Глава 8. Шон очнулся и сразу же попытался отделаться от призраков странного сновидения: помнится, он куда‑то ехал верхом на лошади

Шон очнулся и сразу же попытался отделаться от призраков странного сновидения: помнится, он куда‑то ехал верхом на лошади, только вот куда?..

Осталось ощущение, что он по‑прежнему куда‑то мчится. Но на этот раз Шон твердо знал, что гонится за своим врагом, хотя и не знает, где его искать.

Странное чувство, но вместе с тем завораживающее. Вот бы ему сейчас и вправду проскакать верхом на лошади по улицам Нового Орлеана и схватить убийцу!

Шон потянулся и понял, что задремал у себя дома перед включенным телевизором. К счастью, сведения о зверском убийстве еще только начали просачиваться в прессу и диктор сообщил о происшествии лишь несколько слов – ровно столько, сколько было нужно, чтобы не вызвать у горожан паники.

«В данный момент, – подумал Шон, – у меня в деле две мертвые проститутки и один сутенер. Большинство горожан тешит себя иллюзиями, что убийца охотится только за аморальными типами и на достойных людей внимания не обращает. Возможно, эта иллюзия позволит удержать панику в разумных пределах и не позволит ей распространиться подобно лесному пожару и завладеть сердцами людей».

Как ни крути, Новый Орлеан – греховный город, и если убийства будут продолжаться, скоро горожане, у которых на совести немало тайных грешков, станут смотреть на жертвы не как на грешников, а как на обычных людей, и тогда произойдет обвал и паника охватит всех.

Сейчас у него есть приблизительный портрет убийцы, который со слов Мамми воплотил на бумаге полицейский художник – а это уже кое‑что. Кроме того, Мамми получила задание держать ухо востро и при первом же появлении господина, хотя бы отдаленно похожего на преступника, звонить в убойный отдел.

Поднявшись с дивана, Шон прошел на кухню к холодильнику, чтобы достать себе пива. Он владел домом на Конт‑стрит, которому было уже сто пятьдесят лет. Нижний этаж Шон сдавал приятельнице своей сестры, Даниэль Боне, державшей там один из лучших креольских ресторанов в городе. Приличному состоянию дома Шон был обязан в основном ее усилиям. Она же посылала ему два раза в неделю служанку, прибиравшую его холостяцкое жилье. К тому же время от времени Шон получал от Даниэль деликатесы в знак признательности за то, что не увеличивал арендную плату, хотя ее заведение процветало.

Все это превращало холостяцкие апартаменты Шона в весьма комфортабельное и даже роскошное жилище, несравнимое с его убогим офисом в отделе убийств, где он, кстати сказать, проводил большую часть суток.

Открыв бутылку с пивом, он сказал:

– Твое здоровье, Даниэль! – После чего сделал глоток.

Шон мог бы сейчас еще раз съездить в номер отеля, где Бесси встретилась со своим убийцей, и постараться понять, почему при таких травмах она потеряла совсем немного крови – на полу было лишь несколько капель. Он мог засесть в баре у Мамми и провести там хоть всю ночь, наблюдая за клиентами, ведь среди них мог оказаться убийца. Занятие это было неблагодарное, зато не слишком утомительное, и Шон решил, что ему лучше всего отправиться в бар. Там, устроившись в глубоком мягком кресле, можно было неплохо отдохнуть, а Шон – Господь свидетель – очень нуждался в отдыхе.

Неожиданно позвонили в дверь, и Шон, распахнув ее, к огромному своему удивлению, увидел Мэгги.

– Я… пришла сказать вам: мне жаль, что все так вышло.

– Хм!

Шон даже не предложил ей войти. Ничего, кроме изумления и душевной опустошенности, он в этот момент не ошущал.

– Я слышала о третьей жертве. Весьма сожалею о случившемся.

– Это ваша работа?

– Что?!

– Это вы ее убили?

– Конечно же, нет!

– Почему в таком случае вы выражаете сожаление?

Она всплеснула руками, придя, видимо, в полное замешательство. Казалось, еще немного – и Мэгги повернется и уйдет. Тем не менее она все же объяснила:

– Я просто горюю об утраченных человеческих жизнях – вот и все.

Хотя Мэгги была смущена, выглядела она великолепно. Сегодня она была в белом платье без рукавов и в белых туфлях. Ее рыжие волосы полыхали, как золотая корона.

Когда Мэгги собралась уходить, Шон спросил:

– Зачем вы все‑таки пришли сюда?

