Характеристика одного из советских журналов 1920-х годов

Пресса и общественно-экономическая ситуация в стране. После окончания Гражданской войны советская журналистика, как и вся страна, оказалась в качественно иной ситуации. Зашла в тупик политика “военного коммунизма”, не получила практической реализации настойчиво проводимая партийно-советской прессой концепция мировой революции, уводившая общественную мысль от конкретных задач. Крестьянство выражало крайнее недовольство введенной в годы войны продразверсткой, наиболее остро проявившееся в кронштадском мятеже (28 февраля – 18 марта 1921 гг.) и вооруженном выступлении крестьян Тамбовской губернии (1920–1921 гг.) под руководством А. Антонова. Однако необходимость корректив партийно-государственного курса не означала изменения государственно-пропагандистского характера советской журналистики, хотя знаменовала такую либерализацию режима, при которой стал возможен общественный диалог в довольно широких границах. К тому же власть, за исключением ликбезовско-просветительской направленности культурной политики, не имела еще ни четкой, а главное – единой программы строительства новой пролетарской культуры, ни универсального языка, единого для пролетария, крестьянина и интеллигента. Поэтому 1920-е годы – это очень интересное время.

Власть, конечно, не дремала и старалась создать эффективную и разветвленную систему советской прессы, укрепить ее квалифицированными кадрами. Еще в октябре 1921 года открывается Государственный институт журналистики, а в январе 1922 утверждается государственная сеть газет на территории РСФСР (232 газеты, унифицированный план строительства местной прессы: в каждой губернии 3 издания: массовая рабоче-крестьянская политическая и производственная газета, партийный еженедельник или двухнедельник и “Известия” губискполкома; в уезде – популярная общедоступная политическая газета). Однако именно в это время экономический кризис (+ крутой поворот в политике партии) сказался с наибольшей силой. Многие советские издания закрылись: часть не сумела идейно “перестроиться”, часть “умерла” после перехода на самоокупаемость и хозрасчет (В конце 1921 года принят декрет “О введении платности газет”; январь 1922 – 803 газеты; март 1922 – 382; июль 1922 – 313; тираж сократился наполовину). В общем, в условиях невероятной разрухи, нэпмановской стихии, острой нехватки бумаги, слабости полиграфической базы, малочисленности журналистских кадров партийная советская журналистика находилась в состоянии тягчайшего кризиса. В особенно катастрофическом положении оказались уездные газеты и национальная печать.

Журнальная периодика. Создаются новые центральные теоретические журналы “Коммунистическая революция” (1920–1935), “Большевик” (с 1924), “Под знаменем марксизма” (1922–1944). Целям партийной пропаганды служили органы истпарта “Пролетарская революция” (1921–1941), “Красный архив” (1922–1941), “Коммунистический Интернационал” (1919–1941). Появились новые журналы по работе среди женщин: кроме “Работницы (основанной в 1914), стали выходить “Коммунистка” (1920–1930), “Крестьянка” (с 1920). Значительную группу журнальной периодики представляли литературно-художественные и литературно-критические журналы: “Красная новь” (1921–1942), “Новый мир” (с 1925), “Октябрь” (с 1924), “Молодая гвардия” (с 1922), а также иллюстрированные молодежные и детские: “Смена” (с 1924), “Красная молодежь” (1921–1925), “Пионер” (с 1924), “Мурзилка” (с 1924), в 1923 г. начал издаваться один из самых популярных журналов – “Огонек”. О росте журнальной периодики и изданий журнального типа свидетельствует уже то, что к середине 1923 г. их общий тираж и численность превысили и количество, и общий тираж газет. К 1928 году издавалось 1700 журналов и изданий журнального типа общим тиражом 150 млн. экз.

