Глава 35 Послание Барда

Затянувшееся отсутствие Брута очень беспокоило мальчика. С самого первого дня Джек взял за правило процарапывать на стене отметину всякий раз, как пикты приносили еду; сейчас на стене красовалось четырнадцать насечек. Целых две недели прошло с тех пор, как Брута призвали обратно во дворец! Торгиль пыталась расспросить Брюда, но тот лишь плюнул в ответ.

Джек обнаружил в соломе мышь-полевку и поймал ее прежде, чем зверек оказался в пределах досягаемости отца Суэйна. Мальчуган осторожно взял мышку в руки, заглянул в ее яркие глазки. В трепещущем тельце крохотной искоркой пылала жизненная сила. Приободрившись, Джек живо вообразил себе, как полевкина семья с нетерпением ждет ее назад. И тут он заметил кое-что еще.

Мышь держала в зубах цветок.

Самую обыкновенную маргаритку: таких в середине лета на лугу расцветает тысячи и тысячи. Джек их каждый год видел, да только внимания не обращал. Но здесь, в темноте подземелья, одна-единственная маргаритка сияла как звездочка. Мышь, верно, цветок в гнездо тащила.

Джек выпустил зверька в безопасный лаз, а цветок сохранил. Он сел в сторонке и задумался; и вдруг, нежданно-негаданно, в голове его зазвучал голос:

Я смотрю вдаль,

За поворот лабиринта,

За развязанный узел,

За открытую дверь.

Джек смутно видел дома в окружении зеленых полей. Над очагами тянулись струйки дыма; Джон Стрельник шел по дороге, то и дело подзывая собак. Какой восхитительно привычный, родной звук! А видение между тем разгоралось, обретало глубину и яркость. В дверных проемах сидели женщины, чесали шерсть для пряжи. Какая-то девчушка выгоняла из сада непослушную овцу. Мужчины скрепляли детали тележного колеса деревянными гвоздочками: издалека доносился перестук молотков. И повсюду, насколько хватало глаз, раскинулись поля маргариток.

Но Джека несло не туда. Он обернулся – и вдруг оказался в комнате. В уютной комнате со столом и стульями; жаровня струила тепло, сбоку пристроились кровати. В окно падал луч света; ласточка клевала с пола крошки. Птичка подняла головку и защебетала:

– Чирр, чив-чив-чив, чииит.

– Так ты его тоже видишь? Умница пташка! – послышался голос.

Джек вздрогнул.

– Тррр, твит-твит-твит, куууу, – прочирикала ласточка.

– Да, потрепало его знатно, но не беспокойся. «Огонь бедствия» хранит его.

Бард глядел на Джека сквозь «смотрящую трубку» из сложенных пальцев. Позади на постели лежал отец, бледный и неподвижный; рядом с ним сидел брат Айден.

– У вас есть союзники, о которых вы даже не подозреваете, – сообщил Бард, обращаясь напрямую к Джеку. – Помни: никакая иллюзия, пусть даже самая убедительная, не выстоит против…

И видение погасло. Мальчуган хватал руками воздух, чтобы вернуть мысленный образ, да только магия так не работает. Бард достаточно могуществен, чтобы явить Джеку мимолетный отблеск внешнего мира, но мальчугану до учителя еще расти и расти. Да и поди успокой мысли, поди сосредоточься на заклинании, если в коридоре бубнят: «Убба-убба», а в углу отец Суэйн причитает!

Никакая иллюзия не выстоит против… чего? – ломал голову Джек. Послание оборвалось раньше, чем прозвучала жизненно важная подсказка. Да и что за союзники – здесь, в темном подземелье? Ну не Брут же! Джек чувствовал себя совершенно беспомощным. Он готов был выдержать голод, побои и плен – но только не эту ложную надежду. Он бессилен изменить что бы то ни было, и спастись ему не суждено. Мальчуган опустил голову – и предался беспросветному отчаянию.

– Джек, поди-ка сюда, – позвал отец Север от стола, грея руки над светильником.

Мальчуган подсел к монаху, мысленно дав зарок – любой ценой держать себя в руках. Повисло долгое молчание.

– Не забывай, что в Господнем мире ничего не происходит без причины, – проговорил отец Север наконец.

Джек взять не мог в толк, о чем это он.

– Если бы я не согрешил, меня бы не отправили в лес. Если бы меня не отправили в лес, я бы не спас жизнь Айдену, – объяснил монах. – Если бы я не вернулся на Святой остров, я не попал бы в плен к викингам. И никогда не повстречался бы с тобой, с Пегой и с Торгиль. Мне должно было оказаться здесь, потому что я нужен вам. А вы трое угодили сюда по воле Провидения, которая до поры не ясна. Однако ж все это – часть единого замысла.