– Что?

Он увидел перед собой ее полыхающие от возмущения глаза.

– Да, зачем вы пришли ко мне? Думаете, я скажу «Как мило, что вы заглянули» и предложу вам бокал шампанского? – продолжал Шон. – Я еще не забыл, как вы выставили меня из своего дома. Поэтому мне крайне любопытно узнать, что привело вас ко мне.

– Если вы будете говорить мне дерзости и вести себя со мной грубо…

– Я никогда не выдавал себя за деликатного человека. Поэтому я хочу знать правду: что вы здесь делаете?

– Если честно, то все это секс. Мне понравилось спать с вами. Но если вы заняты… или бутылка пива заменяет вам ласки женщины… Что ж, я приду в другое, более удобное время – когда, к примеру, у вас кончится этот продукт.

– На свете нет иного времени, кроме настоящего. – С этими словами Шон втащил Мэгги в свою квартиру.

Подойдя к столу и поставив на него пивную бутылку, Шон приблизился к Мэгги и обнял ее. Она ответила ему страстными объятиями.

Зацепившись за край коврика при входе, Шон оступился и упал на пол, увлекая Мэгги за собой. Под платьем на ней ничего не было. Она торопливо расстегнула на нем брюки и сжала его пенис. Все произошло так быстро, что ни он, ни она не успели опомниться.

Страсть, охватившая их, была настолько острой и мучительной, что когда Шон вошел в нее, они оба закрыли глаза.

Потом, гладя Мэгги, такую нежную и желанную, Шон задался вопросом, как прожил без нее эти два бесконечно долгих дня.

Лондон, 1888 год

Приехав в Лондон, наследница рода Монтгомери Меган поселилась в апартаментах на площади Сент‑Джеймс. Апартаменты рядом с ней занимала молодая пара – доктор Питер Остин с супругой Лорой. Это были приветливые, милые молодые люди, и скоро Меган начала проводить с ними все больше и больше времени. В конце весны они с Лорой стали близкими подругами. Меган рассказала супругам о своем родовом поместье под Новым Орлеаном, а также о том, что женщины из ее семейства обычно подолгу живут в Европе. Она сообщила также, что ее мать покинула родные края в самом начале Гражданской войны, нашла себе мужа в Нью‑Йорке и в Новый Орлеан уже больше не вернулась. Теперь же, поскольку ее отец и мать умерли, Меган намеревалась впервые в жизни посетить родные места.

Рассказывая о своей семье, миссис Остин заметила, что ее муж родом из богатой семьи, но все свои силы и умение врача – а врачом он был, что называется, милостью Божией – отдает сирым и убогим обитателям лондонского дна.

– Питер, – с гордостью говорила о муже Лора, – один из немногих людей, кто оказывает этим обездоленным практическую помощь: надо же что‑то делать, а не сидеть сиднем и рассуждать о несчастьях бедняков и бездомных.

Наслушавшись этих разговоров, Меган прониклась к супругам еще большей симпатией: слишком много зла в этой жизни ей довелось увидеть – войну, нищету, страдания… Тем не менее она знала, что в жестоком и суровом мире лондонских обездоленных таилась какая‑то особая, присущая только этому сообществу тоскливая печаль, какой Меган не замечала в отверженных ни одного другого столичного города мира.

Лора часто сопровождала мужа в его небезопасных странствиях по ночному Ист‑Энду, но потом, поняв, что она тяжело переносит первую беременность, Меган предложила ей свои услуги.

– Сама подумай, – говорила ей Меган. – Куда ты в таком состоянии пойдешь? К тому же ходить по трущобам просто опасно – вспомни о тяжелейших болезнях, которым подвержены обитатели этих чудовищных клоак. Ты повредишь и себе, и ребенку.

Лора согласилась, и с тех пор по трущобам вместе с Питером ходила Меган.

Перечислять ужасы, на которые она насмотрелась во время своих странствий, было бы слишком тяжело, но Меган пришла к выводу, что большей нищеты, грязи и бесправия не встречала ни в Америке, ни во Франции, ни в Италии. И еще – нигде, кроме Лондона, люди так не злоупотребляли крепкими алкогольными напитками.

Меган считала Питера святым. Он не только проводил полный рабочий день у себя в приемной на площади Сент‑Джеймс, но каждый вечер, несмотря на дождь или холод, устремлялся в район Ист‑Энда, где оказывал услуги страждущим и бездомным.

