А. Его происхождение и развитие

I. Как и когда появился Талмуд[42]? Кем и при каких условиях он был редактирован? Каковы судьбы этой “ограды Закона”, — политического завещания фарисеев иудейству на все времена? — Консервированный иудаизм или аккумулятор иудейства, Талмуд обнаруживает ли наклонность к упадку? Таковы те вопросы, которые мы здесь попытаемся затронуть.

II. Называя иудеев народом мятежным и негодным, а Иерусалим — городом восстаний, вредным для царей и областей, первая книга Эздры (IV, 12, 15 и 19) согласна и со второй его книгой (II, 18), по удостоверению которой Иерусалим — город отступнический и коварный. Вторая же книга Эздры (I, 20) свидетельствует, что праздник пасхи не совершался в Израиле по закону Моисееву от времен Самуила пророка. Посему необходимо признать, что Пятикнижие Моисея не имело применения у евреев в течение почти шести столетий. (Самуил род. в 1155 г., ум. в 1057 г., а Эздра жил около половины V в. до Р.Х.). Сказанное подтверждается тем, что когда книга Закона (Моисеева) была найдена, в доме Господнем первосвященником Хелкиею в дни Иосии царя Иудейского (около 620 г. до Р.Х.), то “повелел царь всему народу: “Совершите пасху Господу Богу вашему”, как написано в сей книге Завета, — потому что не была совершена такая пасха от дней судей, которые судили Израиля, во все дни царей Израильских и царей Иудейских”; “в восемнадцатый же год царя Иосии была совершена сия пасха Господу, в Иерусалиме” (4 кн. Царств, XXIII, 21—23). Дальнейшим подтверждением служит свидетельство Неемии (VIII, 17): “Всё общество, возвратившееся из плена, сделало кущи и жило в кущах; от дней Иисуса, сына Навина, до этого дня не делали так сыны Израиля. Радость была весьма великая”. Имея засим в виду, что между Иисусом Навином (родился в 1534, умер в 1424 г. до Р.Х.) и Неемией (современник Эздры) прошло около тысячи лет, мы приобретаем новое доказательство продолжительного уклонения евреев от исполнения законов Моисея. Это же явствует, наконец, и из факта, что за период с Иисуса Навина до Малахии (пророчествовал между 412 и 408 гг. до Р.X.), само имя Моисея, повидимому, не встречается в Библии.

Наоборот, у пророка Амоса (жил около половины IX века до Р.X.) мы читаем (V, 25 и 26):

“Приносили ли вы мне жертвы и хлебные дары в пустыне в течение сорока лет, дом Израилев? Вы вносили скинию Молохову и звезду бога вашего Рефмана[43]изображения, которые, вы сделали для себя!”

Что же касается вообще служения евреев Молоху и Астарте (Ашере), либо Ваалу, Меродаху, Камосу, Мелькольму и другим божествам, требовавшим, как известно, не одной ритуальной проституции, а и человеческих жертв, да ещё — через сжигание заживо собственных детей, то в этом отношении свидетельства Библии изобилуют. Располагая достаточными сведениями, мы, тем не менее, воздерживаемся от приведения их здесь, так как это давало бы нам слишком большие преимущества. Да и независимо от означенных указаний, становится ясным, почему вслед за совещанием с пророчицей Олдамой через первосвященника Хелкию и его спутников (4 кн. Царств XX, 14), “пошёл царь (Иосия) в дом Господень и все иудеи, и все жители Иерусалима с. ним, и священники, и пророки, и весь народ от малого до большого, и прочёл вслух их слова книги Завета, найденной в доме Господнем… и весь народ вступил в Завет” (4 кн. Царств XXIII, 2 и 3). Не менее вразумительным представляется также, почему “собрался единодушно весь народ”, равно как “священники и левиты”, и “сказали Эздре, священнику и чтецу, чтобы он принёс закон Моисея, данный от Господа Бога Израилева”, и Эздра “читал им его с утра до полудня, пред мужчинами и женщинами, и весь народ внимал закону”, и “все плакали во время слушания закона”, “ибо они проникнуты были словами, которыми поучаемы были, в собрании” (2 кн. Эздры, IX, 38, 39, 41, 50 и 55; Неемии VIII, 13). В свою очередь, сам Талмуд (тр. Сукка л. 20; Сиф‑ры Энев гл. 48; Дор Дор Ведорпюв I, 49) утверждал, что “закон Моисея был совершенно позабыт евреями, пока не явился Эздра и не водворил его”.

III. Талмуда нет ни у караимов, ни даже у китайских евреев, что, очевидно, не могло бы иметь места, если бы происхождение Талмуда относилось не только к периоду Синайскому, но даже и ко времени существования царства Израильского, как известно, уничтоженного Салмонассаром в начале VIII в. до F.X. Само возникновение караимства, как протестантизма в иудействе (Анан — Лютер караимов), в VII столетии после Р.Х., обусловливалось именно завершением в эту эпоху Вавилонского Талмуда, как фундамента деспотизма раввинов, подменивших закон Моисея своими толкованиями, равно как собственными же узаконениями с обязательством для еврейства повиноваться велениям раввинов, а не тексту Пятикнижия. С другой стороны, евреи с незапамятных времён живущие в восточном Китае, происходят скорее всего, из царства Израильского. Если Талмуд им чужд, то, как надо думать, потому, что он не был известен и их предкам, до Салмонассара.

IV. Тем не менее, по учению же талмудистов, на горе Синае кроме писанного закона (Тора шебихтав) был одновременно преподан и закон устный (Тора‑шебаал‑пэ); сей последний был затем передан Моисеем Иисусу Навипу, от него старейшинам, от старейшин пророкам, от сих — великой синагоге (Санхедрину, во времена Дария I), а от неё — всему народу (трактаты Абот и Эрубин). Отсюда — сам писанный закон должен быть понимаем не иначе, как он изложен среди преданий и толкований закона устного. Кто сомневается или не верит чему либо так изложенному в Талмуде, того изгоняют от лица Израиля и его следует убить (трактаты: Хагилла, Эрубин и Иебамот). — “Знайте, — говорит Маймонид, — Моисей получил от Бога как предписания закона, так и их объяснения. Если он пробыл на горе Синае так долго, как сказано в Библии (Исх. XXIV, 18 и XXX1V, 28), то не с целью принести лишь текст закона писанного, а и ради усвоения на память, из уст же Предвечного самых толкований текста, которые обыденно называются законом устным. Это следует из книги Левит (XXIII, 42) и равносильно тому, как если бы Господь сказал: “Я тебе дам Пятикнижие, пророков, гагиографы, Мишну и Гемару”. Стало быть всё, что касается скрижалей десятословия, относится равным образом и к 613 повелениям‑заповедям (из коих 248 положительных и 365 отрицательных), изложенным в Пятикнижии. Иначе говоря, надо понять, что Моисей на горе Синае получил от Господа каждое из повелений с соответственным толкованием. Украшая далее, по своему обыкновению, слова Библии (в данном случае см. Исх. XXXIV, 31 и 32), Маймонид повествует и следующее. “Когда Моисей спустился с горы Синая, то первым его встретил брат Аарон. Моисей прочитал ему один раз весь писанный текст, только что полученный от Господа, добавив к каждому предписанию и разъяснения этого. Затем Аарон отошёл на правую сторону, а вместо него приблизились два его сына: Элеазар и Ифамар; Моисей передал им то же, что и их отцу. После этого, они стали слева Моисея и справа Аарона, а вошли семьдесят старейшин, которым Моисей ещё раз сообщил всё, что уже было известно Аарону и его сыновьям. Когда же, наконец, предстал весь парод, то Моисей не отказался изложить своё повествование сначала”. Таким образом, доклад Моисея был выслушан: четырежды — Аароном, трижды — его сыновьями, дважды — старейшинами и однажды — народом. В виду этого, как только Моисей удалился, Аарон повторил всё сказанное Моисеем, ибо сам успел заучить наизусть. Значит, его сыновья в свою очередь выслушали уже четыре раза, а потому, вслед за удалением отца оказались в состоянии повторить всё для целой аудитории. Поэтому и старейшины, ознакомившись равным образом четыре раза, имели возможность, когда вышли сыновья Аарона, передать, наконец, всё наизусть и народу, который, следовательно, выслушал тоже четыре раза. Усвоив содержание, все кто был налицо, запомнили совместно и писанный и устный законы. Хотя засим первый из них подвергся переписыванию, второй продолжал сохраняться в устной передаче. Очевидно, что авторы и компиляторы Талмуда дают не плоды собственных измышлений, и не результаты авторских бессонных ночей, а сообщают хотя и письменно, но лишь то, что знали на память, выслушав от своих наставников, или их предков, а эти последние, со своей стороны, изустно осведомились от своих же наставников, либо их предшественников, и так далее — вплоть до LXX старейшин, сыновей Аарона, его самого, а в заключении — самого Моисея. Не менее, стало быть, понятно, что авторы Талмуда, хотя и писавшие много веков позже Моисея, не встречали, однако, надобности в новом откровении свыше. У них если и могла быть нужда в помощи небесной, то разве для того только, чтобы не обманываться своими воспоминаниями.

