Немного пряника и много кнута: пример истории болезни 3 page

Дополнительными факторами, которые не следует преуменьшать, являются положительное подкрепление, которое члены получали (или думали, что получают) от организации, влияние давления соратников, остатки самоуважения и последствия постоянного личного вклада в партию.

Во-первых, партия применяла некую версию принципа удовольствие(боль или пряник(кнут. Были времена, и, главным образом, в ранний период членства, когда партия изливала “любовь” на борца. Это могло принимать форму похвалы за хорошо выполненную работу, специальной стипендии на покупку какой-нибудь новой одежды, день или два отпуска или какой-то другой вид личного внимания, предназначенный для того, чтобы заставить борца чувствовать, что партия о нем на самом деле заботится. В периоды, когда кто-то находился под огнем критики или был измучен до мозга костей и размышлял, есть ли смысл в такой жизни, эти моменты “любви” вступали в игру, чтобы вновь убедить борца, что намерения партии были благородными.

Во-вторых, ни один момент из жизни борца не проходит без наблюдения - либо руководства, либо товарищей. В некотором смысле обязательство присоединиться к партии было коллективным обязательством; частью роли каждого было поддерживать других в выполнении их кадровых обязательств. Это давление соратников создавало окружение, в котором наше общее уважение к обязательствам, которые мы имели, служило в качестве хватки тисков, державшей каждого из нас в ряду. Если все остальные с этим мирятся, значит, и я должна мириться, думала я про себя в бесчисленном количестве случаев. Было бесполезно думать об опровержении критики - это рассматривалось бы как сосредоточенность на себе или трусость. Суровый стиль жизни был принят как часть обязательства; нет, даже больше, чем это, он рассматривался как ключ к чистоте кадрового бойца. Разумеется, в таком кругу никто не хотел, чтобы его считали плаксой или капризником. Это манипулирование было глубоко вплетено в третий фактор - чувство собственного достоинства человека: Проще говоря, достойный уважения человек выполняет обязательство. Вероотступничество означало уход с поджатым хвостом.

И, наконец, цена, которую нужно было платить, была все выше и выше. Чем дольше человек был в этом, тем сильнее был страх перед уходом: страх попыток устроиться во внешнем мире, страх перед возмездием партии и страх перед тем, что некуда пойти. Слишком много мостов было сожжено на каждом уровне для члена партии с большим стажем, чтобы обдумывать уход из партии в качестве жизнеспособного варианта выбора. Это был окончательный капкан.

Чистки

Сразу после Рождества 1976 года Дорин Бакстер отдала приказ о первой партийной чистке, или о массовом исключении членов, названном “кампанией против лесбийского шовинизма и буржуазного феминизма”. Ряд женщин были исключены немедленно. Хотя партийное членство всегда было смешанным (как по полу, так и по сексуальному предпочтению), в ранние годы там было все еще несколько членов-лесбиянок. Чистка осуществлялась под политическим предлогом, причем Бакстер обеспечила новую теоретическую “линию” относительно гомосексуализма, чтобы поддержать свои действия. Эта чистка, которая обнаружила голубых, служила многим целям.

В первую очередь, она придала большое значение тому, что партия всегда права и имеет абсолютную власть над жизнью членов. Кроме того, она поселила страх в сердцах людей: Кто угодно может сегодня быть здесь и уйти завтра - включая товарища или супруга. Расследования, которые окружали эту кампанию, с зондирующими интервью и тактикой обысков и захватов не оставляли ничего святого. Впоследствии сохранение страха, который террор устраивал в засадах повсюду, превратилось в принятый образ жизни.

Чистка также помогла ввести один из главных партийных контрольных механизмов: метод стравливания членов друг с другом, чтобы вызывать недоверие и поощрять лояльность только в отношении Бакстер. Этот прецедент имел место с лесбиянками в партии, но со временем возникли кампании и чистки мужчин, родителей, интеллектуалов, тех, кто имел политическое прошлое, тех, кто происходил из среднего класса (“мелкобуржуазное” происхождение) - это просто не имело границ. Эта разделяющая тактика продолжалась годами, гарантируя, что никто никому не сможет доверять.