Как‑то раз в холодную летнюю ночь они, чтобы немного передохнуть и согреться, забрели в бар на окраине, где Питер, выпив немного виски, неожиданно разговорился:

– Я, Меган, терапевт, наделенный даром лечить людей, и мое место здесь. Но ты‑то зачем таскаешься за мной? Ты красива, молода и богата, и такая жизнь – не для тебя. Найди себе достойного человека и заведи семью. Здесь, ручаюсь, такого человека ты не встретишь.

– Когда‑то я была уже влюблена, – улыбнулась Меган.

– И что же?

– Он умер.

– Наверняка у тебя был и другой.

– Нет, не было. Такие люди, как мой возлюбленный, встречаются раз в столетие. Его мне никто не заменит.

– Но все‑таки…

– Благодарю тебя за сочувствие, но желания влюбиться у меня нет. Я счастлива уже тем, что могу помогать тебе и Лоре.

Неожиданно Питер разрыдался. Беременность жены оказалась тяжелой, и состояние Лоры очень волновало его. Успокоившись, Питер пробормотал:

– То, что я позволяю себе пить пиво в твоем обществе в этой грязной забегаловке, несомненно, унижает твое достоинство и дурно сказывается на твоей репутации.

– Я не английская аристократка, а богатая американка, а потому отвергаю вашу викторианскую мораль. Клянусь, ходить с тобой по трущобам для меня предпочтительнее, чем тратить время на светские посиделки за чашкой чая.

– Стало быть, мы останемся с тобой добрыми друзьями, несмотря ни на что?

– Конечно.

Они пожали друг другу руки, после чего Питер отправился к стойке за еще одной пинтой темного пива.

Неожиданно Меган охватили озноб и странное беспокойство. Нахмурившись, она поднялась и вышла из паба. При этом Меган двигалась не по велению сознания: что‑то словно вело ее за собой.

На противоположной стороне улицы она разглядела темный силуэт мужчины. Из‑за ночного тумана его было плохо видно, но Меган все же заметила, что одет он элегантно, а в руках держит небольшой чемоданчик – почти такой же, как у Питера.

На таком расстоянии Меган приняла бы его за Питера, однако была убеждена, что это не он.

Приглядевшись, она увидела, что у него рыжие бакенбарды и темно‑русые волосы. Незнакомец улыбнулся Меган и вдруг оказался рядом с ней. Она не могла понять, как это получилось, поскольку не заметила, чтобы он шел в ее сторону.

– А вот и милосердный ангел прибыл, – сказал незнакомец, взяв Меган под руку и прикасаясь к ее щеке. Пальцы у него были как стальные – вероятно, этот человек обладал недюжинной силой.

Меган пронзил озноб – еще более сильный, чем прежде. Но она тоже обладала силой – не меньшей, чем у этого человека, поэтому вырвалась из его стальной хватки.

– Пойдем со мной.

– Глупец! Я ненавижу и осуждаю тебя. Иди, кормись в каком‑нибудь другом месте.

– Завела себе женатого любовника, а, Меган?

– Он мой друг, но это понятие тебе недоступно.

– Увы, ты никак не можешь взять в толк, кто ты такая.

– Ошибаешься. Я отлично осознаю, кто я такая. Я знаю также свою силу и свою слабость. Кроме того – и это самое главное, – я точно знаю, что ты от меня отличаешься.

Он покачал головой:

– Нет, не отличаюсь. Ты такой же дикий зверь, как волк или любой другой хищник, который должен охотиться и убивать, чтобы жить.

– От волков и львов мы все‑таки отличаемся. Ведь не дикие же мы звери на самом деле.

– Прости, что я постоянно это повторяю, но мы такие и есть – звери, хищники.

– Но ты существо жестокое, и я не хочу иметь с тобой ничего общего.

Меган захотелось от него уйти, она уже повернулась, но он, словно клещами, схватил ее за рукав пальто:

– Если ты от меня отличаешься – сделай меня лучше, могущественнее. Тогда мы с тобой будем вместе править миром, направлять историю по своему разумению…

– Увы, мы умеем только убивать, но изменить ход истории не можем. К тому же мне не хотелось бы жить в мире, где правили бы такие, как мы… Я бы хотела…

Она неожиданно замолчала, ощутив острый голод.

– И чего бы ты хотела?

– Нормальной жизни, – прошептала она. – Дома, семьи…

Меган повернулась и пошла от него прочь.

