Базисная тренировка податливости

Публичное разоблачение Джоном Марксом (Marks, 1979) секретной программы ЦРУ по контролю сознания сделало очевидным, что никакого простого способа “промывания мозгов” другого человека никогда не находили. (Слова “ промывание мозгов” используются здесь в их общераспространенном дополнительном значении, которое пришло из фильмов и сенсационных отчетов прессы – т.е., абсолютный контроль над другим. Это не то, что имели в виду ведущие исследователи [Lifton, 1961; Schein, Schneier, & Barker, 1961] “промывания мозгов” эры корейской войны под своими терминами “ реформирование мышления” и “ принудительное убеждение” соответственно). Электрошоковая терапия, гипноз, утонченные пыточные устройства и психотропные наркотики оказались недостаточными для задач надежно управляемого поведения через определенные сценарии, предписанные предполагаемыми манипуляторами. Именно человек (или различные люди) в убедительной социальной ситуации, ‑ а не приспособления или уловки, ‑ контролирует умы других. Чем больше мы беспокоимся о том, что нас считают невежественными, некультурными, бездарными или скучными и чем более неясными являются события, которые следует оценивать, тем вероятнее мы воспримем убеждения тех, кто окружает нас, чтобы избежать отвержения с их стороны (Haney & Zimbardo, 1977).

Компоненты эффективного контроля сознания существуют в самых повседневных аспектах человеческого существования: внутренние потребности быть связанным с другими людьми; власть групповых норм, влияющая на поведение; сила социальных вознаграждений, таких, как улыбка, комплимент, ласковое прикосновение (Asch, 1951; Barker, 1984; Cialdini, 1993; Franks, 1961; Zimbardo, 1972). Что гарантирует успех нежелательным (незапрашиваемым) социальным воздействиям, ‑ включают ли они покупку новых продуктов, вхождение в круг новых отношений или просто поддержание статус-кво в неблагоприятном окружении, ‑ так это наша слепота к потенциалу конкретных ситуаций. Этикет и протокол являются мощными замедлителями нешаблонного действия. Когда люди вокруг нас ведут себя одинаково и так, как этого от них ожидают, для нас становится трудным оценивать их действия критически или отклоняться от того, чего также ожидают и от нас в данной ситуации.

Этот феномен не ограничивается “невежественными” или “порочными” личностями. Виды социального программирования, которому мы все подвергаемся в детстве, ограничивают пределы нашего восприятия подобных поведенческих возможностей искусно сделанной колеей. “Хороший ребенок” выучивает свое место во всех социальных окружающих обстановках; остается неизменным; вежлив; говорит только тогда, когда с ним разговаривают; является сотрудничающим; не причиняет трудностей и никогда не делает сцен. Как дети, мы вознаграждаемся за то, что идем в ногу с группой, за то, что не настаиваем на своем собственном пути. Нас учат, что более мудрый образ действий ‑ идти вместе с силой, нежели бросать ей вызов (Deikman, 1990; Haney & Zimbardo, 1973).

Принимая ситуационные социальные роли в каком-либо обрамлении, мы можем оказаться ведомыми невольно к тому, чтобы принять роли компаньонов в предписываемых сценариях: если она хочет играть “гостью”, мы становимся “хозяином”; если он быстро берет на себя ответственность, мы пассивно отказываемся от части нашей собственной ответственности; если они являются конфликтующей парой, мы становимся посредниками. Коль скоро мы удобно устроились в какой-то социальной роли, наша поведенческая свобода подвергается риску трудно уловимыми способами. Интервьюируемые отвечают, но не задают вопросов; гости не требуют пищи получше; заключенные не отдают команд; публика слушает; “истинные верующие” веруют; спасатели жертвуют; крутые парни устрашают, другие испытывают ужас (Goffman, 1971; Hochman, 1990; Milgram, 1992).

Ожидания относительно того, какое поведение является подобающим и позволительным внутри структуры роли, могут достичь того, чтобы контролировать нас более эффективно, чем самый талантливый мастер убеждать. Мы, как нация, видели в “дымовой завесе” Уотергейта, как “лучшие и способнейшие” отступали перед давлением, которое требовало от “командных игроков” выигрывать в этом деле ради президента. Не вызывающий сомнения протокол убеждал их предавать свои общественные должности (Dean, 1978;Kadish & Kadish, 1973).