В кампании по лесбийскому шовинизму были определены борцы, были описаны их так называемые “преступления№. выдвинуты на первый план их наказания. Памфлет, обрисовывающий все это в общих чертах, был издан за ночь для изучения всей партией. В отличие от тех, кого исключили без судебного разбирательства и о ком никогда больше ничего не было слышно, каждой обвиненной активистке было приказано явиться перед собранием членов, чтобы принять критику и открытое обличение. Многие были временно отстранены, не имея возможности участвовать в какой-либо партийной деятельности и будучи отрезанными от всех, в пределах от трех до шести недель. Жизнь людей (и душа) была разбита. Многие женщины потеряли своих близких: хорошие друзья боялись вновь быть близкими: те, которых допустили вновь, были сломлены и полностью перевернули всю свою жизнь. Некоторые больше никогда не имели связей: некоторые стали гетеросексуальными (испытывающими половое влечение к лицам противоположного пола) по предпочтению.

И хотя и последнее, но не менее важное, кампания по лесбийскому шовинизму послужила для слома ключевой сети дружбы. Те, кто был “назван” в этой кампании, были либо основательницами, либо частью первого круга членов, которые присоединились вскоре после основания партии. Они были из числа самых усердных работников, наиболее политически преданных и страстно верных последователей. Многие находились в руководящей позиции среднего уровня. Многие были людьми, которые каким-то образом представляли угрозу для Бакстер.

Как одна из обвиненных в “преступлениях против партии” я потеряла друга и возлюбленную в той чистке. Я была подвергнута разбирательству, временно отстранена на четыре недели и понижена в должности. Мое новое назначение заключалось в том, чтобы быть партийным наборщиком, работающим по 12 часов 7 дней в неделю. Я помню это испытание - расследования, допросы, приговоры, разбирательства - как полностью опустошающее. В течение его и после я чувствовала такое отвращение к тому, что было сказано мне на моем разбирательстве, где я должна была стоять четыре часа перед группой из 20 членов, что мне больше не хотелось быть “этой особой”, которая совершила такие прегрешения против партии. Одним из символов моего отказа было то, что я сняла жакет, который был на мне на этом разбирательстве, и никогда больше не надевала его. Я едва могла его касаться. Через несколько месяцев я обнаружила его в шкафу и выкинула в мусор.

“Кадровый кризис”

“Кадровые проверки” изобретались, планировались и проводились в жизнь. Провоцировались эпизоды, чтобы вызвать “кадровый кризис” как средство реформирования мышления. Эти тесты обтесывали личность, мысли и убеждения человека, образ его собственного “я” и сущность бытия - до тех пор, пока не возникала “партийная женщина” или “партийный мужчина”. Например, я была в партии около шести месяцев, когда мне было поручено помочь Бакстер переехать. Она выглядела смягченной и дружественной; она начала говорить о своем прошлом и показывать мне фотоальбомы и новые газетные вырезки, в которых она упоминалась. Из естественного любопытства и желания быть вежливой и поддерживать беседу я задала несколько вопросов, таких как в каком году произошло то или иное или где был сделан данный снимок. На следующий митинг я была вызвана на встречу с четырьмя руководителями высокого уровня. В темной комнате с задернутыми занавесками мне сообщили, что по приказу Бакстер я нахожусь под расследованием в связи с безопасностью. Меня подозревали в том, что я была агентом, сказали мне. Меня допрашивали вновь и вновь с пристрастием о моем происхождении, о моей личной жизни, моих друзьях, как я зарабатываю деньги и о вопросах, которые я задавала за день до этого. Мне было сказано, что других в партии, включая моих друзей, также расспрашивали обо мне. (И их расспрашивали). Я была совершенно шокирована и испугана этим опытом.

