Глава 20. Взросление

Утро вползло под ресницы солнечным зайчиком, вынуждая недовольно замычать и уткнуться лицом в подушку. Вот бы понежиться под тонким одеялом, лениво выгибаясь, прижимаясь спиной к мягкой груди Панси, почти сворачиваясь в клубок — но тогда дыхание спящей Луны начинало ерошить волосы, а отодвигаться от нее тоже не хотелось…

Вообще не вставал бы сегодня, расслабленно подумал Гарри, переворачиваясь на живот. Чертовы дни рождения… Одни неприятности от них, каждый год… Камин закрыть, что ли? Все равно дел не будет — Уоткинс вчера чуть сквозь пол от смущения не провалился, когда узнал, что у нас, вроде как, праздник… Поспорить с Драко на галлеон, что ли? — не придет он сегодня, наверняка… И мне, и Малфою одним разом подарок сделает…

Панси, доселе ровно дышавшая рядом, вдруг вздохнула и сонным, слепым движением потянулась к нему — твердая узкая ладошка улеглась на спину и медленно погладила. Провела вдоль позвоночника вверх и вниз, еще и еще раз — осторожными, мягкими прикосновениями. Остановилась на пояснице. Гарри закусил губу, чтобы сдержать протестующий выдох. Рук Панси хотелось еще — они нечасто бывали такими, неторопливыми и ласковыми, рано утром, когда все еще спят, а солнечные зайчики не дают даже поднять голову, заставляя валяться в постели и выдумывать причины, чтобы не отрываться от подушки весь день.

Девушка тихонько хихикнула, и ладошка снова поползла вверх. Гарри блаженно расслабился — и невольно потянулся за ней, переворачиваясь на бок и щуря глаза.

Взгляд тут же уперся в сонную улыбку Луны.

— Доброе утро, — одними губами прошептала она.

Гарри улыбнулся в ответ — и почувствовал, что рука Панси обвивается вокруг него. Ладошка скользнула по груди, принялась вырисовывать на ней узоры, затылку стало тепло от чужого дыхания, и взгляд Луны чем-то напомнил давешнего солнечного зайчика, когда она переглянулась с Панси и закусила губу.

А потом потянулась — и поцеловала тонкие пальцы девушки, замершие на его груди.

Гарри задохнулся. Панси вдруг прижалась к нему сзади, а Луна спереди — обе мягкие, теплые, расслабленные… Зажмурившись, Луна легонько касалась губами дрожащей руки — и кожа покрывалась мурашками от ее влажного дыхания, а от чистых, как прозрачный ручей, чувств обеих девушек зашкаливало мозги.

У них же все только еще начинается… — мелькнула обрывочная мысль в голове Гарри. Они счастливы — счастливы тем, что у них есть, тем, что могут видеть друг друга, просыпаясь… тем, что могут делать что-то — вместе…

Луна издала тихий смешок и подняла голову, глядя через плечо юноши на Панси. Это было — как мгновенная короткая вспышка, как обмен позывными, как невидимый глазу разряд молнии между ними. Гарри не успел осознать, что впервые видит подобное со стороны, и что напоминать ему это может не о ком-то другом, а о них самих с Драко, они ведь так же умеют переговариваться, на один миг объединять сознания, просто глядя друг другу в глаза — не успел, потому что Луна, улыбнувшись, наклонилась и поцеловала ямочку между его ключицами.

Ее мягкие руки заскользили по телу, обрисовывая, очерчивая его, и одновременно теплые губы Панси обожгли поцелуем затылок.

Гарри сдавленно выдохнул и откинул голову назад, закрывая глаза. С ума свихнулись, обе, машинально подумал он, зарываясь пальцами в спутанные спросонья кудри Луны. Хотя… ну… нет, а почему они не могут почаще вот так вот с ума сходить?.. По утрам… Было бы здорово…

Он не заметил, когда Лавгуд скользнула чуть ниже и стала покрывать поцелуями его пресс, и живот, и ямочку пупка. Ее пальцы поглаживали мужское бедро, пересекаясь с пальцами Панси, и это все меньше походило на утренние шутки. Гарри попытался было почти протестующе замычать — он вовсе не хотел потерять контроль и позволить паре девчонок завести его, они же только дразнятся всегда, только обниматься и горазды, доводить почти до исступления, а потом хихикать и выдавать беззлобные комментарии о том, что магу положена сдержанность — иногда кажется, шеи бы им посворачивал за такие вот шутки…

А потом язычок Луны коснулся его — там — и он задрожал, позабыв все слова, откидываясь почти на спину и тяжело дыша. Ладонь сама собой легла на затылок девушки, умоляя, притягивая ее ближе, дыхание срывалось — Гарри уже ни о чем не думал, сквозь плотно сомкнутые ресницы проступали только отблески солнечного света, и жар внизу живота вышибал рассудок. Разве можно о чем-то помнить, когда они обе — такие мягкие и горячие — обнимают тебя с двух сторон?

Маленькая, твердая ладошка Панси опустилась ему на грудь, согревая, потянулась выше, легла на шею, чуть поворачивая голову назад, и, почувствовав, как жаркий, горячий рот принимает его целиком, до конца, Гарри застонал, выгибаясь и вцепляясь в светлые волосы. Дыхание вырывалось толчками, лицо запрокинулось, и последним, от чего мир окончательно потерял четкость, были накрывшие его губы Панси.

Гарри обхватил девушку свободной рукой за шею, притягивая ближе, целуя ее и отвечая на ее поцелуи — с какой-то беспомощной жадностью, шестым чувством осознавая, что Панси сейчас гладит Луну по обнаженному плечу, перебирает ее кудри, направляет ее, и в ней самой, в ее жестах и прикосновениях — столько нежности, столько тепла и отчаянной, почти горькой ласки… Столько невысказанных просьб, и надежды, и доверия, и покорности — тому, что, наверное, все это время влекло их друг к другу…

Я никогда не знал ее раньше, вдруг отчетливо понял Гарри, глядя в глаза Панси, когда она чуть отстранилась. Глядя, как она смотрит на него, как перебирает волосы Лавгуд, как покусывает влажные губы, выдыхая и снова наклоняясь, снова вплавляясь в него сладким, родным поцелуем…

Стриженый ежик ее волос под мужской ладонью, маленькая крепкая грудь, касающаяся его груди, тонкие пальчики, скользящие по шее, по плечу, по затылку — он почти лежит на спине, а она нависает над ним, и Луна вытворяет языком уже совсем черт-те что. Гарри задыхался, потерявшись между ними, впервые позволившими себе перестать играть, перейти и эту границу.

— О!.. — выдохнул он, распахивая почти невидящие глаза.

Панси хищно улыбнулась — и с силой провела ладонью по его напряженному соску, снова целуя Гарри, его скулы, виски, шею, прижимаясь к нему всем телом, и Гарри уже не понимал, где она, а где Луна — они перетекали друг в друга, будто были одним существом с двумя языками и четырьмя руками, он растворялся в них — обеих, горячих, открытых, чувствующих его тело так, как он сам его, наверное, никогда не чувствовал… Способных слышать его желания, кажется, еще до того, как их услышал и осознал сам Гарри.

Оргазм потонул в поцелуе — Гарри намертво вцепился в затылок Панси, рванув ее к себе, впиваясь в ее рот, и одновременно притягивая Луну, не давая ей отстраниться — он бы умер сейчас, наверное, если бы она вдруг надумала остановиться, перестать или еще хоть немного потянуть время. Он стонал и бился, выплескиваясь, отвечая на сладкие поцелуи, задыхаясь и умирая между ними — теми, кто принимал его сейчас целиком, несдержанного, сонного, горячего, упрямого и жадного до них, до всего, что считал своим, без чего не хотел бы видеть свою жизнь, самого себя. Они принимали его, наконец-то, обе — а, значит, они больше не оставят его. Они — здесь, действительно. Навсегда.