Джек сглотнул.

– Ты говоришь совсем как Бард.

Монах рассмеялся – и тут же зашелся кашлем. Отхлебнул воды, постепенно пришел в себя.

– Не оскорбляй меня сравнениями с чародеем. Я изрядно наслышан об этом вашем Барде, или о Драконьем Языке, как зовут его эльфы.

– Правда?

– Он побывал тут в юности. Собирал омелу на эльфийском холме – и попался на глаза королеве Партолис. Она залучила его внутрь и захлопнула дверь. Влюбилась в него по уши, понимаешь ли, или, по крайней мере, настолько, насколько это возможно для бездушных созданий. Драконьему Языку понадобился целый год, чтобы выбраться наружу. Причем он прихватил с собою еще и толику Партолоновой магии. Ловко, нечего сказать. Не то чтобы я одобрял магию, – поспешил добавить монах.

Джек разом приободрился. Славный старина Бард! Перехитрил злющую эльфийскую королеву!

– Это еще что такое? – спросил отец Север, указывая на руку Джека.

– Маргаритка. Ее мышь принесла.

– Да ну? – Монах поднял глаза к темному потолку. – Я вот все гадаю… – Он помолчал. – Воздух здесь свежий, порою я даже чувствую запах дождя. А внутрь проваливаются мыши-полевки и землеройки…

– Но все эти зверьки глубоко под землю не зарываются, – подхватил Джек. – Знаете, господин, когда мы сюда шли, нам казалось, мы спускаемся вниз…

– Но Эльфландия – это земля иллюзий! – закричал отец Север. – Конечно же! И как это мне сразу в голову не пришло? Существа, которым ничего не стоит возвести дворец из воздуха, с легкостью внушат нам, будто мы спускаемся, в то время как мы…

– В то время как мы поднимаемся! – докончил Джек.

Оба как по команде вскинули глаза к потолку. Джек даже и не задумывался о том, чтобы вскарабкаться наверх – просто не видел в том смысла. Но если они находятся у самой поверхности, так можно прорваться наружу, и…

Дверь распахнулась. Сквозь проем можно было разглядеть притиснутого к стене Гутлака и Брюда с факелом. Но час доставки еды еще не настал. Пикты явились с другой целью, и вряд ли благой. Джек крепче сжал в руке посох, а другой рукой взялся за деревянную доску, готовясь швырнуть ею во врага, если понадобится. Из темноты вынырнули Торгиль с Пегой. Даже отец Суэйн выполз из своего угла.

В темницу ворвалась леди Этне – и рухнула на колени к ногам отца Севера.

– Я пыталась! Я делала все, что могла! – зарыдала она.

– Ну полно, полно, дитя, – увещевал отец Север, гладя ее по голове. – Расскажи, что тебя гнетет. Я постараюсь помочь тебе.

– Здесь уже ничего не поможет, – простонала Этне.

– В том-то и беда с новообретенной душой, – мягко проговорил монах. – Это все равно что вывести лодку в неспокойное море. Ты любишь слишком пылко, ненавидишь слишком бурно. Терпишь невыносимые муки из-за пустячных обид, задыхаешься от радости от первого же доброго слова. К смертности надо попривыкнуть.

– Я не о своей душе тревожусь, – промолвила Этне, поднимая взгляд на отца Севера. Губы ее дрожали, в глазах стояли слезы. – А о твоей.

– Моя душа в руках Господа.

– Ты не понимаешь! Прибыл гонец сам-знаешь-откуда. Мы все званы на праздник летнего солнцестояния.

Джек ни за что бы не подумал, что измученный недугом отец Север может выглядеть хуже чем есть, – и ошибался. Лицо монаха сделалось белее мела, он задрожал всем телом.

– Званы все до единого?

– Я спорила с матерью, я часами ее уговаривала. Умоляла ее освободить тебя, но она до смерти перепугана. Она говорит, выбирать – им. Говорит, они рассердятся, если подсунуть им второсортный товар.

– Когда? – Вопрос прозвучал еле слышно – точно шорох свечного пламени.

Джек, Торгиль и Пега придвинулись ближе. Казалось, будто у отца Севера не осталось сил даже слово выговорить.

– Ссскоро, – прошипел Брюд.

Все так и подскочили от неожиданности. Взгляда пикта горел, как волчьи глаза в чаще. Он поднял выше пылающий факел и протянул руку к волосам Этне.

– Прочь! – вскричала она, вскакивая на ноги.