Вскоре после этого инцидента я была назначена секретарем Центрального комитета и мне было поручено работать с Бакстер по организации ее литературных произведений. Это означало больший доступ к “партийным секретам” и большее разоблачение перед Бакстер. Я находила это довольно-таки смущающим, но я приняла это как знак того, что теперь мне доверяют. Я предполагала, что я прошла кадровое испытание.

Дисциплина

Членов наказывали за все виды реальных или сфабрикованных обвинений. Те, кого наказывали или кто ожидал организационного разбирательства, временно отстранялись (удалялись от партийной жизни), получали временную отставку в качестве наказания (с ними не могли говорить другие члены, то есть, они жили в полном молчании иногда даже до шести недель), оказывались под домашним арестом и иногда их охраняли часовые. Человека, возвращавшегося после партийного задания, в аэропорту встречал “громила” и сопровождал домой в молчании, передавая приказы относительно того, куда обратиться с докладом на следующий день. Женщина-активистка сидела часами, пока пьяная Бакстер держала пистолет у головы женщины. Исключенная основательница была изгнана из своего дома, у нее все было отобрано, и ее отправили самолетом к ее родителям домой через всю страну. Исключенный активист был выброшен из его дома, а его одежда и вещи были выкинуты на улицу. Исключенная активистка внутреннего круга, рожденная за границей, была посажена в самолет в Европу без гроша в кармане. Другим угрожали, вымогали деньги, давая перечень тарифов, по которым они должны были возместить партии расходы за “подготовку”, которую они получили. Этот “долг” иногда устанавливался в тысячах долларов.

Некоторых членов исключали “с предубеждением”, то есть, их избегали и объявляли несуществующими. Обычно средствами критики, публичных разбирательств, угроз, а по временам и актов насилия человек оказывался запуганным на целые годы молчания, и невозможно было даже вообразить его или ее говорящими о своем партийном опыте и еще меньше - предпринимающими какие-либо действия против группы. Других исключали “без предубеждения”, то есть, с ними можно было говорить, если встретишь, они могли иногда работать в одной из партийных фасадных групп, от них часто ожидали регулярного месячного “денежного пожертвования” и в некоторых случаях, после определенного времени, установленного партией, он мог обратиться с просьбой о восстановлении в организации. Эта изоляционистская техника использовалась, чтобы создать чувство превосходства у членов, так же как и ощущение паранойи и враждебности, как будто эти “враги” действительно представляли собой угрозу.

Разрушение личных напоминаний и документов

Почти непостижимо думать о том количестве бумаг, которое существовало в WDU. Когда бы Бакстер ни решила, что существовало слишком много информации на бумаге или когда какой-нибудь необычный инцидент поднимал тревогу в сфере безопасности, появлялся приказ о чистке с назначенными активистками, отстаивавшими долгие смены у партийных бумагорезательных машин.

В одном случае в начале 1976 года всем членам было приказано уничтожить любой клочок бумаги, который каким-либо образом мог быть “разоблачительным” (что означало любой след информации о прошлом человека, вкусах, политических склонностях, сексуальном предпочтении, семейном происхождении и так далее). Эта эра предшествовала бумагорезательной машине; таким образом, один за другим активисты приносили громадные связки и чемоданчики, битком набитые личными бумагами, которые должны были быть представлены в распоряжение партии. Три из нас были назначены сжигать эти бесценные документы и напоминания. Мы сидели три дня и три ночи, бросая жизни наших товарищей в огонь: паспорта, фотографии, дневники, стихи, произведения искусства, сберегаемые произведения и заметки, пакеты корреспонденции, записи о здоровье, сертификаты о браке и так далее и так далее. Оправданием в этом случае был “прорыв в охране, который угрожал безопасности партии”. Результатом было разрушение индивидуальностей и воспоминаний - следующий шаг в процессе переформирования.