Дыхание медленно выравнивалось, и взгляд Панси постепенно приобретал осмысленность — она тоже пыталась отдышаться, но не отстранялась, Мерлин, она — не отстранялась, и за это Гарри был готов сейчас вознести мольбу всем, кого только знал. То, что он увидел в ее глазах только что, перечеркивало игры. Только теперь стало ясно, что там, за непроницаемой стеной, все это время скрывалась не бесчувственность, не равнодушие и не отрицание. Там был страх — страх, что ее не примут, что в ней не нуждаются. И, кажется, я только что смог убедить ее в обратном, завороженно подумал Гарри, привлекая к себе девушку и мягко целуя ее.

— С днем рождения, Гарри… — прошептала Панси, осторожно убирая влажную прядь волос с его лба.

Он не удержался — и прыснул, осознав, что напрочь забыл про сегодняшний день, как только на его глазах проснувшаяся Луна начала целовать пальчики Паркинсон.

— Спасибо, — смеясь, протянул Поттер, привлекая Панси к себе и обнимая одной рукой Луну. — Так это что, был подарок?

— Вот еще, — тихо фыркнула Лавгуд, зарываясь носом ему в плечо. — Это было «с добрым утром».

Они переглянулись с Панси и захихикали, как две нашкодившие девчонки, убежденные, что никто, кроме них, не способен полностью оценить их проказу.

Гарри тихонько выдохнул и прикрыл глаза — тело блаженно ныло, и ощущать рядом разгоряченных девочек было таким оглушающим, долгожданным счастьем, что хотелось прижать их обеих к себе, уткнуться носом в пахнущие свежестью моря волосы Луны — и стиснуть зубы, чтобы не закричать. Это было слишком хорошо. Это хотелось выплеснуть, чтобы не разорваться на части.

Панси положила голову ему на плечо и, скосив глаза в сторону, торжествующе улыбнулась.

— Нравится? — шепотом спросила она.

Гарри тоже обернулся — и наткнулся на горящий, застывший, потемневший взгляд Драко.

Малфой лежал на боку за спиной Луны, подложив локоть под голову, и смотрел на них — в его глазах было слишком многое, чтобы усмехнуться и заговорить с ним сейчас о погоде. Тонкие длинные пальцы судорожно комкали одеяло, сжавшись в кулак, скулы раскраснелись, он едва дышал сквозь стиснутые зубы, не отрывая взгляда от двух обнаженных девушек, обвившихся вокруг Гарри.

— Да, — хрипло ответил он.

Панси закусила губу и, перегнувшись через Гарри, подобралась на локтях к Малфою. Драко не сводил глаз с ее лица.

— Лавгуд всегда говорила, что тебя привлекает мысль о двух девочках в одной постели, — задумчиво проговорила она. — А я не верила.

— Ну и зря, — подала голос Луна.

Ее пальчики вырисовывали узоры на животе нависающей над ней Панси.

— Зря, — согласился Драко — и, одним движением притянув девушку за затылок, впился в ее раскрывшиеся губы.

— Прямо утро откровений… — завороженно пробормотал Гарри, глядя на них и тщетно пытаясь подавить улыбку.

* *

Кресло-качалка тихо поскрипывало, но Северус не замечал звуков, уставившись в одну точку и машинально сжав подлокотник.

На столе лежал раскрытый потрепанный талмуд, латынь перемежалась в нем изредка попадающимися схемами и рисунками. Снейп перелистывал страницы с самого утра, тщетно пытаясь найти ответ на свербящий внутри вопрос. О том, чего ему стоило в свое время выклянчить эту книгу у Драко, он старался не вспоминать — все же уговорить Малфоя сделать что-то, чего не одобрил бы Поттер, временами просто нереально…

Гарри, судя по всему, боготворил «Повелителей Стихий», как единственно существующий духовный ориентир — и, одновременно, как пособие для оптимального выживания. Собственно, чем книга и являлась, скорее всего… причем — не только для Поттера. Впрочем, мотивы гриффиндорца Северус вполне понимал — его стремление сохранить разросшуюся семью, не дать ни одному из своих питомцев оступиться — кто ж такое не поймет… Даже Поттер способен, видимо, на адекватную оценку ситуации, раз начал фонтанировать поражающими радикализмом идеями.

Скрепя сердце, приходилось признать, что он не просто наплодил воспитанников — или позволил им наплодиться. Он стремится сделать все, чтобы они не повторили его собственный путь, да и путь Драко, если уж быть честным. И все же Северус не мог удержаться от мысли, что единственная надежда на выживание семьи Гарри — в том, что увеличиваться ее состав больше не будет. Как минимум — в этом. Даже два человека в связке всегда считались преступной небрежностью. Трое — уже однозначная могила на горизонте… А у Поттера в семье — четверо. Может, потому они и взрослеют с такой скоростью — что ответственность каждого теперь не умножается, а возводится в степень?

Северус усмехнулся, откидываясь на спинку кресла. В который раз уже он ловил себя на такой мысли — семья Поттера, питомцы Поттера, воспитанники Поттера. А ведь Поттер, по сути, в семье — тупиковая ветвь! Все посвящения проводил Драко и его воспитанница. И, тем не менее, глава и лидер — не Малфой, а Поттер. Для всех — даже, по всей видимости, для него самого, профессора Снейпа.

По логике книги выходило, что энергетически быть ведущей фигурой оптимально способен только огненный маг — земному в принципе нет в том нужды, водный слишком зациклен на личном комфорте каждого, чтобы смотреть со стороны, воздушный… Воздушный — идеальный контактер и организатор. И даже идеи генерировать, вроде, способен… вот только легок он чересчур, чтобы передавливать толпу одним взглядом. Одним пылом и внутренней силой — в нем их попросту нет в нужном объеме.

А вопреки этой логике стояло то, что сам Северус даже потенциальным лидером себя совершенно не ощущал. Нет, он мог бы. Но ему… в принципе не было в том нужды. Напрочь.

Как земным магам.

И это и была та самая мысль, которая заставила его, шипя и плюясь едкими эпитетами, выудить книгу у Драко. Именно выудить — заставить себя попросить Северус так и не смог. В конце концов, почему Поттеру и его семье дозволено изучать первоисточники, а всем остальным — нет? Драко тогда толком и возразить было нечего…

А самое главное — что именно эта же мысль сейчас как-то странно, нервирующе вибрировала, погружаясь в память о недавно начавшихся на побережье Британии наводнениях.

Снейп вздохнул и снова опустил голову. Он перечитывал один и тот же стих уже почти два часа, не понимая, что в нем так сильно цепляет глаз, не давая перевернуть страницу.

«Но если маг, решивший выбрать страх, отринет сам себя, восстанет против духа и вопреки законам сущности своей пойдет, избрав дорогу смерти вместо правды, он превратится в прах, его достойный — лишь от противного возможен рост, и лишь к нему стекается все то, что не способно выбрать путь смиренья.

И там взревет стихия, обнаружив, что орган отмер, и явит мощь свою — так будет всякий раз, когда мятежный маг рискнет собой минутной цели ради, поправ законы, суть, предназначение и силу, по праву данную ему, скатившись к отрицанию себя, к пути запретному, к пути развоплощенья…»

— Лишь от противного возможен рост, и лишь к нему стекается все то… — прошептал Северус, вглядываясь в строчки. — И ТАМ взревет стихия…

О, черт.

Осознание накатило, как ледяной водопад, на миг оглушив и заставив сердце замереть в панике, чтобы потом забиться с бешеной силой.

ТАМ взревет стихия. На точке «от противного». Идиот — как можно было не догадаться сразу! Северус выпрямился, отбрасывая талмуд на столик, и нервным движением вцепился в перила террасы. Финниган — воздушный маг! И точка, из которой он вырос, противоположная ему, точка, к которой он скатывается — это стихия воды!

