Глава 5. – Они не могли вот так, наудачу, запустить эту контейнерную спарку, – размышлял вслух Малков

Трал против «Сети»

– Они не могли вот так, наудачу, запустить эту контейнерную спарку, – размышлял вслух Малков. – Это всё равно что стрелять с завязанными глазами навскидку!

Близнецы сидели в служебном помещении Уполномоченного Министерства обороны, на втором этаже старинного здания Управления железной дороги в Тиходонске. В той самой комнате, где некоторое время назад проходил тестирование кандидат в экипаж БЖРК Александр Кудасов. Сейчас, когда аппаратуру увезли, она имела унылый вид, характерный для любого необжитого помещения. На ближайшие несколько дней эта неуютная комнатёнка стала резиденцией Близнецов.

– Но попали точно в яблочко! – возразил Ломов. – Может, у них была какая‑то исходная информация…

– Ерунда! Маршрут каждый раз выбирается компьютером по методу случайных чисел за два часа до отправления в рейс! Заранее подготовить ничего невозможно. На этот раз сработал счастливый случай. Но они никак не могли на него полагаться! Никак! Плановый расчёт успеха в любой операции должен превышать семьдесят процентов. Иначе её просто нет смысла проводить.

– Значит…

– Значит, этот контейнерный блок – только один из элементов поисковой сети. Скорей всего, есть ещё несколько, которые движутся по другим дорогам! И в совокупности они должны перекрывать большое пространство. Настолько большое, что вероятность встречи с объектом поиска повышается до семидесяти процентов!

Подчиняясь внезапно пришедшей мысли, капитан Малков вскочил на ноги.

– Пойдём к Кандалину, поработаем с картой…

Они прошли по коридору и заглянули в соседний кабинет. Олег Станиславович разговаривал с кем‑то по телефону.

– Нет, нужен именно консервированный хлеб. Для выпечки на месте нет необходимых условий. Приобретать по ходу движения нецелесообразно. Это повышает уязвимость объекта и снижает уровень режима секретности…

Знаком он показал, что Близнецы могут проходить и располагаться в креслах, но они вместо этого подошли к огромной карте железных дорог.

– Большое пространство, тысячи километров…

Малков напряжённо вглядывался в чёткие чёрные линии, прошивающие всю страну, как вены, артерии и капилляры прошивают человеческое тело.

– Вот! Он должен идти так!

Указательный палец капитана, напоминающий взрыватель гранаты, провёл по самой длинной железнодорожной артерии с востока на запад.

– Возможно, есть и ещё, об их маршруте можно только гадать, но оставить без внимания Транссиб они не могли!

– Дата прибытия в Россию наверняка совпадает с датой разгрузки первого контейнера, – сказал Ломов. – Но в эти дни прибыли миллионы тонн грузов и тысячи точно таких же контейнеров… Не будешь же вскрывать все подряд…

– Их не надо вскрывать, их надо пропускать, – Малков возбуждённо закружился на месте. – Мы должны засунуть им «дезу»!

Совершенно неожиданно в его голове родился целый план дерзкой оперативной комбинации.

– Но найти их мы обязаны! – он снова стал водить пальцем по карте.

– Пришли они или в Находку, или во Владивосток, или в Ванино, – лихорадочно рассуждал он. – И, конечно, не из Турции, а из Японии, больше неоткуда…

Закончивший свой разговор Кандалин с интересом наблюдал за ним и, наконец, решил вмешаться:

– Из Японии грузы на Ванино не идут, – со знанием дела сказал подполковник.

– Значит, одним портом меньше, – оживлённо внёс коррективы Малков. – Остаются два. Известен временной период поступления, что ещё известно?

– Тип контейнера, – внёс свою лепту Ломов. – И то, что их два…

Напарник покачал головой.

– Не факт, отнюдь не факт… Контейнер может быть другим… И потом, как среди тысяч одинаковых найти именно те, что нужно? Нет, надо идти по другому пути…

Малков задумался.

– Во! Человеческий фактор! У них он тоже работает на всю катушку!

Ломов посмотрел на карту, на Малкова, перевёл взгляд на Кандалина и снова взглянул на напарника.

– Что ты имеешь в виду?

– Операцией руководили одни и те же люди. Они отправляли контейнеры и из Турции, и из Японии. Я думаю, что они мыслят стереотипно и не напрягают мозги без особой необходимости. Собственно, как и мы…

– Ну и что?

– В сопроводительных документах на турецкие контейнеры указано, что груз – керамические вазы. Так?

Кандалин кивнул.

– Я сам видел товарные накладные.

Малков торжественно поднял руку и упёр свой твёрдый палец в линию Транссиба, куда‑то между Читой и Иркутском.