Обнищание

Членские взносы базировались на заработной плате или доходе членов. Взносы возрастали, как только проходила начальная стадия членства, что часто оказывалось великим сюрпризом для продвинувшихся вперед членов, проходящих испытательный срок, и было неизменно причиной для “борьбы за классовую позицию”. Каждый активист должен был отдавать все деньги, получаемые сверх партийного стандарта прожиточного минимума, который был установлен на уровне бедности. Любые денежные или вещественные подарки, выплаты за сдельную работу, юридические завещания и наследство принадлежали партии, о них следовало сообщать немедленно, чтобы принять меры к оплате или переводу собственности. Тем временем Бакстер, при двух хорошо обставленных домах, новых спортивных автомобилях, при всем новейшем электронном оборудовании, деньгах в IRA и так далее, легко жила на эквивалент в несколько сотен тысяч долларов в год. Ее расточительный образ жизни был известен только внутреннему кругу и горстке пользующихся доверием активистов более низкого уровня.

Активисты были бедными, не имея ни денег на траты, ни шанса на то, чтобы их накопить. Они одевались убого, водили разбитые машины, редко обращались по медицинским надобностям или к дантисту, жили в бедно обставленных местах обычно в более бедном соседстве. Если они не выполняли квоты по поиску денег или по продаже газет, они часто выкладывали разницу из своих собственных карманов, превращая плохую ситуацию в еще худшую. Временами активисты продавали свою кровь, чтобы достать деньги на еду. У них не было финансовых средств на то, чтобы уйти, даже если бы им пришла в голову подобная мысль.

Жилье

Хотя все члены не жили сообща, каждого поощряли жить в доме с другими членами (“партийный дом”). Это быстро становилось необходимостью при наличии доходов на уровне бедности. В пределах от трех до восьми членов делили дом или квартиру. Каждый дом имел кодовое наименование и домашнего капитана, чьей работой было гарантировать, что в доме следуют партийным правилам.

У индивида не было никакого уединения. Активисты быстро учились, что хороший друг, даже муж или жена, могут донести на них. Существовало постоянное ощущение, что за тобой следят. Паранойя, недоверие и оборонительность плодились в организации, которая провозгласила себя в качестве честной, заботливой и гуманной.

Донесения и шпионаж

Годами каждый из членов вращался в еженедельных дисциплинарных донесениях и отчетах безопасности. Дисциплинарный отчет был записью всех ошибок (в мыслях и делах), совершенных в течение последней недели. Отчет безопасности был записью любых нарушений правил безопасности, совершенных активистом, или наблюдаемых у какого-то другого активиста в течение последней недели. Эти отчеты обычно использовались руководителями для того, чтобы контролировать поведение и выискивать материал для критики. Они также использовались для оценки прогресса активиста и его готовности подчиняться.

Члены жестко следовали партийным правилам и доносили друг на друга. Например, мы с давней подругой стали соседками по дому, когда она была еще относительно новым членом. После посещения ее матери мою подругу резко осудили за то, что она называла меня моим действительным именем, пока ее мать была с нами, хотя мать уже знала меня. Конечно, для нее казалось бы странным, если бы я вдруг заимела другое имя. Однако, именно я сообщила о нарушении правил безопасности моей подругой.

В конечном счете, никто, кроме Бакстер, не был свободен от поминутного наблюдения и потенциального обличения.

Соучастие

В WDU Бакстер и Сандра стали ролевыми моделями неправильного поведения, в то время как остальные члены обеспечивали поддерживающий механизм осуществления жестокого, насильственного и несправедливого жизненного стиля. Насаждался некий вид менталитета толпы, не очень отличающийся от подобного у мафии, ку-клукс-клана или даже соседних банд. Признание участия каждого человека в подобном поведении ни в коем случае не подрывает эксплуатации членов культом. Напротив, это помогает объяснить, как порядочные люди могли кончать игрой в жестокость культов.

Один из бывших членов писал о “прямо-таки ликовании, с которым каждый из нас обрушивался на другого”. На определенном уровне активисты WDU имели довольно много власти друг над другом. В самом деле, существовало активное участие всех членов. В то или иное время почти каждый активист имел благоприятную возможность, например, возглавлять критическое заседание. Разумеется, каждый принимал участие в повседневных обличениях. Тот же самый член писал: “Награда была следующей: внутри партии мы были маленькими властелинами, товарищами-королями, помыкая друг другом”.