А, значит, наводнения — признак того, что он уже «отмер» для стихии, как ее часть, он больше для нее не существует… что он перерос ту стадию, когда вихрь имел над ним власть и отвечал за него. И теперь он, маг клана Воздуха, вляпался, врос корнями — в свою противоположность, смертельную для него… и бунт природы — прямое следствие его действий… Его ошибок, его деградации как мага. О, черт…

«Скатившись к отрицанию себя, к пути развоплощенья…»

Рывком подхватив книгу, Северус ворвался в комнату, швырнул талмуд на диван и вылетел за дверь, машинально захлопывая ее за собой. Надо было найти Уоткинса, немедленно — если этот мальчишка и впрямь собрался следовать своим же решениям и переждать сегодня здесь, не тревожа Поттера с его семейными праздниками, то он должен быть дома. Обязан.

Дома Джеральда не оказалось. Дверь была заперта, но Снейпа впустила безоговорочно — Северус машинально отметил, что Уоткинс, по всей видимости, предполагал — или надеялся? — что когда-нибудь бывший Алхимик все же заглянет к нему в гости, и настроил на него защиту входа. Мысль отдавалась в груди непривычным, пугающе теплым огоньком — с чего бы Джеральду запирать двери от прочих магов, своих ровесников, делая исключение для мрачного стареющего огрызка былой войны?

Раздраженно тряхнув головой, Снейп обследовал помещение, подивившись про себя обилию серых, серо-голубых и серо-зеленых тонов — сам он, как только с палочек вместе с гибелью наблюдателей снялись ограничения, тоже занялся дизайном помещения и вернул комнатам тот вид, к которому привык. Теперь гостиную и спальню снова украшали черно-золотые и черно-алые цвета, оттенявшие его жилье почти двадцать последних лет, проведенных в Хогвартсе.

Он вспомнил, как удивился синеглазый мальчишка, впервые увидев его дом. И говорил потом, что сущность можно стараться скрыть, но то, что составляет комфорт мага, все равно проявит ее, и, как бы маг ни старался спрятать самого себя за внешне непривлекательным фасадом, о нем все равно можно многое понять — по тому, какие цвета ему нравятся…

Спрятав невольную улыбку в уголках губ, Северус в последний раз оглядел тяжелый темно-зеленый с серо-серебряным рисунком балдахин над кроватью — и вышел. Уоткинса здесь не было, причем, похоже, давно — на столе осталась чашка с недопитым и совершенно остывшим чаем. Выскочил куда-то, видать…

На «площади» — расчищенной площадке, бывшей когда-то пепелищем, остатками от домика несчастного огненного мага, заплатившего, пусть и невольно, своей жизнью за их свободу — тоже было пусто. Обитатели поселения просыпались медленно, да и не рвались особенно наружу, предпочитая каждый свое одиночество и выходя только по делу — или по зову Элоизы Твиннесс, добровольно взвалившей на себя организаторские заботы.

Это она раздавала указания и распоряжения, она занималась снабжением и поставками продовольствия, она контролировала эльфов, выбирала время для общих собраний и вела их, назначала дежурных, аналитиков, ответственных за защитные заклятья поселения… и занималась еще массой вещей, о которых Северус предпочитал только догадываться. Он не очень любил Элоизу — и как земного мага, и как женщину, по своей воле превратившуюся в голос, объявляющий местным жителям, как им жить. И то, что только Снейп да еще Уоткинс знали, что она ничего и никогда не решает сама, за исключением бытовых мелочей, мало что меняло в отношении к ней. Она слушает Джеральда и совет представителей кланов, в который — естественно — Северус не вошел, Джеральд, приносящий к ним информацию, слушает Поттера… А, значит, это Поттер управляет всем здесь, в резервации стихийных магов. Пусть и не знает об этом — как и о многом другом.

Элоиза оказалась дома — сидела на террасе за столиком и копалась в каких-то бумажках, испещренных столбиками цифр.

— Здесь его нет, — отрезала она на вопрос Снейпа, почти не отрываясь от пергаментов. — Вообще сегодня не видела.

— И вам тоже доброе утро, — машинально ответил Северус, поджимая губы.

— Случилось что? — отрывисто осведомилась Элоиза, не поднимая головы.

На этот вопрос Снейп и сам хотел бы найти ответ.

А еще лучше — для начала все же отыскать проклятого мальчишку, который собирался остаться в поселении, но снова куда-то исчез. Именно тогда, когда был так нужен.

* * *

— Ты можешь хоть на минуту от дел оторваться? — вздохнув, спросил Драко.

Луна, на мгновение подняв голову, отрешенно улыбнулась ему — и снова уткнулась в кипу пергаментов.

— Да я просто просматриваю… — рассеянно пробормотала она, разворачивая следующий свиток и машинально делая глоток из кубка, который держала в левой руке. — Вдруг что-то срочное…

Часть бумаг валялась на столе перманентно, часть приносили совы — каждый день по нескольку раз, они ломились в окна, казалось, круглыми сутками, временами вынуждая Гарри вспыхивать и, хлопнув дверью, закрываться в «кабинете» — так Драко и Панси негласно окрестили свободную спальню — хотя бы, чтобы иметь возможность спокойно подумать.

И каждый раз, глядя на хмуро покусывающую губы Луну, закопавшуюся в очередных сводках, отчетах, новостях и прогнозах, Малфой мысленно сжимался и холодел, осознавая размах авантюры, в которую они все умудрились влезть.

Сидя в стенах Хогвартса, не видя толком никого, кроме Джеральда, Гарри было легко представлять, что Магический Мир существует как бы сам по себе, и их влияние на него временно, вынужденно и минимально. Что они всего лишь вклинились в ситуацию, которая рано или поздно рассосется сама собой, и никто и не вспомнит о них — потом.

Глядя на Луну, превратившуюся в информационный центр, к которому стекаются все ниточки, видя беспомощность и измотанность, отражающиеся в ее глазах каждый раз, когда в окно влетала очередная сова, Драко понимал, что весь самообман Поттера — такая же попытка держать голову выше волны, чтобы не захлебнуться, как и зелье Концентрации для Панси, которые та хлещет каждый вечер, вычерчивая схемы и систематизируя ритмы известных стихийных Ритуалов.

Они все устали — это было ясно, наверное, даже ни черта не понимающему в их странной семейке Уоткинсу. Усталость врастала под кожу, проступая едва заметными кругами под глазами Луны, ложась скрываемой косметикой бледностью на лицо Панси. Сжимала губы Малфоя в ниточку. Скручивалась темной, пугающей, дрожащей горячей бездной на дне глаз Поттера.

— Ни черта от нас важного за пару часов не уйдет, — заметила Панси. — Иди, посиди с нами. Я потом тебе помогу.

Гарри, который целый день развлекался попытками смотреть на настоящую Паркинсон — ту, которую впервые увидел сегодня утром — вместо того, чтобы, как всегда, просто слушать то, что она говорит, в очередной раз поразился, как сильно разнятся ее слова с тем, как она при этом смотрит на Луну. Взглядом, в котором были и тревога, и беспокойство, и забота — и вовсе не было мрачной язвительности, сквозившей в голосе.

Этим Панси тоже до боли напоминала Снейпа — вот только видеть настоящего Северуса, в отличие от нее, почему-то было легко. Хотя и мучительно — все равно, что смотреться в идеально ровное зеркало при беспощадно ярком свете.

А понимать Панси — это как пробираться куда-то по чуждой, совершенно не приспособленной для тебя, но притягивающей, безумно влекущей местности. Опасно, непривычно, сложно — но это целый мир, которого ты не знал никогда. Мир, существующий отдельно от твоей реальности.

— Ну, за пару-то, конечно… — вздохнув, согласилась Луна — и с сожалением отложила перо, которым делала какие-то пометки.

Она с наслаждением потянулась, окинув их взглядом, опустилась на ковер и подобралась ближе к огню, где, закинув руки за голову, развалился на полу Гарри. Панси опиралась спиной о его согнутое колено, Драко сидел в кресле, скрестив вытянутые ноги, и Луна, подумав, устроилась возле них, прислоняясь виском к бедру.

Тонкие длинные пальцы тут же нырнули в ее волосы, зарылись в них.

— Хорошо, что я хоть камин на сегодня заблокировал, — фыркнул Гарри. — А то все бы в делах целый день возились… Надо было еще и барьер для сов поставить. До утра.

Луна смешно наморщила нос, но промолчала.