– Не исключено, что так же назван груз и во втором контейнере!

Олег Станиславович Кандалин оживился.

– Товарные спецификации заводятся в компьютер, и по наименованию груза всегда можно установить его местоположение!

– Вот! – просиял Малков. – Что и требовалось доказать!

Он посмотрел на своего напарника.

– Что не такие уж мы идиоты…

Ломов усмехнулся.

– А если они тоже не идиоты и на этот раз написали: «Груз – видеомагнитофоны»? Или: «Снаряжение для кендо»? Или что‑то ещё? Что тогда?

Влад помрачнел.

– Тогда все мои логические построения летят псу под хвост. Мы оказываемся в пролёте, и Смартов сможет назвать нас тем же самым словом, что и генерал Мезенцев! Но я надеюсь на человеческую природу…

– Короче, я по ВЧ‑связи запрашиваю Владивосток о поступлении контейнеров с керамическими вазами. И об их местонахождении. Так? – спросил хозяин кабинета.

– Конечно, – кивнул Малков. – Мы ничего не теряем.

– А приобрести можем очень многое, – подхватил Ломов.

– И ещё, Олег Станиславович, – обратился к Уполномоченному Малков. – Мы сможем получить для проведения контрразведывательной операции ядерную боеголовку? На время?

– Как ядерную боеголовку? – вскинулся Кандалин. – Настоящую?

Малков кивнул.

– Ну конечно, самую настоящую ядерную боеголовку. Желательно секционную.

Уполномоченный явно находился в замешательстве.

– Не знаю… Это особорежимные объекты… Специальная охрана, особый порядок перевозки… Решение должно приниматься на уровне министра. Не знаю… Можно, конечно, запросить, но…

– Пока не надо. Сейчас давайте поищем керамические вазы. А если их найдём, тогда обязательно потребуется ядерная боеголовка!

***

По изученным инструкциям и техническим описаниям Александр Кудасов достаточно подробно представлял конструкцию БЖРК.

Локомотив с дизелями повышенной мощности – вдвое против обычных. Обшивка бронированная, толщиной три миллиметра. Кабина и наиболее уязвимые места защищены броней в шесть и восемь миллиметров. Стекла пуленепробиваемые. Впереди – автоматически раскрывающаяся стальная сетка, предназначенная для того, чтобы перехватывать гранаты. Экипаж спецтепловоза подбирается из списанных по медицинским параметрам военных лётчиков‑истребителей. Искривление носовой перегородки или травма барабанной перепонки закрывает дорогу в небо, но ничуть не препятствует работе на земле.

Первый вагон – охраны. Взвод специально отобранных головорезов из морской пехоты, ВДВ, спецподразделений ГРУ. Тридцать пять человек. Каждый в бою стоит пятерых обычных солдат. На вооружении у них кроме обычного автоматического оружия – неуправляемые ракеты, тяжёлые пулемёты, снайперские винтовки и огнемёты.

Плюс к этому – звено «чёрных автоматчиков». Чёрные они не по цвету кожи и не по стереотипному наименованию выходцев с Кавказа, просто у них чёрные автоматы. Правда, белых автоматов практически не бывает, но обычные «АК» и «АКМ» могут иметь ложа из светлой древесины или коричневые магазины из пластмассы, а неизвестные широкой общественности «АК‑СГ» как будто окунули в чёрную краску – от мушки до основания приклада они отливают глубоко чёрным цветом безлунной и беззвёздной ночи. Но главное их отличие не в этом, а в несколько усиленной конструкции, другом калибре и изменённой форме патронника. Но и это не причина уникальности «АК‑СГ», а следствие, потому что вся фишка в том, что они стреляют девятимиллиметровыми пулями, снаряжёнными гафниевыми зарядами. Не так давно было установлено, что этот тяжёлый элемент высвобождает энергии в 60‑70 раз больше той, что затрачивается на инициирование взрыва. Два грамма гафния эквивалентны ста килограммам тротила![10]В пуле его гораздо меньше: буквально крупинка, но при попадании в цель такая пуля производит эффект разорвавшегося артиллерийского фугаса калибра 200 миллиметров! Это уникальный и крайне дорогой боезапас, не вышедший из стадии опытных испытаний, поэтому на каждый «ствол» приходится всего по шестьдесят спецпатронов. От человека, использующего гафниевые пули, требуются особые психофизиологические качества и, в частности, чрезвычайно устойчивая психика, поэтому «чёрные автоматчики» проходят особый отбор: из восьми кандидатов его выдерживает один. Держатся они уединённо и в контакты с другими военнослужащими практически не вступают, даже живут они в служебной зоне.

