Общие замечания о евреях

— “Cest a regret que je parle des juifs. Cette nation est, a bien des égards, la plus détestable qui ait jamais souillé la terre!…”

Voltaire.

Все у сынов Иуды сводится, если смотреть здраво, к истории, теории и практике талмуда. Этот коренной, фундаментальный факт необходимо иметь в виду неуклонно и отнюдь не обращать внимания на какие бы то ни было уверения в противном. Талмуд есть сформированное сердце еврейства и, лишь твердо помня об этом, возможно не становиться жертвой издевательства, которого столь жаждет “возлюбившие”, особенно, нас, русских, потомства Авраама, Исаака и Иакова…

I. Да будет же мне разрешено указать, в данной сфере, как основные для анализа, главным образом на исторической почве, два основных тезиса:

А. В этой юдоли плача, существует только один, “избранный” народ — евреи. Все остальное лишь домашнее хозяйство, которое Израиль за свое обрезание приобрел по незыблемому, безотменному договору с Иеговой. В частности, иноплеменники — отнюдь не люди, а человекообразные твари, созданные в честь евреев, дабы с большим приличием по отношению к святости и величию Израиля служить ему рабами. В гармонии с этим, еврей, de jure, не способен ограбить или обмануть гоя совершенно также, как не мог бы учинить этого любой хозяин относительно своего животного. Отсюда следует, что не еврей совершает преступление, когда берет у гоя что‑либо, как по праву своё, а, наоборот, гой дерзает на оскорбление иудейского величества, т. е., следовательно, и на богохульство, когда осмеливается лгать, будто ему что‑нибудь принадлежать может!… Посему очевидно, что имущество, наравне с самой жизнью гоев, — как бы озеро свободное, т. е. никому из людей в особенности не принадлежащее. Стало быть, любой еврей уполномочен Иеговою закидывать свои сети и вылавливать что ему заблагорассудится. Восставая же против божественной власти евреев, гои должны быть, разумеется, и третируемы подобающим образом. Но во имя святости иудейского достоинства, требуется, чтобы гой сверх того не забывал и о своем безграничном ничтожестве перед “избранным” народом. Поэтому его следует обращать в посмешище, а иудейским гешефтам надлежит придавать столь художественную законченность, когда бы слава Израиля блистала недосягаемо и с ослепительною яркостью…

Б. Обширность помянутого еврейского хозяйства, равно как бесповоротность господства сыновей Иуды над гоями, обусловливают не одно экономическое, а нравственное и умственное рабство гоев. Власть сия должна быть несокрушимою, а потому — недоступною, т. е. для гоев неведомою и даже ими не подозреваемою. Следовательно, она не может быть иною, как сокровенною. В конечном же выводе, центральным иудейским правительством, иначе говоря, тем “Pouvoir Occulte”, которым разыгрывается ныне трагикомедия истории, является, значит, власть кагала безответственная, т. е. непоколебимая, а потому — тираническая, беспросветная и бесстыдная.

Эти тезисы могут быть доказаны и теоретически через обнародование талмуда в точном переводе на русский язык и практически путем раскрытия данных биографии иудейской. То и другое, особенно в России, есть государственная необходимость, — следовательно, должно быть и в надлежащей мере исполнено заботами самого же государства.

Хотим мы этого или не хотим, безразлично, так как решение не от нас зависит. Мы судьбою приговорены на такую борьбу с еврейством, пред которою Пунические войны являются детскою забавой. Ясно, что нам следует знать, т. е. изучать врага.

На Западе, область этого рода не оставляется без внимания. Гармонируя с теоретическими трактатами о причинах и результатах капитализма, в котором сыны Иуды играют теперь столь главенствующую роль, там существует огромная литература[36]о самом генезисе того грозного факта, что, в параллель с разложением и расхищением власти политической идет быстрая и неодолимая концентрация сил финансовой тирании, одновременно с развитием деспотизма торгово‑промышленного через нарастание стачек “предпринимателей” в лице трестов, уже достигающих своего апогея. Там, история колоний Европы на обоих полушариях, как и монополизация “избранным народом” уже с XV столетия колониальных продуктов: сахара, индиго, табака, бриллиантов и жемчуга, шёлка и воска, золота и меди, чая и кофе, пряностей и медикаментов, негров, слоновой кости и гуттаперчи, хлеба, мяса и рыбы, ворвани, нефти и леса, а в заключении — самой кожи аллигаторов и гремучих змей, наравне со страусовыми перьями либо со шкурками котиков, неоспоримо признаются первоосновами нынешнего капиталистического строя, влекущего Европу к варварству — под несокрушимым террором иудейской биржи.

II. В последующем изложении, мы остановимся, сколько будет возможно, на обоих сторонах проблемы. Пока, не мешает взглянуть, хотя бы, на две картины, иллюминирующие вопрос, так сказать, a vol d'oiseau.

Еще несколько лет назад в известном парижском “Musée Grevin” разрешалось сыграть в шахматы с куклой, но без надежды выиграть. Сравнительно небольшая четырёхугольная комната была занята столом, который можно свободно обойти кругом. На столе у шахматной доски с фигурами сидела кукла‑турка, в которой, однако, поместиться человек не мог. Напротив, как внутренность куклы, так равно и нижняя часть стола, представляли сложный механизм, который демонстрировался посетителям. Затем желающему предлагалось сыграть партию, но под условием, что именно кукла делает первых ход. Во время игры, кукла сама двигает рукой свои и убирает в ящик фигуры, взятые у противника. Угрожая шахом, кукла кивает головой раз, а давая мат — два раза.

С первой же партии, кукла неизменно выигрывает. Правда, спеша получить реванш, партнер сейчас же берётся за вторую партию, но снова получает мат. Волнуясь всё больше, он дебютирует в третий раз и, тем не менее, вновь оказывается побежденным и т. д. Не бывало, говорят, случая, чтобы кукла проигрывала…

Как это могло происходить? — Секрет изобретателя, и кажется, неизвестно, разоблачён ли он.

А если, возвращаясь к нашей основной задаче, мы заменим в идее эту занозистую куклу социальной, коллективисткой, либо анархической революцией (дело не в названии, ибо все они черезполосны, а их коноводы наравне с их пушечным мясом, “сознательными пролетариями”, только пешки в шахматной игре “всемирного кагала”), на место же партнера поставим народы и государства, то закулисным вертуозом‑шахматистом окажется потаённое правительство евреев.

Другая картина.

На острове Борнео, есть прозорливый султан. Он непочтителен к “просвещённым мореплавателям”. Не желая их видеть, султан объявил: “Потрудитесь ко мне не являться, иначе я принесу вас в жертву удавам”.

Удавы же на Борнео породистые…

“Мореплаватели” не послушались. Трое из них снова проникли в запретную страну. Тогда и султан привел свою угрозу в исполнение.

Перед нами дремучий, тропический лес. На каждом из трех гигантских деревьев, туземцы, высоко и крепко, привязали по англичанину.

