Товарищи Ученые! 1 page

Как классно вы раскланялись,

в традиции совковой,

Что в Бога, если верите, то только по Спинозе,

А ленинской "материи" (давно почившей в Бозе)

Еще не срок считаться тупиковой.

Да, было такое: «Ломать, так ломать!

Сварганим себе из науки игрушку,

Отправив и Бога в Природу-Мать

(Как Человека обратно в лягушку).

Чего там стенать!

Подумаешь, маленькое изъятие, –

И сразу – как будто развязаны руки…»

Но если бы знать:

Там Ницше и Маркса стальное объятие

И хохот зловещий всеядной старухи.

...

Теперь несем в себе мы прегрешения –

Судьбы тяжелой завитки.

И если в лоб дают решение,

То лбы по-прежнему крепки:

«Не попрекайте только нас

В лапласовской гордыни![20]

В науке как-нибудь без вас

И вашей досужей твердыни».

Как мы дошли до того,

Что погрязли в мистерии:

«В мире нет ничего,

Акромя отраженья материи»?

Конечно, оно бы и проще, где каждый – немой,

А мысли, свернувшись по «матерной» линии

И распластавшись на плоскости или прямой

Покрылись бы мхом и инеем.

Вы скажете: «На земле не стою.

Не размножайте лишних сущностей!»

А если я из них состою

И мне они Богом отпущены?

Сколько еще избавляться от хлама

Пустого, ненужного торга нам?

Не надоело – бритвой Оккама

По Детородным органам?

...

Вот так и живем

В ограниченном измерении:

В обнимку вдвоем

Со «своей» точкой зрения,

Застряв на осях

Паутин профанации,

Вот-вот на сносях –

И без центра

координации.

Посмотрим на себя со стороны.

Эх, так зудит у куклы руку рвать:

Экстрим от атома до клетки и страны,[21]

И «лишних» денег некуда девать.

Затем посмотрим сверху вниз,

Где все в Одном перекликается

И чей-то «скромненький» каприз

Другому болью отзывается.

Куда ни глянь – все «шалость» рукотворная:

«Хотим накушаться и все познать…»

Но мы ж не шпана беспризорная,

Имея в душе и Отца и Мать!

Ведь с Ними все будет Путем

Богатым и без надрыва.

А так…как слепой за слепым идем

У самого края обрыва.

Ничто под луною не ново...

Где альфа, омега и сигма?

Вчитаемся в текст Соловьева.

Там – "свежая" парадигма.

Давайте откроем души и глаза.

Сейчас нам такие даются Знания,

Что дух захватывает и слеза

Накатывает от причастности

к Его многогранью!

В нем нет насилья разделения,

А гибкий язык, как ажурной вязью,

Организует со всем сцепление

Единой перекрестной связью.

В нем все науки с одним Ядром,

Как проектором Бытия,

И в отношениях снят синдром

Противоположности «Ты и Я».

«Ну вот, опять с научным коммунизмом:

Регенерации и воскрешенья феномен.

Как мы устали от ваших «измов» –

Телячьей радости грядущих перемен!»

Не будем в бутылку лезть.

Все останутся при своем. И все же,

У каждого для различия внутренний голос есть:

Где яичница, а где – дар Божий?

Где за штампами забытье,

А где - истинное чутье?

Что значит спать и что значит жить?

По любому, мы в ответе за себя и за Мир.

Стоит собраться и Задачу решить

Или оставить какой-нибудь штрих-пунктир?

«Вы не хлопайте меня по плечу.

Вера – это лично мое и, как интимное исподнее,

Не для разглядывания всем вместе».

С ложной скромностью – легко в преисподнюю,

Ведь «никто, зажегши свечу,

Не ставит ее в сокровенном месте».

Я знаю, что вольному воля

И жалко «родное терять»,

Но если уж выпала доля,

То можно и Бога понять.

Кто виноват, что Его перепутали

С религиозными атрибутами?

Он же не просто «Небесная власть»

Или «Библия», чтобы знания передать.

Он – неотъемлемо Наша Часть

И Его, как ребенка, – только выстрадать.

...

Отдайте Богу Богово,

Не жмитесь, господа!

Он встретит у порога вас

И тихо скажет: «Да…»

«Ну, так с вами сойдешь с ума.

