Области знания, которых наука ныне избегает

Два столетия назад знаменитый французский математик и космолог Пьер Симон Лаплас написал небезызвестную книгу о небесной механике. В этой книге он изложил собственную модель возникновения Солнечной системы, согласно которой ее планеты образовались в результате сжатия газообразной материи. Лаплас, будучи уже прославленным ученым, решил подарить экземпляр своей книги императору Наполеону Бонапарту. Кто-то заблаговременно уведомил императора, что в труде Лапласа нет ни слова о Боге. Поэтому, когда ученый презентовал свою книгу, император спросил его, почему он написал книгу о Вселенной и ни словом не упомянул при этом о ее Творце. Лаплас дал лаконичный ответ: «Сир, я не нуждался в этой гипотезе»². Он не нуждался в Боге! Существует не мало версий того, что именно было сказано на этой встрече, но в любом случае этот диалог служит яркой иллюстрацией духа обособленности и исключительности, который стал распространяться в научных кругах в те времена.

Тем же духом проникнуты труды современного физика-теоретика Стивена Хокинга, который выдвигает гипотезу совершенно замкнутой Вселенной, где «нет нужды ни в каком внешнем воздействии, чтобы запустить ее механизм и поддерживать его в рабочем состоянии. Напротив, все в этой Вселенной определяется законами науки и случайностью в ее пределах. Это может звучать самонадеянно и дерзко, но таковы мои убеждения, и не только мои, но и многих других ученых»³. Знаменитый французский океанолог Феликс Лаказ-Дютье поместил над дверью своей лаборатории такую надпись: «Наука вне религии и вне политики»⁴. Физик из Гарварда Филип Франк в свою очередь указывал, что «любое влияние нравственных, религиозных или политических соображений на признание той или иной теории рассматривается … “сообществом ученых” как “недопустимое”»⁵. А Нобелевский лауреат Христиан де Дюв, касаясь извечной проблемы самопроизвольного зарождения жизни, заявил, что «необходимо избегать любого намека на телеологию [замысел]»⁶.

Не так давно Национальная академия наук и Американская ассоциация за научный прогресс выступили резко против наметившейся в средних школах тенденции освещать и обсуждать на уроках естествознания концепции, которые служат альтернативой эволюционной теории. Сама мысль о возможности какого-то разумного замысла в природе считается ими неприемлемой⁷. Не все ученые с этим согласятся, но современные умонастроения, особенно культивируемые ведущими представителями научного сообщества, таковы, что наука должна стоять обособленно и занимать исключительное положение и более всего нужно избегать религиозного влияния.

Исключительность в науке подстегивается духом элитизма, причем оба эти свойства хорошо сочетаются и служат к укреплению друг друга. В широких научных кругах бытует мнение, что наука стоит выше всех прочих методов познания. Выдающиеся успехи, достигнутые наукой в некоторых областях, безусловно, служат поводом для законной гордости. Успешнее всего науке удается отвечать на вопросы «как?», скажем, как сила тяготения влияет на движение планет; чего никак нельзя сказать о вопросах «почему?», скажем, почему вообще возникла Вселенная. Наука не в состоянии дать ответ на некоторые вполне оправданные вопросы. «Если вы попросите науку создать атомную бомбу, она скажет вам, как это сделать. Если же вы спросите науку, а стоит ли ее создавать, то ответом вам будет только молчание»⁸. Всякий, кто ищет истину, имеет право на вопросы «почему?».