— Что-то нашла? — негромко спросила Панси.

Почему-то теперь в ее сухом тоне Гарри вполне различал тревогу, и больше не казалось странным, что Луна всегда улыбается ей — именно так. Откуда и за что — столько благодарности. Столько тепла. Столько нежности — к этой вечно собранной, логичной и до непримиримости «правильной» девушке.

Луна рассеянно кивнула — и тут же пожала плечами.

— Да просто… странно… да ладно, — махнула она рукой. — Лучше налей еще.

Панси улыбнулась — одними глазами — и потянулась за графином. Коктейль по рецепту Лавгуд уже превращался в одну из семейных традиций — как утренние по-слизерински ожесточенно-вежливые перепалки Малфоя и Паркинсон у двери ванной, как манера Гарри и Драко даже в защищенном со всех сторон Хогвартсе спать, спрятав девушек в середину и закрыв их собой, как привычка Луны, не глядя, машинально трансфигурировать то, что оказалось под рукой, в очередные сережки, едва в ее голову приходила идея о том, как они должны выглядеть на этот раз.

Гарри моргнул, сгоняя с лица радостно-дурацкое выражение. Сегодня сережки были похожи на птиц с длинными хвостами, только почему-то прозрачных и переливающихся. Интересно, это Панси не досчитается при случае перьев, или Драко — запонок, или он сам — носков? Однажды, пока он умывался, Луна цапнула даже его очки, и только громкий отчаянный вопль Малфоя спас жизненно важный предмет от участи бижутерии.

— Гарри, — чуть слышно позвал его Драко.

Поттер вскинул глаза — они смотрели на него все трое. Как-то странно смотрели.

— Что? — непонимающе спросил он.

— Вернись на землю, — улыбнулась Панси. — Мы тут, вроде как, по поводу пьем.

Губы Гарри дрогнули в ответной улыбке. Он поклялся сам себе провести этот день рождения без эксцессов. Он и камин закрыл специально, чтобы никто не вломился сюда, и даже заблокировал коридор, которых вел в их комнаты… Магический Мир подождет. Всего один день.

Пусть это будет фобией или паранойей — но призрак прошлого дня рождения до сих пор вынуждал его просыпаться в холодном поту. Всего один раз провести этот день спокойно — неужели он не имеет такого права? Просто, чтобы знать — это возможно, так может быть, и так будет. Если они постараются.

— И что за повод? — усмехнулся Гарри, глядя в глаза Панси.

Каменная стена — вот что они такое. Пробиваться силой — бессмысленно… можно только найти потайную дверь. Или дождаться, пока тебе ее покажут…

Девушка снисходительно хмыкнула и, вытащив из кармана брюк какой-то камушек, бросила его на пол и взмахнула палочкой, отменяя наложенные на него Чары Защиты и Чары Иллюзии.

Гарри вытаращил глаза, не замечая, что невольно приподнимается на локтях.

— Вау… — выдохнул он, когда смог снова начать дышать. — Что это?!

Предмет не поддавался описанию. Он даже форму толком ухватить взглядом не позволял — над черной матовой подставкой в виде короткой ножки с чашей переливалось, дрожало, искрилось… нечто.

— Это? — Драко сполз с кресла и уселся на пол. — Ну… видишь ли, мы не пришли к единому мнению о том, как это должно выглядеть. Поэтому пока что оно выглядит так, как ты хочешь.

Гарри снова ошеломленно моргнул — и протянул руку, пытаясь коснуться ладонью размытого хрусталя, наполненного сочными, глубокими, перетекающими друг в друга красками.

— Стоп! — тут же скомандовала Панси, хватая его за запястье. — Не трогай пока. Я объясню сначала.

В глубине стекла медленно вращалась бездна. Затягивающая, как водоворот, как смерч. И, Мерлин их всех побери, но этот камень абсолютно точно не был твердым и не имел точной формы — он то неуловимо вытягивался вдоль вертикальной оси, то раздвигался вширь, то вдруг начинал таять по краям, превращаясь в кристалл. Если такое, конечно, вообще возможно…

— Что ты видишь? — негромко спросила Панси.

Гарри завороженно смотрел вглубь хрусталя.

— Ну… — прошептал он. — Там что-то синее. И серебряное… Движется и… нет, уже зеленое. Вроде как… вихрь, или воронка…

— Там три сектора, Гарри, — мягко сказала Панси, беря его за подбородок и поворачивая лицом к себе. — Один, действительно, темно-синий. Второй — серебристо-серый. А третий — зелено-коричневый. Пока ты не определишь форму и не активируешь амулет, они будут болтаться там вперемешку. А потом разделятся.

— Амулет? — настороженно переспросил Гарри. — А… что?! — выдохнул он, сопоставив в голове все, что только что услышал. — Так это…

Луна вздохнула.

— Ну да, — она безмятежно пожала плечами. — Мы подумали, что было бы здорово, если бы у тебя была такая штука. И сделали ее, втроем. Для тебя.

Гарри перевел остекленевший взгляд на Малфоя. Тот с вызовом поднял голову.

— Ты — глава семьи, Поттер, — тихо произнес он. — У тебя должен быть контроль над нами. Или еще один способ связи — назови его, как хочешь. Эта стекляшка — часть нас троих. И она — твоя. Мы хотим, чтобы она была у тебя. Это правильно.

Дышать определенно не получалось — но, пожалуй, сейчас воздух был последним, о чем Гарри мог бы задуматься. Все еще не найдя нужных слов, чтобы выразить все, что следовало бы, он умоляюще обернулся к Панси.

— Обычное заклинание, которым создают мысливы, — невозмутимо пояснила та, не дожидаясь вопроса. — Если стихийный маг правильно представит, что именно хочет сбросить в выбранный предмет, то он оставляет в нем не просто воспоминание, как люди, а кусочек стихии, который есть в его душе. Кусочек себя. Камень зачарован так, что, как только к нему прикоснется маг, то получит доступ ко всему, что есть в амулете. Подчинит его себе — а, значит, отчасти и нас. Это дает… например, возможность связаться с любым из нас, если мы далеко, или со всеми сразу одновременно. А еще — чуть большие способности по части чтения мыслей и прочих ощущений. Ну, а форма… — она улыбнулась. — В общем, мы, правда, не смогли договориться. Луна хотела каплю, я — геометрическую фигуру, Драко настаивал на облаке… Выбери сам. Или оставь так, если хочешь.

Гарри медленно выдохнул и опустил глаза. Мерцающий хрусталь по-прежнему переливался сине-зеленым перламутром, притягивая взгляд.

— Зачем?.. — чуть слышно прошептал он наконец.

— Это просто подарок на день рождения, — Панси пожала плечами — так, будто более исчерпывающего ответа не требовалось, и добавила уже мягче: — Гарри, мы всего лишь хотим, чтобы ты знал, что именно ты значишь для нас. Именно ты.

Ее ладонь снова осторожно улеглась на его запястье. Теплая, сухая ладошка.

— Ты можешь доверять нам, — спокойно сказал Драко. — А мы знаем, что можем доверять тебе. Поэтому и хотим, чтобы у тебя был такой амулет — ты наверняка придумаешь, как его лучше использовать. Разве этого не достаточно?

Поттер молчал — и они замолчали тоже, кто — терпеливо дожидаясь решения, кто — с улыбкой поглядывая на него, кто — надеясь и переживая, понравился ли ему подарок.

Такие разные… все… Такие разные. Его семья.

Гарри медленно поднял глаза. Они смотрели на него — открыто и просто, Луна хлопала ресницами, Панси ухмылялась, а Драко со спокойным вниманием вглядывался в его лицо. Они верили, что он оценит их жест. Что сделает правильный выбор и примет их — и в таком виде тоже. Что согласится еще на одну дольку власти — над ними.

Что его решение будет верным — что бы он сейчас ни решил.

— Спасибо… — прошептал Гарри. Губы дрожали, и пришлось сжать их, стиснуть зубы.