Развелось тут ченеллингов, ясновидящих тьма…»

Помните о приближении грозы у Христа?

Когда у Второго Пришествия начало?

В мире ветер бушует лет со ста.

Войнами-молниями из конца в конец блистало.

А антихрист? ленины, гитлеры, сталины…

До самых костей достали.

И с неба упала звезда-Чернобыль.

А ченеллинги - первые капли на пыль.

Не пугайтесь их заранее.

Не выплескивайте ребенка с водой.

Будет еще Осознание!

Будет как дождь проливной!

Социум – это автономный организм или виртуальное образование?

И, всё-таки, как часто я попадаюсь на своем комплексе хронической серьезности. В сверхсерьезном состоянии каждое событие принимаешь за чистую монету. Советских людей когда-то так и воспитывали. Кто не жил в это время, может посмотреть несколько фильмов из тридцатых-пятидесятых. Если сказали или написали, что такой-то человек нехороший, значит «зря писать не будут». Так постепенно шла (да и сейчас идет) дискредитация и изоляция вплоть до уничтожения всех самостоятельно мыслящих публичных личностей. В результате в «массы» постоянно транслируется сигнал (message), кто в доме главный хозяин: Человек, взращивающий свое миропонимание, или эгрегориальный авторитет (партия, власть и ее представители). Таким образом, в людей вживляется имплант: «Ты на периферии своей картины мира, а в центре – авторитет нашего эгрегора, он тебя ведет». В последнее время эгрегоры вообще «оборзели». Например, эгрегор «Деньги любой ценой» эксплуатирует уже не только традиционные зависимости и вредные привычки, но и тягу к творчеству и саморазвитию. Переключился недавно на канал НаноТВ. Там ведущая предлагает зрителям решить задачку с арифметической формулой, выложенной из спичек. Пятнадцать тысяч русскими приз. Хорошо, деньги всегда нужны. Решение легкое. Десятки звонков в течение двадцати минут с какими-то дурацкими вариантами. Ведущая уже «нервничает». Пытаюсь дозвониться. Из Беларуси звонки не принимают. Потом выхожу в интернет и выясняю, что это очередной зомболохотрон в духе Васи Голубкова в начале 90-х. Постепенно парочка «Деньги любой ценой» и «Власть любой ценой» зачищают пространство человеческих интересов, мгновенно набрасываясь с осмеиванием или опошливанием всех здоровых общественных инициатив. Приведенный пример – это метафора. За внешне вроде бы нормальной и полезной деятельностью лежит корысть и обман, а еще глубже – циничное подтачивание веры в себя и людей. Почему сейчас стало так невыносимо тяжко работать в образовании и медицине, где эффективность традиционно зависела от проявления высоких человеческих качеств? Не только из-за низкой зарплаты – она уже окончательно унижает и добивает. Прежде всего, из-за ощущения микроклимата, в котором творческому вдохновению, открытости и искренности там почти не осталось ни места, ни времени. Глубокая искренность не может не выйти на общечеловеческие ценности и смыслы, на идеалы более здорового будущего. А для эгрегорозависимых людей такой выход кажется опасным: они подсознательно избегают его, боясь наказания «своими-нашими» за связь с «чужими» – «сильно грамотными выскочками». На этих страхах выстраиваются стены недоверия и безразличия друг к другу.[22]