– Немедленно вернись – я еще не закончил разговор с тобой!

Не слушая его, она уходила все дальше и дальше. Рассвирепев, он в мгновение ока догнал ее и прижал к кирпичной стене. Она попыталась сопротивляться, но он был сильнее. В следующее мгновение Меган увидела у своего горла лезвие острого как бритва большого ножа.

– Если Люсьен покровительствует тебе, это еще ничего не значит. Он тоже использовал силу, принудил тебя стать своей. И если все дело в силе, я тоже могу тебя к этому принудить. Ты станешь моей возлюбленной – или, если воспротивишься, я нанесу тебе раны, и ты будешь очень долго болеть… Вспомни, как я болел, когда ты разорвала мне горло! И это еще не самое страшное…

– Немедленно отпусти меня!

– Я могу убить тебя. Отрезать тебе голову.

– Тогда Люсьен и другие сотворят с тобой то же самое.

– Только и слышишь от тебя – Люсьен, Люсьен… Да, сейчас он царь, но я обрету большую, чем у него, силу и тоже стану царем! У Люсьена есть завиральная идейка: он надеется создать из нас нечто вроде общества школьных интеллектуалов с определенными моральными устоями. Вот что у него на первом месте, а кровь – лишь на втором! Между тем все так просто: люди для пропитания используют коров, а мы – людей!

– Повторяю: немедленно отпусти меня!

В этот момент из паба вышел Питер, оглянулся и крикнул:

– Меган!

Она вновь оказалась одна, окутанная предрассветным туманом. Поспешив к Питеру, Меган соврала ему, будто услышала чей‑то крик, выбежала из паба, но никого не обнаружила. Они вместе двинулись по улице в поисках кеба. Они слышали тяжкую поступь подкованных копыт лошадей, но из‑за тумана ничего не видели.

– Зайду за угол, гляну, что там, и сразу же вернусь, – сказал Питер.

Меган осталась его ждать. Но Питер все не возвращался. В ужасе она бросилась искать его.

Через сорок – пятьдесят минут Меган нашла его. Он стоял, привалившись к стене какого‑то дома. Меган сразу же осмотрела его горло, но, не обнаружив на нем знакомых знаков, успокоилась. Она хотела уже позвать на помощь, но в этот момент Питер очнулся и застонал:

– Меган? Что это было? Я оставил тебя одну в этом ужасном месте, а сам, сам… У меня какое‑то затмение в голове – самый настоящий провал в памяти! Что со мной было? Может, переработал? Или просто схожу с ума?

– Да, это небольшой провал в памяти, ты прав. Но ничего больше. Пойдем, Питер, уже скоро утро. Если Лора проснется, наше отсутствие напугает ее.

Они пошли домой. Наконец рассвело. Солнце поднялось над землей, и утро вступило в свои права. Меган сразу же отправилась спать, но, проснувшись, ощутила, что кто‑то вызывает ее к себе, и в следующую минуту предстала перед Люсьеном. Он был в ярости. Меган, однако, скоро успокоилась: ярость Люсьена была направлена на Аарона.

– Затевая свои игры, Картер, ты испытываешь судьбу. На протяжении веков мы соблюдали одно важнейшее правило: ни в коем случае не покушаться на жизнь себе подобных и позволить им жить так, как они хотят. До тех пор, разумеется, пока они сами не начнут нарушать правила. Оставь эту женщину в покое. Нас всего несколько тысяч, а мир слишком велик – так что места хватит всем.

– Нас могло бы быть в сотни раз больше, – огрызнулся Аарон.

Люсьен покачал головой:

– Не будь правил, мы не смогли бы добывать себе пропитание.

– Если ты думаешь, Люсьен, что сможешь превратить львов в агнцев, то сильно ошибаешься! – петушился Аарон.

– Если львы сожрут всех агнцев, они просто‑напросто подохнут от голода. Природа печется о нас так же, как о всяком другом живом существе. К тому же мир меняется, и если ты этого не замечаешь, значит, ты еще больший глупец, чем я думал. Люди с каждым годом получают доступ ко все более высоким технологиям, и если мы не научимся жить с учетом всего этого, обречем себя на гибель. Предупреждаю вас обоих: еще одна стычка – и наш суд пэров приговорит вас к уничтожению. Тогда вас ждет только адское пламя, если таковое, конечно, существует.

Аарон сделал нетерпеливый жест.

– Ты, Люсьен, берешь что захочешь, почему я не могу?

