькие хорошенькие пирожки…

Оксана скользнула на пол и поймала ртом рвущуюся в бой ракету.

Александр замер. До такого дело у них ещё не доходило. Он несколько раз робко намекал, но Оксана встречала эти намёки в штыки. «За кого ты меня принимаешь?! Я порядочная девушка, а не какая‑нибудь проститутка!»

Сейчас она стояла на коленях и быстро двигала головой. Шпильки босоножек воинственно торчали, между скрещённых ремешков выглядывали округлые пятки, вдоль узкой спины пунктирно выделялась прерывистая линия позвонков. Молодой муж был шокирован, но чувственные удовольствия перевешивают моральные ограничения, и он поплыл по воле волн. Вскоре он ощутил, что дело идёт к развязке, и деликатно попытался высвободиться, но Оксана недовольно заурчала и не отпустила – наоборот, удвоила усилия. Он расценил это как приглашение и перестал сдерживаться. В результате разрядка произошла вовсе не туда, куда обычно, но супругу это не смутило, больше того, в тот же момент она напряглась, застонала и после нескольких конвульсий бессильно распласталась на полу. Как рабыня у ног своего господина и повелителя.

Через минуту она пришла в себя и забралась на кровать.

– Ты помоешь посуду? – вопрос прозвучал довольно неожиданно.

– Гм… Помою… Сегодня ты меня несколько удивила… Ты же всегда отказывалась…

– А! – Оксана беспечно махнула рукой. – Теперь же мы муж и жена! Значит, всё можно! Ты не согласен?

– Да нет, почему… – неуверенно ответил Александр. Его смущал класс исполнения. На первый опыт было явно не похоже. Чувствовалось незаурядное мастерство, профессионализм, который, как известно каждому офицеру, достигается многократными тренировками. И он не знал, радоваться этому или огорчаться.

***

БЖРК со вторым сменным экипажем возвращался на базу. Хотя ритм движения спецпоезда имеет какие‑то усреднённые показатели, вызванные условиями маршрута, загруженностью переездов, техническим состоянием дорожного полотна и сотней других, больших и маленьких, причин, но средняя скорость при возвращении всегда превышает среднерейсовую скорость. Это обстоятельство можно считать загадкой, а можно объяснить тем, что психологический настрой личного состава оказывается более значимым, чем все другие обстоятельства, вместе взятые.

Литерный почти везде проходил на зелёный свет, задержки если и случались, то устранялись в течение нескольких минут. Внутри шла обычная жизнь, регламентируемая уставом и правилами внутреннего распорядка. Начальник поезда полковник Бодров в очередной раз передал в Центр свои координаты; сменилось с дежурства отделение охраны, на его посты заступило свежее; в столовой подали ужин; смена запуска во главе с майором Сидоровым отрабатывала контрольные вводные; особист Кравцов вёл приём личного состава, на который сам же этот личный состав и вызывал; военврач Лепешкин проводил тестирование главного инженера БЖРК.

Всё происходило так же, как и при несении службы первым экипажем, с небольшими отличиями: майор Лепешкин, например, не пользовался тем вниманием мужского коллектива, что военврач Булатова, и не имел права запираться в туалете на съёмную защёлку. Но этот факт никак не был связан с готовностью гиперзвуковой ракеты «Молния» поразить цель в любом районе земного шара.

Внутренняя жизнь поезда проходила скрыто от посторонних глаз, но напряжённая деятельность боевого дежурства находила отражение и в окружающем бронированный состав внешнем мире. Разогретые рабочие дизели послушно развивали необходимую мощность, стучали колёса, закусывая белый край рельса, туалеты периодически выбрасывали жидкие и твёрдые отходы, разбиваемые встречным ветром в пыль и становящиеся по удивительным санитарно‑гигиеническим нормативам экологически нейтральными и не представляющими опасности возникновения инфекционных заболеваний.

Радиостанция поезда выбросила через антенну очередную порцию радиоимпульсов телеграммы начальника, станция капитана Кравцова чуть позже передала очередной отчёт тоже в виде радиоволн, но по‑другому зашифрованных. Инфракрасный тепловой фон двигателей достигал максимального уровня, электрические поля компьютеров полностью гасились обшивкой. Ядерный заряд «Молнии» излучал низкий уровень радиоактивности, как считалось, не опасный для здоровья персонала.

Навстречу БЖРК двигался малой скоростью длинный и тяжело гружённый товарный состав, таких на его длинном пути встречалось великое множество. Таких, да не таких! Аппаратура в грузовых контейнерах, перевозимых на открытой платформе в середине состава, была спроектирована, создана и переправлена в Россию специально для того, чтобы зафиксировать и сфотографировать БЖРК! Шпионская «Сеть» была расставлена именно на «Мобильного скорпиона»…

До Тиходонска оставалось около десяти километров, колея здесь была двухпутной, и несущийся на крейсерской скорости БЖРК разминулся на встречных маршрутах с медленно кочующим товарняком. Короткие приветственные гудки встретившихся тепловозов, грохот колёс, мелькание вагонов, и встреча закончилась – составы разошлись, каждый к своей цели. Внешне ничего экстраординарного не произошло.