Недавно с Натальей прослушали аудиокнигу «Раковый корпус» Александра Солженицына. События 54-го года. Прошло 60 лет. Тогда общество (по крайней мере, интеллигенция) выходило на временное излечение правдой и имело некую модель потребного будущего (пусть даже и утопичную). Идея возрождения страны окрыляла. Я был маленьким, но чувствовал это по фильмам, по музыке, по песням старшеклассников. Это ощущение человеческого единства, гордость за людей, особенно после полета Гагарина, вдохновляла и будила желание тоже сделать что-нибудь достойное и полезное. После 68-го опять пошло погружение в тихое болото жизнеподобного самообмана. И будущее исчезло. Немножко забрезжило в конце и начале 90-х, а затем опять погасло. Странно, тогда общество при минимуме правдивой информации сумело выйти на некое единство Коллективного Сознания, а сейчас при максимуме такой информации все еще продолжается его атомизация. Впрочем, чего странного? Не одной информацией жив человек. Информацией «и так уже перекормили». «Какая там истина? Истина – это то, что я хочу или мы (наши) хотим». Хочется простых эмоций и острых переживаний. Если не в личной жизни, так хотя бы за «нашу» страну «поболеть». Сначала на олимпиаде, потом в сражениях со второй половинкой своего нанайского борца: «фашиствующими бандеровцами» и «правым сектором». Сегодня думающие люди впадают в полное недоумение: как при таком потоке статей, книг, телепередач с участием уважаемых и мудрых людей, классных художественных и документальных фильмов, в пух и прах развенчивающих тоталитарные режимы, 80% населения России и Беларуси беззаветно тянется снова к этому непотребному будущему, как кролик в пасть удава. Казалось бы, ну что тут тяжкого: посиди два-три дня в интернете, посмотри, чем живут и чего хотят одни, потом возьмись за других, определись, кто и что стоИт за всеми этими процессами, а когда оторвешься от простых решений типа «во всем виновата Америка» или «это все происки КГБиста Путина», тогда и успокоишься, отойдешь от плоского чёрно-белого «кина». Да…, казалось бы, «но покой нам только снится». Откуда эта детская инфантильность, несамостоятельность мышления и тоска по сильной руке, которая бы защитила от плохих дядей, погладила по головке или пошлепала по попке? Психологи говорят о слепой материнской любви и безотцовщине даже при живых отцах. С одной стороны, сердобольная опека с постоянными медвежьими услугами и подкладыванием соломки, с другой, – безразличие и попустительство наглости и опасным прихотям «дитяти». Психологический возраст у большинства жителей планеты не превышает пяти лет. Эзотерики называют это незрелостью воплотившейся души. Им еще надо повертеться в этом круге Сансары, наработать сладостный и болезненный опыт борьбы «добра» и «зла». Это касается отдельных Людей. А душа Земли и Человечества (Ноосферы по Вернадскому) созрела до самоосознания и выхода из «спячки в дуальности»? Если да, то она должна быть катализатором ускоренного созревания индивидуальных Сознаний землян. Не знаю, насколько мне удалось перед тестированием освободиться от предвзятых мнений и благих желаний, но мне показывает, что да, душа Земли и Человечества созрела, почва или критическая масса страданий и «улётов» наработана, сейчас наступило время осознаний. Если в начале двадцатого века потенциальный возраст души взрослого человека составлял в среднем 10 лет, то сейчас – 18 лет, а актуальный возраст, то есть реализованный в жизни, вырос, соответственно, – с 4-х до 6 лет. Ясно, что на пустом месте осознание не появится. Даже для большинства онкобольных перспектива скорой смерти не становится поводом для более глубоких размышлений о себе и своих близких или дальних (лошадь можно подвести к водопою, но ее не заставишь напиться). В то же время, без серьезных переживаний темы жизни и смерти, мира и войны, благополучия и катастрофы на новый уровень миропонимания выйти невозможно. Не зря в последнее время этому уделяется все больше внимания. Правда, многие авторы «посланий человечеству» не столько подводят, сколько отводят от «водопоя». Украинские события вообще вывели эту тему из виртуального мира в реальный. Когда в твой город привозят гробы, то «все эти политические игры» начинают пахнуть земелькой. Это уже не где-то там «в Гондурасе», а в доме у брата (мой старший брат Коля сейчас живет в Артемовске, рядом со Славянском). Мы все хором и каждый в отдельности пытаемся объяснить себе причины происходящего. Любопытно, чем в первую очередь отличаются те, кто в Донецкой и Луганской областях идейно отстаивают присоединение к России, от тех, кто за единую Украину? Таких там примерно по 10% с той и другой стороны. Для первых характерна тяга к привычной и размеренной жизни, от государства они ждут патерналистской (отеческой) опеки (не как в Союзе, конечно, ну хотя бы зарплата побольше и никто рядом или по телику не «трындел» по-украински), их средний физический возраст 50 лет, потенциальный возраст души 10 лет, актуальный возраст 5 лет, соотношение значимости прошлого и будущего 94/6. Вторым интереснее практическая самореализация в социуме, они не смотрят просоветские сериалы (типа «Сватов») или ток-шоу «Пусть говорят», и им более симпатичен европейский тип государства с меньшей коррупцией и большей свободой личностного роста. Соответствующие показатели возраста и отношения к прошлому и будущему у них: 35, 16, 10, 10/90. Сепарация (разнесение) людей по двум разным способам мировосприятия идет полным ходом. И не только по территориям всех континентов, но и по семьям, и по коллективам. Хорошо это или плохо? Не знаю, насколько это корректный вопрос. Что лучше: внутреннее гниение организма или его попытка вывести свой гной наружу? Во втором случае, по крайней мере, меньше лжи и больше надежды. «Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение» (Лк.12:51). Есть те, кто хочет жить попроще и однозначнее (крайние формы их общежития – домостроевский деспотизм, варварство, ортодоксальный фундаментализм, военный коммунизм, авторитаризм) и те, кому хочется жить свободней, разнообразней, тоньше и интересней. История человечества представляет собой пульсацию разнесения и сближения таких людей и народов. С одной стороны, кого не тянет жить вместе с себе подобными? С другой, – когда однообразие опостылеет (в том числе и однообразие псевдоразнообразия), неожиданно засомневаешься во враждебности «чужака» и безгрешности «своего». Для Сознания Человечества это сомнение как намытое золото – именно в нем рождается та осознанность, «о которой так долго твердили эзотерики». В эти мгновения уходит ревность одних и гордыня других, а сквозь них проглядывает чистое голубое небо – одно на всех, как у смертельно раненого под Аустерлицем князя Болконского. Там, в глубинах вечности, уже не важно, насколько ты «продвинутый» или «задвинутый», там просто другое измерение, в котором мы «члены одного тела». В пылу страстей или суете рутинной жизни это единство не воспринимается – так, пустой звук. Даже в прощенческое воскресение не заставишь себя ни просто перелистнуть страницу (типа «проехали»), а войти в болевую зону конфликта и искренне покаяться за себя, за него (нее) и за всех сопричастных к случившемся.