Однако это соучастие следует рассматривать в контексте полного обращения. Контроль WDU срабатывал не просто потому, что каждый присоединившийся человек имел желание властвовать или даже желание, чтобы с ним плохо обращались или чтобы его наказывали. Скорее, степень, до которой эта система работала, подчеркивает успех процесса трансформации. Спустя определенное время индивиды с сильной волей и независимые мыслители превращались в “старательных” участников порочного и вредного закрытого общества - все во имя “служения рабочему классу”.

РАБОТА

Работа варьировалась от внутреннего управления, текущих партийных дела, политической организации и академических исследований до черной работы, выполняемой для руководящей верхушки.

Внутреннее управление включало в себя ведение отчетов членов, создание планов вербовки, планирование дисциплинарных действий, осуществление расследований, наблюдение за финансами и исполнение охранного долга. Существовали принадлежащие партии виды бизнеса, которыми необходимо было руководить: графический, машинописный и печатный цех, издательство, медицинская клиника и исследовательский институт. Тысячи и тысячи листовок, выходящая раз в две недели двуязычная газета, академические журналы и книги писались, производились и распространялись партией. Через многочисленные фасадные группы WDU вела избирательные, трудовые и общинные кампании. В одно время WDU руководила массовой (фасадной) организацией приблизительно с тысячей членов, которая работала над местными проблемами. И, конечно, Бакстер и Сандра обслуживались теми, кто убирал их дома, готовил, ходил в магазины и выполнял их поручения, оплачивал их счета, гулял с их собаками, служил им в качестве шоферов, чинил их машины или делал все остальное, что требовалось.

Каждый член также имел массу квот: сбор денег, продажа газет, рекрутирование, подписи под петициями и добровольческая активизация. Начиная с предвыборной организации (1978 год), сбор денег превратился в навязчивую идею и оставался ею. От активистов требовали продавать широкое множество вещей: пуговицы с политическим лозунгами или названием партии, политические плакаты, партийную литературу, лотерейные билеты, билеты на серии фильмов, которые спонсировались партией, даже сладости.

Возможности

Работа всегда выполнялась в коллективных ситуациях. Сначала работа велась в домах избранных членов, в таких местах, которые партия считала “безопасными”. Позднее дома и коммерческие площади арендовались, чтобы быть устроенными в качестве “партийных предприятий” Каждый работал в том или ином подобном месте, в зависимости от его или ее назначения. Например, одно место приютило штаб-квартиру всей внутренней управленческой работы. Складское пространство служило в качестве центрального органа по производству и печатного и издательского предприятия. Другое здание приютило банк данных и исследовательский институт. Еще одно было трудовым организационным центром или публичным офисом для предвыборных попыток. Городской дом Бакстер и квартира Сандры также рассматривались как предприятия партии с наличием определенных активистов, назначенных туда исполнять работу прислуги и канцелярскую работу.

Знание о существовании или разрешение отправиться в любое из этих мест зависело от партийного доверия к данному конкретному члену. Чаще всего активист работал только в одном месте и знал только одно место. Все места имели кодовые наименования. Активисты не должны были говорить никому (внутри или вне партии), в каком месте они работают или что они там делают.

Относительно всех предприятий(даже тех, которые имели публичное лицо, таких, как управляемые партией деловые предприятия) предполагалось, что они являются секретными местами. В некоторые годы машины должны были парковаться, по крайней мере, в одном-двух кварталах от любого партийного дома или места, за углом. Правила безопасности гарантировали, чтобы никто не мог звонить или получать телефонные звонки, так, чтобы государство не было в состоянии проследить по звонкам за этими местами. В течение многих лет никаких телефонных звонков не могло быть из одного партийного дома в другой. Для любых имеющих отношение к партии звонков использовались публичные телефоны по крайней мере за два квартала оттуда.