В мановение ока Этне вновь перевоплотилась из перепуганной девочки в гордую дочь эльфийской королевы. Брюд отпрянул, заслоняясь рукою – точно отводил удар.

– Я могу приказать, чтобы тебя вышвырнули во Внешний мир! – прорычала Этне. – Я могу навеки изгнать тебя из Эльфландии. И ты проведешь остаток жизни, распростершись на стылом склоне холма – тщетно умоляя, чтобы тебя впустили внутрь.

– Ннннееееет, – простонал пикт, падая к ее ногам.

А Джек опомниться не мог: так потрясла его произошедшая с Этне перемена.

– Оставь нас, жалкий червь! – приказала она.

Брюд опрометью кинулся вон. А Этне сей же миг вновь превратилась в заплаканную, несчастную девочку.

– Я тебя не брошу, – прошептала она, целуя отцу Северу руку.

И выбежала – так же стремительно, как и вошла. Дверь за нею тут же заперли.

– Бесстыжая девка, – выругался отец Суэйн, пожирая взглядом то место, где только что стояла эльфийская дева. – Искусительница. Распутница.

Тут его внимание отвлеклось, и аббат вновь забился в свой угол, бормоча что-то себе под нос.

– Не понимаю, из-за чего столько шуму-то? Мы, люди Севера, праздник солнцестояния любим, – пожала плечами Торгиль. – Вот Олав Однобровый, бывало, мастерил огромное колесо, обвязывал его соломой, поджигал – и пускал вниз по холму от чертогов короля Ивара. Это чтобы тролли дважды подумали, прежде чем на нас нападать. А еще в канун солнцестояния открываются горы и наружу вылезают тролли, ищут, с кем бы подраться. И внакладе не остаются, клянусь Тором! – И воительница заулыбалась приятным воспоминаниям.

Джек видел: Торгиль так и не поняла, зачем приходила Этне. А ведь их не на развеселый праздник зовут. Достаточно взглянуть на лицо отца Севера, чтобы понять: надвигается что-то страшное. А ведь Бард еще в Дин-Гуарди предупреждал: «Эльфы гостей не жалуют – кроме как в канун летнего солнцестояния». Брат Айден, помнится, на это ответил: «Лучше вам в тот день держаться от эльфов подальше».

– Отчего Этне так расстроилась? – недоумевал Джек. – И откуда тут взяться летнему солнцестоянию, если в Эльфландии время стоит на месте?

– Летнее солнцестояние наступает тогда, когда они скажут, – объяснил отец Север. – В аду время ничего не значит.

– О чем вы? Что с нами будет? – пискнула Пега.

Монах глубоко вздохнул и стиснул в кулаке оловянный нашейный крестик.

– Мне должно подать пример юным, – прошептал он. – Нет, я не имею права молить о милосердии.

Отец Север глядел на Джека, Пегу и Торгиль, не отводя глаз.

– Давным-давно эльфы попытались остановить время – но сил у них для этого не хватало. Тогда они попросили о помощи силы тьмы.

– Ой! Что-то мне это не нравится, – охнула Пега.

– Но за такие вещи всегда приходится расплачиваться дорогой ценой. Эльфы продлили свои годы до бесконечности: стареют они, лишь покидая заколдованную страну. Но в обмен в канун летнего солнцестояния они обязаны выплачивать адову десятину. Они выбирают сочную, откормленную душу – и передают ее чертям. Обыкновенных грешников, как, скажем, карманные воришки, демоны презирают. Там, дескать, и поживиться-то нечем. А больше всего им по вкусу хороший человек, предавшийся злу. Мужчина или женщина – им все равно. Демоны не слишком-то привередливы.

– Мне случалось воровать по мелочи. Я им не понравлюсь, – с надеждой предположила Пега.

– Да, ты, дитя, им ни к чему. – Отец Север вымученно улыбнулся, отчего вид у него стал совершенно загробный. – Все то зло, что ты содеяла, даже бесенку – на один зуб.

– А меня не выберут, – объявила Торгиль. – Я служу Одину, а не богу рабов, который даже в собственном чертоге порядка навести не может.

– Ты совершила немало преступлений, и тебя всенепременно призовут за них к ответу, но не сейчас, – пообещал монах. – На празднике летнего солнцестояния демоны любят смаковать вкус вины. Говорят, вина придает блюду остроту. А ты, воительница, бессовестна, как бездомная кошка на улицах Рима. Тебя, Джек, тоже не выберут. Несмотря на все твое чародейство. Ты же им не пользуешься во зло.