Только что Наталья рассказала эпизод из истории прошлой войны (канал «Психология-21», передача «О главном»): эсесовец зашел в дом в одной из белорусских деревень. Перед ним были трое маленьких детей. Двухлетняя девочка держала на руках девятилетнего ребенка. Фашист выстрелил, но пуля каким-то образом оказалась в руке девочки. Этот факт педантичные немцы задокументировали, а потом спустя десятилетия его кто-то откапал в секретных советских архивах. Прошлое уходит как сон, остаются только избранные моменты, которые сигналят нам о чем-то очень важном. Неизвестно, как это отразилось на очевидцах события, но сам факт документирования говорит о том, что даже до «изверга» иногда удается достучаться.

Что такое осознание? Это когда докапываются и досопереживают до конца. Все знают, например, что Чикатило – серийный убийца (в брежневские времена). Но почти никто не знает, что его мать во время голодомора зарезала младшего братика и варила из него супчики. Еще меньше людей в этом случае идут дальше и задумываются, откуда взялся голодомор, только ли «изверг» Сталин тому виной? А откуда взялся Сталин? Как и в чьих интересах он тихим сапом пришел к власти? Чем глубже вникаешь в эту тему[23], тем больше понимаешь, насколько бессмысленна и вредна «наша брань против крови и плоти» всех этих «извергов» и «сумасшедших маньяков». Она только уводит в сторону от сути вещей и подсаживает на иглу ненависти. Если мы хоть раз сами сядем на такую иглу, то всё, что бы мы потом ни говорили, будет их («извергов») бесить и восприниматься как очередное «вякание глупых чистоплюев» о человеколюбии[24]. Разве в упомянутом эпизоде с эсесовцем тот стрелял в детей? Нет, он стрелял в «краснопузое сталинское отродье», точно так же, как сейчас луганско-донецкие «освободители» стреляют в «фашистско-бандеровское отродье». И в это же время (сегодня 2 июля) Путин и Лукашенко празднуют 70-летие освобождения Беларуси от гитлеровских фашистов. И ни намёка на то, что происходит на Украине. Театр абсурда процветает. Помните, раньше мы всегда считали, что наши отцы и деды погибли за то, чтобы никаким деятелям больше не вздумалось перекраивать европейские границы без взаимного на то согласия. Зомбирование людей войной не прекращается ни на минуту. Это краеугольный идеологический камень в основании наших государств. Вы часто останавливались на мысли, зачем маленьким мальчикам играться в пистолетики и автоматики, а большим «мальчикам» сидеть ночами «в танке»? Игры, книги и фильмы без убийств не так сильно завораживают? Вспоминаю, как мы с Натальей 11 сентября 2001 года приехали домой и взволнованные с порога сообщили теще, что террористы захватили пассажирские самолеты и разрушили два небоскреба в Нью-Йорке, погибло около трех тысяч человек. Мама, не обращая внимания на наши эмоции, а скорее в пику им, тут же с какой-то лютой радостью выпалила: «Так им гадам американцам и надо!» У нас от удивления чуть челюсти не поотваливались. Это мама, которая так трясется над детками, кошечками и собачками!?