К первому удав еще только спускается. Тяжело, говорят, умирать, но каково же ожидание смерти от змеи?… Призадумаемся, и мы поимеем ужас, леденящий сердце злополучного британца… Второго колоссальный удав уже ухватил и сжал своими неумолимыми кольцами. Мускулы, самые кости жертвы трещат. Напрягая последние искры силы, несчастный пытается замедлить роковую участь свою. Обеими руками он едва удерживает разверстую змеиную пасть. Но и эти грозные мгновения отравлены необходимостью смотреть удаву прямо в глаза!… Третьему страшнейший из удавов уже раздирает шею, откуда фонтаном бьёт кровь. Но вы ещё видите как содрогаются фибры молодого организма, за минуту перед тем полного жизни и отваги…

Таков и свирепый Альбион с его хищными союзниками — масонством и еврейством. В дремучем лесу их змеиной политики Франция, Австрия, Россия ждут каждая своей очереди. Очевидно, что никакие нынешние меры самообороны не могут идти в сравнение с теми, какие станут неотвратимыми, когда народы поймут, что, в противном случае, им нет спасения от разъярённой пасти натравливаемого “старой Англией” всемирного кагала.

На всем дальнейшем пути настоящего исследования не станем же терять из вида этих картин, если хотим разумно смотреть на ход событий.

III. Изучая вопрос о евреях, бесцельно было бы, однако, увлекаться ненавистью, отвращением или местью. Напротив, сам характер темы требует беспристрастия, так как здесь правда сама по себе превосходит всякую вероятность.

Но оставаясь на реальной почве, не следует забывать, что мы имеем дело с коварнейшим из тайных сообществ, что иудаизм есть дикая ассоциация наследственных заговорщиков против всего окружающего человечества, что евреи поставили себе задачу уравновесить свои пресмыкательства в рабском уничижении равносильными, по крайней мере, тиранией и могуществом, а для достижения цели не останавливаются перед самыми озверелыми варварствами, как и показали это во времена Иисуса Навина, при порабощении Ханаанской земли.

Посему надо помнить, что если относительно части фактов имеются прямые доказательства, то по отношению к другой, быть может, значительнейшей части, их и ожидать нельзя. Как при изучении всякой, даже гораздо простейшей, тайной организации необходимо, в этом направлении удовлетворяться рационализацией фактов, то есть логического долженствования их бытия. А, вообще говоря, что бы ни встретили мы на своём мрачном пути, примем за правило руководствоваться советом еврея же Боруха Спинозы: “curavi actiones humanas non ridere, non ludere neque detestare, sed — intelligere". [37]

IV. Переходя к существу проблемы, то есть обращаясь прежде всего к талмуду и каббале, не трудно было бы привести для иллюстрации из любого исторического периода требуемое количество суммирующих факты отзывов, данных о евреях: историками и поэтами, ораторами и писателями, философами и государственными людьми. Но так как для этого нет времени, то мы, на выдержку ограничимся тремя мнениями — социолога, мыслителя и гениального представителя музыки, Вармунда, Фихте и Франца Листа. Для справки же отметим, что чем глубже в течении веков понимал автор иудейскую проблему, тем безнадёжнее был его приговор!…

“Представителями азиатщины в Европе, — свидетельствует Вармунд, — служат, главным образом, евреи. Как номады, они олицетворяют собою, в отношении всего добытого оседлыми земледельцами революционный принцип, являются ферментом гниения и погибели. Как семиты, они дышат ненавистью к нам, индо‑германцам. Как наследники и выразители пунизма, они в себе самих заключают начало извращения свободной деятельности в рабский труд из‑под кнута. Наконец, как возникший до нашей эры и построенный на своей национальной исключительности, узкотеократический союз, они составляют прямое отрицание идеалов христианства”.

Параллельно с другими мыслителями, Фихте просвещает нас в свою очередь так:

“Над всеми почти странами Европы простирается могущественное и враждебное государство, которое живёт в непрерывной войне с прочими державами и страшно угнетает их граждан, — это иудаизм. Я думаю, что он столь ужасен не в силу своей обособленности, паразитизма либо своей крепкой сплоченности, а потому что он основан и выстроен на глубокой ненависти ко всему человеческому роду. Племени, которое видит во всех других народах лишь потомков тех, кто выгнал его из его родины; племени, которое умаляет своё тело и свой ум, и гасит в себе всякое доброе побуждение, предаваясь низкому торгашеству и ростовщичеству; племени, которое, вопреки тому, что делается У других народов Европы, направляет самое святое из всего, чем располагает, — узы своей религии, на то, чтобы воспретить себе общение с нами же в пище[38]и которое не только не хочет делить наших радостей и печалей, а требует полного размежевания, как в обязанностях, так и в правах, даже пред престолом Всевышнего Отца всех людей, такому племени, говорю я, надо было бы занимать среди нас несколько иное положение, чем то, которым оно владеет в действительности и которому мы сами повседневные очевидцы. Я хочу сказать, что в государстве, где самый неограниченный монарх не отнимет у меня без вины хижины моих предков, первому попавшемуся еврею не следовало бы, кажется, разрешать грабить меня безнаказанно всякий раз, когда ему это поправится".

“И они хотят иметь права человека, даже не смотря на то, что сами же нам в каких либо правах отказывают (как видно из талмуда)?!… Но дать евреям гражданские права возможно было бы разве при том условии, чтобы в одну прекрасную ночь на место каждой еврейской головы была поставлена другая, в которой не оставалось бы ни одной еврейской идеи!…”

Блестящим освещением сказанного является, в итоге, и характеристика иудаизма, начертанная Францем Листом: “Еврей идет все вперед по пути к монополизации денег. Он уже достиг такого результата, что, в грозную минуту опасности может сжать или освободить горло целой страны, — по мере того, как будет стягивать или распускать свой кошелёк, ставший в его руках ящиком Пандоры. Мелкие ремёсла и грошовое барышничество, которыми они довольствовались поныне, уже никуда, по его мнению, не пригодны теперь, когда он заменил их безграничными операциями банков и огромными гешефтами биржевой игры, т. е. такими сферами, где, с головокружительной быстротой, он стал неограниченным владыкой и повелителем.

Еврей до отвалу насосался всеми видами современных вольностей с тою целью, чтобы, уже без всякого стеснения, вести атаку против любой христианской правды. Он захватил весь объём деятельной прессы, дабы, с неодолимым успехом потрясать самые устои нашего гражданского быта.

Подобно тому, как он яростно ненавидит Бога на Голгофе, он пылает неутолимой злобою ко всему, что представляет силу, благородство и величие тех религиозных общин, которые исповедуют Распятого Господа. Он — естественный, прирожденный враг всего, на чем покоится их незыблемость, благоденствие, процветание и слава.

Вероломно стремясь к тому, чтобы через лицемерное смешение с христианами в тайных сообществах, обращать их деятельность на пользу Израиля, еврей, с давних времен, всегда норовит примыкать к таким изменническим шайкам, которые поставили себе задачу ниспровержения существующего порядка. При этом, для него безразлично, каков именно данный режим, равно как и то, ради чего собственно другие стараются поколебать его.