V. Развиваемая Маймонидом легенда должна быть с точки зрения исторической принимаема в том смысле, что источники Талмуда теряются во мраке веков. Относительно же, в частности, первой его части и в древнейшей её редакции, т. е. Иерусалимской Мишны, надо признать, что происхождение de jure этого коренного свода законов еврейского права, служащего ядром и основой Талмуда, должно быть приурочено к эпохе Второго Храма, а кодификация — к II столетию по Р.X. Впрочем, не следует упускать из вида существование талмудических школ и в глубокой древности. Такова, например, по преданию, школа пророков, которой управлял Самуил в Навафе, в некоторых других указаниях Библии (Иезек. XIV, и XX; Дан. VI, Неемии VIII, 1—18). Из древнейших же можно назвать школу в Александрии, которая существовала даже после разрушения Второго Храма, но происхождение её несравненно более давнее, потому что отсюда именно, как полагают, при Птолемее I вышли LXX толковников, т. е. первых переводчиков Ветхого Завета на греческий язык. Позже, идут школы в Биттере, близ Иерусалима, в Цезарее (одна из самых известных в Палестине), в Лидде или Диосполисе, в городе Магдалене, неподалёку от Тивериадского озера; в Низиби, в Тивериаде (наиболее знаменитая), в Циппоре либо Сефоре Галилейской, в Люде — рабби Элиезера; в Берорс‑Галиле раббана Иоханана бен Закхея; в Некие; в Бнебереке рабби Акибы, в Секанс рабби Ханании бен Тардижона; на острове Кипре рабби Иоссе; в самом Иерусалиме, где коллегия учёных преподавала Мишну ещё до разрушения этого города; в Яфнии, на берегу Средиземного моря (основана вскоре по разрушении Иерусалима), а также в Беф‑Хеариме рабби Иуды Святого.

Самыми же прославленными должны быть почитаемы талмудические академии (иешиботы): в Яфнии, где ректором сперва был рабби Гамалиил, а затем первосвященник Иоханан бен Закхей га Коген; особенно же в Вавилонии, где были знамениты: между реками Евфратом и Тигром, в городе Пумбедидте (существовала ещё в эпоху пленения, при Навуходоноссоре); в городе Суре (Саре), который назывался также Мехазия, т. е. городом сражений или прений; в Негардее, на Ефрате, т. е. на реке Знания; в Нареше, неподалёку от Соры; в Могузе и, наконец, в Перуз‑Хиббуре. Впоследствии, с изгнанием евреев из Мессопотамии, Талмид‑хохимы частью преподавали, путешествуя, частью же (с X в. по Р.X.) обосновали, как уже было сказано выше, новые иешиботы на юге Испании, Гренаде, Севилье и Кордове, откуда расселялись в Монпелье, Венецию, Амстердам, Кёльн, Трир, Краков, Люблин, Вильну и, несомненно, в другие местности славянских земель. Не станем же терять надежды, что, может быть, в недалёком будущем, новый, ещё более знаменитый и, пожалуй, обширнейший из всех иешибот откроется, на утешение не унывающих россиян, в самой матушке Москве.

Не Талмуд создал евреев, а евреи Талмуд. Эту простейшую истину, тем не менее, приходится то и дело вколачивать в сознание многих и многих гоев, а шаббесгоев в особенности, с такой силой, чтобы её уже нельзя было выдернуть обратно. Очевидность указанного выше, а не обратного факта, не мешает, однако, и чистокровному еврею уверять, что либо он Талмуда не ведает, либо сам Талмуд не имеет применения в настоящее время. Столь дерзновение гоев проистекает как из безграмотности гоев в талмудизме, как равно из непонимания ими еврейства вообще, так, наконец, из неизмеримости того презрения, с которым всякий еврей относится к любому гою. Но ведь в добром старом Талмуде чёрным по белому и доныне значится, что среди гоев сын может женится на своей матери!… А что в гармонии с этим еврей сравнительно с гоем есть первосвященник и принц крови, — это неискоренимо запечатлено в иудейском сердце и для познания сего еврею никакого изучения не требуется, — наоборот, в одном этом уже заключается весь Талмуд.

В подтверждение же и развитие изложенного по сему предмету раньше, а также в удостоверение привилегий, даваемых талмид‑хохи‑мам, главным же образом — раввинам, как особым знатокам талмуда, т. е. обладателям аристократического достоинства даже среди “избранного народа” единственно за свой изысканный, так сказать, талмудизм, не излишне привести хотя бы некоторые талмудические изречения.

“Израиль увенчан тремя коронами: Закона, священнического сана и королевского достоинства”, — надменно говорит Гильхот Талмуд Тора. “Все евреи — князья” (тр. Шаббат). “Израильтяне приятнее Богу, чем сами ангелы” (тр. Хуллин). “Насколько прочие люди превосходят остальных животных, настолько же выше стоят евреи над всеми народами мира” (Церор Гаммор). “Сыны Израиля — самый совершенный народ среди всего человечества, подобно тому, как сердце — важнейший из всех органов тела” (Хизук Эмуна). “Свет сотворён лишь ради евреев; они суть плод, а все прочие народы только его шелуха” (Шене Лу‑хов Габериф). “Солнце освещает землю и дождь оплодотворяет единственно потому, что здесь живут сыны Израиля” (тр. Иеббамот; Ял‑кут Шимеони). “Кто ударит по лицу еврея, тот посягает на самого Бога и, следовательно, заслуживает смерти” (тр. Санхедрин). “Бог отдал евреям весь мир в собственность” (тр. Баба Кама; Шулхан Арух, Хошен Гамишпат, Хага).

Но если таковы и притом далеко не все постановления Талмуда относительно евреев вообще, то они, без сомнения, должны быть ещё вразумительнее по отношению к раввинам. Здесь прежде всего необходимо иметь в виду, что собственно полноправным евреем — “морейнэ”, т. е. членом кагального собрания общины (асифа), которые в качестве берероимов выбирают из своей среды кагальную администрацию и судей, признается лишь тот, кто получил талмудическое образование. С другой стороны, едва ли где‑нибудь на свете сохранилось в такой мере аристократическое местничество, как в иудейской среде и, прежде всего, у нас — в “черте оседлости”. Раввины “казённые” не считаются ни во что, а взамен их идут, так называемые “регулюсы”, никакими подмесями, ни влиянием общечеловеческой культуры не “испорченные”, высшие продукты талмудического мира — духовные раввины; за ними следуют как бы особые жрецы в виде канторов, а далее истые мудрецы кагала — “талмиде‑хохамим”. Над этой, так сказать, учёной стоит, впрочем, скорее лишь номинально, родовая аристократия: потомки Аарона — Коганы и потомки Леви — Левиты; любой Каган, Коген, Кон или Кан (что в сущности одно и тоже) имеет право благословлять народ в синагоге; к сожалению, через современные бредни, благословение этого рода стало носить настолько мельхиоровый характер, что сложилась даже ядовитая поговорка: “Gottes Segen bei Kohn” (Божье благословение у Когана). Наряду, но — значительно ниже потомков Аарона и Леви, числится ещё около трех десятков иных, потомственных в Израиле степеней благородства. Над всем же и вся стоят достопочтенные ростовщики, начиная с мишуриса‑фактора на заезжем еврейском дворе, представляющего из себя ходячую кассу ссуд под ручные залоги, до Касселя — жида‑банкира в Лондоне, субсидирующего младо‑турок за хорошие, разумеется, %%, вносимые Константинопольским казначейством из податей простого турецкого народа.

Однако, лишь настоящие знатоки Талмуда, иначе говоря, его сливки, — “морейнс”, могут занимать высшие должности в кагале и даже — в при кагал ке[44].