И вечный гипноз…

Как легко люди попадают в этот заколдованный круг ложных убеждений и как трудно из него выйти. Даже желание сделать это у большинства не возникает. Для нас очень ценным в понимании природы зомбирования оказалась сцена с сеансом гипноза в повести Ричарда Баха «Гипноз для Марии» (однажды в 1980 году в общаге ленинградского университета мы присутствовали на подобном сеансе, для нас это было не просто потрясение устоев, такое ощущение, как будто приоткрылся занавес перед бездной иного мира и иной истины, к которым мы тогда не могли и еще даже не мечтали подступиться). Приведу здесь этот эпизод и некоторые последующие раздумья героя повести Джейми Форбса.

На сцене три добровольца. Один шагнул назад, едва гипнотизер легонько коснулся его плеча, вторая начала падать и была тотчас подхвачена, третий не отреагировал на толчок. Первого и третьего поблагодарили и отослали со сцены под аплодисменты – учтивость каким-то образом была важна для шоумена.

Форбс напрягся, пытаясь расслышать слова, которые Блэксмит тихим голосом говорил оставшейся молодой женщине, старался разобрать их по губам. Он разобрал только слово «путешествие». Гипнотизер сказал девушке что-то другое, не то, что говорил Джейми прошлым вечером, и у него ушло на это на несколько секунд больше.

– И как же вас зовут, мэм? – спросил он громко, чтобы всем было слышно.

– Лонни, – ответила та твердым голосом.

– Правильно! – сказал он.

Подождав, пока утихнет смех, он продолжил чуть громче.

– Скажите, Лонни, мы с вами не встречались раньше, не были знакомы до сегодняшнего вечера?

– Нет.

– Это правда, – сказал он. – Лонни, будьте добры, пройдите сюда.

Из того, что Джейми Форбс видел, невозможно было определить, что мужчина на сцене – гипнотизер и что девушка уже находится в трансе. Просто два человека медленно прохаживаются по сцене, ничего особенного.

Они двигались от края сцены к центру. Она сделала еще три шага, потом, словно заметив, что вдруг осталась одна, повернулась и стала растерянно оглядываться вокруг.

Форбс похолодел. Он знал, что она видит: стены, камень, тюремную камеру. Но вокруг нее ничего не было. Ничего. Воздух. Сцена. Зрители. Никакого даже прозрачного занавеса, никаких зеркал, никаких световых эффектов.

Но лицо ее омрачилось, как, наверное, и его лицо тогда. Что же стало с дверью? Куда подевался Блэксмит?

Он смотрел, как она подошла к невидимой стене, коснулась ее. Надавила на нее, сделала шаг влево, снова надавила.

Может, она представляла другой камень, подумал он, но ясно, что в ее воображении он был таким же твердым, таким же прочным.

– Эй... – сказала она. – Кто-нибудь меня слышит?

В зале захихикали: конечно, мы вас слышим. Мы ведь здесь!

Джейми Форбсу было не до смеха. Приблизительно в эту минуту он тогда испугался сам.

Испугался чего? Почему ему стало страшно?

Потому что попал в ловушку, вот почему. Оказался в каменном мешке. Без дверей, без окон, каменный потолок, каменный пол... как жук в чайной чашке, и выхода нет.

Все не так, подумал он, глядя на сцену.

Тогда Блэксмит велел спускаться по ступеням, шептал что-то. Ступени упирались в дверь. Каждый миг реален, как вчера. Сегодня он видел это иначе – сцена, пустая сцена, и бедная девушка – пленница своего собственного ума.

Зрители улыбались, они были в восторге, а Форбс едва сдерживал себя, чтобы не вскочить со своего места, не броситься по проходу на сцену, чтобы освободить ее, спасти...