Еврею всё годится, раз он имеет цель ниспровергнуть, во‑первых, трон, а, во‑вторых, алтарь, или, что для него ещё много лучше, сначала религиозные, а затем и государственные установления. Ему доставляет истинное наслаждение, когда в судорогах революции гибнет и вихрем бешенных перемен рассеивается всё, что в христианской цивилизации есть высокого, чистого и прекрасного!…”

V. В гармонии с изложенным усматривается, что, издеваясь над всем нееврейским, кагал предательски стремится иметь козырей во всех мастях.

Действительно, сыны Иуды воочию занимают сейчас оба полюса социальной сферы. На одном стоят акулы и удавы биржи: Ротшильды, Блейхредеры, Гирши, Кассели, Дрейфусы, Бродские, Гинцбурги, Липманы e tutti quanti.

Золото обладает миром, а старейшины “многострадальной” синагоги владеют золотом.

В своей “Философской истории евреев”, знаменитый Капефиг рассуждает так:

“Сен‑симонизм и идуаизм сходны в том отношении, что они оба допытываются счастья. Но тогда как первый в этом стремлении, движется страстью, дышит поэзией и созидает теории, которые могли бы облагодетельствовать человечество, исключительная цель второго есть захват реального мира, спекуляция и барыш в свою личную пользу. Первый радуется при блеске золота и не прочь развить это явление природы через отражение в нём самых ярких солнечных лучей. Второй совершенно доволен, когда ему удается сунуть червонец в свой карман, отнюдь не добиваясь самоослепления его сиянием. Полновесен ли червонец, — вот главный вопрос, определяющий всё дальнейшее поведение еврейства и руководящий его помыслами…”

Наряду со всем предыдущим не мешает в доказательство справедливости общего положения Капефига привести хотя бы еще один факт. Внук основателя династии Ротшильдов, Меера‑Амшеля, через его сына, — “великого” Натана, успевший стать лордом Великобритании, Натаниэль Ротшильд, отвечая на вопрос — желал ли бы он стать королем евреев, сказал, что с него довольно быть евреем королей. Принимая же во внимание, что иудейский кредит также полезен должнику, как веревка для повешенного, не трудно понять, что кредитор королей должен был превратиться в короля кредиторов. Биржа и пресса одинаково питаются нуждой и несчастиями как отдельных людей, так и целых народов. Откуда же, как не из туманного и жестокого Альбиона можно устраивать революции, подтасовывать войны, проливать чужие слезы и кровь?… Ведь еще один из наполеоновских маршалов остроумно заметил, что “политика англичан — это естественная история акул. Подкарауливая кораблекрушения, они никогда не чувствуют себя лучше, чем после изрядного урагана”. Будучи справедливым относительно “просвещенных мореплавателей”, это указание является, конечно, ещё более верным по отношению к сынам Иуды.

Dio de l or, о, dio de L'or, del mondo signor!…

На другом полюсе расположились Риккардо, Лассаль, Маркс, Энгельс, Зингер, Роза Люксембург и иные “благодетели сознательных пролетариев”, т. е. пушечного мяса, которым располагает кагал для сокрушения вековых устоев государственного порядка арийцев. “Catus amat pisces, séd non vult lingere plantas”[39].

Евреи любят колоть сахар на чужой голове, хватать змею чужими руками. И они это проделывают в наши скорбные дни, распоряжаясь по странам Европы, преднамеренно и циркулярно, в чем, кажется, мы имели случай убедиться сами, особенно за период с 1905 года — разгара иудейской революции, действовавшей, как известно, через презренных шаббесгоев, прежде всего.

“Mundus vult de dpi, ergo decipiatur!” — воскликнул в порыве негодования перед мракобесием человеческим Павел IV, папа римский. Увы, евреи злоупотребляют и его мыслью даже не в состоянии гнева.

Действительно, если бы и представлялось возможным признать, что иудаизм раскололся внутри самого себя надвое и стал двигаться по двум же, взаимно исключаемым направлениям, то и тогда эти встречные течения не могли бы не произвести, так сказать, водоворота, где должна бы, значит, происходить борьба, сокрытие которой являлось бы немыслимым. Однако, наблюдение не только не обнаруживает ничего в этом роде, но мы, наоборот, видим, что никогда, пожалуй, еврейство не расширяло своих путей наживы, равно как не распространялось по огромному пространству целой страны, да ещё со столь невероятной быстротой и не отнимало с таким азартом у коренного населения средств пропитания, как именно после своего “социал‑революционного” бунта в 1905 году. С другой стороны, едва ли найдется другое время в истории, когда бы в таком же количестве создавались новые “князья во Израиле”, а также когда акулы и удавы биржи учиняли бы блистательнейшие спекуляции на распродаже газет, на захвате недвижимости всякого рода и на умопомрачительных гешефтах своей сатанинской игры, нежели в самые страшные моменты эпопеи Дальнего Востока и в период тягчайших злодеяний “освободительного движения”. Если один только государственный долг России возрос за этот период на три миллиарда рублей, то каковы же вообще должны быть итоги барышей всемирного кагала?!…

Очевидно, что ни о чём подобном в самой земле Ханаанской “избранный народ” и помышлять не смел.

Таково первое возражение против допущения усобицы в среде еврейства.

Второе заключается в инсценировании сионизма, т. е. в распубликовании самими же евреями с беспримерным самомнением того давно известного факта, что отечество еврея — все остальные евреи. Не далее как в 1903 г., то есть почти накануне кровожадного, по обыкновению, восстания сынов Иуды, происходил у нас же в Минске непостижимо разрешенный самим министром Внутренних Дел В. К. Плеве “Всероссийский конгресс сионистов”, где, по‑видимому, были намечены “избранным народом” мероприятия “русской” революции, где, между прочим, учреждена была иудейская национальная гвардия, не замедлившая порадовать нас озверелым “Бундом” и где, наконец, провозглашены были национальные цвета еврейства — белый и голубой, равно как уже открыто распевается сионистский гимн…

Это строго гармонирует с основным положением — “все евреи за одного и один за всех”, которое является основной статьёй иудейской конституции и служит краеугольным камнем могущества всемирного кагала. Представляя существо узаконений, полученных на Синае, и их резюмируя, указанный коренной принцип, в случае нарушений, отнюдь не ограничивается в своих требованиях гражданской ответственностью хотя бы и пред суровым кагальным судом (беф‑дин), а влечет за собой для виноватого высшую кару не только за государственную измену перед Израилем, но и за богохульство, иначе говоря, подвергает преступника смертной казни. На сие же, по буквальному предписанию талмуда, несомненно и в настоящее время, уполномочен тот же самый беф‑дин.

Евреи любят измену, но своих предателей не милуют!…

При этих условиях логически напрашивается и третье возражение. Не существует пятнадцати миллионов евреев, как их насчитывают на обоих полушариях, причём больше половины размножается в России, а есть всего один еврей, но — отпечатанный в пятнадцати миллионах экземпляров. То в меньших, то в больших количествах неразрывно связываемый с предыдущими и последующими своими поколениями, такой собирательный еврей живет уже четыре тысячи лет, оставаясь неизменно верным лишь самому себе и воедино скованным.