Как объяснено далее, важнейшая часть Талмуда, — Гемара, распадается на три отдела: мидрашим, галахот и агадот. Посему в Талмуде (тр. Абот) изображено так: “Талмиде‑хохамимов бывает три разряда, которые можно сравнить с камнями — высеченными, огранённым и отшлифованным; отрубленным или высеченным с одной стороны камнем является учёный, который знает только мидрашим; огранённый или отёсанный с двух сторон камень — тот мудрец, который изучил и галахот; отшлифованным же со всех сторон почитается премудрый, которому известен, кроме мидрашима и галахота, ещё и агадот”.

Ветхий Завет именуется в Талмуде — “Бераитот”, а сам Талмуд состоит из Мишны (повторение либо новое подтверждение Пятикнижия) и Гемары (завершение или усовершенствование Пятикнижия). Отсюда (см. тр. Баба‑Меция) следует: “изучение Берашпота приносит вознаграждение, но лишь весьма незначительное; изучение Мишны, хотя и даёт уже осязательную прибыль, но всё ещё небольшую; что же касается Гемары (Талмуда в собственном смысле слова), то в её изучении заключается такая награда, выше которой не может доставить что либо иное” — “Библия” (тр. Соферим) — “это как будто вода, Мишна — уже как бы вино, а Гемара — вино чудное, ароматическое”… “Библия — соль, Мишна — перец, а Гемара — благоухающие пряности!” — “Если указания Библии человек предпочитает постановлениям либо разъяснениям талмид‑хохимов, то ему не будет счастья” (тр. Шагига), ибо — “слова мудрецов Талмуда более достойны почтения, нежели писанные законы” (Талмуд Иерусалимский, Масс Бер); а следовательно, “грех против Талмуда тяжелее нарушений Пятикнижия”.

В полной гармонии с такими утверждениями говорят и позднейшие авторитеты еврейства. — Рабби Бехаи (известный раввин конца XIII века) объявляет (Кадд. Гакк.): “Если кто‑нибудь руководствуется Бераитотом и Мишной, а не Гемарой, то с ним отнюдь не следует иметь никакого дела”. Знаменитый же Раши выражается так: “Сын мой, внимай словам раввинов больше, чем одним словам закона” (комент. на тр. Гиттии и тр. Эрубин). “Тот, кто читает Библию без Мишны и Гемары, признается безбожником” (Шааре цед. — раввинское сочинение в 1500 г. по Р.Х.), а в таком же рассуждении 1590 г. (Кафт Уф.) объясняется: “Ты должен знать твердо, что слова раввинов гораздо выше слов пророческих”, ибо (Бехаи, комментарий на Пятикн.) “изречения раввинов — это слова самого Бога живого”. Отсюда “страх перед раввином есть страх Божий” (Яд Кхаз., Талмуд Тора); значит “Кто противоречит своему раввину или кто спорит с ним, тот столь же виновен, как если бы он решился возражать божественному величию, оспаривал бы его, или же роптал на него” (тр. Санхедрин). “Умершие раввины всех времён поучают избранных даже на том свете” (тр. Санхедрин). “Евреев, скончавшихся в молодых летах, Иегова лично обучает Талмуду на небесах” (тр. Абода Зара). Рабба Иозеф побывал именно в областях небесных и на вопрос, что там слышал, отвечал: “Там возглашается: счастлив тот, кто изучил Талмуд, следовал Талмуду и явился сюда с Талмудом” (тр. Баба‑Бафра). “Еврей, изучающий Талмуд, становится, несомненно, богатым” (тр. Баба‑Бафра). “Тот, кто изучает Талмуд, совершает больше, чем если бы спас человека от смерти, если бы участвовал в построении Храма, если бы почитал отца и мать” (тр. Мегилла) “Талмуд создан раньше, чем вселенная, а если бы Талмуд не существовал, то небеса и земля не могли продолжать своего бытия” (тр. Песахима). Таких и подобных изречений не трудно было бы привести ещё целый ряд. В частности же, о преимуществе Гемары над Бераитотом категорически и многократно свидетельствуют трактаты Хагилла, Эрубин и Иеббамот.

Согласно с указанным, мы читаем с другой стороны: “Кто не изучает вовсе Талмуда, того можно пронзить насквозь и разорвать, как рыбу” (трактат Песахим); “такого невежду (ам‑гаареца) можпю убить безнаказанно даже в День Судный” (Иом‑Кинпур, см. тр. Песахим); “дом в котором не учатся Талмуду будет непременно разрушен”; “горе акумам (не евреям), так как у них нет Талмуда; они погибли без надежды на спасение” (тр. Рош Гашана); “пусть не заставляют детей учиться ничему, кроме Талмуда; если кто‑нибудь выучится ремеслу, тот на старости лет будет нуждаться в необходимом и хворать, а кто изучил Талмуд, тот никогда ни в чем не будет нуждаться” (тр. Киддушин). В частности же, “нет более презренного занятия, чем земледелие” (тр. Иеббамот).

“Мы обладаем, — говорят евреи, — мудростью змея, хитростью лисицы, взглядом сокола, памятью собаки и общежителъством бобра”.

Понятно, стало быть, и резюмирующее свидетельство аббата Чиарини (Theorie du Judaisme I. 236) о евреях:

“Изучение Талмуда, — говорят они, — составляет главную цель, полагаемую нашим народом в образовании высшего порядка. Богатство, здоровье, красота, духовные таланты, конечно, имеют цену в его глазах, но ни что, по его крайнему разумению, не может сравниться с достоинством хорошего талмудиста”. “Сам Иегова на небесах изучает Талмуд, стоя, — так велико его уважение к этой книге” (тр. Мегилла). Вполне естественны, следовательно, те указания Талмуда о раввинах, с которыми мы познакомились выше. “Ведь и сам Иегова нередко спрашивает мнения раввинов на земле, когда возникает трудный вопрос на небесах” (Рабби Менахем, комент. на Пятикн.).

Из всего изложенного проистекают наставления Талмуда о раввинах. Наравне со многим уже приведённым, эти “нормы талмудического права” могут казаться явно нелепыми, вовсе недопустимыми в священном кодексе, да ещё у столь реально мыслящего, злостного народа, как евреи. Но всё это сопутствует лишь элементарному взгляду на вопрос. Вдумчивое же отношение показывает, что это неизбежно для главенства раввинов, а также ради недосягаемости их авторитета, и обусловливается основной задачей Талмуда. Предначертав сохранить иудаизм единым навсегда, авторы Талмуда решили, с одной стороны, — изолировать его ненавистью и презрением к гоям, равно как беспримерной системой обрядов, толкование которых оставили исключительно за талмид‑хохамимами, а с другой стороны, — сковав еврейство неумолимой дисциплиной перед их авторитетом. Среди таких условий таннаи и аморы должны были воздвигнуть данный авторитет яко бы и над текстуальными велениями самого Иеговы. Обязав “избранный народ” руководствоваться во все времена законом письменным, изданным единожды, без изменения впредь, но тогда же предусмотрев неизбежность соответственных интерпретаций в будущем, Иегова не мог, конечно, не преподать таковых в образе закона устного, Талмуда. А так как по сложности и важности предстоящих Израилю проблем правильные сочетания упомянутых двух законов доступны не всякому, то столь первоклассная функция и могла быть вверена лишь талмид‑хохамимам, т. е. “избранникам избранных”, “божественное” достоинство коих и надлежит охранять всемерно.

Параллельно с этим явились равно необходимыми и нижеуказанные постановления в законе устном “Талмуде”:

“Раввины цари, и евреи обязаны почитать их в этом смысле” (тр. Гиттин). “Раввин должен считаться выше солнца, потому что последнее светит лишь на этом свете, а раввин сияет как па этом, так и на том свете” (тр. Санхедрин). “Благословение раввина — вещь далеко немаловажная, ибо сам Иегова бывает благодарен раввину, когда тот благословит его” (тр. Берахот). “Даже обыденный разговор раввинов равносилен всему закону, вместе взятому” (Бехаи, коммент. на Пятикн.). “Однажды глава бесплотных сил, — Метатрон, сидел и писал о превосходстве иудейского вероисповедания. Вдруг, какой‑то раввин прибыл с земли на небеса да ещё как раз туда, где находился Метатрон, но последний, увы, не встал пред ним. Тогда раввин пожаловался Иегове, и Метатрону влепили шестьдесят огненных плетей!…” (тр. Хагил‑ла). Обойтись без раввинов немыслимо. “Ангелы совсем не знают другого языка, кроме еврейского, и оставляют без всякого внимания, например, молитвы по‑армянски” (тр. Шаббат). “Волшебство так опасно, что вредно для самого Бога (как его понимают раввины, в Талмуде); между тем, рабби Ханнина не боялся его вовсе. Ясно, что он был выше Бога” (тр. Хуллин). “Да и вообще, известно отнюдь немало раввинов, у которых дьяволы были слугами и хорошо служили им” (тот же тр.). “Всё, что раввины постановляют на земле, есть закон для Бога” (тр. Рош Гашана). Рабби же Аббугу прибавляет: “Раввины обладают монаршей властью над Богом: что они захотят, он обязан исполнить, непременно” (тр. Моэт Катан), а рабби Иоханан удостоверяет даже: “все раввины будут богами и получат наименование Иеговы”… (тр. Баба‑Бафра).