– У каждого из нас должен быть учитель. Так уж сложилось, что учителем Меган стал я. И она кое‑чему научилась, поверь. Наших правил она, во всяком случае, не нарушает и живет, не слишком высовываясь.

– Ты так действительно думаешь или говоришь это потому, что получил от нее то, что хотел? Потому что ты царь, Люсьен, так?

– Да, я царь. Хотя бы потому, что чувствую разницу между истинным желанием и излишествами. Мне удалось так долго выживать потому, что я всегда знал: в нашем маленьком сообществе существуют границы, которые нельзя нарушать. Но быть может, Аарон, тебе захотелось проверить мою силу? Тогда пойдем со мной, и я докажу тебе, что я царь не только на словах.

Хотя Люсьен говорил тихо, его улыбка не предвещала ничего хорошего.

– Такой день настанет, Люсьен. Клянусь тебе.

– Настанет день, когда твои садистские наклонности и непомерный аппетит погубят тебя.

Аарон переключил внимание на Меган.

– И с тобой я тоже расквитаюсь, помяни мое слово! – угрожающе произнес он и исчез, взвихрив облако густого тумана.

Люсьен пожал плечами:

– Как видишь, он исчез. На некоторое время.

– Спасибо тебе.

Он кивнул.

– Я, знаешь ли, питаю к тебе слабость. Несмотря на то что ты предпочитаешь смертных. Но когда‑нибудь ты окончательно убедишься, что из этого ничего путного не получится. И тогда я окажусь рядом с тобой, запомни: я буду ждать твоего решения.

Меган рассмеялась:

– Ждать? Ты? При том, что в твоем распоряжении целый гарем?

– Я все еще люблю тебя.

– Люсьен, ты же сам говорил, что не веришь в любовь. У тебя возникает вожделение ко мне, пока ты не находишь себе новую игрушку.

– Возможно, ты права. Но расположение к тебе у меня сохранилось.

– Знаешь что, Люсьен?..

– Что?

– Ален…

– И что же Ален? – удивился Люсьен.

– Ален верил в любовь. Прежде чем я изменилась… Он верил, что у нас с ним может быть полноценная жизнь…

– У тебя самая полноценная жизнь…

– Нет. Я говорю о нормальной жизни – о той, которая кончается смертью. Ален говорил, что любовь способна все превозмочь, даже эти чары.

– Он был романтиком. Верил во всякие сказки. Ален был красивый молодой человек с душой поэта. Только чем он кончил? Умер, не оставив после себя и следа. Так что его легенды врут. Что же до конкретных дел… то опасайся Аарона. Он уже довольно могуществен.

– Возможно, но ведь я тоже учусь и постепенно набираю силы.

Утром в субботу они проснулись вместе. Прежде чем пойти в душ, Мэгги поставила кофе на плиту, и он закипел в тот самый момент, когда Шон встал с постели. Кофе оказался вкусным, и пока он с наслаждением потягивал его, Мэгги исследовала содержимое холодильника.

На ней была только рубашка Шона. Глаза у нее блестели, волосы были взъерошены, короче, выглядела она великолепно.

Удовлетворенно кивнув, Мэгги обратилась к Шону:

– Прямо глазам не верится.

– Это ты о чем?

– О том, что у тебя забит холодильник – и не самыми плохими на свете продуктами.

– Ах вот оно что. – Шон пожал плечами. – Это все Даниэль. Она заботится обо мне.

– Даниэль?

– Ну да. Моя подруга. У нее на первом этаже ресторан. В свое время она ходила в школу с моей сестрой.

– Так. – Мэгги впилась в него глазами. – Не возражаешь, если я займусь готовкой? – Она повернулась к холодильнику. – Как ты смотришь на яичницу с беконом, гренки и поджаренные булочки с джемом?

– Я считаю все это манной небесной. Пойду‑ка пока приму душ, поскольку неизвестно, что день грядущий мне готовит.

– Тебе что, снова придется ехать в офис или в морг?

– Скорее всего весь сегодняшний день мне придется провести в баре.

– Не может быть!

– Конечно, это звучит странно, но я расскажу тебе все подробнее, когда мы сядем за стол.

Красивый и свежий, Шон вышел из душа и рассказал Мэгги все о последней жертве.

– По крайней мере, – добавил он, – у меня есть теперь вполне реальная зацепка – портрет парня, прикончившего Бесси.

– Портрет? – насторожилась Мэгги.