Четвертый же, притом важнейший из всех аргументов, заключается в следующем. Лучше нашего зная свои замыслы, а следовательно, и ту ненависть, которая ими повсюду обусловливается, кагал, подобно всякому деспоту, но ещё в большей мере, сам же испытывает тот же страх, который внушает другим. Поэтому он вынужден пребывать в военном положении, т. е. в состоянии неумолимой дисциплины. И мы действительно видим, что внутренний строй еврейства основан на рабском подчинении массы её коноводам — богачам и талмид‑хохимам. Применяя своё верховенство по принципу — главари, иудейские “гнут всякого супостата в дугу”, как и велит талмуд. В виду этого, а также по безграничности властолюбия, еврею присущей, равно как за отсутствием в талмудическом языке самого термина “свобода”, становится вполне очевидным, что междоусобица среди сыновей Иуды немыслима.

Не говоря о мировой политике кагала, могущество которой было бы такими раздорами взорвано на воздух, иудаизм столь тщательно заботится о своем единстве, как это и доныне в голову не приходит сообществу гоев, будь оно стачкой, синдикатом, картелью, консорциумом или же трестом. Устраняя конкуренцию между своими членами в любой сфере, кагал распределяет монополии на имущественную эксплуатацию гоя или на узурпирование его власти, будь гой таковою облечен. В удостоверении же права, сим укрепляемого, на хазуку либо ма'аруфию, выдаются при таком межевании тем же кагалом, но, разумеется, только его же членам, специальные акты. Да и вообще, надо понятия не иметь о всевластном еврействе, чтобы допустить возможность бунта внутри него.

С другой стороны, ради чего бы, спрашивается, risurn teneatis могли объявиться “для блага гоев” евреи‑освободители без нарочитого приказа “старейшин многострадающей синагоги”?… А если всего уже приведённого всё ещё недостаточно, то в талмуде имеется закон, исключающий всякие сомнения. В трактате Иебамоф значится буквально следующее: “По закону прозелит может жениться на своей матери или на сестре своей матери, которая приняла еврейство. Однако, раввины запретили это, дабы они (прозелиты) не говорили: наша прежняя религия была строже, чем нынешняя”.

Лицемерие и несостоятельность как запрета, так и его мотива очевидны, и потому не нуждаются в опровержении. Во всяком же случае, несомненно, что по иудейскому закону новообращённый в праве жениться на собственной матери, когда вместе с ней перейдёт в еврейство. Этого достаточно. Пусть сыны Иуды назовут ещё какой‑нибудь народ или какое‑либо время в истории, когда существовал бы подобный закон!… Указать, без сомнения, нельзя, ибо нигде и никогда остальное человечество не рассматривалось, как животное. Постановления данного рода присуши исключительно евреям. Посему закон, приведённый выше, не только вовсе не требует доказательства своего бытия, а, наоборот, в иудейском именно кодексе представляется необходимым логически. Иноплеменники не люди, значит, с точки зрения еврейства, между ними нет человеческо‑родственных отношений, а стало быть, и понятий: мать и сын. С переходом в иудейство, они, правда, становятся людьми, но в это время, сын от матери уже не рождается. Ясно, что и тогда он ей не сын. Будучи, значит, de jure чужими, они могут сочетаться браком. Таков, а не иной, мотив данного закона. Безнадёжны попытки талмид‑хохимов вывернуться!

Но если решение вопроса заключается именно в этом, то каким образом могли бы, например, евреи Риккардо, Лассаль или Маркс облагодетельствовать “человечество”, хотя бы понимая под этим пустопорожним термином и пролетариев иноплеменных? Возможно ли поверить далее, чтобы реально мыслящие, узко практические евреи, воззвавшие эру социализма, поучали гоев искренно, когда не только сами, но и через своих адептов не допускают хотя бы одного намерения запроектировать будущий строй? Где, наконец, основание к тому, чтобы, ради благоденствия гоев, не только в самом лоне Израиля создаваема была “бесхозяйственная” усобица, но и чтобы устои многовековых надежд, равно как нрогнозис современного величия сынов Иуды, были ниспровергнуты, — так сказать, уже накануне достижения “избранным народом” мирового владычества?!…

Но бессмыслица кагального социализма не исчерпывается и этим, хотя бы в принципе. Не очевидно ли, — horribile dictu, что в “социальном рае” некому было бы платить по купонам государственных либо иных займов и негде добрым евреям играть на бирже?…

Таким образом, нельзя достаточно удивляться даже не дерзновению, а наивности, с которой “угнетённый” кагал решился на столь наглый обман, как тот, которого мы являемся, тем не менее, очевидцами, если не считать ещё более поразительным, что разоблачение подвигается, увы, так медленно. Ведь ещё недавно, еврейского портного Зингера хоронил, говорят, чуть не целый миллион рабочих. Между тем, Зингер не только был миллионером по обычаю пролетарских коноводов, но и крайне варварски обращался с сотнями работниц своей фабрики дамских платьев в Берлине. На вопрос же, как он может примирять с этим свое предательство на конгрессах социалистов Зингер совершенно по‑еврейски отвечал: “Зато я отпускаю бедных девушек так рано, когда на улицах ещё довольно мужчин!…”

Нельзя засим не понимать, наконец, что в течение пяти лет, 1905—1910 гг., еврейство возвеличилось в России и обездолило её коренных жителей сильнее и глубже, чем за предыдущие 135 лет — с эпохи разделов Полыни, и даже больше, чем это удавалось сынам Иуды когда бы то ни было на всём пути их истории.

Посему трудно умолчать и о странной односторонности материала в отношении погромов, который представлен нынешнему Собранию, как нельзя особенно не печалиться о гостеприимстве, оказанном записке Гинцбурга по еврейскому вопросу. С иудейской бесцеремонностью оно пытается кагалу на забаву мотивировать погромы недостойным, по его мнению, пробуждением национализма в России. Отказываясь полемизировать на столь лицемерной почве, я не могу, однако, не указать как на заведомую ложность даваемого Гинцбургом объяснения, так и на отсутствие здесь данных,… excusez du peu, именно о эпохе 1905 года.

Погромы “освободительного” периода прямо обусловливались зверством бунта евреев, покушавшихся на самую независимость нашей родины. Невероятные по дерзости обиды, наносимые сынами Иуды русскому народу, и учиненные ими злодеяния, с одной стороны, а с другой, горе и стыд, унижения и печаль, выпавшие на долю русских людей, без оружия и вообще без помощи ставших на спасение отечества против всех сил кагала, подготовившегося заранее и снабдившего как своих бундистов, так и шаббесгоев револьверами и бомбами, причем, в результате сокрушив иудейский бунт, защитники родной земли оказались в острогах и под судом, евреи же объявились свидетелями и пострадавшими. Всё это никогда не изгладится из памяти народной!…

Настанет и для русских страдальцев суд истории, и заклеймит он кагальное вероломство тем воздаятельным позором, которого одержимое бешенством гордыни иудино племя, очевидно, заслуживает.