ПРОПИТАННОСТЬ И ОТСТРАНЕННОСТЬ (САТУРАЦИЯ^* И ОТСТРАНЕНИЕ)

Хотя большинство из нас чувствуют себя невосприимчивыми к тому, чтобы быть втянутыми в какую бы то ни было группу, даже со слабенькой видимостью культа, опять же большинство людей может глубоко вдохновляться общественным делом или людьми, которые кажутся разделяющими наше чувство ценностей. На вводном собрании сайентологов и в течение первых стадий ЭСТ-тренинга, например, люди искренни и открыты, даже воодушевлены; однако, наши интервью отмечают, что методики контроля, применяемые позднее, чтобы подавить несогласие в рядах, являются точно такими же, какие используются другими культами. Синанон, ЭСТ (Эрхард семинар-тренинг), Сайентология, Сознание Кришны, Народный Храм, Церковь Унификации Муна, ‑ названы только некоторые, ‑ все просят предполагаемых членов “открыть свои души” к побуждению (в себе) новых идентичностей (личностей), к насыщению себя новым смыслом и чувством принадлежности и к воздержанию от рассудочности (Barker, 1984; Butterworth, 1981; Conway & Siegelman, 1978; Galanter, 1989; Mills, 1979; Reston, 1981).

Полезно помнить, что когда кто-либо из нас сталкивается с трудными проблемами, мы часто стремимся к простым ответам и простым действиям для нахождения наилучшего выхода. Превращение в человека, полностью погруженного в учение сильного лидера или в тотальную идеологию какой-либо в высшей степени сплоченной группы, может быть успокоительным. Но потеря желания формулировать уникальные, творческие идеи в любой ситуации равносильна отказу от чувства собственного “я”. Всесторонняя неоспариваемая сатурация мешает нашей способности критически оценивать свои действия, когда в наших лучших интересах это сделать.

Чтобы нейтрализовать эту возможность, мы могли бы отказаться от разыгрывания социальных ролей, поисков социального вознаграждения, присоединения к организованным группам или обращать внимание на смоделированное поведение, ‑ но только если мы также готовы полностью удалиться от общества. В качестве альтернативы мы могли бы предпочесть эмоционально отрешиться от определенных аспектов социальной жизни, но обычно это имеет тот недостаток, что оставляет нас без социальной поддержки, друзей, возлюбленных или чего-либо, во что можно верить. Хотя пребывание в состоянии отстраненности, достаточной для наблюдения и анализа, тесно связано с выживанием, полная отрешенность может привести к уходу (от жизни) или паранойе (Pilisuk & Parks, 1986). Заключенный федеральной тюрьмы, которого держали в одиночном заключении несколько лет, сказал, что он “победил систему”, отключив свои эмоции до того, как они смогли бы одолеть его. Теперь он не чувствует ничего (личное общение с PGZ, июнь 1975).

В этом заключен парадокс. Самоотстранение от социальной жизни, чтобы избежать “использования”, является очевидно абсурдным; однако, чем больше мы открываемся мыслям других людей, тем вероятнее, что мы окажемся под их влиянием. В то же самое время открытая, страстная вовлеченность является существенным для некоторых из наиболее богатых форм человеческого опыта. Нам необходимо сильно чувствовать, полностью доверять, действовать по побуждению и ощущать себя связанным с другими (членами) общности. Нам нужно быть “пропитанными” жизнью и чувствовать, что мы можем временно отключать, по крайней мере, на какие-то периоды, наши оценочные способности, нашу внутреннюю настороженность. Однако мы должны быть способными возвращать назад и проверять наши переживания, размышлять над сделанным нами выбором и оценивать “доброкачественность” нашей вовлеченности. Колебание между этими полюсами, погружение и вновь отдаление в соответствующие интервалы, и является задачей.

Знание того, когда следует участвовать, когда ‑ поддерживать и быть верным делу или отношению, а не уходить и не восставать против него, является деликатным вопросом. С ним сталкивается каждый в мире, где некоторые люди желали бы использовать нас, чтобы способствовать собственным потребностям контролировать, тогда как другие действительно хотят, чтобы мы делили с ними то, что они полагают в качестве взаимно позитивных целей (Brehm, 1992). Хотя обман часто трудно обнаружить, взаимодействия или социальные ситуации, которые безошибочно приводят, вероятнее всего, к одному предсказуемому концу ‑ пассивности и молчаливому согласию, ‑ обычно можно определить вовремя, чтобы снова достичь какого-то хоть малейшего контроля. Осознание социального давления в конкретной ситуации делает возможным уменьшающий его выбор (Johnson & Raye, 1981).