Но руки дрожали все равно — и тогда он просто вытянул из заднего кармана палочку и, закрыв глаза и выдохнув, попытался сосредоточиться. Как там она говорила — правильно представить?..

Потом был сдавленный возглас Лавгуд, и Гарри, хоть и не видел — знал, что от кончика палочки тянется ярко-оранжевая, искрящаяся размытая нить. Из его виска — туда, куда он ее подталкивал. К еще не активированному амулету на матовой черной подставке.

Одно движение — и в мешанину красок вплелся еще один цвет. Цвет огня.

— Дай руку, — попросил Гарри, глядя в глаза сидящей напротив Луны.

Ладонь Панси у него уже была, и, переплетясь с ней пальцами, он потянул ее к протянутой руке Луны, а потом, зацепившись и за нее — ко все еще лежащей на ковре ладони Драко.

— Говоришь, кто первым коснется? — кусая губы, спросил он у Панси. — А если — одновременно? Что будет?

Вот теперь они вытаращились на него — одновременно, все трое.

— Я хочу, чтобы мы могли пользоваться им все, — ровно сказал Гарри. — Малфой?

Драко, остолбенело моргнув, машинально поднял, наконец, руку и протянул к ним.

— Надо просто коснуться всем вместе? — уточнил Поттер.

Панси ошарашенно кивнула, не сводя с него пристального взгляда. Не ожидали? — мысленно ухмыльнулся Гарри. Неужели я настолько непредсказуем? Такое признание — это ж почти что еще один полноценный подарок…

И, не давая им времени задуматься или возразить, он решительно опустил четыре переплетенные руки на поверхность сияющего хрусталя.

В конце концов — это ведь его вещь? Он вправе распоряжаться ей так, как ему кажется правильным. Раз уж он — действительно глава семьи.

* * *

За окнами повисла беспросветная серость — дождь лил еще с вечера, но ночью он убаюкивал, ровно шелестя по стеклу, превращая тихую ласку засыпающих рук в полноценное, упоительное ощущение завершенности. Теперь же, при свете тусклого и какого-то промозглого утра, он неуловимо раздражал, вынуждая стискивать зубы и морщиться.

А еще больше раздражали порывы шквалистого ветра, от которых чуть слышно, но противно скрипели ставни и потрескивали решетки на окнах.

Не то чтобы Драко не любил ветер. Просто непогода, наползшая на Хогвартс еще неделю назад, в середине когда-то душного лета, пока только усиливалась, и Малфой все чаще ловил себя на мысли, что тоскует по солнцу. Он привыкал к теплу медленно, как прихотливое растение, и врастал в него, казалось, всей кожей — ему не нравилось теперь даже то, что дождь зарядил, похоже, на всю ближайшую вечность.

А, возможно, ему просто не нравился дождь, вызывая не лучшие ассоциации.

От очередного порыва хлопнула ставня, и свернувшийся в кресле Гарри тоже едва заметно поморщился, отбрасывая в сторону пергамент и разворачивая следующий.

— Может, не стоит так активно напирать на Министра? — хмуро поинтересовался он у Луны, поднимая голову. — Это выглядит так, словно нам есть что предложить взамен.

Та отмахнулась, не глядя.

— Вот именно так пусть и выглядит, — резко ответила за нее Панси. — Люди сами придумают, что должно быть взамен. Наше дело — только растормошить их и натравить на существующее правительство.

Они иногда сплачивались вот так — даже не глядя друг на друга, но словно превращаясь в неразрывно связанную единицу, непробиваемую стену, и несмотря на молчание и кажущуюся заинтересованность Луны лежащим перед ней текстом, становилось ясно, что она вся — на стороне Панси. И они будут упираться до последнего, полагая, что им виднее.

— Нам нечего делать в политике, — упрямо возразил Гарри, переводя на Паркинсон сумрачный взгляд. — Это — не наше дело.

— Не твое, — спокойно поправила Панси. — Вот ты и не заморачивайся. В финансовые заботы Малфоя не лезть ты же способен? Вот и сюда не лезь. Сами справимся.

Драко фыркнул, поглядывая на них из-под упавшей на лоб челки. Смотреть, как бывшая сокурсница ставит Поттера на место, было тем еще развлечением — зная, с какой легкостью Гарри в нужные моменты менял роли, одним яростным рыком или взглядом превращая девчонок в послушные его слову тени.

Он вышколил нас, как натренированную армию, подумал Драко, глядя на снисходительную улыбку снова опустившего голову Поттера. Мы выучили, где можно настаивать, а где необходимо заткнуться и действовать, не думая в эти моменты, не рассуждая, не слыша ничего, кроме голоса Гарри. Это ведь даже уже не любовь — это намного больше. То, чего никогда не было, наверное, даже у Дамблдора — ему, насколько Драко помнил, все-таки пытались возражать, выражать недовольство и прочие не всегда уместные сомнения… пусть даже и поступали в итоге все равно так, как он хотел.

Хотя, наверное, Дамблдор — как и Том Риддл — никогда бы не смог отдать своему ближайшему кругу равноценную власть над ним. То, что с такой легкостью вчера сделал Гарри, настроив подаренный ему связующий амулет на всех четверых.

— Доброе утро! — раздался из камина срывающийся от радости голос.

И очарование кончилось.

Закончилось все, мгновенно — остался только промозглый сумрак за окном, и неровный свет факелов, и до оскомины приевшаяся фигура осторожно выбирающегося на ковер Уоткинса.

И тоска.

— Джерри?.. — как-то неуверенно уточнила вскинувшая голову Луна. — У тебя все в порядке?

— Все замечательно! — выдохнул тот, с размаху падая в кресло напротив Гарри и вытаращиваясь на него с диким энтузиазмом. — Лучше и быть не может! Честное слово.

Драко невольно поморщился — сегодня и без того нередко несдержанный Уоткинс превзошел сам себя. От него так хлестало сумасшедшей, безумной, какой-то отчаянной радостью, словно он только вчера, всего на день оставшись без связи с Поттером и его советов, самолично придушил Финнигана и пришел поделиться новостью. А точнее — попросту похвастаться.

Он был горд собой и счастлив настолько, что от его эмоций сводило зубы. И мгновенно разболелась голова — боль потекла от висков к плечам тупыми усиливающимися толчками. От Драко не укрылась мелькнувшая на лице Луны гримаса — ей тоже было тяжело находиться рядом с настолько возбужденным существом. Точнее, ей наверняка было на порядок больнее.

— Так, вот что! — не выдержав, рявкнул Малфой. — А ну, живо приведи себя в порядок и успокойся! Тебе не говорили, что…

— Драко! — прошипела Панси, буравя его тяжелым взглядом.

— Что — Драко? — повернулся к ней тот. — Кажется, я слишком долго молчал в тряпочку, и эта разнузданная скотина успела распуститься вконец.

Его трясло — руки дрожали от едва сдерживаемого гнева, и тот факт, что Уоткинс даже не удивился его вспышке, лишь снисходительно хмыкнул, отвечая одновременно и на горящий взгляд Поттера, бесил еще сильнее. На самом деле, сейчас Малфоя бесило все — и то, что Джеральд вламывается в их комнаты, как к себе домой, и то, что ведет себя временами, как имеющий все права хам, а не посредник на побегушках, взятый на свою должность за неимением лучших кандидатов… И то, что Северус в последние недели становился все более тягостно задумчив и мрачен при упоминании его имени — что бы там между ними ни происходило, и то, что Луна сейчас сидит, сжав виски ладонями, и молча терпит, терпит — они все только и делают, что терпят этого наглеца, оправдываясь насущной необходимостью, и затыкают ему, Малфою, рот каждый раз, как только тот пытается возмутиться обосновавшимся в их жизнях Уоткинсом, и обвиняют его то в ревности, то в паранойе, то еще непонятно в чем…

— Заткнись, — глухо процедила Панси, не сводя с него многообещающего взгляда. — Драко, немедленно. Пожалуйста.

Больше всего хотелось встать и с наслаждением хлопнуть дверью, забрав с собой Луну. Но почему-то меньше всего улыбалось оставлять Гарри — да и Панси — наедине с этим чуть не подпрыгивающим от своего маленького ублюдочного счастья придурком.