Вагон охраны имеет замаскированные бойницы для ведения огня, кроме того, сюда выведены приёмники многочисленных телекамер, контролирующих пространство слева и справа, на крыше и под вагонами. Дежурная смена постоянно сидит за мониторами и может заметить севшую на антенну птичку или забравшуюся на колёсную ось крысу. И не только заметить, но и мгновенно уничтожить нарушителя. Для этого на крышах и под днищем вагонов имеются крутящиеся колпаки со скрытыми внутри короткоствольными автоматами. Внешне они напоминают обычные вентиляционные вытяжки.

Второй вагон – столовая и медпункт. Здесь постоянно дежурит военврач широкого профиля: травматолог, хирург, психолог. Столь широкий спектр специализаций на гражданке неизвестен, да и здесь в основном применяются только первая и третья специальности. Помещение столовой может при необходимости быстро превращаться в операционную. Как минимум один такой случай в практике БЖРК имел место.

Третий вагон – штабной. Здесь располагается руководство поезда, радиостанции, купе особиста. Начальник поезда является старшим командиром до тех пор, пока не поступил боевой приказ. С этого мгновенья командование переходит к начальнику смены запуска, а начальник поезда оказывает ему всевозможное содействие в организационно‑техническом обеспечении успешного пуска.

Четвёртый вагон – смены запуска. Здесь находится стандартный пульт запуска, здесь круглосуточно дежурят операторы‑ракетчики, оттачивающие своё мастерство в постоянном разрешении учебно‑боевых ситуаций, поступающих на мониторы их компьютеров. Кроме того, через особую связь они могут глазами разведывательных спутников наблюдать состояние дел на потенциально опасных базах противника. В случае объявления боевой тревоги именно смена запуска направит на противника ядерную ракету.

Пятый вагон – боевой. Именно здесь, в специальном контейнере спит до поры до времени «Молния» – гиперзвуковая ракета нового поколения, с шестнадцатью разделяющимися боеголовками, способная уничтожить половину континента, а может, и целый континент, потому что экспериментов до настоящего времени, слава богу, никто не производил.

Шестой вагон – технический. Здесь имеется запас шпал, ремонтный инструмент, включая портативный подъёмный кран, и другая техника, позволяющая производить в пути необходимый ремонт. Кроме того, здесь находится компрессор, закачивающий в вагоны воздух под избыточным давлением. Воздух при этом проходит через очищающие фильтры и газоанализаторы.

Седьмой вагон – прикрытия. По своему содержанию и функциям он полностью дублирует вагон охраны, только предназначен для отражения нападения с хвоста поезда. В нём тоже готов к бою взвод суперсолдат и звено «чёрных автоматчиков».

Все вагоны располагаются на минно‑защищённых бронированных основаниях и имеют круговую бронезащиту – два слоя с кевларовой прокладкой между ними и наклонные полосы толстой стали, заставляющие рикошетировать пулю, прорвавшуюся через первый слой. «Молния», кроме того, упакована в особо прочный контейнер, который при запуске выполняет роль направляющей.

Но теоретические знания – это одно, а реальный БЖРК – совсем другое. В сопровождении помощника начальника поезда майора Волобуева Кудасов совершил экскурсию от четвёртого вагона до локомотива и обратно.

Почти все вагоны были похожи один на другой. Может, обнажённым металлом, спёртым душноватым воздухом, запахом оружейной смазки, гуталина и человеческого пота… А может, общей скученностью, отсутствием свободного пространства, каким‑то скрытым напряжением и угнетающим ощущением опасности. Или конструкцией: несколько купе, душ, туалеты и просторный зал на остальную часть вагона, в котором могли располагаться наблюдатели за периметром, как в первом вагоне, столовая – как во втором, штабное помещение – как в третьем или операторская запуска – как в четвёртом.

– Переходы имеют бронированную защиту и герметичны, – пояснял Волобуев, когда они переходили из вагона в вагон. – В сочетании с фильтрацией воздуха и избыточным давлением это делает невозможным поражение личного состава отравляющими веществами.

Майор был немногословен. В основном он ненавязчиво повторял, чего делать не следует: что прямо запрещено, а что не приветствуется.

– Какие тут могут быть телефоны? – грозно спрашивал он, и старлей, неизвестно почему, чувствовал себя нарушителем. – Кому, спрашивается, звонить? Или приёмник… На кой тебе приёмник? Что слушать? Инструкции шпионские? Или брехню всяких корреспондентов? Это для морального духа вредно! Что надо, до тебя командиры доведут!

– Ясно, товарищ майор, – успокаивающе произнёс Кудасов, но сопровождающий не останавливался.