К середине 1920-х в журналистике образовались отчетливые “лагеря”, отражавшие разные подходы к проблемам строительства новой социалистической культуры и пестроту самой литературно-художественной интеллигенции, в которой были люди нескольких исторических эпох (настолько быстро все менялось). Лидером одного из таких направлений был журнал “Красная новь” (1921-1942), к нему присоединились журналы “Печать и революция” (1921) и “Сибирские огни” (1921). “Красная новь” – это первый советский “толстый” журнал (“литературно-художественный и научно-публицистический”), учрежденный при непосредственном участии Ленина и Горького (на квартире у Ленина состоялось предварительное редакционное совещание, а Горький согласился редактировать художественный отдел), сразу сделавшийся объектом для подражания и почти 20 лет остававшийся главным журналом страны (тираж его колебался от 10 до 25 тысяч экз.) Поначалу общественно-политическая составляющая играла большую роль (журнал начал с публикации программной статьи Ленина “О продовольственном налоге” – она вышла отдельной брошюрой раньше, но предполагалась именно для этого журнала), и литературно-художественный отдел занимал лишь 1/5 часть. Публицистами журнала были Крупская, Фрунзе, Клара Цеткин, Кржижановский, Воронский, видные ученые. Первые 6 лет его возглавлял старый большевик А. К. Воронский (до этого редактор “Рабочего края”), чьи критические статьи во многом определяли облик издания. Журнал, делая ставку на реализм, в то же время выдвигал задачу не “отсечения” классово-чуждой творческой интеллигенции, а, напротив, объединения лучших ее сил на трудном и сложном пути понимания “действительного смысла великого переворота”. Потому активно привлекались писатели-“попутчики” и вообще печатались художники разных взглядов и поколений – Горький, Вс. Иванов, Л. Леонов, В. Вересаев, И. Бабель, М. Пришвин, О. Форш, Б. Пильняк, И. Эоенбург, А. Тостой, В. Маяковский, С. Есенин, Б. Пастернак, Н. Тихонов и др., то есть почти весь цвет тогдашней литературы – журнал был ярким и талантливым, ориентированным на творческий поиск. Теоретик и главный критик журнала Воронский в ходе полемики с другими “лагерями” поднимал очень важные вопросы. Наглядный пример – знаменитый спор о “пролетарской” и “попутнической” литературе, показывающий, как складывалась культурная база новой советской интеллигенции.

Воронский в каком-то смысле был “белой вороной”. Он подчеркивал прежде всего познавательную сущность искусства, призывал видеть действительность “глазами коммуниста” – но постоянно говорил о сложности этого процесса познания, отстаивал право на творческий поиск, а главное – выступал резко против сведения искусства к производству («производственно-жизнестроительная» теория лефовцев) и против классового абсолютизма “напостовцев”. Он открыто ориентировался на так называемых “попутчиков” (ныне классики), связывал с ними будущее новой культуры, защищал от идеологических “проработок”, написал ряд их литературных портретов (т.е. выступал и как теоретик, и как практик) – и настолько не принимал в расчет возможность создания какой-то особой пролетарской культуры (как и Троцкий), настолько не собирался вести активную ее пропаганду (а от него просто требовали “повернуться лицом к пролетарской молодежи”), что и относительно либеральный нарком просвещения Луначарский “ставил ему на вид”. Воронский открыто писал, что речь должна идти лишь “о приспособлении буржуазной культуры и искусства в интересах пролетариата” (программная статья “О пролетарском искусстве и о художественной политике нашей партии” – КН, 1923, № 7). Конечно, его “плюрализм” был ограниченным (достаточно вспомнить его неприятие даже не напечатанного в России романа Замятина “Мы”, а затем участие в травле – именно по идеологическим соображениям); как и многие “честные советские интеллигенты”, он рвался соединить достижения русской культуры с революционным преображением мира, призывал соединить реализм с “хорошей, здоровой революционной романтикой” (совершенно в духе будущего соцреализма, каким он замышлялся). Тем не менее именно его линия (а не лефовская или рапповская) раньше всего вызвала недовольство партийной верхушки, и в 1927 году он был смещен со своего поста, а журнал, как и другие, утратил общественно-политическую направленность (да и творчество “попутчиков” все менее вписывалось в жесткое идеологическое русло).

Date: 2015-08-24; view: 504; Нарушение авторских прав