— Что-то случилось? — отрывисто спросил Гарри, глядя на Джеральда. — Что с тобой сегодня?

— Сегодня — лучший день в моей жизни, Гарри, — искренне сообщил тот, сверкая улыбкой и не обращая внимания на тяжело дышащего за его спиной Малфоя. — Да, кстати — с днем рождения тебя.

— Спасибо, — все тем же напряженным тоном машинально откликнулся Поттер.

Они сидели, откинувшись каждый на спинку своего кресла, и низкий журнальный столик между ними почему-то впервые, казалось, разделял их, а не объединял общей целью. Будто барьер между дуэлянтами, невпопад подумалось Драко.

Он встал и, отойдя к окну, медленно уселся на подоконник, обхватив колено. Ему хотелось видеть лицо этой твари — то ли из мазохизма, то ли просто на всякий случай. Малфой не собирался больше терпеть. Уоткинс заслужил выволочку, и он получит ее независимо от пожеланий Панси. Не сейчас — так чуть позже.

Луна едва слышно охнула — и Драко, не удержавшись, протянул руку и сжал пальцами хрупкое плечо. Девушку тоже трясло — еще бы, мрачно подумал Малфой, если сюда каждая сволочь будет в таком разобранном состоянии вламываться…

В разобранном… это стихийный-то маг? Живущий один, без партнера? Да он что, вконец рехнулся, это же…

Мысль оборвалась, потому что Джеральд поднял глаза и уставился на застывшего на подоконнике слизеринца. Потому что он никогда — никогда раньше — не смотрел ТАК. С таким яростным, всепоглощающим, сносящим все на своем пути предвкушением.

Глубокие, как бездонное небо, синие глаза вдруг показались Малфою бездной, пустотой, распахивающейся перед ним. В ушах возник тонкий, почти на пределе слышимости, звон, перерастающий в тихий вой, и это тоже было невыносимо, чудовищно странно — ударов стихии Драко не чувствовал уже давно. С тех самых пор, как Гарри снова появился с ним рядом.

Малфой был абсолютно уверен, что ощущает дыхание Уоткинса на своем лице. Как легкое, едва ощутимое дуновение ветра.

А потом синий взгляд снова скользнул к Гарри, и только тогда Драко смог выдохнуть.

— Извини, что не смог прямо вчера поздравить, — ухмыльнулся Джеральд. — Вы ж тут камины позакрывали… а у меня подарок для тебя был. И сейчас есть.

Поттер слегка приподнял бровь, но Драко слышал, чувствовал даже со спины — Гарри напряженно, лихорадочно обдумывает что-то, он тоже понимает, что все это — неправильно, что Джерри никогда не вел себя так, что у Уоткинса, должно быть, окончательно крыша поехала, в конце концов, ему всего шестнадцать, а на него столько взвалили, магу и без того жить непросто, наверняка он не справился, не удержал поток силы, а они — не заметили, ничего не заметили, уткнувшись каждый в свои дела и просто используя мальчишку, пока он еще балансировал на краю… Пока не стало поздно.

В конце концов, Драко кое-что знал о том, как именно сходят с ума воздушные маги. Правда — за такой срок?..

Что-то не складывалось, упорно и категорически. Никак.

— Встань, — вдруг тихо скомандовал Поттер.

Он что-то понял — или заподозрил — Драко не знал, что именно, он только от всей души надеялся, что, может, Гарри сейчас понимает, что происходит. Или хотя бы догадывается.

Джеральд расплылся в улыбке — и полез в карман, и рука, когда он вытащил ее обратно, была сжата в кулак и протянута чуть вперед, демонстрируя — здесь что-то есть.

А затем он слегка сдвинул в сторону большой палец.

Это и был тот момент, начиная с которого Драко перестал четко соображать и отслеживать происходящее. Теперь он видел только руку мальчишки — и торчащий из кулака матовый стеклянный кончик. Все остальное выключилось, отдалилось, ушло на невнятный дальний план, став едва слышным фоном. Остался только кристалл, зажатый в руке Джеральда.

— Боюсь, команды сегодня здесь отдаю я, Гарри, — почти мягко произнес он, глядя в скрытые очками темные глаза. — Так что, хочешь получить свой подарок?

Поттер судорожно вдохнул, машинально сжимая зубы и вцепляясь в подлокотники — его взгляд тоже прикипел к кулаку светловолосого мага, и никто не замечал, как неуловимо меняются, растекаясь, дрожа, черты его лица, будто зыбкое марево колышется вокруг грациозно развалившейся в кресле фигуры.

Где-то на заднем плане зашипела Паркинсон, вставая, но одно неуловимое движение руки Поттера, которое Драко заметил лишь краем глаза, заставило ее остановиться.

— Ты получишь его, — победно усмехнулся Уоткинс. — Гарантирую. Поверь мне, Гарри, — он смаковал имя так, будто долгие годы мечтал произнести его вслух, — я за последние месяцы гоблина съел на создании подобных штучек.

Он все еще сиял от радости, от него просто хлестало тем, как долго, как мучительно, невыносимо долго он шел к этому дню, к этой возможности — прийти сюда, к ним, зажав в кулаке заряженный стихией кристалл, нацеленный на кого-то из них, способный убивать — точнее, что еще хуже, превращать магов в коматозные тела. Прийти — и насладиться взглядом Поттера, прикипевшим к стекляшке в руке сидящего перед ним существа.

И знать, что все они ничего — ничего — не могут противопоставить ему сейчас. Вся хваленая сила и мощь стихийных магов превращается в прах, стоит лишь помахать перед их носами окрашенным в правильный цвет прозрачным предметом. Буквально двух — невыносимо коротких — слов достаточно, чтобы заставить самого защищенного из магов рухнуть подкошенным стеблем. Выжать из него всю суть, всю сущность. При этом физически — и фактически — не убивая его. Всего лишь необратимо превращая в выпотрошенную оболочку.

Налетевший порыв ветра с силой хлопнул ставнями, рывком выводя Драко из ступора, и он поднял глаза. Марево вокруг Джеральда усиливалось, стирая, комкая черты лица — и Малфой вдруг с пронзительной, болезненной ясностью осознал, что это — не действие зелья, или заклинания, или еще чего-то, чем пользовались бы в таком случае люди. Это всего лишь иллюзорность информационного потока — та самая, что всю прошлую осень создавала призрак Гарри Поттера рядом с медленно сходящим с ума Малфоем.

Вот только Драко, при всей его близости в те времена к критической черте, даже тогда не был способен направлять поток на кого-то, кроме самого себя. Он был единственным, кто видел наяву собственные фантазии. Пришедший же к ним маг с легкостью сумел убедить их — всех четверых — что выглядел в точности, как Джеральд Уоткинс.

Потому что сейчас, по всей видимости, в продолжении иллюзии уже не осталось нужды, и личина сползала клочками с бледного лица, превращая глубокие синие глаза в блекло-голубые, добавляя легкой рыжинки в светлые волосы, слегка расширяя плечи.

В кресле перед Гарри сидел Симус Финниган — и он действительно был всепоглощающе, непередаваемо, нечеловечески счастлив.

* * *

— Ты?.. — сдавленно выдохнул Поттер.

Наверное, это обреченность в его голосе заставила Симуса вздернуть подбородок еще выше и победоносно усмехнуться.

Вот только радости в глазах бывшего гриффиндорца больше не было. Он упивался мгновениями, буквально пожирая взглядом желваки на скулах Гарри, вцепившиеся в подоконник тонкие пальцы Малфоя, бессильно уронившую голову на руки Луну… Холодную, сжавшуюся в тугую пружину, как змея перед прыжком, Панси. Упивался — но больше не радовался. Радость кончилась, переплавившись целиком в почти болезненное предвкушение.

— Рад снова видеть тебя, Гарри, — с наслаждением выговорил Симус, в упор разглядывая собеседника.

— Что тебе нужно? — ровно осведомился Поттер, неотрывно глядя на матовую грань кристалла.