– Или шляться из вагона в вагон… Оно, конечно, не запрещено, может, ты в столовую пошёл, или в медпункт, или к товарищу Сомову… Но просто так – зачем? Какая польза? Никакой! Один вред!

Внезапно Волобуев остановился в первом тамбуре первого вагона, так что Александр уткнулся в широкую спину.

– Вот ты с кем тут дружишь? – требовательно спросил майор и впился в лицо стажёра тяжёлым взглядом.

– Да я не успел ещё, – попытался оправдаться тот. Но оправдания, оказывается, не требовались.

– И молодец! – с натугой улыбнулся майор. – Пришёл из рейса и дружи с кем хочешь… Но лучше из другого экипажа. А службу с дружбой здесь смешивать нельзя. Это тебе не пьянка‑вечеринка! Это особо важный стратегический объект!

В отличие от обычных поездов первый вагон имел переход в тепловоз. Дверь перехода оказалась запертой, и Волобуев открыл её своим ключом. Кудасову в переходах нравилось. Грохот колёс и свист ветра за гофрированной резиной были приметами окружающего мира. Замкнутая обстановка поезда уже начинала его угнетать. Близкая воля проливала бальзам на его душу.

В локомотиве было ещё шумнее и душнее, чем в вагонах. По узкому коридору они миновали крохотное купе за силовой установкой, в котором раскинулись на полках два голых, если не считать чёрных «семейных» трусов, человека. Забывшись тяжёлым сном, они громко храпели в унисон пению машин.

Вдоль бронированной стенки Волобуев и Кудасов обошли грохочущие дизеля и, наконец, оказались в кабине. Машинист с помощником тоже были голыми по пояс, зато нижнюю часть тела прикрывали форменные брюки, хотя неуставные шлёпанцы окончательно портили впечатление.

– У них тут вольница! – неодобрительно проговорил Волобуев. – Как хотят, так и одеваются, на построение не выходят, и их почти не проверяют… Курорт!

– Это вы зря, товарищ майор! – обиделся коротко стриженный машинист с густой проседью в чёрных волосах. – У меня налёт на сверхзвуковиках почти тыща часов да два катапультирования… А поседел‑то я здесь, а не там! Когда эти забастовщики на рельсах сидели, думаете, просто мне было инструкцию выполнять? Они‑то, слава богу, разбежались, но в мыслях‑то я их уже раздавил! То есть нервы пожёг, а обратно их не восстановишь! Конечно, с одной стороны, греха на душе нет, а с другой – я его уже взял, когда мысленно их всех колёсами порезал!

Волобуев нахмурился.

– Вот что, Андреев, ты мне тут антимоний не разводи! Ты зачем свою тыщу часов налетал? Для удовольствия? Нет, ты готовился жахнуть вниз, если приказ придёт! А чего теперь святого разыгрываешь? Запомни, у нас здесь святых нету!

– Да не святой я, – поморщился машинист. – Просто там одно, а здесь другое! С высоты ничего не видать, по приборам работаешь! А здесь вот оно – все перед глазами…

И действительно, в отличие от всех остальных помещений спецпоезда из кабины машинистов открывался вид на окружающий мир. Мир этот, правда, на скорости надвигался спереди и размазанно скатывался по бокам локомотива. Но всё равно можно было определить – ночь снаружи или день, солнечно или дождливо, можно было увидеть людей и животных, различить названия станций… Всего этого явно недоставало в вагонах.

– Красотища какая, – заворожённо сказал Кудасов, и, оказалось, невпопад.

– Приходи, становись, – раздражённо сказал машинист. – Даже под обычный поезд знаешь сколько людей попадает? Если долго работаешь, то пятьдесят‑шестьдесят человек на тот свет отправишь! Многие сами кидаются, многие по пьянке или по нерасчётливости… Кто слепой, кто глухой… А если ещё не тормозить? Тогда сколько наберёшь? Вот тебе и красота!

Кудасов не отвечал. Он любовался смазанными лесополосами, багрово‑красным заходящим солнцем, промелькнувшей стеклянной струёй речушкой и даже мысленно ощущал прохладный и свежий воздух.

– Ладно, хватит романтики! – бесцеремонно сказал майор. – Перейдём к тактико‑техническим данным. Дизеля имеют двойной запас мощности, стекло пуленепробиваемое…

Он добросовестно пересказывал техническое описание, которое Кудасов уже неоднократно прочёл. Теперь главное – увидеть, пощупать и понять то, о чём читал в толстых инструкциях. Вот, например, бронированное стекло имеет синий оттенок и задерживает часть света. Днём это даже хорошо, а в сумерках или ночью? И насколько оно защищает кабину? Выдержит ли пулю из «АК»? Или из крупнокалиберного «Утёса»?[11]А кумулятивную гранату из «РПГ‑7»?