Установив предыдущее, Талмуд, тем не менее, выражается и так: “Все язвы на этом свете происходят от евреев” (тр. Иеббамот). “Раввины любят деньги больше, чем собственное тело” (тр. Сота). “Все они бесстыдны!” (тр. Кидушин). “Если раввины такие бешенные, то это происходит от того, что Талмуд у них в желудке” (тр. Таанит). “Вдова не должна держать у себя ни пса ни раввина!…” (Баба‑Меция).

Общий же вывод таков: “Кто изучает Талмуд, тот делается обманщиком” (тр. Сота). “Едва Иаков познал Рахиль, как она уже сказала ему: меня крайне огорчает, что, вряд ли, ты сойдёшься с моим отцом, ведь он страшный плут!…” Яков отвечал: “будь покойна, в этом случае на плута будет полтора плута” (тр. Баба‑Бафра). “Кто лукав, тот непременно должен разбогатеть, поэтому сожалеть глупого грех” (тр. Санхедрин). “Надо считать добрым делом, если кто солжёт из любви к спокойствию. Братья Иосифа солгали, пророк Самуил солгал и сам (раввинский) Бог солгал!…” (тр. Иеббамот)[45].

Для полноты картины следовало бы, строго говоря, указать здесь же и на существо постановлений Талмуда об иноплеменниках (гоях, акумах, нохри, кутти, обэд‑эллим, мамзерим и т. п.). Но в этой области учение Талмуда ещё более, пожалуй, отвратительно, что всем предшествовавшим обусловливается, впрочем, логически. Мы, со своей стороны, отказываемся унижать себя приведением хотя бы и в выдержках этой иудейской скверны…

Для общей же характеристики того, как сами евреи аттестуют Талмуд, хотя, быть может, и не желая этого, представляется полезным сослаться на следующее: а) в книге Исход (XIX, 17) сказано: “И вывел Моисей народ из стана на сретение Богу и стали у подошвы горы”. Отсюда мудрецы заключают: равви Авдини, сын Хама, сын Азиса, говорит: “Из этого мы поучаемся, что Бог опрокинул над ними гору, как бочку, и сказал им, — если вы примете закон, то хорошо сделаете, а если нет, то здесь будет и ваша могила”; равви Axa, сын равви Иакова, рассуждает далее: “Это очень важно для объяснения закона, ибо если бы Иегова призвал к суду и спросил: почему вы не исполнили того, что приняли на себя?, то они бы могли отвечать: потому, что мы приняли закон поневоле” (тр. Шаббат); и б) в книге Левит (XVIII, 5; Иезек. XX, 11) значится: “Соблюдайте, постановления мои и законы мои, которые, исполняя, человек будет жив”; Талмуд же (тр. Абода Зара) рассуждает так: “сказано “дабы жил человек заповедями моими”, а не — “дабы умер за них; посему и дозволяется, в случае нужды, нарушать эти заповеди”..

В гармонии с этим самые сокровенные тайны, затаённейшие мысли, вожделения и упования иудейства превосходно укрываются за баррикадами талмудического текста и его тонкостей от взоров иноплеменных. По уверению же самого Талмуда (Ялкут Шадах), книга Закона была дана без гласных букв именно для того, чтобы каждое его слово можно было истолковать семьюдесятью различными способами. Согласно с этим, в трактатах Эрубин и Санхедрин одному из корифеев талмудизма воздаётся хвала за то, что он всегда мог найти в Законе 49 доводов либо оснований к разрешению и к воспрещению одного и того же предмета, к осуждению и оправданию за нарушение любого повеления. Трактат Соферим подтверждает это и ссылкой на Моисея по поводу его предписаний о чистом и нечистом. Основная же цель премудрости этого рода — ускорить наступление того вожделенного момента, когда затрубит, наконец, золотой рог об освобождении Израиля и о возвращении его в Землю Обетованную — через золотой же мост векселей, закладных, акций, облигаций и ценных государственных бумаг, отобранных Израилем у целой вселенной (см. №1 Гамелица за 1882 г., ст. Лилиенблюма). Отсюда понятно, что никакой обман либо предательство не только не являются преступлением для еврея, а наоборот, составляют патриотический для него подвиг. Вечный и неизменный принцип иудаизма заключается именно в том, чтобы иноплеменников не щадить. В этом направлении самый весёлый у евреев праздник — Пурим, естественно, олицетворяет собою неутолимый гнев, адскую мстительность и свирепое изуверство сынов Иуды. “Пленение иудеев будет продолжаться до тех пор, пока господство иноплеменных народов не будет уничтожено. Поэтому евреи, которые убивают акумов, войдут в четвёртый чертог рая” (важнейшая часть Каббалы, — Зогар I, 29 и 38). Таким образом, идеал талмид‑хохима доказать на точном основании Пятикнижия законность незаконного и дозволение запрещённого. Чем занозистее и “очевиднее” доказательства этого рода, тем больше, конечно, славы автору и тем выше его память в потомстве Израиля.

Лукавство по отношению к Богу и ближнему есть самая существенная и самая характерная черта еврейской религии и еврейского племени. В отдалённые времена и другие народы не отличались особенно нежными или возвышенными нравами; тем не менее, идея о правом и неправом, понятия о добре и зле были известны всем им, а потому гнусное и скверное преследовалось ими или хотя бы презиралось. Но и среди самого густого мрака веков мы нигде не встречаем обоготворения неправды. Возвести мошенничество на степень добродетели — задача, решение которой приняли на себя одни евреи.

Талмуд — совершенно беспримерен и никакая другая история, кроме еврейской, не знает ничего подобного!…

По талмудическому сочинению Мидраш Раббот, сам Моисей с наступлением дня смерти прибегал к разным тонким ухищрениям и не без успеха. Он ни за что не хотел умирать, а потому именно в это время приступил к написанию тринадцати экземпляров своей Торы (Пятикнижия), вследствие чего оказался недоступным для ангела смерти, посланного в этот день к Моисею, для успешности в исполнении возложенного на него поручения, в особом всеоружии славы Божьей!… Лишь после многих безуспешных попыток взять душу Моисея через посредство других, нарочитых же посланников, Гавриила, Михаила и Самаэла, Иегова взял душу Моисея целованием в уста, да и то лишь предварительно гарантировав, ему, что на том свете, независимо от участия Моисея во всяких иных блаженствах, Господь Бог будет водить израильтян только руками Моисеевыми[46]. Отличный знаток еврейства Диминский[47]говорит: “Я ещё не встречал евреев, которые бы этим рассказом не восторгались и не приходили бы от него в сердечное умиление!…”

Посему любой обман для еврея — только тема для художественного произведения. Когда еврей плутует, то он отдаёт этому делу не менее любви, чем птица, когда вьёт гнездо. Но если всё это необходимо во имя собственного достоинства, то не менее этого повинен он действовать во славу Израиля, однако, под условием не “посрамить Имени” (Господа), т. е. не попадаться, ибо сие есть “далека хилул га‑шем” — унижение имени Бога и опасность для “избранного народа”.

Не даром, стало быть, советует немецкая поговорка: “Einem Juden glaube nicht, und wenn er vom Himmel ware”.

Ясно значит, почему талмид‑хохиму разрешается всё, а чуть не обоготворение великих мудрецов Талмуда таково, что, например, достаточным считалось уже одно прикосновение к палке рабби Меира (ученик “великомученика” Акибы, около 135 г. по Р.Х.), чтобы сделаться умным человеком.