Финниган улыбнулся еще шире и, тряхнув головой, отбросил со лба светлую челку — точно так же, как делал Уоткинс. И — как Драко…

— Дать тебе то, что ты заслужил, — спокойно ответил Симус. — Очень давно заслужил. Ты — и твои прихлебатели.

В его взгляде не было спокойствия ни на йоту — он бушевал и ревел, и Гарри почувствовал, как холодеют сжавшиеся на подлокотниках пальцы — теперь из глаз Симуса бешеным потоком рвалось отчаянное, горькое, отточенное, острое, как нож, безумие.

— Что с Джерри? — чуть слышно спросил Поттер, стараясь всем видом демонстрировать покорность и подчинение.

Больше всего он боялся, что Симус сорвется и, наплевав на все диалоги, попросту выкрикнет то, что для кого-то из них станет последним услышанным звуком.

Финниган нервно дернул плечами.

— Тебе ли не знать, Гарри, что остается от мага, если как следует порыться в его голове? — зло поинтересовался он. — Не ты ли все прошлое лето пойманных Пожирателей Смерти допрашивал?

— Так они же все были людьми, — мягко возразил Поттер. — В головах магов мне рыться не приходилось… тем более — чужих.

Улыбка Симуса вновь стала хищной.

— Значит, проведи аналогию, — предложил он. — Разница такая же, как между тем, что почувствовал Темный Лорд год назад, после того как ты закончил изображать из себя огненный фонтан, и тем, что при этом же почувствовал ты сам.

Поттер слегка побледнел.

— Вот только какого черта тебе не сиделось там, а, Гарри?! — рявкнул Симус, чуть наклоняясь вперед и изо всех сил сжимая в кулаке кристалл. — Какого черта ты прячешься здесь, в этом паучьем гнезде? Что, неужто МакГонагалл пошла на попятный и признала в стихийном выродке старого знакомого?! Или, по примеру Дамблдора, все пытается использовать всех подряд?

— Пытается, конечно, — одними губами усмехнулся Поттер. — Люди никогда не меняются. Они же — люди.

Он молил сейчас всех святых, чтобы Финниган не отрывал взгляда от его лица, чтобы не видел, как сводит судорогой пальцы. И, ради Мерлина, не смотрел на Драко — даже спиной Гарри чувствовал, как тот оцепенел, вжавшись в подоконник и едва сдерживая истерику. Он и сам едва контролировал рвущуюся наружу ярость — улыбаться, глядя в лицо того, кто посмел прикоснуться к Малфою, кто дважды организовывал его похищения и дважды пытался убить, кто вверг их всех — да и всю страну — в эту кашу, оказалось нечеловеческим испытанием. Пусть Гарри не был человеком — сейчас, выдерживая взгляд Симуса и продолжая говорить с ним, он ежесекундно ощущал, как тонка грань, на которой балансируют они оба. И неважно, кто из них сорвется за нее первым — пострадавшим будет не Финниган, а тот, на кого нацелен зажатый в его руке кусок матового стекла.

Симус наклонился еще ближе. Теперь в его глазах плескалась боль. Только боль — отчаявшегося, задыхающегося существа.

— Твою мать, Поттер! — сквозь зубы прошипел он. — Эти люди довели нас до этого! Они не оставили нам ни хрена, они запретили нам жить, отобрали у нас — все, они объявили нас уродами, агрессивными, черт бы тебя побрал, животными, тварями! Они отлавливают нас, как скот, и забивают, сгоняют в кучки, чтобы убивать там по одному! А ты… защищаешь их.

Он едва дышал, вглядываясь в побледневшее лицо Гарри, будто ища в нем что-то, что могло бы изменить для него — все. Ища — и не находя.

— Ты защищаешь их, — с горечью повторил Симус. — Не можешь не быть везде первым, так, Поттер? И что, венок предводителя башку все еще не жмет? Думаешь, сможешь таскать его до конца жизни, и они позволят тебе это? Позволят плодить своих выродков до бесконечности — потому, что ты спас их от участи, которую они заслужили?

— Я знаю, что они заслужили, — тихо проговорил Гарри, не сводя с него глаз. Губы почему-то почти не слушались, онемели, словно от холода. — Я… понимаю тебя.

— Ха! — с тоской выдохнул Финниган, выпрямляясь. Кулак с силой врезался в стол. — Ни хрена ты не понимаешь. Ты никогда не умел понимать, Гарри — ты способен только догадываться и действовать. Поверить не могу, что ты не смог допереть сразу, кто вызывает тебя. Кто провоцирует тебя вмешаться и рвануть на защиту всех сирых…

Они всколыхнулись все трое — Гарри услышал их мгновенно, будто волна хлынула одновременно с трех разных сторон. Недоверие — от пропустившей все их разборки по поводу участия в начинающейся войне Панси, отчаяние — от захлебывающейся эмпатическим шоком полубесчувственной Луны. И болезненное, горькое понимание — от напряженного, как звенящая струна, Драко.

— Да я, в общем, с самого начала знал, что это ты, — почти равнодушно смог пожать плечами Гарри, не обрывая зрительного контакта. — Но мне и впрямь не улыбалось подставлять свою шею в очередной раз. Я больше не гриффиндорец, Симус. Мне плевать на людей.

— Но ты защищаешь их, — снова сказал Финниган, кривя губы в безумной ухмылке. — Ты, и твоя чертова семейка, и даже маги, которых эти люди загнали в ссылку. Вы защищаете их — от того, на что они так давно нарывались сами.

В его лихорадочно блестевших глазах больше не было ревущего вихря — теперь они походили на стеклянную поверхность озера, на дне которого извергался подводный вулкан. Стекло — и отблески под ним, в глубине.

— От тебя, — возразил Поттер. — Или ты приравниваешь себя к мировому возмездию?

Секунды текли, а Симус молчал, и Гарри запоздало прикусил язык. Не стоит спорить с сумасшедшими, когда не можешь противостоять им силой, с тоской подумал он. Дипломат хренов…

— Я и есть возмездие, Гарри, — почти ласково произнес наконец Финниган. — Твое — в том числе. Мне больше нечего терять — благодаря тебе. Гарри. Друг мой школьный, почти что близкий. А тебе все еще — есть.

Он медленно поставил локоть на стол и протянул вперед кулак с зажатым кристаллом. Губы снова растянулись в улыбке, но глаза — и это был дикий, нечеловеческий контраст — продолжали стекленеть.

— Это — твое, Гарри, — повторил он. — И ты свой подарок получишь. Правда, здорово иметь настолько огромный выводок, что ты даже не можешь угадать сейчас, на кого он сработает? Собственно, вариантов всего четыре. И, уверяю тебя — умрет только один. Остальные, насколько бы дружно вы все тут ни спали ночами, останутся жить. Эта штука не убивает физически — она всего лишь высасывает то, что заменяет нам душу.

Поттер молчал, застывшим взглядом уставившись на кончик стекла.

— Предположи, какого он цвета, — посоветовал Симус. — Вдруг решишься одной тварюшкой пожертвовать, у тебя же их много. Если, конечно, место жертвы не уготовано для тебя. Но гриффиндорцам — даже бывшим, — он усмехнулся, — вроде, и к такому не привыкать… Верно? Нас и выращивали для того, чтобы было, кем жертвовать. Нас всех. Не то, что этих, — он, не глядя, мотнул головой в сторону. — Решай, Гарри.

* * *

На мгновение в комнате воцарилась пугающая тишина — Драко и Панси, казалось, перестали даже дышать. Луна не подавала признаков сознания уже с полминуты — это Гарри отметил с невольным, предательским облегчением почти сразу. Он вообще с удовольствием остался бы с Симусом один на один… и зная точно, что кристалл в его руке светится оранжевым цветом. Вот тогда они разобрались бы без проблем.

По крайней мере, не приходилось бы ежесекундно оглядываться на присутствующих.

А потом присутствующие выдохнули — и мысленно заорали, так яростно, с такой силой, что Гарри едва подавил желание сжаться в комок и зажмуриться.