– Тут есть технический сюрприз, – сказал Волобуев и попросил машиниста: – Ну‑ка, включи!

Тот повернул рыжачок, и откуда‑то снизу вылетела мелкоячеистая, довольно толстая сетка на П‑образном каркасе, мигом заслонившая лобовое стекло. Между бронестеклом и проволочной сеткой оставалось чуть более метра. Всё ясно – противогранатная защита. Благодаря ей взрыватель сработает до попадания в цель, и огненная струя не достанет до кабины. Грамотно!

– Грамотно, – повторил вслух Кудасов.

– Убирай!

Рычажок повернулся в обратную сторону, и сетка исчезла.

– Она и автоматически раскрывается, – пояснил Волобуев. – Если что‑то крупное летит к стеклу.

– Один раз мотоциклиста подхватила, – вырвалось у Андреева.

– Думай, что говоришь! – холодно сказал помощник начальника поезда. Машинист осёкся.

– Сейчас заправка, – виноватым тоном продолжил он. – Смотреть будете?

Волобуев расстегнул верхние пуговицы рубашки, вытер с лица пот.

– Давай посмотрим. Для стажёра это полезно.

Но Александр понял, что тому просто не хочется возвращаться в железную коробку без окон.

Через несколько минут пейзаж изменился: лесополосы исчезли, впереди до самого горизонта лежала равнина. Кудасов обратил внимание, что полотно здесь было двухпутным. А впереди одинокий локомотив тянул одну‑единственную цистерну. БЖРК уверенно догонял его.

– Семён, давай! – скомандовал машинист, и помощник вышел из кабины. В глубине тепловоза что‑то лязгнуло, внутрь повеяло свежим ветром, атмосфера стала совсем другой.

БЖРК догнал цистерну, некоторое время локомотивы уравнивали скорости и наконец пошли как скакуны у финишной ленточки – ноздря в ноздрю. Снова что‑то загремело, раздался лязг, на панели зажглась жёлтая лампочка.

– Есть контакт! – доложил Андреев неизвестно кому.

– Закачиваем!

Локомотив, тянувший цистерну, опережал локомотив БЖРК на полкорпуса. Скорость была прежней – около шестидесяти километров в час.

– Сейчас мы по шлангу топливо перекачиваем! – пояснил Волобуев. – Вот, видишь стрелку!

На одном из датчиков стрелка двигалась почти от нуля к середине шкалы. Медленно, но верно.

Кудасов представил, как несутся сцепленные шлангом поезда. Если впереди окажется какое‑то препятствие…

Стрелка добралась до конца шкалы. Сзади лязгнуло, жёлтая лампочка загорелась зелёным цветом.

– Контакт завершён! – снова сказал машинист.

Александр подумал, что он докладывает Волобуеву, но тот никак не реагировал.

– Кому доклад‑то, товарищ майор? – спросил старлей.

– Начальнику смены охраны, – ответил тот. – Думаешь, это так просто: встретились, закачались… Всё под пулемётами, в повышенной готовности! Запомни, в наших рейсах ничего просто так не происходит!

Они вернулись в состав. Теперь Кудасов имел практическое представление о БЖРК. Точнее, о его большей половине: от локомотива до четвёртого вагона. Правда, он подозревал, что это не главное.

– А пятый вагон тебе Белов покажет, – сказал на прощанье Волобуев. – Это его хозяйство.

В пятый Кудасов попал на следующий день. Белов подвёл их с Шульгиным к запертой двери в межвагонный переход, отпер её, потом отпер дверь, непосредственно ведущую в пятый вагон. Она была гораздо толще обычной. В пятом было прохладно: автоматика поддерживала определённую температуру и влажность. Когда дверь открылась, включились лампы дневного света. Освещение оказалось более ярким, чем в других вагонах. И выглядело здесь все совершенно иначе. Потому что свободного пространства было совсем немного: 2‑3 квадратных метра. Три офицера едва‑едва на нём умещались.

Контрольно‑технические пульты у торцевой стены – слева и справа от двери, жгуты проводов и бронекабелей, уходящих в глубь вагона… Как‑то нелепо и неестественно выглядел здесь красный пожарный стенд с топором, багром, щипцами и конической формы ведром. Всё остальное пространство занимало огромное тускло‑зелёное тело контейнера‑направляющей. Округлая полусферическая крышка нависала над вошедшими, подавляя их своей внушительностью и мощью. Даже на вид твёрдая и толстая сталь, ряды заклёпок по окружности… Снизу контейнер опирался на стальную дугу, а та соединялась с блестящими трубами гидравлических домкратов.