Но на самом деле эта встреча была роковой для БЖРК. Потому что чуткие детекторы низкой радиации зафиксировали излучение «Молнии» и безошибочно определили его природу: не фоновое загрязнение, не ампула с цезием, а ядерный боезапас с шестнадцатью разделяющимися боеголовками! Сложная аппаратура вмиг пробудилась ото сна – как солдат, вскакивающий по сигналу «Тревога!». Маршрутный датчик зафиксировал местонахождение и направление движения «Мобильного скорпиона», фотокамеры сделали по серии снимков. Одна сфотографировала пятый, шестой и седьмой вагоны БЖРК, эмалевые таблички «Тиходонск – Воркута» и местность, открывшуюся после прохождения литерного состава: железнодорожный переезд со шлагбаумом и надписью «Кузяевка». Вторая фотокамера отсняла местность по другую сторону полотна: пруд, водокачку и ремонтное депо. Снимки позволяли идентифицировать местность, а в сопоставлении с данными аэрокосмической съёмки реконструировать маршрут «Мобильного скорпиона». Кроме того, был получен его внешний вид, установлен тип и точное местонахождение ядерного боезаряда.

Технический гений профессора Лоуренса Кольбана сделал своё дело: операция «Сеть» была успешно завершена. Теперь можно было наплевать на конспирацию и передать важнейшую информацию в Центр: то ли путём радиообмена с одним из спутников, то ли путём вертикального взлёта шпионских контейнеров и пересечения ими на бреющем полёте государственной границы России, то ли путём катапультирования капсулы с разведданными в верхние слои атмосферы, где её перехватил бы стратосферный истребитель.

Если бы перед Лоуренсом Кольбаном была поставлена такая задача, то можно не сомневаться, что он бы её успешно решил. Однако поскольку стопроцентной уверенности в том, что «Сеть» поймает «Мобильный скорпион» уже при первом тралении, ни у кого не было, то и способы чрезвычайного завершения операции не разрабатывались, а следовательно, ни один из перечисленных путей возвращения на рассмотрение Кольбана не выносился. Теперь следовало ждать, пока контейнеры естественным путём выйдут за пределы российской территории. В конечном счёте, это дело нескольких дней. Ибо что может случиться с опломбированными ящиками, содержащими внутри никак не проявляющую себя аппаратуру пассивного действия? Ровным счётом ничего.

***

– В целом всё прошло нормально, Николай Тимофеевич. Хотя, должен покаяться, норму мы превысили…

Кудасов изобразил раскаяние.

– Ну что ж, повинную голову меч не сечёт, – Кравинский снял очки и потёр переносицу, на которой отпечаталась красная полоска.

– С Беловым‑то как пообщался? – доброжелательно спросил он.

Старлей пожал плечами.

– Вначале нормально. Он мне про свою службу рассказывал…

– Срочную? Про трудности и невзгоды? – оживился Николай Тимофеевич. – Как одну сигарету впятером курили?

– Да, точно. А потом он на меня как попёр… Дескать, расчёты не главное, а главное – быть таким, как он…

Кравинский кивнул.

– Это за ним есть. Мания величия. Хотя с возрастом оснований для гордости всё меньше. Утрачивается мастерство, утрачивается… А как его супруга?

– Замечательно, – от души сказал Александр. – Пирог испекла и такое внимание к моей жене проявила. Прямо как мать родная!

Николай Тимофеевич задумчиво кивал, но не одобрительно, а скорей осуждающе.

– Её так и зовут девчонки‑телефонистки – Мамуля. Всё она с ними шушукается, жизни учит… А в женсовет, на общественную работу не идёт, не хочет… Есть мнение, что она у них сплетни собирает. У нас ведь все разговоры через коммутатор, девчонки вольно‑невольно, а слушают. А она выпытывает. Ты свою предупреди, аккуратненько так, пусть она в эти бабьи дрязги не лезет! Сплетни в закрытом гарнизоне – самое опасное дело: отношения портятся, обстановка накаляется, все друг на друга волком смотрят. Пусть лучше держится от всего этого кубла подальше…

При всей насторожённости к Кравинскому, Александр не мог не отметить, что он даёт вполне здравые, доброжелательные и дельные советы. И насторожённость постепенно пропадала.

– А как Игорь Шульгин тебе показался? – спросил Николай Тимофеевич.

– Хороший парень, – улыбнулся Кудасов. – Он мне здорово помог.

– Ну и ладненько, – Николай Тимофеевич тоже улыбнулся. – Тебе же скоро в первый рейс? Готов?

– Конечно. Давно готов. Затомился уже.

– Ну и хорошо. С майором Сомовым познакомился? Будут какие проблемы – смело к нему обращайся. Как ко мне. Я его предупрежу.

О чём собирался предупредить подчинённого начальник отдела КР, Кудасов не понял. Но переспрашивать не стал.