Он не разбирал слов, и в этот момент, как никогда, проклинал свою сущность огненного мага, способного идеально слышать чужие ощущения — но не слова, из которых формируются чужие мысли.

Они давили на него — Драко сзади, со спины, до боли вжимая в затылок поток горячечной, выкручивающей мозг лихорадочной убежденности, а Панси — слева, и ее поток холодной, отточенной логики клюющей птицей бился в висок. Они были непоколебимо уверены в чем-то — оба, каждый из них, и у Гарри тоже была одна мысль, в правильности которой он мог бы сейчас поклясться.

А именно — кристалл в руке Симуса настроен не на Малфоя.

Не Драко. Кто угодно из них — но не Драко, это же глупость — так рисковать, нападая на воздушного мага, когда ближайший к кристаллу воздушный маг — это ты сам.

Не Драко — потому что его Симус вряд ли мечтает увидеть беспомощным овощем. Он дважды пытался — и не успевал убить его, дважды Малфоя выдергивали у него из рук — и, уж если Финниган и хотел бы закончить начатое и добить, наконец, собрата по клану, то — не с помощью абстрактных стихийных сил.

Таких врагов, как Драко, убивают только своими руками. По возможности, наслаждаясь процессом.

Гарри почувствовал это столь явственно, будто услышал мысли сидящего перед ним Симуса — что, впрочем, конечно же, было неправдой. В голове Финнигана ревел шторм, ураган, там не было ни одного четкого ощущения, никакой направленности, ничего — там был хаос. Как он вообще умудрялся продолжать произносить связные фразы с такой бурей в мозгах — Гарри не понимал. Он понимал только, что совершенно, абсолютно не хочет, попробовав один раз, больше даже пытаться залезть туда, в сознание безумного однокашника.

Боль чужого сумасшествия почти вышибала собственную способность мыслить. Она почти превозмогала другую боль — в висках и затылке, от попыток Драко и Панси докричаться до никчемного Поттера, способного сейчас только сидеть и тянуть драгоценные, ускользающие секунды. Их вопли бились в ушах, и Гарри казалось, что еще пара секунд — и его мозг закипит.

Сволочь напротив ухмылялась, бессовестно глядя в глаза. Знает, скотина, что предлагает, с прорвавшейся злостью подумал вдруг Гарри. Знает, что значит — терять одного из своих… любого… они же все — как…

Следующая мысль, нежданно прорвавшаяся вперед, как хороший, с размаху, удар под дых, заставила на миг задохнуться и стиснуть зубы.

Он знает — потому что и Джинни, и Сюзан мертвы. Их убил Гарри Поттер.

Я.

Он имеет право позволить себе предлагать мне подобный выбор — и смотреть при этом в глаза, не стесняясь и не пряча свои действия за правильными причинами. Я заставил его познакомиться с потерей воспитанниц, с потерей всего, что у него было — кроме птенцов, у нас никогда ничего и нет — и теперь он пришел рассчитаться, дать мне шанс сравнять счет. Заплатить ту же цену.

Не Драко. Но кто?..

«Не ты!» — ворвался внезапно в сознание отчаянный вопль Малфоя. — «Не ты, ублюдок!!!»

«Не она!» — почти одновременно с ним рявкнула Панси. — «Ее он и так убьет запросто!!!»

И Гарри понял, что они услышали — и его, и друг друга — только сейчас. В эту самую секунду, когда почему-то их смог услышать и он, отчаяние Драко сменилось ледяным мраком холодного ужаса. Сразу — как только стало понятно, кто станет жертвой кристалла.

Не дернуться, не посмотреть на Панси сразу же, не позволить себе даже чуть-чуть скользнуть взглядом вбок — вот что было самым страшным. Гарри задумчиво закусил губу, продолжая буравить глазами зло усмехающегося Симуса, продолжая ровно дышать — и не слыша, изо всех сил не слыша то холодного и четкого, то срывающегося женского шепота:

«Вы успеете, Гарри, давай… Не бойся, вам же все равно не… Гарри, не смей… гриффиндорец чертов, гоблин бы тебя побрал… Гарри!.. Ты же всех подставляешь, ублюдок!.. Он, кроме меня, никого не успеет…если вы с Драко… Ты слышишь меня?.. Гарри!..»

Нет, нет, как заведенный, заклинанием повторял он, впившись взглядом в лицо Финнигана. Только не ты. Только не ты, глупая… Не сейчас, когда я, наконец, понял тебя, смог пробиться — к тебе. Не после всего, что было — как ты можешь так говорить? Ты нужна мне.

Только не ты, Панси. Черт… только не Драко. Только не Луна…

Ох, Мерлин, помоги мне — никто из вас! Никогда.

Мы придумаем что-нибудь — прямо сейчас.

Только, пожалуйста, ради всех святых — не дергайся, Панси, не дергайтесь ОБА. Пожалуйста…

Грохот с силой отшвыриваемого ногой стула чуть не заставил его подскочить. Симус, мгновенно извернувшись, умудрился одновременно и растечься в улыбке, и, цепко сжимая в ладони кристалл, открыть рот, выдохнув первые звуки призыва.

Он не сомневался, что успеет — даже прыгни на него Гарри рывком, произнести два слова из двух слогов каждое — слишком быстро, чтобы хоть сколько-нибудь волноваться.

Злость затопила, взметнувшись фонтаном, такая всепоглощающая и яростная, что потемнело в глазах — злость на Панси, на Финнигана, на самого себя. Гарри вскочил, рванулся вперед, не думая, машинальным, рефлекторно отточенным жестом дергая из заднего кармана брюк палочку и уже на взмахе превращая ее в шпагу, изо всех сил стараясь не смотреть влево, где сделала шаг в их сторону побледневшая, сжавшая губы Панси. Не смотреть, чтобы не видеть, что будет, когда он — не успеет.

Пространство перед глазами вдруг смазалось, дернулось серым дымом — и Финниган глухо охнул, падая на спину и сшибая кресло, сметенный вихрем, который почти мгновенно замедлился и превратился в лежащего на распластанном Симусе Драко. Лицо Финнигана заливала кровь, и Малфой размахнулся для следующего удара — в челюсть, перебивая слова, не давая договорить.

Инерция вынесла Гарри вперед, заставив перескочить через столик, и опускающаяся на излете шпага теперь никак не попадала по нужному месту — в запястье, но это, пожалуй, уже и не было важно. Удар пришелся ровнехонько по открытой, будто подставленной шее Финнигана.

Вот только ни привычного шипения, ни запаха паленой кожи за ним не последовало.

Вместо них была боль отдачи в руке, и серая вспышка, на миг затуманившая взгляд, заставившая Симуса дернуться — и стряхнуть с себя Драко. Почти выпрямившийся Малфой покачнулся вправо, падая на Гарри и отталкивая его собой в сторону — левая рука вцепилась в рубашку Финнигана, и ее отчетливый треск раздался одновременно со звонким, оглушительным звоном разбивающегося стекла.

Рядом с Симусом стояла Панси, с силой впечатывая осколки кристалла каблуком в пол.

И, как подозревал Гарри, частично — вперемешку с осколками костей сжимавших его доселе пальцев.

Финниган сжал зубы — и грохот ломающихся решеток на окнах, и треск бьющихся стекол, одновременно рванувших изнутри, будто в комнате враз подскочило давление, был последним отчетливым звуком, который услышал Гарри перед тем, как оглохнуть от навалившейся тишины.

Через мгновение он, тяжело дыша, тупо пялился на пустой пол между собой и Панси — смазанный грязно-серый вихрь, которым Симус метнулся в окно, он едва успел разглядеть.

Как и второй, последовавший за первым спустя всего доли секунды.

Разъяренный Малфой был способен передвигаться с бешеной скоростью — и сейчас Гарри проклинал его и за это, и за то, что Драко рванул в неизвестность за чокнутым Финниганом, а заодно — и себя, за то, что не успел удержать его.

А еще — за то, что от всей своей странной души надеялся — Симус сможет оторваться.

И Драко вернется.

Date: 2015-08-22; view: 436; Нарушение авторских прав