Кудасов задрал голову. Такие же трубы упирались в съёмную крышу. По логике вещей, где‑то здесь должно быть приспособление для ручного запуска. Хотя тот, кто к нему прибегнет, вряд ли сможет испытать иллюзии насчёт собственного спасения.

– На потолке ничего не написано! – раздался скрипучий голос Белова. – Сюда смотрите!

Белов наклонился над циферблатами контрольного пульта. Из расстёгнутого ворота форменной рубашки выскочило что‑то, висящее на чёрном шнурке.

«Крестик?» – удивлённо подумал Кудасов, потому что Белов совершенно не был похож на верующего человека. Но в следующую секунду понял, что ошибся. Это был маленький блестящий ключик, словно от дорогого почтового ящика. Второй такой ключ должен всегда находиться у начальника поезда. В час «X» ключи одновременно повернутся в замках боевого пульта, соединяя кнопку пуска с электрической цепью системы зажигания. А вот внизу и кабель, по которому пойдёт сигнал…

– Это контрольно‑технический пульт, – продолжил начальник смены. – Вот приборы контроля систем и механизмов «изделия». Оно самотестируется каждый час, результаты выводятся вот сюда и дублируются на пульте дежурного оператора. Эти приборы помогают контролировать состояние и боеготовность «изделия». А вот пульт ручного запуска!

Полковник показал на агрегат по другую сторону двери.

– В случае крайней необходимости командир пуска посылает оператора и тот производит ручной запуск…

– А сам погибает, – тем же тоном продолжил Кудасов.

– Ничего подобного! – загремел Белов. – Система ручного запуска абсолютно безопасна! Мало того, что от пуска до старта проходит две минуты, за которые вполне можно вернуться в четвёртый вагон, все выхлопы, огонь и газы остаются в направляющем контейнере и из него выходят только вверх! Настоящий ракетчик сможет произвести ручной запуск и не обосраться!

Александр понял, в чей огород брошен камень. Но входить в конфронтацию с командиром ему не хотелось, лучше переменить тему.

– А какой здесь уровень радиации? – невинно поинтересовался он.

– Совершенно безвредный! – более спокойным тоном продолжил полковник. – Можете даже трахаться на контейнере, это абсолютно безопасно!

Шульгин усмехнулся.

– Если правильно выбрать, с кем трахаться.

– Что? – не понял Белов.

– Только тогда безопасно, когда правильно выбрал партнёра…

– А, вот ты о чём, – пробурчал Белов. – Ну, выбор тут невелик…

***

Максим Полонин был вообще‑то непьющим. И сейчас выпил водки исключительно для храбрости. Но выпил немало. Около полутора бутылок. От этого стало ещё больше себя жальче. На глаза всё чаще наворачивались слёзы.

– Мы с ней ещё со школы встречались. Три, нет, четыре года. И я себе ничего и никогда не позволял, ни‑ни… Даже в мыслях!

Язык во рту Максима ворочался уже с трудом, да и на ногах он стоял не слишком крепко и не слишком уверенно.

– А вот пить ты зря привыкаешь! Жизнь этим не изменишь, а себе навредишь! – с досадой сказал Усанов.

Ему на фиг не было нужно то, что сейчас происходило. Только профессиональный психолог способен правильно воспринять излияния человека, находящегося в стрессовом состоянии. А Усанов был машинистом шпалоукладчика и не проходил специальной подготовки по проникновению в потёмки чужих душ.

– Чего особенного случилось‑то? Девка с тобой гуляла, а другому дала? Самое обычное в жизни дело! А ты эту железяку взял, водки выпил и слюни распустил…

– Не, дядя Юра, я не слюни, – убеждённо сказал Максим и вытер мокрое лицо. – Я гвозди заложил! Чтобы насмерть!

Машинист смотрел на молодого парня со смешанным чувством жалости и опаски. В глубине души он не верил, что пацан отважится на задуманное дело. Но когда еле стоишь на ногах и размахиваешь обрезом, то вполне можно пальнуть собеседнику в живот. Не со зла, а как бы нечаянно. А потом так же будет плакать и каяться: мол, не хотел, оно само получилось, по пьяни…

– Гвозди, значит? А ну, давай сюда эту штуку!

Усанов резко протянул руку, но Максим отпрыгнул назад и угрожающе поднял обрез.

– Не надо, дядя Юра! Я тут не шутки шучу!

Машинист выругался.

– Какого хрена ты вообще ко мне пришёл?! Я твою Таньку знаю? Нет! Мишку твоего знаю? Опять нет! Я тебе отец? Обратно нет! Чего тебе от меня надо?!

Полонин опустил оружие.