Графики

Контролирование повседневной окружающей среды было главным средством принуждения. От членов ожидалось, что они должны быть на предназначенном для них предприятии во всякое время, за исключением тех случаев, когда у них имеется внешняя работа или какое-нибудь другое заранее одобренное задание. Докладывая о своем появлении на предприятии, активисты расписывались в журнале; они расписывались, когда они уходили; они должны были отчитываться за каждый момент. Активисты прибывали или рано утром, или сразу после внешней работы и оставались до поздней ночи. Те, у кого была внешняя работа, не должны были сначала идти домой сменить одежду или пообедать; они не должны были нигде больше останавливаться по пути. Обычно активисты покупали какую-нибудь готовую еду на пути туда или ели отбросы или не ели вовсе.

От полных функционеров ожидалось, что они должны находиться на своем предприятии все время. Они сообщали о появлении на работе в 9 часов утра (и часто раньше) и обычно оставались вплоть до 11 часов вечера (и часто позже). Поскольку существовала семидневная рабочая неделя, полные функционеры редко видели дневной свет, еще реже - смену времен года.

Гораздо чаще так, чем иначе, партия была в центре некоей деятельности, что означало работу в пределах от 16 до 20 часов в день, иногда целыми днями без сна или даже без ухода домой. Чтение, обучение и написание самокритики и других отчетов не должны были осуществляться на рабочем предприятии. Это означало выполнение этих дел где-то между полуночью и 6 часами утра, прежде чем следующий день начнет весь цикл сначала.

В какой-то момент было решено, что воскресенье следует сделать выходным для личных поручений, прачечной, покупки продуктов, оплаты счетов и звонков родителям. Однако даже при этом понимании большую часть лет большинство активистов никогда не имели воскресенья в качестве выходного дня, включая тех активистов, у которых были дети.

Задания

Рабочие задания часто имели очень мало отношения к личным умениям, подготовке или предпочтениям. Докторам могли дать производственную работу, интеллектуалов могли отправить в машинописные бюро. Это предназначалось для обучения смирению. В более поздние годы, однако, такие назначения использовались только для наказания -например, партийный интеллектуал, которого критиковали, мог быть назначен на работу в переплетную мастерскую, чтобы дать ему урок. Через определенное время возникло явное различие между умственным и ручным трудом, что имело своим результатом нечто вроде привилегированной группы интеллектуалов и административного руководства и нечто вроде другой неуважаемой группы работников более низкого уровня. Это достаточно бросающееся в глаза классовое разделение никогда бы не было признано, поскольку партия думала о себе как о совершенном социалистическом обществе в миниатюре - с равенством и справедливостью для всех членов.

РЕЗУЛЬТАТЫ

Члены WDU думали о партии как о семье, хотя это слово обычно не использовалось - “семья” считалась бы слишком повышенно чувствительным термином. Активисты скорее смотрели друг на друга как на товарищей - дома, на работе, на собраниях, на партийных предприятиях. После короткого времени после присоединения член не имел другой жизни, кроме партийной. Все, что не имело отношения к партии, рассматривалось как вторжение в это очень специфическое существование, жизнь преданного кадрового работника.

По мере того, как шло время, для большинства членов было все меньше и меньше контактов с внешним миром. Поскольку активисты никогда не могли объяснять кому-либо вне партии, что они делали, где они жили, еще меньше - почему они никогда не бывали дома, почему они никогда не были доступны для общения, как они зарабатывали на жизнь и так далее, они просто находили, что легче не видеть семью или бывших друзей. В жизни членов WDU преобладали дневное задание, повседневная критика и какая-нибудь политическая кампания (внутренняя или внешняя), которая была в это время в центре внимания. Отрезанные от всех внешних систем поддержки, они утратили свое чувство собственного “я” и своего прошлого. Исключение или попытка уйти означали бы осмеяние, унижение состояние оторванности от всякой оставшейся социальной и экономической поддержки.