Вполне очевидно далее, что и сами черти стали, наконец, завидовать славе раввинов. Довольно сказать, что у каждого человека тысяча чертей находятся по правую и десять тысяч по левую руку. Святых же раввинов они просто одолевают, толкутся, мнутся и трутся возле, со всех сторон, но, по неизречённому величию Талмуда, посягнуть на этих праведников всё таки не осмеливаются… Тем не менее, дьявольская назойливость не остаётся бесследной. Если на каком‑нибудь почтенном ростовщике или биржевом удаве вы замечаете потёртый либо лоснящийся лапсердак, — знайте, что это результат бесстыдства чертей…

Впрочем, нельзя иной раз не войти в положение и самой дьявольской рати. Так у Баснажа и у аббата Грегуара рассказан даже следующий забавный анекдот из талмудической литературы:

“Некий раввин ухитрился обмануть в одно и тоже время и Бога и дьявола. Случилось же это вот каким образом. Раввин обратился к сатане с просьбой привести его к дверям рая, дабы, взглянув на славу святых он мог умереть спокойнее… Уступая его слёзным молениям, дьявол согласился. Но едва раввин увидел, что райские двери открыты настежь, как ринулся туда и моментально присягнул, что ни за что не вернётся обратно! Оказавшись же в невозможности допустить раввина до столь явного клятвопреступления, Иегова был вынужден оставить его в раю, и дьявол ушёл весьма сконфуженным…”

Выше приведён был список главнейших школ и академий Талмуда. Быть может, непосредственно за этим, следовало бы назвать и более важных учёных в данной области, но такой формализм изложения повредил бы сущности. Целесообразнее, казалось, дать сначала в общих чертах понятие о самом раввинате, ибо только отсюда возможно представить себе недосягаемость ореола гордыни, которым еврейство окружает авторов Талмуда. Переходя же к этому предмету в настоящее же время, нельзя не отметить, что означенные, первоклассные мудрецы, из которых один — Иуда Гакадош (135—217 гг. по Р.Х.) даже прямо именуется святым, распадаются по предметам своих трудов на редакторов Мишны и на тех, которые соорудили Гемару. Первых, — “таннаев” — от Симеона Праведного (300 лет до Р.Х.) до Иуды Святого (200 лет до Р.Х.), насчитывается всего сто семьдесят шесть. Чиарини (“Le Talmud de Babylone”, I, 105—119) даёт полный их список. Вторых — “аморов”, по списку же Чиарини, — семьдесят восемь. Первые относятся главным образом к Палестине, а вторые к Вавилонии, где центр иудейства находился, неизменно, начиная с пленения при Навуходоноссоре до начала седьмого столетия по Р.Х.

Титулы для таннаев — рабби, рибби или авва, а для аморов — абба, иногда — мар, либо — рав.

Точно так, как первоисходным редактором Мишны, потрудившимся над приведением в порядок сырого материала предшественников, должен быть признан рабби Иоханан бен Закхей, а её завершителем является Иуда Святой, так и для Гемары вначале стоит другой Иоханен — бен Элиезер (около 200 г. по Р.Х.), а в конце — рав Аше (367—426 гг. по Р.Х.), при сотрудничестве рава Абины и рава Иозе (Иеза, либо Иа‑зе). Впрочем, более проникновенные изыскания о талмудических школах и сектах убеждают, что, при всём давнем рассеивании евреев, столь важный и общепризнанный ими религиозный кодекс, как Талмуд, должен был проистекать, по крайней мере, в отдаленных постановлениях и толкованиях, из разных местностей синхронистически, т. е. параллельно во времени. Посему для углубления в его характер и постижения его основных черт необходимо обратиться кроме Палестины и Вавилонии в Грецию, Испанию, Египет и Персию. С точки же зрения его противообщественных учений неизлишне поразмыслить о нём в Самарии, Риме, Антиохии, Константинополе и некоторых городах Аравии. Тогда раскрылся бы поразительный для тех, впрочем, кто не знает евреев, факт. Запечатленный в Талмуде иудаизм возник не за время преследований, а наоборот, когда монархи стран, где хранителями иудейских преданий велась проповедь, относились к Израилю благосклонно, предоставляя ему полную свободу. “Трудно поверить, — говорит Пётр Бэер, — что секта талмудистов взяла верх над другими именно при содействии покровительства, которым пользовались её вожаки у представителей верховной власти, как, например, Гиллель при Ироде, Иоханан беи Закхей при Веспассиане или рабби Иегуда при Антонии”.

VI. Как уже сказано, начало редакции Мишны приурочивается к 300 г. до Р.Х., а конец редакции Гемары к 500 г. по Р.Х. Стало быть, дело идёт о периоде в 800 лет, как повествует раввинат. Со своей стороны, всецело отвергая Талмуд, караимы на меньшем расстоянии от истины утверждают, что предания, заключённые в нём, проистекают главным образом от двух неважных современников Иоанна Гирка‑на (около 80 г. до Р.Х.) Исгуды беи Таббся и Симеона бен Шетуха. — Наоборот, Маймонид проводит следующую, восходящую линию преемства в Талмуде: Иуда Святой, сто отец Гамалиил I, его отец Симеон II, его отец Гамалиил I, его отец Симеон I, а его отец Гиллель; наставники сего последнего Шемаия и Абталион, их учителя — Иегуда, сын Таббея и Симеон сын Шетуха, учителя этих — Иошуа, сын Ферахии и Ниттай Арбелит; далее, Иозе, сын Иоэзера, и Иозе же, сын Иоханана, Антигон Сакеэн и Симеон Праведный; пророки Эздра и Барух, сын Нерие, пророк Иеремия, предшествовавшие пророки, которые следовали друг за другом вплоть до семидесяти старейшин; Иисус Навин и, наконец, сам Моисей.

В частности, из Талмуда явствует, что если Иуда Святой был лишь важнейшим компилятором, то первоначальное собрание шести отделов или порядков Мишны (“Одарим”) принадлежит знаменитому Гиллелю. Впоследствии, а именно около 135 г. по Р.Х., сподвижник Бар‑Кохебы (кровожадного главаря иудейского бунта при императоре Адриане), первый из признавших его Мессией и не уступавший ему в варварстве, “великомученник” рабби бен Акиба, а затем его ученик Меир — около 170 г. по Р.Х., пытались привести Мишну в дальнейший порядок. Но честь этой заслуги должна быть отдана не им, а патриарху Симеону бен Гамалиилу, завершение же — его сыну Иегуде Ганасси (он же Иуда Гакадош), который родился в день смерти Акибы, как бы именно для того, чтобы не нём исполнились слова Соломона: “одно солнце заходит, а другое восходит!…” В детстве князь Иуда подвергался немалым опасностям: строгий указ Адриана воспрещал обрезание, но Иуда имел счастье тайно получить этот священный символ от своих законоучителей. Будучи после сорокалетних трудов возведён в достоинство Рош‑Аббота, он вознамерился закончить и обнародовать свой величественный сборник преданий, известный под именем Мишны основу еврейской юриспруденции. Таково происхождение книги, составляющей свод иудейских верований, руководство жизни умственной и физической, сокровищницу всех знаний и конец мудрости человеческой, по выражению раввинов. Невозможно себе представить того количества разнообразных путешествий и консультаций, изысканий и “благочестивых” трудов, какие понёс князь Иуда Гакадош, устанавливая на все времена этот монумент иудейской мизантропии и дикого человеконенавистничества. Сыну Иуды оставалось закончить в творении отца лишь кое‑что. Однако, Иегудой Ганасси замкнулся цикл истинных мудрецов, и само наименование “тан‑най” не могло уже даваться никому больше. Оно было заменено выражением “амор” (мм. амораим), т. е. преподаватель, повинный учить, но не обсуждать. Тем не менее, отсюда не следует, что с аморами так и происходило в действительности.