От чего освободить, подумал он. Как можно разгипнотизировать человека, который глубоко верит, что толстые стены, которых ты не видишь, давят на него, сковывают его, без пищи и воды, даже воздух и тот на исходе?

Кто мог освободить его, сказать, что стены – плод его фантазии, убедить его в этом?

Я бы не увидел спасателей, подумал он. Пока они не подошли бы совсем близко.

Совсем близко – и что тогда? Увидел бы, что кто-то прошел ко мне сквозь каменную стену, и ни с того ни с сего поверил бы ему? Он бы сказал, все это лишь плод вашего воображения, а я бы сказал, ну да, конечно, благодарю вас, и стены бы исчезли?

– Эй! – сказала Лонни. – Мистер Блэксмит? Вы ведь не бросите меня здесь? Мистер Блэксмит, вы меня слышите? Мистер Блэксмит!

Форбс посмотрел на гипнотизера. Как он выносит это, ее крики? А ведь через минуту и она будет вопить.

Лонни бросилась на каменную стену, созданную в ее уме, стала бить по ней с такой силой, что вскоре ее кулаки должны были бы покрыться кровью.

Достаточно, Блэксмит, подумал он. Уже хватит.

В зрительном зале зашептались, улыбки исчезли, зрителям становилось не по себе.

Все было идеально рассчитано, гипнотизер подошел к своей жертве, встал в пяти футах от нее, все взоры прикованы к нему.

– Лонни, выход есть, – сказал он. – Скажите нам какой.

Ее лицо исказило страдание.

– Я не знаю, – в отчаянии сказала она. Лонни, ради Бога, подумал Джейми Форбс, да сделай ты два шага и врежь этому типу!

Только годы спустя он узнал, что Блэксмит был для нее тем, что гипнотизеры называют негативной галлюцинацией, – она не могла его видеть, так как он был заблокирован позитивной галлюцинацией камня, который ее окружал, заточая в тюрьму.

В ту минуту Джейми Форбс подумал: ничто в мире не сможет ее разбудить кроме Блэксмитова щелчка пальцами – ни голод, ни смертельная жажда. Это не так, но он так думал, глядя на сцену.

– Вы испробовали все возможные способы, чтобы выбраться? – спросил Блэксмит.

Она кивнула, понурив голову и упираясь обеими руками в каменную стену, созданную ее верой.

– Сдаетесь?

– Она кивнула, несчастная, выбившаяся из сил.

– Вот ответ, – раздался его голос, полный драматизма. – Лонни, пройди сквозь стену!

Она не тронулась с места. Она и так уже упиралась в каменную стену, оставалось загадкой, как вообще можно было стоять в такой позе, опираясь только на воздух.

Как можно пройти сквозь стену, как может пройти сквозь нее все тело, когда даже руки не могут?

– Лонни, я скажу вам правду. Я не шучу. Стена существует в вашем уме. Вы можете пройти сквозь нее, только если будете верить, что можете это сделать. Сколько раз Блзксмит повторял эти слова? Что испытывает человек, открывая правду тому, кто не способен поверить в нее?

– Я вам открою сейчас всю правду, Лонни.

Он повернулся лицом к зрительному залу и драматично сообщил:

– Вас загипнотизировали. Никаких стен вокруг вас нет. Вы стоите на сцене в зале отеля «Лафайет» в Лонг-Бич, штат Калифорния, и только вы одна в этом зале верите, что заключены в тюрьму.

– Пожалуйста, не мучайте меня, – сказала она.

– Я не причиню вам боли. Я помогу вам помочь самой себе, – сказал он. – Мы не должны быть пленниками своих убеждений. Мы можем вспомнить, кто мы. На счет «три» я пройду сквозь стену внутрь, возьму вас за руку, и мы вместе выйдем сквозь стену наружу. И вы будете свободны.

Короткий, безнадежный смешок.

– Просто выпустите меня.

– Раз, – сказал Блэксмит, – два. Три! Гипнотизер сделал то, что мог бы сделать любой из зрителей. Он сделал четыре шага и встал с ней рядом.

Увидев его, Лонни ахнула и издала леденящий кровь крик.

Блзксмит протянул ей руку, но та бросилась ему на шею, прижимаясь к своему спасителю.

– Теперь вместе, – сказал он. Он взял ее за руку.