Суровый и необычный стиль жизни принимался как жертва, необходимая для политического дела, для достижений, которых предположительно добивалась партия. Вновь и вновь активистов учили, что этот вид жертвы был трудным, но осуществимым. Объяснялось, что кадровая жизнь предназначена не для всех; активистам говорили, что они должны чувствовать, что им оказывается честь быть частью революционной кадровой традиции. Также подчеркивалось, что пребывание в WDU несло с собой двойную ответственность, потому что WDU был единственной принципиальной, истинно коммунистической группой, остававшейся среди североамериканских левых. Активисты WDU искренне верили, что если бы не они и их усилия, не существовало бы левого движения. Мы сравнивали себя с борцами против фашизма во время Второй мировой войны, ни на минуту не задумываясь над тем, что фактически мы не жили в стране, где шла война, не были мы и людьми в осаде. Мы вели себя абсолютно так, как если бы мы были в осаде или в условиях войны, и придерживались этих стандартов.

Если активист занимался каким-то своим делом (например, поход к врачу в назначенное время) и ожидание было слишком долгим, он или она становились встревоженными, сердитыми, враждебными из-за чувства вины и боязни быть вне предприятия. Над временем вне партийной работы преобладал страх оказаться критикуемым или что о тебе донесут. Выход в мир превратился в пугающий и неприятный опыт, полный тревоги. Активисты чувствовали, что с ними было что-то не так, если они должны были делать эти другие, непартийные дела. Они начинали не делать их. Активисты отменяли, пропускали или откладывали бесчисленные встречи с врачами или дантистами, по ремонту машин, семейные встречи, обновления водительских лицензий, юридические дела, даже свидания со своими детьми. Активисты отменяли собственные свадьбы и оказывались не в состоянии появиться на похоронах собственных родителей.

КОНЧИНА

В 1983 году Бакстер решила расширить партию в национальном отношении, и бригады из трех - семи человек были посланы из Сан-Франциско организовывать “станции” в пяти городах на юге, среднем западе и востоке. Чтобы поддерживать контроль над членами партии за тысячи миль, Бакстер и Сандра использовали компьютеры. Партия приобрела более 50 компьютеров и модемов и организовала свою собственную доску объявлений; все отчеты и сообщения делались компьютерами. Активистам и партийным предприятиям были даны кодовые имена: Бакстер была “Несчастной собакой Альфой”; другие имели названия типа “Сумасшедший Макс” и “Бульдог”.

Также в эти последние годы теоретические интересы Бакстер стали более смутными; партийная организация стала более абстрактной; в результате все становилось все более отчужденным. Время от времени у Бакстер, чувствовавшей, что она теряет контроль, случались взрывы ярости. Сандра была послана на станции удалять “гнилые яблоки”. Похожая чистка шла в партийном центре. Преобладал климат абсурдности и отчаяния. Многие из основательниц и первоначальных членов ушли или были понижены в должности, будучи вышвырнутыми или низведенными до уровня низших функционеров с разбитым вдребезги собственным воображаемым образом. Давние члены исключались направо и налево или исчезали в ночи. Помощница Сандры, бывшая ее правой рукой, была исключена, например, за то, что она осталась дома изучать свой назначенный “ночной урок”. Ведущие кадры подвергались разбирательству снова и снова, подвергались безжалостным открытым обличениям; некоторые были понижены в должности, некоторые исключены. Действовала атмосфера террора и нестабильности даже большая, чем та, к которой члены привыкли.

Последствия годов бесконечной работы и наказующей критики брали свое. Большинство членов в этот момент были те, кто присоединился в ранние годы. Предполагалось, что они сердечны, верны и неутомимы; они, однако, теряли то небольшое понимание реальности, которое у них было. Они были слишком усталыми или слишком сбитыми с толку, чтобы читать (и еще менее - понимать) даже ежедневную газету; у них было немного или не было вовсе контакта с внешним миром. “Производительная работа” состояла из часов критических заседаний и преимущественно умственной работы, чтобы подготовить Бакстер к ее следующей международной поездке или просто убирать за ней и убирать последствия ее растущего алкоголизма. Иногда руководители высшего уровня тратили часы, пытаясь расшифровать одно из непостижимых компьютерных посланий Бакстер.

Date: 2015-08-24; view: 360; Нарушение авторских прав