Обрабатывая и дополняя иудейское право, незабвенные учёные Мишны распадаются в истории на три эпохи: а) книжников (соферим), б) дуумвиров или пар (зугот) и в) таинаев (таннаим). Книжниками именуются предполагаемые преемники Эздры, жившие на протяжении двух столетий после него. Им приписываются многие, древнейшие сборники талмудического права: “Дивре Соферм”, “Такконот Соферим”, “Слова и постановления книжников” и т. п. Они также называются “Людьми Великого Собора” — “Анше Кнссет га‑Гедола” (см. Нее‑мии VII I‑Х). Кроме самого Эздры и “одного из последних членов Собора” Симеона Праведного, традиция насчитывает в его составе ещё двенадцать библейских имён (пророков Аггея, Захарию, Малахию и др.) Соединительным звеном между этим “Великим Собором” и следующим поколением учёных является Антигон из Сохо, ученик Симеона Праведного. “Парами” (“зугот” — дуумвиры) именуются учёные, заботившиеся о сохранении и развитии устного закона в течение последних ста пятидесяти лет до Р.Х. Было всего пять таких пар: Иосе б. Иоэзер и Иосе б. Иоанн; Иисус б. Перахия и Ниттай из Арбеллы; Иегуда б. Таббей и Симон б. Шетух, брат царицы Александры Саломии; Шемаия и Абталион, а в заключении, — Гиллель и Шаммай, жившие во времена Ирода Великого и представлявшие самую знаменитую пару. О её распрях сохранились глубокие следы в Талмуде и раввинской литературе вообще. К эпохе пар относится, между прочим, Иоанн Первосвященник, весьма известный в Мишне своими постановлениями. Ученики Гиллеля и Шаммая начинают уже вполне историческую эпоху таннаев, продолжавшуюся более двухсот лет (до 220 г. по Р.Х.). Впрочем, на страницах самой Мишны название таннай не встречается. Учёный носит здесь титул рабби, а собрания их — хохамим, глава же Синедриона имеет почётный титул раббан. В Гемаре “таннай” обозначает учителя мишнинской эпохи, равно как и лицо, специально изучившее творения таннаев, а затем в иешиботах, игравшее роль живой библиотеки, необходимой для справок и цитат.

Завершая вопрос о редакторах Мишны, нельзя не отметить в итоге, что:

1) о рабби Акибе бен Иосифе, самом знаменитом из таннаев, говорится в Талмуде: “из каждой чёрточки в буквах Закона (Торы) он выводил целые горы новых голах” (дальнейших узаконений);

2) Симон б. Иохай, один из выдающихся учеников Акибы и коллега “гениального” рабби Меира, классифицировал законы Мишны по предметам, являлся непримиримым врагом Рима, за что немало выстрадал и под именем Симона Волхва ошибочно считался автором главной каббалистической книги «Зогар”, которая, в действительности, написана лишь к концу XIII в. по Р.Х. в Испании;

3) Меира, знаменитейший из учеников Акибы, положившего основание Мишне Иуды Ганасси. Меир не менее известен в качестве популярного проповедника, иллюстрировавшего свои речи легендами, баснями и притчами (агадами). В Талмуде прославляется даже его жена Берурия (Валерия), как чрезвычайно начитанная и доблестная женщина.

4) Иуда Насси (Ганасси или Гакадош), обыкновенно называемый в Талмуде просто Рабби. Среди многих его учеников Талмуд отдаёт чрезвычайное предпочтение Аббе Ареке, переименованному в Рава и Мар‑Самуилу. Святой Иуда, по преданию, находился в дружеских отношениях с императором Марком Аврелием либо, что вероятнее, с Люцием Верром Антонином. Опираясь на непререкаемый собственный авторитет, Иуда отменил многие обычаи и обряды, которые, хотя и были освящены раньше веками, но сделались неудобными при новых обстоятельствах; важнейшая же его заслуга усматривается в кодификации Мишны, ставшей каноническим кодексом традиционного права и заменившей все подобные компиляции прежних учёных.

Независимо от четырёх поименованных авторитетов по существу Мишны, следует указать ещё на двоих, если так можно выразиться, с формальной точки зрения. Руководящие, толковательные приёмы для развития Библии, а в особенности Пятикнижия, дал уже Гиллель. Этих приёмов семь: доказательство от меньшего к большему и наоборот; аналогия формы; обобщение специального закона; обобщение двух специальных законов; общее и частное; аналогия из другого места и — умозаключение из контекста. Эти приёмы оправдывались логикой и духом еврейского законодательства, а потому были вслед за этим энергически защищаемы против великого Акибы Измаилом б. Элишею. Но не так смотрел на дело сам ученик Наума из Гимзо — Акиба. Он везде находил всевозможные намёки, в любых грамматических особенностях языка Библии, в илеоназмах, повторениях одного и того же закона, в соединительных и противительных союзах, в указательных местоимениях, в определенном члене, в личных местоимениях и глаголе, равно как в местоименных суффиксах, иначе говоря, — во всех тех лишних словах, частицах и буквах, которые, однако, необходимы во всякой связной речи. Эти приёмы истолкования дали, тем не менее, могучие средства для обоснования каждого обычая и всякой новой законодательной нормы буквой Писания. Не удивительно, что они были встречены с восторгом и умилением современниками Акибы. Измаил же, в свою очередь, развил приёмы Гиллеля до тринадцати, впрочем, отбросив один и один же прибавив. На практике применяются лишь четыре приёма Измаила, но зато в раввинской литературе добавлены и разные другие. На справку, — в качестве соффистического курьёза и как недурной образчик талмудического языка, мы приводим следующий список тринадцати толковательных приёмов рабби Измаила б. Элиши: 1) кал‑вахомер; 2) гезера‑шава; 3) биньян ав; 4) келал уферат; 5) перат ухелал; 6) келал уферат ухелал; 7) келал шегу царих шферат уферат шегу царих лихглал; 8) давар шегая бихелал венца мин гакелал; 9) давар шегая бихелал веяца литсон тоан шегу хеиньяно; 10) давар шегая бихелал веяца литеон тоан шело хеиньяно; 1) давар шегая бихелал веяца ладун бедавар гехадаш; 12) давар плламед меиньяно ведавар галламед миссофо и 13) шне хетувим гаммаххишим зе эт зе[48].

VII. Наряду со сказанным уже сами исторические судьбы еврейства создали раввинами достаточную гарантию в произволе толкования письменного закона под предлогом применения закона устного. Если семитические письмена не содержат гласных букв, заменяемых особою пунктуацией, а потому произносимых, как придётся, то чтение подобного текста становится условным ещё и за нередким отсутствием в нём как знаков препинания так даже разделения строк на слова. Небезызвестно, с другой стороны, что “избранный народ”, не имея собственного разговорного языка (евреи С. Европы говорят на испорченном немецком языке, а южные евреи в Европе и передней Азии усвоили жаргоном не менее извращённый ими испанский язык), непременно уродует по своему и всякий другой язык. Проходя же на пути веков через разные виды паразитизма у иноплеменников (между прочим, из 1400 лет даже своего политического существования проведя 1000 лет в рабстве), они дали в заключении Талмуд на целом винегрете чужих языков, под иудейский лад переделанных и перемешанных. Здесь крайне перепутаны и скомканы: хеттейский, вавилонский (халдейский) древний, аморрейский, сирийский, арамейский, халдейский новый (эпохи пленения), греческий, латинский, парфянский и персидский. Вдобавок к столь винегретному языку не существует ни грамматики, ни лексикона. Независимо от этого, само изложение талмудической премудрости случайно и предумышленно, окутывается непроглядным туманом бездонной казуистики, непостижимой для чужеродца вздорности, а подчас и гнусности тем, вероломных изворотов, пустозвонства диалектики, невероятного дерзновения соффизмов, ябеднического коварства и эквилибристики лжи, от хаоса которых голова уже идёт кругом, помимо анархии языков, указанной выше. Не трудно представить себе, какова вся эта непроглядная тьма для злорадства раввинов и что они в ней проделывают!…

VIII. Не имея другого источника размышлений, кроме Библии, усматривая в ней начало и конец бытия “избранного народа” и для сохранения иудаизма, как они его понимали, приурочивая свою деятельность лишь к её истолкованию по‑своему же, учителя Израиля стремились исчерпать этот источник не только до его крайних границ, но и за пределами всякого их вероятия. Предпослав утверждение, что по необъятности божественного разума, заключённого в Пятикнижии, человеческие рассуждения не способны постигнуть его глубины, мудрецы Талмуда стали признавать не одним правом, а и своим долгом проникновение во все последствия. Таким образом, возникли толкования, а за ними толкования на толкования, на эти же последние — супер‑толкования и т. д. без конца. Своими тринадцатью методами разумения Пятикнижия талмудисты выводили из него как законы, логически проистекающие, так и те, которые должны быть, по их мнению, здесь предполагаемы, так, наконец, те, до каких только в состоянии проскользнуть соффистическая эквилибристика, шулерство диалектики, салто‑морталэ кляузничества, дерзость изворотов, циническая пронырливость, наглость в самом крайнем изощрении. Дать нечто новое, предшественникам чуждое, стало излюбленной задачей талмид‑хохима. Усилия этой категории, с одной стороны, показывают, что никакой иной народ не истязал своих умственных способностей подобно евреям, с другой же, создают многосложный табель о рангах, то есть о сравнительной силе авторитетов, “геделе‑бе‑Исроиль” и “годен‑бега‑гдолим”, а с третьей, обусловливают ряд вероломных приёмов к выходу из этих, нарочито запутываемых, кагальных лабиринтов.