Соображая изложенное, необходимо придти к выводу, что иммунитет еврейских банкиров на ряду с невиданным размножением их, как и с расцветом иудейского благоденствия вообще, а также с развитием обнищания коренных масс, у которых евреи отнимают средства к жизни уже путём “грабежа большой скорости” (ср. Исайи VIII, 1), может быть объяснён не заведомостью для кагала того противоречия, какое бьёт в глаза между триумфом “Haute Banque'a” и торжеством “Интернационала”, а наоборот, — отсутствием противоречия, т. е. строгою гармонией этих двух, казалось бы, по внешности непримиримых течений в иудействе. Другими словами, разрушительные учения, “страстотерпцами” Израиля проповедуемые, а, так называемою, либеральной, т. е. жидовствующей, прессой восхваляемые, надлежит признавать ни чем иным, как вновь изобретённой, грандиозной, чрезвычайно злостной биржевой же спекуляцией сынов Иуды.

Лишь такой взгляд на текущие события, а в частности на то, что происходило по всей России в 1905 году, объясняет смысл явлений.

Впрочем, и в данном случае еврейство не открывало ничего нового, а воспользовалось только мыслью других. Иезуитское государство в Парагвае должно быть почитаемо, хотя и в самой смягченной форме, прообразом того беспримерного, поголовного рабства, в которое “Маркс и К°” умыслили обратить гоев. Гирш в Аргентине уже следовал примеру иезуитов, хотя, разумеется, на новый, биржевой лад. Еврейский замысел поработить Россию “иллюминациями”, браунингами и бомбами не удался, да, пожалуй, и не входил в действительный расчет кагала, но зато принёс невероятные, а в ближайшем времени даст, без всякого сомнения, ещё большие выгоды “избранному народу”. К сказанному остаётся разве добавить, что лишь крайнее незнакомство многих и многих с анналами истории позволяет клеветать на Россию, как единственную будто бы страну, где происходят погромы и плакаться на разорения, отсюда талмудизмом претерпеваемые. В действительности, подвергаться преследованиям за свои сатанинские концерты‑попури из государственных либо социальных бедствий других народов — таков неизменный удел евреев, а извлекать из этого потока золото — неподражаемая, в своём роде, но и весьма излюбленная ими сноровка.

В итоге мы, тем не менее, видим, что другие народы стонут под иудейским игом, как никогда раньше, а могущество сынов Иуды неуклонно растёт. “Бедный Израиль, — сентиментальничает Ренан, будучи не в силах ни устранить, ни истолковать в его пользу факта, — всю свою жизнь проводил от погрома к погрому…… Удостоверяя то же, гениальный Мишелэ с изумительной проницательностью и необыкновенным лаконизмом резюмирует, однако, историю евреев так:

“De soufflet en soufflet, — et les voila au trone du monde!…”

VI. Как опытные старьёвщики, сыны Иуды всё ещё продолжают торговать в конец затасканной трилогией: “liberté, égalité, fraternité”.

Отказываясь же рисовать картины социального рая, подстрекаемые ими крайние учения выдвигают, как универсальную панацею, чувство братства, которое, яко бы, снизойдёт на людей, когда существующий строй будет ниспровергнут. Откуда возьмётся это чувство среди повального озверения и почему не появляется оно теперь, — об этом “освободители”, ещё могли бы, пожалуй, умалчивать. Но они напрасно пытаются замалевать факт, что, если бы тень братства была мыслима на земле, то уже не требовалось бы ни социализма, ни коллективизма, ни анархизма, ни самого “Капитала” Маркса, — этого “Корана Интернационалки”. Обращаясь за сим к двум остальным членам трилогии: “liberté” и “égalité”, нельзя, в свою очередь, не заметить, что равенство возможно не иначе, как при всеобщей нищете. Это же последнее — не что иное, как всеобщее же рабство, а отнюдь не свобода.

Ясно, что равенство и свобода способны растерзать друг друга, но жить вместе они, разумеется, не в состоянии.

Не взирая на совершенную очевидность этого, сыны Иуды сумели, тем не менее, в иллюминациях отождествить “идеал свободы” с собственной талмудической тиранией. Мы, таким образом, встречаемся с никогда ещё до сих пор не виданным, неизмеримо циничным и, без сомненья, подлежащим соответственной каре, биржевым обманом, с загадкой, не постижимой, как для нашего времени, так, вероятно, и для будущих историков.

Фальсифицируя товары и отвлечённые понятия, подделывая деньги, балансы, биржевые курсы и общественное мнение, отравляя экономический и нравственный кредит, веру в идеал, любовь к родине и любовь к свободе, иудаизм на этом именно воздвигает собственный, отчаянный деспотизм.

Закон истории таков, что куда пробирается еврей, там всякая свобода вынуждена собирать свои пожитки и готовиться к изгнанию. Засим по мере того, как развивается иудейское преобладание, возрастает рабство иноплеменников. А когда еврей воцарится окончательно, свобода исчезает, коренное же население гибнет, пожираемое кагальными паразитами в собственной стране.

Что же касается “социального рая”, то он не может не явить трогательной картины: сурово организованная, за счёт самих гоев щедро оплачиваемая и еврейскими шпионами терроризируемая жандармерия готовая на всё; далее — охраняемые ею, высшие администраторы, инженеры и директоры социальных предприятий, исключительно, евреи; наконец, — в грязи и внизу, на самом дне, рабы кагала — иноплеменники.

Таков, без сомнения, неумолимо должен быть результат той “простой” программы, которою обольщаются ныне сирые и обездоленные. “Мы хотим, — говорят им сыны Иуды, — несчастных сделать счастливыми, а счастливых — несчастными!…”

“Всё — Государству”, — провозглашают кагальные благодетели, — для увенчания “райского” здания”, а упоённый миражем благоденствия, “сознательный пролетариат” внимает этому, полагая, что “всё — государству” значит: “всё — всем”. Но разве уже теперь государством не завладевают евреи?… Стало быть, девиз “Всё — Государству” означает не более, как “Всё евреям!”…

VII. Воистину, надо диву даваться, вглядываясь в то, что сейчас происходит вокруг. А, между тем, история ясно и неизменно предостерегала о следующем: макиавеллизм, иезуитизм, мартинизм — только слабые оттиски талмудизма, цель которого на пути веков заключается в том, чтобы стравливать гоев для завоевания ими же самими собственного рабства.

Ещё в 1849 году Доннозо Кортец указывал в испанской палате депутатов, что под красным и чёрным знамёнами, объединяя пролетариев всех стран, учреждается, не в пример прочим, “анонимное общество для эксплуатации народов”.

“Огромными шагами, направляется мир к сооружению самого гигантского и ужасающего из всех деспотизмов, когда‑либо существовавших!”

То же, в сущности, признавал и Вениамин д'Израэли, лютый враг Гладстона и ярый противник всех его реформ. Будучи главою консерваторов Англии и уже став лордом Биконсфильдом, он не затруднился, однако, предложить замену парламента прессою — еврейской, разумеется. Не даром ирландский трибун О'Коннель называл помянутого коварного талмудиста “прямым потомком того злодея, который и на кресте не захотел принести покаяния!” Так вот, кое‑что понимая в делах этого рода, еврей д'Израэли сказал: “Тайные общества день за днём толкают правительства обоих полушарий к пропасти, куда, наконец, и свалят их, а с ними погибнут как закон, так и всякий общественный порядок”.