– Я к вам по‑хорошему, душу открыть, посоветоваться! По‑человечески…

– Это по‑хорошему ты мне в живот нацелился? И о чём советоваться? Как Мишку с Танькой убить? Чтобы я потом рядом с тобой сидел на скамейке? Вроде пособника? Нет уж! Вали отсюда, куда хочешь, только если «пушку» не отдашь, я тут же в милицию позвоню! Понял, нет?

Только что Юрий Петрович Усанов сдал смену, помылся под холодным деповским душем и вышел в раздевалку в хорошем настроении, а тут припёрся этот придурок, который проходил у него в учениках три месяца, ничему не выучился, уволился и, по его же словам, устроился на пассажирский автобус. Почему он вспомнил именно про него? Внутри, из тёмных глубин души поднималась отчаянная злость ни в чём не повинного человека, попавшего в дурацкую ситуацию. Хотя этого юнца тоже понять можно – дело молодое, кровь играет, а бабы стервы…

– Дурак ты, Максим, – сдерживая гнев, сказал он… – Иди лучше спать.

Но Максим снова покачал головой. Решение уже было принято, храбрости придавала водка, нужно было ещё добавить решимости.

– Я, дядя Юра, Таньку стрелять не хочу, жалко её… А этого гада…

Он взмахнул вооружённой рукой, и чёрные «стволы» с затаившимися на дне гвоздями опять перечеркнули живот Усанова снизу вверх и сверху вниз.

– Да что ты тут «пушкой» размахался, сучонок! – взревел машинист и, шагнув вперёд, одной рукой схватился за обрез, а другой ударил Максима в ухо. Тот улетел под дверь.

Усанов переломил обрез, но патронов в нём не обнаружил. Он взял за «ствол» и с размаху ударил об пол – раз, другой, третий. Потом нашарил в шкафчике кувалду и двумя ударами сплющил «стволы», разбил спусковой механизм.

– Вот теперь иди, куда хочешь! – он бросил изуродованный обрез Максиму под ноги. Тот с непонятной гримасой поднял то, что оставалось от недавно грозного оружия, и провёл дрожащей рукой по искорёженному металлу.

– Это же Саньки Косого «ствол»! – с ужасом сказал он. – Что вы наделали, дядя Юра! Мне его вечером отдавать!

– Ну и клоун! – зло усмехнулся Усанов. – Как бы отдал, если б из него людей побил? Ты б за решёткой сидел, а твоему Косому яйца крутили, как соучастнику!

Максим опустился на пол. Он обхватил руками голову, медленно раскачивался и выл.

– Ни в чём не везёт! Никто не любит, никто не уважает, работы нет, тут ещё Танька… Да я, может, их попугать хотел! У меня и патронов‑то не было… А что я теперь Косому скажу?

– Пошёл отсюда, щенок! – заорал машинист. – Ты не их пугать пошёл, а мне в живот целиться! Это ты меня пугал! И мне тут мозги компостировал! Вон отсюда, а то я тебе и рожу отрихтую!

Поднявшись и спрятав покорёженный обрез под рубашку, Максим пошатываясь вышел из депо, обогнул огромное здание и зашагал вдоль железнодорожного полотна. Блестящие рельсы уходили в туманную даль, туда, где не было проблем, не было предателя Мишки, изменщицы Таньки и страшного Косого. Полонин достал сигареты, закурил, глубоко затянулся. Он был большим и сильным, каждый шаг передвигал его на десять метров от станции, вон каким маленьким кажется только покинутое им депо…

Люди злы и неблагодарны, тот же дядя Юра: ну за что он так с ним поступил? Только за то, что он открыл ему душу? А кому пожаловаться на жизнь? Вечно пьяному отцу? Задавленной беспросветным житьём‑бытьём матери? Да они просто посмеются над ним!

Впереди приглашающе горел зелёным светом магистральный светофор, во рту горько дымилась прикушенная за фильтр сигарета, и после каждой затяжки горячий и вредный табачный дым наполнял лёгкие.

Мелкие капельки дождя застучали по шпалам и по макушке Максима. Холодные струйки закатились за воротник, приятно охлаждая разгорячённое тело. Вдали раздался пронзительный гудок и тут же потонул в перестуке приближающихся колёс. Полонии остановился и повернулся вполоборота. Сверкнула молния, состав стремительно приближался. Тепловоз тревожно прогудел: слишком близко стоял одинокий человек. Максим отошёл на несколько метров. Но когда состав приблизился, он зажмурил глаза и прыгнул вперёд, как прыгал в Дон с причальных мостков. Если бы он воспользовался трамплином, то, возможно, попал бы под спасительное воздействие защитной сетки. Но он упал низко, прямо под колёса.