В такой сфере, трудно сделать и несколько шагов без смертельной тоски. Чтение Талмуда является странствованием в пустыне среди сыпучих песков, бесплодных растений, истоптанных трав. Вот почему сюда были призваны на помощь: аллегории, басни, сказания, мифы, притчи, анекдоты и легенды. Но, развлекая поучаемых, отцы Талмуда пользуются и этим материалом для дальнейшей фальсификации писанного закона — в целях нового, для себя корыстного осложнения ритуальной практики, равно как для больших удач в пропаганде ещё неслыханной безнравственности.

IX. Мудрено ли, что, при данных условиях Великий Санхедрин уже в V столетии до Р.Х., стал быстро захватывать неограниченную власть не только над иудейством, но и за его межами в такой мере, что к началу III века до Р.Х. фарисейский деспотизм начал отражаться уже не только на одних евреях. Правда, в 149 году после Р.Х. Верховный Совет Израиля был официально уничтожен, тем не менее, и по закрытии Синедриона (Санхедрина) первосвященство (патриархат) иудейское сохранялось, безмерно обогащаясь и владычествуя ещё несколько столетий.

Существование патриарха в Тивериаде закончилось лишь в 415, а в Вавилоне только в 1038 г. после Р.Х. Тем временем песаким (решения), токоноф (правила) и гезероф (постановления) талмудической центральной власти, подавляя весь обиход евреев, размножились неудержимо. Естественно, что в ярой борьбе за преобладание Израиль не мог не раздираться сектами до тех пор, пока не взяли, наконец, верх одни фарисеи и не достигли пресечения всякого разномыслия через завершение Талмуда к концу VI века но Р.Х.

Для полноты сведений, назовём эти секты:

1) Мегестаниты — восходящие к временам пленения вавилонского. Почти везде, в Талмуде, их роль очень сквозит там, где добрые и злые духи замечаются в делах либо событиях человеческих и где речь идёт о влиянии планет, либо о суеверных проделках в связи с новолуниями.

2) Мизраимиты — появилось уже вскоре после смерти Александра Великого; их влияние отразилось на Талмуде повсюду, где учение Каббалы носит характер числовой либо графический, а она, в свою очередь, происходит от Каббалы египетской, народившейся при замене иероглифов знаками алфавита.

3) Эллинисты — секта времён Аниоха Эпифана; восприняв догмы Платона, Аристотеля и Эпикура, она усвоила в особенности мелочность и мистицизм, которыми для диспутов пользовались греческие философы. Этой секте следует приписать многие языческие обряды, рекомендуемые Талмудом, а в частности, отзывы, поднимающие греческий язык на уровень достоинства языка еврейского.

4) Садукеи, — по Талмуду производят себя от Садока и Баифоса (приблизительно за 300 л. до Р.Х.). Невзирая на отвращение, ими внушаемое остальным евреям, садукеи обладали таким авторитетом, что их влияние не могло не откликнуться и на законе устном. За их же счёт надо отнести безразличие, с которым талмудисты относятся к бессмертию души.

5) Караимы, — происхождение которых недостаточно выяснено. Талмуд их считает отпрыском садукеев. Библию, а не устное предание почитают они за вдохновение свыше и разве изредка обращаются к преданию для истолкования Писания. Караимам, повидимому, а не писцам (статс‑секретариату) синагоги принадлежат некоторые критические и своеобразные замечания по истолкованию Библии, которые временами попадаются в Талмуде.

6) Секта фарисеев — появилась в конце Маккавейского периода — из непримиримой реакции против садукеев и караимов. Фарисейская секта ставит, в Талмуде, букву выше разума, устный закон — над законом писанным и обрядность — сверх нравственности.

7) Гаулониты или Зелоты — ответвление фарисеев. Надменно учат в Талмуде, что евреи не могут быть подданными либо данниками кого бы то ни было иного, кроме Предвечного.

8) Геродиане — бросили в кодекс синагоги зародыши того положения, что религию можно менять как ради выгод житейских, так и по принуждению.

9) Эссеяне — среди других утверждений проводят мысль, что закон Моисея не что иное, как аллегория. Они должны быть, в значительной мере, рассматриваемы в Талмуде, как авторы того, что позже стало известным под терминами Агада и Мидраша.

10) Терапевты. — Высшим блаженством они признавали самоуглубление и, вероятно, являются первыми пропагандистами Каббалы догматической, влияние которой сильно чувствуется среди материалов Талмуда.

11) Гиллелиане — направляли устный закон к питанию своего соперничества с хамменианами.

12) Хаммениане. — Они требовали признания силы только за теми учениями, которые диаметрально противоположны мнениям и решениям гиллелиан.

В хаосе распрей, соффизмов, увёрток, нелепостей и басен, эксплуатируемых указанными сектами, между прочим, создались:

“Тосефта” (Прибавление). В качестве дополнений к Мишне, Тосефта заключает обрывки и разъяснения галахических компиляций, не попавших в Мишну, но составленных такими мудрецами, как Акиба, Меир, Неемия, Хиея, Ошаиа, Бар‑Каппара и другие. Свой настоящий вид Тосефа получила в V или VI веке по Р.Х.

“Мехильта” — имеет с “Сифра” и “Сифре” ту общую черту, что галахический материал расположен не в систематическом порядке содержания, как в Мишне и Тосефте, а в виде комментариев к той или другой части Пятикнижия. Преимущественное внимание обращено здесь не на сами законы или галахи, а на способ их получения из текста Писания. Поэтому они называются “Мидраши” (Толкования). Мехильта относится, главным образом, к книге Исход. Свой настоящий вид Мехильта получила в IV или V веке по Р.Х.

“Сифра” или “Торан‑Коганим”, или же “Сифра деве Рав” (Книга школы Рава), — названа так по имени главного её автора, хотя Талмудом основание её приписывается Иуде бен Илаю, ученику Акибы. Сифра представляет сборник толкований на книгу Левит.

“Сифре” — толкования на книгу Чисел (начиная с V главы) и на Второзаконие. Мехильта, Сифра и Сифре редактированны по двум системам, Акибы и Измаила, вавилонскими таннаями.

“Барайта” или “Барайты” — “посторонние Мишны”, так именуемые в отличие от общепризнанных положений “нашей Мишны”

(Матнитин). Барайты, в большинстве погибли, а их следы, удержавшиеся в Талмуде, нередко противоречивы.

X. Все означенные, а за ними и разные другие (им же нет числа) талмудические работы носят, однако, второстепенный характер. Наоборот, первое место и даже главенство над самой Мишной имеет Гемара — важнейшая часть Талмуда. Если язык Гемары (халдейский) по точности и сжатости уступает языку Мишны (сиро‑халдейскому), то по внутреннему его содержанию Гемара идёт далеко впереди. Вращаясь исключительно среди евреев и лишь в одной и той же плоскости ведения, отцы Талмуда по малограмотности, отсутствию цели для иного образа действий и по самому свойству темы, а также по характеру языка выражались лаконически, замысловато и туманно. Таков, в особенности, характер Мишны. Понятно, что дальнейшие комментарии стали неизбежными. Равным образом, требовалось не только рационализировать на иудейский, конечно, лад, но и доводить до последних выводов краткие сравнительно положения Мишны. Этим требованиям и стремится прежде всего удовлетворить Гемара.

Посему и принимая во внимание, что святой Талмуд разрабатывался параллельно в двух редакциях — Иерусалимской и Вавилонской (“Талмуд Иерушалми” и “Талмуд‑Бавли” или “Бабли”), оказались две Мишны и две Гемары, причем на шестьдесят семь трактатов Мишны Гемара приурочена в Иерусалимском Талмуде лишь к тридцати девяти, а в вавилонском даже только к тридцати шести. Это не мешает, впрочем, Вавилонскому Талмуду быть вчетверо обширнее Иерусалимского.