Рекомендуя же поставить прессу на место парламентов, д'Израэ‑ли, быть может, лучше, чем кто‑нибудь, разумел, что есть прямое соотношение между исчезновением арийских государственных людей и расширением верховенства иудейских банкиров. На развалинах прежнего социального строя, с преобладавшим влиянием церкви и дворянства, возникает новая власть, именуемая богатством. Среди окружающего её мусора и других остатков прежнего государственного здания, сокрушаемого революциями, Маммона созидает свой престол. Первенство военных защитников страны сменяется тиранией её финансовых эксплуататоров. “Владычество же иудейских биржевиков есть основная причина современного пауперизма”, — утверждал тот самый Прудон, который, после революции 1848 г., негодуя от стыда, воскликнул: “Мы только жидов переменили!…” “В силу естественного закона, деньги — неизбежный властелин демократии”, — заметил, в свою очередь, и Леруа Больё.

И в прессе и в политике евреи обнаруживали только одно искусство — направлять человеческие массы для порабощения их манёврам больших монополистов. Но у кого в руках деньги, у того и пресса. Кто владеет прессой, тот распоряжается и политикой. А кому подчинена государственная политика, за тем и владычество над судьбами народов.

Приурочивая все свои замыслы именно к этой цели, сыны Иуды с невероятным, только им свойственным цинизмом, объявили себя же и благодетелями обездоленных. Но уже самый факт захвата власти в социализме евреями достаточен, чтобы не сомневаться, каковы должны быть результаты. Сколько бы не облекали его Маркс и К°” в quasi научные лохмотья, социализм, лишенный положительных данных и определённых границ даже в теории, представляет заведомо ложное, варварское вероучение и только в этом качестве может подлежать анализу. Но, пребывая в области химер, тумана и плутней, равно как и будучи рассчитан лишь на оскотинение человеческих масс, он, к их несчастью, может быть ниспровергнут не иначе, как через применение на практике. Увы, осуществить его, в какой‑либо одной стране, да ещё в Старом Свете, представлялось немыслимым. Но вот, не бывать бы счастью, да несчастье помогло. Нашелся значительный и достаточно удалённый архипелаг, Новая Зеландия, где эксперимент удалось произвести почти что сполна. Последствия не заставили ожидать себя. В “Земщине” (№ 881 от 29 декабря 1911 г.), мы читаем следующее:

“Много шума наделало в Англии отречение видного политического деятеля, известного адвоката Е. Г. Джеллико, от защищаемой им ранее социалистической доктрины. Этот выдающийся агитатор и оратор партии радикалов‑трудовиков предпринял путешествие в Новую Зеландию и Австралию, чтобы лично убедиться в благах осуществляемого там на деле социализма. Он возвратился оттуда убежденными сторонником конституционной монархии и непримиримым противником своих прежних товарищей”.

“Семь лет назад, — говорил он в объяснении своей метаморфозы, — Новая Зеландия была процветающей во всех отношениях страною. Полагая, что дела пойдут ещё лучше, если улучшить положение рабочих, я и мои товарищи по партии провели законы, регулирующие отношения труда и капитала, и думали, что насадили тем новый рай на земле. Социалистические доктрины приобрели здесь своё полнейшее осуществление. Я уехал в Лондон и здесь продолжал пропагандировать учение, приносящее, казалось, такие хорошие плоды.

Теперь, я восемь месяцев пробыл в Зеландии и Австралии — и нашел там не рай, а настоящий ад!… Развитие и осуществление социальных бредней при всеобщем избирательном праве мужчин и женщин, проводимое кучкою профессиональных политиканов и демагогов, привело страну богатейших естественных ресурсов к решительному финансовому и промышленному разорению.

Частная предприимчивость и частная инициатива совершенно уничтожены. Капитал отпуган от промышленности, и соответственно этому уменьшился спрос на труд, жизнь неимоверно вздорожала.

Общины живут лишь случайными доходами и являются данниками щедро оплачиваемых правительственных чиновников, которые измышляют всё новые налоги на торговлю и промыслы страны.

Закон о третейском разбирательстве показал свою крайнюю несостоятельность. Рабочие союза проделывают зря, что им взбредёт в голову и терроризируют всех предпринимателей. Как раз перед моим отъездом союз матросов потребовал от третейского суда присуждения вымогаемой им с хозяев прибавки, угрожая иначе забастовкой, — и пришлось подчиниться. Даже сапожники такою же угрозою добились закона, освобождающего их от работы по субботам… для игры в футбол и занятий спортом…

Отпугивая, таким образом, капитал от предприятий и облагая, для покрытия расходов, высоким налогом торговлю и земледельцев, австралийское правительство сократило арену применения труда, уменьшило национальное богатство и привело тысячи людей с их женами и детьми в полунищенское состояние.

Вместе с тем, необразованные, неспособные к государственному мышлению рабочие получили в силу всеобщего избирательного права власть над правительством и стали как его абсолютными тиранами, так и угрозой всему обществу. Человек, не принадлежавший к их союзам, лишается права на существование, на заработок. Капитал подлежит уничтожению. Долг, нравственность, честь — для них пустые слова. Всё это заменено азартом во всех его видах: игра в карты, скачки, состязания на призы в играх — вот на что уходит любое повышение заработной платы.

Убедившись лично в терроре, невежестве, неспособности и вопиющей нелепости рабочего коллективизма, как системы правления, я теперь решил столь же энергически и беспощадно бороться против него как раньше защищал!…”

Английские газеты советуют и всем теоретикам социализма прокатиться в Австралию, посмотреть, что выходит на деле из их пышных фраз?… Не мешало бы отправить туда и русских сторонников этого учения. Но… “нет более глухого человека, чем тот, кто не хочет слышать”.

VIII. Установив изложенное, необходимо иллюминировать его, наконец, хотя бы в общих чертах с иудейскими, если можно так выразиться, вероучением и нравоучением.

Однако, раньше, чем перейти к ним, надлежит принять к сведению следующие два положения. Во‑первых, если история знает такие народы, которые обращали политику в орудие своей религии, то евреи неизменно рассматривали свою религию именно как орудие своей политики или, лучше сказать, стремились обратить своё вероучение в предмет всемирно‑политического культа. Во‑вторых, иудейское вероломство настолько последовательно и в такой мере обманывает даже собственного Иегову — “Derjude bertugt auch wenn er bettet!…”

Неуклонность его образа действий на этом пути отражается, наконец, и в том, что все отношения свои к самому Провидению он представляет себе не иначе, как в договорной форме. Сообразно с этим, один из знатоков еврейства, С. Я. Диминский[40], свидетельствует:

“При молитвенном общении к Богу, еврей почитает себя как бы состоящим в гражданском процессе, который обеспечен законным, своевременно и надлежаще явленным, договором. В качестве же такого истца, еврей никогда не забывает о своих правах, а, заявляя о претензиях, неуклонно высказывается в молитвословиях по поводу разных недоразумений, которые возникают в его голове. Наряду с этим он признает, впрочем, возможным несколько успокоиться, так как имеет дело с Ответчиком, Который, по своему положению и несомненному нравственному авторитету, ни в средствах к удовлетворению контрагентов не затруднится, ни когда‑либо не позволит себе нарушить свои же, заключённые в письмена и скреплённые клятвами обетования”.