Биолог из Гарвардского университета Ричард Левонтин тоже отмечает дух исключительности с достойной уважения прямотой. «Наша готовность признавать научные утверждения, противоречащие здравому смыслу, — вот ключ к пониманию подлинной борьбы, которая идет между наукой и сверхъестественным. Мы принимаем сторону науки, несмотря на очевидную нелепость некоторых ее построений, несмотря на ее неспособность выполнить многочисленные сумасбродные обещания здоровья и жизни, несмотря на терпимость научного сообщества к ничем не подкрепленным, голословным россказням, потому что мы заведомо привержены материализму. И дело вовсе не в том, что научные методы и установки каким-то образом принуждают нас принимать материалистическое толкование природных явлений, но напротив, мы вынуждены из-за своей заведомой приверженности к материализму создавать исследовательский аппарат и систему концепций, которые выдают материалистические интерпретации, какими бы противоречивыми они ни были, как бы таинственно ни звучали для непосвященных. Более того, материализм для нас абсолютен, ибо мы не позволяем Богу ступить в нашу дверь»⁹. Что касается Бога, то для Него на двери, ведущей в науку, уже давно висит табличка «Не входить».

Эволюционная теория играет одну из ведущих ролей в той установке на исключительность, которой придерживается наука. Она стоит на страже науки, не допуская в нее Бога и разного рода немеханистические концепции первоначал. Научное сообщество в большинстве своем горячо отстаивает эволюционную теорию. Наука с величайшей легкостью исключает Бога из своих интерпретаций, при этом ведущие ученые приходят в ужас, когда кто-то пытается сделать то же самое с их эволюционной теорией. Когда Государственный совет по образованию штата Канзас решил удалить эволюцию и космогонию из учебной программы, редакция журнала Сайенс, ведущего научного издания в Соединенных Штатах, охарактеризовала этот шаг как «грубую ошибку» и «умопомешательство»¹⁰.

Знаменитый генетик из Колумбийского университета Феодосий Добжанский, ставший одним из создателей современного эволюционного синтеза (Таб. 4.1), заявил, что «в биологии нет ничего, что имело бы смысл вне рамок эволюционной теории»¹¹. Подобные опрометчивые высказывания могут означать, что все текущие биологические исследования, не включающие в себя эволюционную теорию, скажем, определение скорости прохождения нервного импульса по нервным волокнам, как видно, не имеют смысла! Более того, выполненные с удивительной тщательностью работы Антони ван Левенгука с описанием микроорганизмов и Уильяма Гарвея с описанием системы кровообращения, датируемые семнадцатым веком, задолго до триумфа эволюционной теории, тоже вроде как совершенно бессмысленны. Генетик Фрациско Айала, который еще недавно был президентом Американской ассоциации за научный прогресс, выразил то же самое стремление к исключительности, заявив, что «теорию эволюции необходимо преподавать в школах, потому что она придает смысл всему, что есть в биологии»¹².

Исключительность отражена и в названии книги Триумф эволюции и крах креационизма (The Triumph of Evolution and the Failure of Creationism)¹³, написанной Найлсом Элдреджем из Американского музея естественной истории, одним из «архитекторов» эволюционной концепции прерывистого равновесия. Само это название, особенно его вторая половина, призвано показать отчаянное положение, в котором оказался креационизм. Конечно, человеку свойственны шапкозакидательские настроения, но они отнюдь не способствуют серьезной исследовательской деятельности. Известный космолог Карл Саган тоже говорил о превосходстве науки в своей книге Затравленный бесами мир: наука как светильник во тьме (The Demon-haunted World: Science as a Candle in the Dark)¹⁴. Научному сообществу порой не хватает элементарной скромности.

Приведенные выше примеры показывают исключительный и элитарный характер науки, стремящейся обособиться от прочих сфер познания. Некоторые ученые настолько уверены в науке, что не видят пределов ее будущим достижениям¹⁵. Постулируя механистический взгляд на реальность и почти неограниченное знание, мы якобы можем достичь так называемой «точки омега», где станет реальностью вечная жизнь и воскрешение прошлой жизни. Наука обеспечит нам бессмертие¹⁶. Уверенность ученых в превосходстве науки столь велика, что время от времени они вторгаются в сферы, которые исследованию не поддаются, после чего пытаются дать научные ответы на вопросы, на которые ответить не могут. Примером тому может служить социобиология.