Нечеловеческий удар многотонной махины смял щуплое тело, бешено вращающиеся колеса размолотили его вдребезги. Состав не тормозил. Не шипела пневматика, не прижимались к колёсам тормозные колодки, не летели искры, могучие дизеля не сбавили оборотов. С прежней скоростью поезд промчался дальше. Минуты три спустя смолк и оглушительный стук колёс. Состав скрылся из виду. Изуродованный обрез валялся по одну сторону полотна, изуродованное тело – по другую. Из неплотно сомкнутых мёртвых губ медленно выходили остатки дыма.

Не было больше житейских проблем, не было Таньки, Мишки, Косого, не было целого мира, целой Вселенной. Не было ничего.

Мелкий моросящий дождь постепенно перешёл в ливень.

***

Несущийся на крейсерской скорости БЖРК качнуло, как будто он переехал через какое‑то малозначительное препятствие. Через несколько минут резкий звонок тревожного телефона раздался в каюте начальника поезда. Это была не общая тревога, когда включается оглушительный ревун, а сигнал того, что произошло какое‑то отклонение от нормального функционирования частей и механизмов комплекса.

– Машинист Андреев после наезда на человека не может вести поезд, – доложил майор Волобуев. – Мною принято решение отстранить Андреева от управления, передав его помощнику машиниста капитану Сычёву. Прошу разрешения на подъём сменного экипажа тепловоза.

– Поднимайте! – распорядился подполковник Ефимов. – Обстоятельства и причины наезда?

– Самоубийца, – лаконично ответил Волобуев. – Сам прыгнул.

– Меняйте экипаж, доложите майору Сомову, пусть готовит сообщение о происшедшем. Андреева на психологическую реабилитацию к Булатовой, – распорядился Ефимов.

И, тяжело вздохнув, полез за бортовым журналом.

Старший лейтенант Кудасов проходил плановое психологическое тестирование. В каюте военврача он тщательно заполнил анкету, майор Булатова контролировала процесс с секундомером в руке.

– Вы дольше работали с тестом, чем в прошлый раз в Тиходонске, – сказала она, когда старлей доложил о готовности.

– Это ненормально? – спросил Александр.

Наталья Игоревна улыбнулась.

– Ну почему же. Есть разные степени нормы. Просто у вас идёт процесс адаптации к новым, достаточно тяжёлым условиям.

Александр сидел на откидывающемся сиденье, а доктор – на своей полке. Она была в форме, с наброшенным на плечи белым халатом. Вид достаточно официальный и строгий. Но босые ступни с педикюром, которые она аккуратно поставила на маленькую салфетку, перечёркивали официальный облик военврача. Кудасов непроизвольно представил, как она раздевается и ложится спать, как полка превращается в постель…

Собственно, делать ему здесь было уже нечего, но он продолжал сидеть и смотреть на доктора. И она сидела и смотрела на него. В официальную обстановку вплеталась новая, приятная и волнующая нотка. Но её безжалостно разметал резкий телефонный звонок.

– Слушаю, Булатова, – она быстро сняла трубку. – Да, ясно. Пусть заходит ко мне.

Александр встал.

– Какой ужас, наезд! Мы раздавили человека! – под впечатлением услышанного сказала Наталья Игоревна. И тут же переключилась. – Я проверю ваш тест и завтра сообщу результат.

В коридоре Кудасов встретил уже знакомого машиниста. Он был бледен как мел и весь дрожал, помощник осторожно вёл его под руку. Похоже, что он сам накликал то, что случилось. Хотя Александр вовсе не был в этом уверен. Есть ещё судьба…

Он пошёл к себе в вагон, а майор Булатова начала работать с получившим психическую травму машинистом. Накапала ему успокоительного, померила давление и пульс.

– Вы возбуждены и перенесли естественный для такой ситуации стресс. Да, произошло ужасное! Но вам не за что себя винить. Ведь этот человек сам бросился под поезд!

– Сам… Но я вёл локомотив. И чувствовал, как его разорвали колеса, – бесцветным голосом отвечал машинист.

– Правильно. Но вашей вины тут нет. Гораздо больше виноват тепловоз. Это он прервал жизнь того человека. Ведь так?

– Так. Но железо ни за что не отвечает.

– И вам не надо ни за что отвечать. С вас никто ничего и не спрашивает… К тому же этот человек сам стремился к такому результату…

Андреев уже не был таким бледным, дрожь тоже прекратилась, сказывалось действие лекарств. Теперь следовало отдалить его от происшедшего, причём ни в коем случае не называя своими словами того, что произошло. Обтекаемые фразы, перевод конкретного чувства вины в абстрактную плоскость, включение механизмов самооправдания, свойственных каждому человеку… Военврач Булатова была хорошим специалистом и знала, как этого добиться.