Справедливость свидетельства Диминского очевидна без дальнейших комментариев. Всякий, кто сколько‑нибудь понимает евреев, либо читал о Талмуде, не может не сознавать этого. Что же касается цели предъявления “исков”, равно как самого существа талмудизма, то не менее вразумительным является факт, что у сыновей Иуды материальное обогащение — начало и конец премудрости. Посему, в частности, Талмуд указывает, что, не занимаясь ни торговлей, ни комиссионерством, успел однако нажить большое состояние сам величайший из пророков Израиля. Разрывая бриллиантовые доски, на которых Иегова собственным пальцем начертал десять заповедей, Моисей ловко подбирал обломки, а затем от их распродажи нажил немалых капитал…

В гармонии с помянутым идеалом как в отрицательном, так и в положительном смысле творили своих образцовых евреев достопамятнейшие авторы. У Шекспира торгует деньгами Шейлок. Прославленный Лессингом (который, кстати заметить, был у евреев в долгу, как в шелку) Натан Мудрый является банкиром, да ещё не отказывавшим в займах врагам крестоносцев. Главный герой романов Вениамина д'Израэли и хранитель неразгаданной “азиатской тайны” (Asian mis‑tery) Сидония равным образом подвизался на бирже…

Среди таких условий еврею чрезвычайно затруднительно, чтобы не сказать: “Невозможно отречься от любви к такому божеству, которое не только разрешает, а и прямо приказывает обкрадывать, опутывать, снимать с иноплеменника последнюю сорочку и, наконец, истреблять гоев; в апофеозе же обещает верховенство над всеми другими народами”. Против стольких преимуществ и такого “самоопределения” не устоит, как полагают сыны Иуды, ни одна религия и любая цивилизация.

Без земли или постоянного пребывания, не имея никакой внешней защиты, евреи способом, беспримерным в истории и среди враждебных иноплеменников успели, тем не менее, образовать через Талмуд собственное государство, свою религию, администрацию, уголовное и гражданское право и судопроизводство, одним словом, status in statu в полном смысле слова. Слабый и, невидимому, беспомощный иудейский народ оказался в действительности столь сильным и так хорошо оборудованным своими преданиями и религиозными учреждениями, что роковые испытания и целые века преследований не могли ни уничтожить его, ни умалить его жажды господства.

Преследуемый, раздавленный в одном месте, Израиль раскрывал свою живучесть в новом, другом — опять с собственным Богом, национальными упованиями и неискоренимой враждебностью ко всем иным национальностям. Такая верность себе и столь крайнее упорство стремлений послужили, в конечном результате, могучим двигателем финансовых операций, но явились и основной причиной политических крушений еврейства. Собрание коварных изветов и злобных верований, колоссальных нелепостей и невыразимых гнусностей произвело еврея‑талмудиста, который, будучи лишен отечества и самой способности к общежитию, оказываясь повсюду чуждым и не имея других забот, кроме интереса личного либо остальных израильтян, повсюду являлся бичём страны, куда бы ни заносила его судьба.

Слепо преданный, если не религии, то своей расе, верный себе как против идолов, так и против Евангелия, вопреки мраку и наперекор свету, презирая окружающую ненависть и не научаясь из предостережений судьбы, забывая о невзгодах и не умея переносить счастья, еврей — образованный и еврей — невежда, еврей — фанатик и еврей‑ренегат, еврей — ортодоксальный и еврей — атеист, еврей — цадик и еврей, отрицающий Моисея, остаётся всё тем же евреем и только евреем.

Мудрено ли, что Талмуд столь же симпатизирует гою, как кошка любит мышь, или как пантера — газель.

Не только в самой Иудее, а и вне её, в Риме, в Азии, в Греции, в Египте, в Македонии, в Понте, в Галате, в Каппадокии, иначе говоря, всегда и повсюду христианские церкви, с каким бы благочестием ни относились они к поучениям и легендам иудаизма, неизменно встречали в синагоге жестокого врага, который ради удовлетворения своей мстительности не брезговал ничем и ни перед чем не останавливался. Чтобы задушить христианство в самой колыбели, синагога одинаково взывала к Моисею и Юпитеру, к своему санхедрину и к языческим жрецам, к старейшинам Израиля и римским проконсулам, к застарелому памятозлобию мозаизма и к страстям идолопоклонства, к самомнению аристократии и к подозрительности тиранов, к суду и к кинжалу, к Цезарю и к бунту.

Только две вещи умеет еврей делать хорошо — плодиться и наживать деньги, заметил ещё Апполоний Моло, учитель Цицерона на острове Родос, а через две почти тысячи лет — подтвердил Вольтер. С другой стороны, лишь две вещи неукоснительны для еврея: раввинизм (или, что одно и то же, — фарисейство, талмудизм) и ростовщичество. Никогда он не посягает на них, да и другим трогать не велит. Это до такой степени безусловно, что если какая‑нибудь, например, русская газета никогда не упоминает о раввинах либо о ростовщиках, то можно быть уверенным положительно, что в её редакции кишат иудеи……

Необузданное сумасшествие наживы, которым одержимы сыны “избранного народа”, это настоящий шабаш ведьм вокруг золотого тельца… Маммона стал у них богом, биржа — храмом, а курсовые бюллетени — единственной книгой, которая не менее для них священна, чем и сам Талмуд.

— “Le rabbin Israel sort de la Synagoge;

Il ne regarde rien…, terrible sa course

Il gagne avec furreur la place de la Bourse!…”[41]

Действительно, биржа есть центр тяготения еврейства. Отсюда всё исходит и сюда возвращается. Тем не менее, сфера деятельности иудейской не исчерпывается биржей. Замыслы Талмуда безграничны. Принимая во внимание, что для еврея нет ничего отвратительнее, как отдавать назад, задачи иудаизма простираются не на одно экономическое, а на умственное и нравственное обездоливание гоев, т. е. на лишение их всяких путей и средств защиты. “Le juif a été signale, — поясняет Генрих Фавр, — mais non découvert!..” Полное же разоблачение “избранного народа” затрудняется в особенности тем, что как “la société des jésuites est une epee dont la poignée est a Rome et la pointe partout”, так и у сыновей Израиля, но в неизмеримо большей степени, неведомый и неуловимый центр влияет по всем направлениям…

Cherchez le juif! — вырывается невольно, как только общественное внимание бывает возмущено какой‑либо, ещё неслыханной плутней. Cherchez le juif! — решает судебный следователь, когда запутанное и безнравственное преступление, наглое и предательское злодеяние является особенно загадочным. Cherchez le juif! — говорит землевладелец, не постигая колебаний цены на хлеб или сокровенной причины своего разорения. Cherchez le juif! — догадывается финансист, задумываясь над крушением христианского банка или внезапным падением курсов, переворачивающим рынок вверх дном. Cherchez le juif! — приказывает главнокомандующий, замечая, что его планы перестают быть тайной для неприятеля. Cherchez le juif! — восклицает государственный деятель, когда национальные мероприятия отравляются сатанинской ложью в якобы либеральной и будто бы не еврейской печати, а с другой стороны, извращаются какой‑то ядовитой, подпольной силой. Cherchez le juif! — твердит себе дипломат, убеждаясь, что его шахматные ходы кем‑то спутываются и направляются ему же во вред. Cherchez le juif!, — в праве, наконец, воскликнуть мыслитель, когда вечные законы разума и сама идея справедливости осмеиваются и замирают в том биржевом хаосе, который на наших глазах охватывает жизненные силы и важнейшие центры социальных организмов…