– Мы пройдем сквозь...

– НЕТ! – закричала она. – НЕТ! НЕТ!

– Мы выйдем через дверь, – сказал он спокойным и ровным голосом.

Такое уже случалось, Форбс понял это сразу. Лонни зашла слишком далеко, и гипнотизер прибег к плану Б: предложил дверь. Интересно, что собой представляет план С, подумал он. Наверное, щелкнет пальцами, разбудит ее, и она увидит сцену, зрительный зал, вспомнит, что она сама вызвалась...

Она оторвалась от него, с глубочайшим облегчением схватилась за невидимую ручку невидимой двери, пробежала несколько шагов и застыла, тяжело дыша, потом обернулась к гипнотизеру. Тот протянул руку, и на этот раз она приняла ее. Он поднял свободную руку и щелкнул пальцами, улыбаясь и глядя ей прямо в глаза.

Было впечатление, будто он ударил ее по лицу. Она отпрянула с широко открытыми глазами.

Через секунду зрительный зал взорвался аплодисментами, разряжая невыносимое напряжение в зале, многие зрители уже стояли, остолбенев от увиденного.

Блзксмит поклонился, и поскольку он держал ее за руку, она поклонилась тоже, совершенно сбитая с толку.

Зал гудел, пораженный и изумленный.

А Лонни утирала слезы, и даже со своего дальнего ряда Джейми Форбс видел ее отчаянье: «Что вы со мной сделали?»

Блзксмит что-то шепнул ей в ответ, повернулся к залу и произнес одними губами «спасибо» в ответ на аплодисменты.

Потом громко произнес:

– Не стоит недооценивать силу ваших собственных убеждений!

...

Он[25] словно летел назад во времени – один или с другими людьми, через время супружеской жизни и работы, через годы в армии, через старшие классы школы, младшие классы, дошкольные годы, младенчество. Не становимся ли мы частью какой-либо культуры, какой-либо формы жизни лишь после того, как принимаем ее установки, считая их правильными?

Установки тысяч, миллионов, море установок; принятых, почитаемых, приемлемых – и тех, что отвергаются, сбрасываются со счетов... все они незримо проходят через меня, через каждое человеческое существо, каждое животное, каждый живой организм на Земле: необходимость есть и спать, испытывать жару и холод, боль и наслаждение, необходимость сердцу биться, легким дышать воздухом, познать все физические законы и соблюдать их, принимать установки – это единственный способ жизни, который существует, когда-либо существовал и будет существовать.

Любое утверждение, подумал он, с которым мы можем согласиться или не согласиться на любом уровне, – это установка.

Он был так поражен этой мыслью, что забыл о самолете.

Любое утверждение? То есть практически каждое слово, которое он видел, произносил, слышал, о котором думал или мечтал, безостановочно днями и ночами напролет, более полувека, не считая невербальных установок, которые еще в десять тысяч раз более живучи.

Каждую долю секунды мы натыкаемся на стену и в который раз подтверждаем: твердая-сквозь-такую-не-пройти. В скольких микрослучаях в течение одного дня наш разум сталкивается со стенами? Дверями? Полами? Потолками? Окнами? Сколько миллисекунд мы принимаем границы-границы-границы, даже не отдавая в этом отчета?

Сколько нанослучаев в день, подумал он, триллион? А сколько установок каждый день, относящихся к одной только категории архитектуры...

Прежде чем перейти к установкам, которые одновременно размывают установки об их собственных границах – будь то восприятие, биология, физиология, химия, аэронавтика, гидродинамика, лазерная физика... можете добавить в этот список любую из дисциплин, познанных человечеством.

Поэтому так беспомощны маленькие дети, пока не выросли, даже несмотря на то, что они учатся каждую секунду, быстрее молнии. Им нужно набрать критическую массу установок, приспособиться после мира Духа к нашему земному восприятию пространства и времени.

Младенчество – это первый урок смертности. На бедное дитя обрушивается такой водопад установок, что не удивительно: пройдут годы, прежде чем ребенок выплывет в спокойные воды и научится выражать собственные мысли. Удивительно, что их первое слово не «помогите!». А может, их плач как раз это и означает.

И в основе всего этого – страх. Мы, смертные, должны научиться бояться, подумал он. Если мы собираемся играть в эту Игру, опасность необходима, гибель должна быть возможна.