– Я же говорил тебе, что этот парень обедал в ресторане у Мамми и попросил ее найти ему девочку. Девочкой этой оказалась Бесси Жиро, и ее убили в той самой комнате отеля, которую сняла для любовных утех Мамми. Это уж потом тело Бесси выловили из залива.

– Как же убийца вышел из номера, да еще утащил с собой залитый кровью труп? – спросила Мэгги.

– А черт его знает!

– Может, в таком случае парень из ресторана вовсе не был убийцей? А что, если после того, как он ушел, Бесси затащила в комнату еще одного клиента?

– Все может быть… Но что ты хочешь сказать? Пытаешься уничтожить мою единственную соломинку? – Мэгги говорила вполне разумно и логично, но, как ни крути, у Шона был теперь подозреваемый, которого ему предстояло отыскать, даже если бы ради этого пришлось прочесать весь город.

– Я, как всегда, пытаюсь оценить перспективу, – заметила Мэгги. – У тебя нет копии наброска, который сделал ваш художник со слов этой женщины?

– Конечно, есть. Весь город теперь видел эту копию. – Поднявшись, Шон вышел из квартиры и вынул из почтового ящика адресованную ему почту. Швырнув прессу на стол, он открыл первую попавшуюся газету.

Заголовок гласил: «Прорыв в деле насильника: вы когда‑нибудь видели этого человека?»

Он сунул газету прямо под нос Мэгги. Глаз она не подняла, но Шон понял, что тут дело нечисто.

– Ты знаешь этого человека? – спросил он.

Она покачала головой:

– Нет… по‑моему…

– Нет так нет. Я вот подумал: может, ты проведешь со мной день в безделье?

Мэгги наконец подняла на него глаза. В них застыло странное выражение: казалось, она о чем‑то напряженно думала.

– День в безделье? Я полагала, у тебя…

– Хотел прошвырнуться с тобой по Вье‑Карре. Просто так. Полюбоваться архитектурой, выпить кофе с молоком, постоять у реки. А потом, ближе к вечеру, двинуть в ресторан Мамми и выпить там в баре. Не спеша посидеть, поболтать, посмотреть по телевизору какую‑нибудь чушь, после чего долго и со вкусом обедать. Ну, как ты на это смотришь?

Она кивнула.

– И все это ради того, чтобы засечь этого человека?

– Если тебе так больше нравится – да.

Мэгги постучала ноготками по заголовку газеты.

– А не кажется ли тебе, что он, заметив, какое повышенное внимание к нему проявляют в городе, просто‑напросто подожмет хвост и уберется в какое‑нибудь другое место?

– Едва ли.

– Почему?

– Видимо, мы имеем дело с парнем, которому нравится играть с полицией в азартные игры. Узнав, что его ищут, он испытает приятное возбуждение. Ему нравится думать, что полицейские полные идиоты. Впрочем, мы можем расширить сферу поисков. Зайдем, к примеру, в гостиницу, потолкуем с тамошними служащими. Ну так как, ты в игре? Я, честно говоря, не должен брать тебя с собой, поэтому ты имеешь полное право поехать к себе на плантацию и принимать там солнечные ванны. Но мне хотелось бы подольше побыть с тобой.

– Я не слишком люблю сидеть на солнце. Кроме того, мысль, что ты будешь шляться по улицам один, мне не по душе. Боюсь, найдутся другие женщины, которым предложенные тобой развлечения придутся по вкусу.

В следующее мгновение они снова заключили друг друга в объятия. Расстегнуть пуговицы рубашки было для Шона делом одной минуты.

Они занялись любовью на диване в гостиной.

После близости Шон ощутил не только удовлетворение, но нечто большее.

Позже, когда Мэгги свернулась калачиком рядом с ним и задремала, Шон смотрел в потолок, размышляя о том, как жил до появления этой женщины, но ответа не находил.

Хотя Мэгги уютно лежала в его объятиях, она по‑прежнему казалась ему загадочной и недоступной. Настолько, что Шон вдруг испугался, как бы не потерять ее.

Она пошла в душ, а вернулась уже полностью одетой и готовой к выходу.

– Дашь мне две минуты? – попросил Шон.

– Пять, – улыбнулась Мэгги.

Он побрился и собрался за пять минут – не хотел, чтобы она слишком долго оставалась без присмотра, даже у него в квартире.

Шон словно опасался, что Мэгги растворится в воздухе и исчезнет.