Пусть же нам не лгут, будто образование и общение с другими народностями не могут не изменять талмудизма. Как нет медленных зайцев, так не бывает простоватых евреев. Как нельзя стать евреем, так и перестать быть им нельзя. Если для талмудиста ещё мыслима невозможность физическая, то нравственно‑невозможного не существует. “Le judansme s'est l'esprit du mensonge!…” Фальсификация идеалов через подлог свободы и спекулирование обманами суть господствующие явления нашего времени, этой некогда невиданной раньше сцены “триумфального” шествия Израиля. За исключением собственного величия, еврей ничего не считает истинным и нерушимым, священным и неприкосновенным. Поэтому он готов что угодно осмеивать и над всем издеваться. Апофеозом же этой кагальной потехи является обращение того, чему веруют другие, не только в отраву для окружающего, но и “художественный” для еврея подвиг.

IX. Нашу эпоху знаменуют два главных факта: варварство социальных учений и сатанинское обоготворение еврейства.

Разве, говорят, не ему одному принадлежит всё и вся?… Недаром же испано‑венециано‑английский еврей Вениамин д'Израэли, возведённый в лорды Биконсфильды и погребённый в Вестминстерском аббатстве, тем не менее, именно с высоты парламентской трибуны Великобритании, провозгласил: “Евреи единственные аристократы мира и его призванные повелители!…”

Таким образом, если нынешнее время становится всё более еврейским как по вероломству и бесчеловечию, так по нашему же поклонению перед собственным ожидовливанием, то за указаниями причин надо идти в прошлые века. А сыны Иуды пусть перестанут истощать терпение “гоев”, обвиняя их себе на забаву, в привитии “угнетённому племени” тех самых свойств характера, которыми именно создаётся и обеспечивается тирания евреев, но которые, опять в насмешку над ними, и они яко бы готовы признать отвратительными.

“Греки были истинным народом Божьим, — говорит Фурье, — между тем как евреи, потомки коих всё ещё осмеливаются присваивать этот титул, являлись прямым исчадием ада, летописи которого преисполнены вопиющими и отвратительными злодеяниями. Не оставив ни единого памятника в области наук или искусства, они запятнали себя упорным стремлением к варварству, когда были независимы, либо к фарисейской теократии, когда бывали порабощены”.

“А в наше время, — подтверждает Туссенель, эти наглые тунеядцы через своих писак‑прихвостней, кидают нам в лицо бесстыдное учение, что нищета есть законный удел человеческих стад и что на жизненном пиру нет места для детей бедняка!…”

Не допуская никаких возражений, всякому нееврею надлежит твёрдо памятовать о следующем, основном, непререкаемом, всеми евреями исповедуемом принципе: очагом иудейства является и, без сомнения, не может служить что либо иное, кроме Талмуда. Отсюда, — если кто‑нибудь, предлагая дать о сынах Иуды верное понятие, обращается к иным источникам, тот или сам заблуждается, или обманывает других.

Звезда Востока и свет Запада, второй Моисей, величайший авторитет в Израиле — рабби Моте беи Маймонид (сокращённо именуемый — Рамбам) в предисловии к своему капитальному и для евреев священному труду “Яд Кхазака” удостоверяет: “Находящееся в вавилонском Талмуде обязательно для всего народа иудейского. Каждый город и каждая страна повинны согласоваться с обычаями, установленными мудрецами Талмуда, почитать их решения и следовать их учреждениям. Весь сполна свод талмудических норм одобрен народом Израиля, а те, кто являются авторами учреждений, решений и обычаев, равно как и те, кто рассуждал о них либо поучал истинному их разумению, были мудрецами либо — по большей части мудрецами избранного народа. Через предания они получили основы Закона без перерыва из уст в уста, от самого Моисея, нашего блаженной памяти наставника”.

Наряду с этим, следует, однако, заметить теперь же, что немногие были столь хорошо знакомы с Талмудом, как английский богослов Ляйтфут (Ligthfoot, ум. в 1675 г.), учёный, автор исследования “Ногас Hebraicae”. Это был человек необыкновенно искренний и простой. Изучая Талмуд в течение целой жизни, он дал, однако, такую характеристику: “Почти непреодолимые трудности слога, ужасная грубость языка, изумительная пустота и вопиющие лжемудрствования по рассматриваемым вопросам мучают, раздражают и терзают того, кто читает эти единственные в своём роде трактаты!…”

В свою очередь, аббат Людовик Чиарини (см. его предисловие к “Theorie du Judansme”) говорит: “Веды — индусов, Эдда — скандинавов, Шу Кинг — китайцев, Зенд‑Авеста — магов Персии, Коран — последователей Магомета, Священные памятники и Древний папирус Египта, наконец то, что индусы, греки и римляне, передали нам устно и письменно о почитании своих богов и полубогов, — всё это находило расследователей, истолкователей и даже компиляторов. Неутомимые труженики, они надеялись честно послужить современникам и потомству, прокладывая пути к более справедливым понятиям о религиозных системах, разделявших да и поныне разделяющих, владычество над шаром земным. Лишь один Талмуд, — этот бесформенный хаос самоослепления, вместилище невежества, заблуждений и предрассудков, где неистовствуют галлюцинации фанатизма в состоянии бешенства, не знает среди своих истолкователей никого, кроме тех, кто превратил его в исключительное наследие адептов синагоги, не ведает других учителей, кроме явных злоумышленников, которые даже посторонних людей стремились вовлечь в лабиринт ещё более невылазный, чем сам Талмуд под предлогом намерения ввести их в самое святилище своих доктрин. Увы, иго Талмуда беспощадно тяготеет как над теми, кто следует его учению, так и над народами, среди которых его приверженцы кочуют в рассеянии!…”

Ничего, к сожалению, не было предпринимаемо доныне не только с целью подрубить корни этого смертоносного растения, но хотя бы для того, чтобы ослабить чрезмерный авторитет и гибельные замыслы такой книги, которая во имя Божества проповедует тягчайший из религиозных деспотизмов, утончённейшее предательство, наглейшую нетерпимость и зловредный дух которого из среды потёмков, её окружающих, веками угнетал и до сих пор гнетёт многие страны земли.

Впрочем, нельзя ради беспристрастия умолчать, что отсутствие попыток к изучению Талмуда за пределами синагоги лишало до наших дней как богословские, так и светские знания разных исторических и научных указаний, которые попадаются в Талмуде, и само происхождение коих восходит к тем отдалённым временам, откуда для вдумчивого критика сведения всякого рода могут иметь ту либо иную ценность.

Сделав упомянутые предварительные замечания, мы переходим в возможной краткости, к ближайшему ознакомлению с Талмудом, Шулхан‑Арухом и Каббалою.

Талмуд

Date: 2015-08-24; view: 430; Нарушение авторских прав