Основным редактором Гемары Иерусалимской признаётся рабби Иоханан, а первым автором Вавилонским — рабби Арека, ректор академии в Суре (умер в 242 г. по Р.Х., стяжав громкую славу себе и академии). Последним амором и редактором той же академии считается рабби Абина, приемник Аши эль Гакима (умер в 499 г. по Р.Х.). Этому последнему помогали сын его Мара и рабби Маремар. В трактате “Масехт‑Гиттин” высказывается от имени рабби Ахи следующая мысль: “Я подтверждаю, что от рабби Иегуды Гакадоша до рабби Аши не встречалось примера, чтобы для народа столь удачно сошлись богатство с учёностью”. Таким образом, ясно, почему вслед за исполнением Вавилонской Гемары самый титул амора не может принадлежать никому более. Позднейшие же мудрецы приобретали, как наивысшую почесть, да и то весьма редко, лишь титул гаона. Гемара, а Вавилонская — в особенности, означает “завершение” либо “окончание”, знаменуя этим невозможность превзойти её авторов в делах иудейского разума. Вообще же говоря, действующим среди евреев законом представляется исключительно Талмуд Вавилонский, или даже одна его Гемара, а весь Иерусалимский Талмуд не более, как научное Для сынов Иуды подспорье либо, так сказать, “Писания святых отец”.

XI. Подобно тому, как Мишна и Гемара обосновались на данных, им предшествовавших, так и сами они явились источниками для трудов последующих. Веками появлялись один за другим новые и новые мудрецы Талмуда. Не входит, конечно, в нашу задачу рассмотрение их биографии либо деяний. Укажем разве на таких из них, как Маймонид[49], Абарбанель[50], Ярхи, Рати[51], Бехаи, Альфази, Кимхи, Габриель, Овада из Бартионоро, Галеви, Машир, Гадаршан, Авраам из Гродно, Каро[52], Иссерлес и др. Отметим, что из учёных раввинов в Европе наиболее знаменитые процветали в Испании, на юге Франции и в Польше. Преследования, истребления Талмуда начиная со времён Юстиниана делу помогали мало. Подобно тайным спискам (мегиллот‑сеторим) до времён Эздры, появлялись такие же сокровенные выдержки из Талмуда и в новую эпоху. Песнопевец же иудаизма Грэц, не нарушая исторической достоверности, был в праве сказать: “Польские евреи ознакомились с Талмудом позже всех, по зато бросились на него с какой‑то безумной жадностью, неодолимой страстью. Казалось, что утончённейшие извивы этого демонического произведения должны получить интерпретацию и оценку только в Польше, что здесь именно народились самые отчаянные мореплаватели по неприветливым и безбрежным волнам талмудического океана…”

XII. С другой стороны, нельзя не указать и на следующее: Как уже замечено выше, Талмуд распадается не только на Миш‑ну и Гемару, а ещё — на Галаху и Агаду. Они, впрочем, обе должны быть рассматриваемы, лишь как два течения в одном и том же русле. Галаха имеет характер преимущественно формальный, — юридический и законодательный. Происходя от слова “идти”, Галаха самим наименованием своим как бы оттеняет два основных для себя момента: систему, которую надлежит применять в целях доказывания, либо разрешения проблем, и необходимость или долг согласоваться на практике с тем, что осталось позади, как уже обоснованное и установленное. Рассуждая по началам своеобразной, но неизменно господствующей талмудической логики, Галаха отправляется от предпосылки, что в каждом слове Библии столь же предписаний, сколько в нём может быть значений, равно как — столько же идей, сколько оттенков смысла. Выдвигая свои запросы от имени предания, Галаха каждый раз призывает, по крайней мере, двух докторов талмудического права, которые, в свою очередь, появляются сразу из двух же рядов юрисконсультов, имеющих разные мнения по каждому пункту доктрины. Безропотно выслушивает их Галаха до истощения их бесконечных тирад. За этим она иногда сама решает, какова должна быть отсюда практика, а иногда предоставляет догадываться, переходя к новым и новым вопросам, снова выслушивая двух противоречивых свидетелей и опять заключая прения, как сейчас объяснено. Приблизительно так же, хотя и с несколько иными приёмами, действует и Агада. Только она одна, как уже сказано, нарушает монотонность в пустыне Талмуда, забавляя путешественника либо игривыми приёмами, либо сказаниями доброго старого времени, а то и вообще легендарной сферой, о которой бесцельно распространяться.

Польские талмудисты равно ознаменовали себя талантами в Галахе и в Агаде, но во второй, быть может, больше, чем в первой. Отсюда вывод, что они должны были отличаться и в Каббале, что мы и видим в действительности.

Сыны же Иуды, обучающие ныне “свободе” россиян, происходят от выходцев из Польши, насыщенных Мишной и Гемарой, Галахой и Агадой.

Б. Система Талмуда и его содержание

I. Наравне с коренным материалом Талмуда, система его главным образом приурочена к Мишне и относится ещё ко времени её кодификации, продолжавшейся, как известно, около трехсот лет. Являясь как в Иерусалимской, так и в Вавилонской редакциях энциклопедией правовых воззрений древних раввинов, “наша Мишна”, т. е. обработка её Иудой Святым (Гакадошем), проистекает ближе всего из Мишны Меира, который получил её от своего учителя Акибы, но заключает немало вариантов из ещё более старой Мишны аббы Саула, где, невидимому, была уже в то время принята та же система. Важнейшая из двух Гемар — Вавилонская, текст которой широк и ясен сравнительно с сжатым и туманным слогом Мишны, имеется, как нами было упомянуто, лишь к половине, примерно, Мишны (в 36 трактатах из 63). Во всём же, что касается обрядов для Св. Земли и Храма Иерусалимского, отсутствует. Зная добродетели своего народа, а потому отнюдь не питая надежд ни на возврат его в Ханаан, ни на восстановление Храма, привлекавшее основательные подозрения ещё при Эздре и Неемии (Неемия, II, 5—10, 17; IV, 1—3 и 11—23; VI, 1, 6, 8, 15; 2‑я книга Эздры, II, 17—31), авторы Вавилонского Талмуда оставили и соответственные двадцать семь трактатов Мишны без Гемары, так как… “комментарии к ним будут даны пророком Илиёю и самим Мессией”.

Расположение содержания в редакциях Иерусалимской и Вавилонской неодинаково и доже разнится, хотя не существенно, в различных изданиях.

Тем не менее, самые основания системы повсюду изменены.

Прежде всего Талмуд распадается на шесть отделов или порядков (“седарим”). Эти “Шиша Седарим” по обычаю иудейскому образуют из своих начальных букв каббалистический термин “Шас”, которым евреи называют Талмуд. Отделы же таковы:

Зераим (“посевы” — аграрные законы), Моэд (“праздники”), Нашим (“женщины” — брачное право) и Незикин (“повреждения” — гражданское и уголовное право), Кодашим (“святыни” — каноническое право) и Тегарот (“чистоты” — о нечистом с ритуальной точки зрения).

Отделы подразделяются на трактаты (“масехет”, множ. “масех‑тот”). Число их 63, но в Вавилонском Талмуде из области того, что относится к Барайте, имеются дополнения в виде четвёртой главы к трактату “Биккурим” (“первинки”) и пять особых, “маленьких” трактатов (Массекет Абот, Массекет Софрим, Массекет Семахот, Массекет Кала и Массекет Дерк Эрец).

В отделе “Зераим” — 11 трактатов: Берахот, Пеа, Демай, Килаим, Шевииф, Терумоф, Маасроф, Маасер‑Шени, Хала, Орла и Биккурим.

В отделе “Моэд” — 12 трактатов: Шаббат, Эрубин, Песахим, Шекалим, Иома, Сукка, Беца или Иом‑Тов, Рош‑га Шана, Тааниф, Мегилла[53], Моэд Каттан и Хагига.

В отделе “Нашим” — 7 трактатов: Иеббамоф, Кефубоф, Недарим, Назир, Сота, Гиттин и Киддушин.

В отделе “Незикин” — 10 трактатов: Баба‑Камма, Баба‑Меция, Баба‑Батра, Санхедрин, Маккоф, Шебуоф, Эдуиоф, Абода‑Зара[54], Абот или Пирке‑Абот[55]и Гараиоф.

В отделе “Кодашим” — 11 трактатов: Зебахим, Менахоф, Хуллин, Бехорот, Арахин, Темура, Керифоф, Меила, Тамид, Киддоф и Кинним.

В отделе “Тегарот” — 12 трактатов: Келим, Охалоф, Негаим, Пара, Тегароф, Микваоф, Ниддд либо Юхасим, Махширин, Забим, Тебул‑Иом, Ядаим и Укцин.

Итого, в 6 отделах — 63 трактата.

Трактаты разделяются, в свою очередь, на главы (“перек”, множ. “переким”), их