Джек чуть не захлебнулся малодушным чувством облегчения. Слишком хорошо помнил он отцовские рассказы про демонов с острыми когтями.

– А этот? – кивнул он в ту сторону, где из темноты слышалось невнятное бормотание отца Суэйна.

– А этот уже и так служит Нечистому. В один прекрасный день демоны придут и за ним, да только они предпочитают продержать своих слуг на земле как можно дольше, чтобы ввести в грех побольше людей.

– Но значит, остается только…

Пега смущенно умолкла.

– Остаюсь только я, – докончил отец Север.

– Но ты не злой!

– В юности я однажды совершил очень жестокий поступок. И не буду оправдываться собственным неведением. В глубине души я знал, что поступаю дурно. Теперь мой грех ввергнет меня прямиком в ад.

Все потрясенно молчали.

– Там была замешана русалка? – робко пискнула Пега.

– Тсс! – шикнул на нее Джек.

– Я должен принять свою судьбу, ибо заслужил ее, – проговорил отец Север, пропустив вопрос девочки мимо ушей.

– Ну так мы им тебя не отдадим, – твердо заявила Пега. – Мы встанем между тобою и демонами и скажем им, какой ты хороший человек.

Монах улыбнулся краем губ.

– Беру назад свои недавние слова. Из тебя, дитя, даже закуски для беса не выйдет. К несчастью, любой при одном только взгляде на ад немеет от ужаса. Нет ничего страшнее ада, поверь.

– То есть нам дадут заглянуть в самые глубины… – начала было Пега.

Джек предостерегающе покачал головой. Он видел, как тяжко дается отцу Северу напускное спокойствие.

– Может, ты хочешь побыть один, господин? – спросил мальчик.

– Да! Да! Я должен молиться! – И монах, пошатываясь, побрел в темноту.

Теперь из разных углов уже доносились, словно споря друг с другом, разнородные звуки: молитвы отца Севера, стоны аббата и Гутлаково «убба-убба». Из-за всей этой какофонии в темнице сделалось на диво тоскливо и неуютно.

Но сдаваться Джек не собирался. Он поделился с друзьями своей догадкой о том, что, возможно, темница находится у самой поверхности.

– Надо прорыть ход наружу! – закричала Торгиль, перехватывая инициативу.

Она тотчас же пододвинула к стене стол, а затем дети втроем взгромоздили на него тяжелые скамьи.

Джек вскарабкался на шаткое сооружение и принялся выкапывать в стене выемки, чтобы можно было подняться выше. Когда он уставал, за дело бралась Торгиль. Работа двигалась медленно, с трудом. Приходилось по ходу дела еще и камни вытаскивать. Земля осыпалась на лицо. Как им удастся, добравшись до потолка, еще и туннель прорыть, Джек понятия не имел. Но – попытка не пытка.

Пега сидела на полу и подавала советы.

– Боюсь, отец Север слишком слаб: ему туда ни за что не подняться, – указала она.

– Мы его дотащим, – проворчала Торгиль, цепляясь за стену.

– Не понимаю как. Ну, то есть одному-то карабкаться по этим выемкам и то непросто.

– А я говорю, дотащим! Он же не тяжелее дохлого пса, – отрезала Торгиль.

И атаковала стену с удвоенной яростью. Нож лязгнул о камень.

– Осторожнее – ты того и гляди лезвие сломаешь, – заметила Пега.

Торгиль высыпала ей на голову горсть земли.

– Следующий раз скину камень, – предупредила она.

Джек, привалившись к стене, хватал ртом воздух. Что-то неуловимо изменилось! Нож Торгиль по-прежнему вгрызался в стену. Земля сыпалась вниз. Слева слышались молитвы отца Севера. Справа стонал отец Суэйн. А! «Убба-убба» стихло!

Джек резко выпрямился. В коридоре послышался топот ног. Дверь распахнулась, Торгиль крутнулась на месте – и поставленные друг на друга скамьи обрушились. Девочка-викинг приземлилась пружинисто и мягко, как и полагается хорошему воину, но одна из скамей, падая, выбила нож из ее руки.

В темницу ворвалась целая орава пиктов. Они вытолкали Джека, Пегу и Торгиль в коридор, выволокли из темного угла отца Суэйна; а еще двое потащили отца Севера – легко, как сухую ветку.

– Ты пошшшел, – прошипел Брюд.

– Я лучше осссстаааанусь, – передразнил его Джек, уворачиваясь от удара.

Но, понятное дело, вырваться не мог.

Пробил час празднеств в честь летнего солнцестояния.

Date: 2015-09-19; view: 287; Нарушение авторских прав