Ninundia omastoos 5 page

– Тогда вам проще всего обратиться к однокурсникам.

– Я и сама об этом думала. Но чтобы как следует постичь ваш предмет, прочесть чужие лекции недостаточно, так ведь? Взять хотя бы клинопись, о которой вы говорили в начале курса. Насколько я поняла, шумеры часто образовывали новое слово соединением двух символов. И эти символы могли объединяться в произвольном порядке.

– Да, что‑то в этом роде… Возьмем, к примеру… э‑э‑э… ну, скажем, «гемме» и «ку». «Гемме» означает «рабыня» в соединении со знаками «сал», то есть «женщина», и «кур», «чужая земля». А знаки «кур», «есть» и «нинда», «хлеб», помещались в символ «ка», означающий «рот».

– Вот это меня и смущает. В каком случае символы соединяются последовательно, а в каком один помещается внутри другого?

– Ну, это зависит от…

– Профессор, – перебила Лена. – Вы же не собираетесь читать мне лекцию по телефону?

Томаш замялся.

– Ну… вообще‑то… нет.

– Вы могли бы проконсультировать меня при встрече. Завтра или прямо сегодня, если вам удобно.

– Сегодня? Не получится…

– Тогда завтра.

– Погодите. Ни завтра, ни сегодня. Дело в том, что я в Бразилии.

– В Бразилии? Вы серьезно, профессор?

– Да. В Рио‑де‑Жанейро.

– Круто! Вы уже были на пляже?

– А как же. Сегодня.

– Здорово? У вас там жарко?

– Тридцать градусов.

– А здесь жутко холодно, даже для уроженки Швеции. – Девушка издала притворно жалобный стон. – Б‑р‑р. Профессор, неужели вам меня совсем не жалко?

– Конечно жалко! – рассмеялся Томаш.

– Тогда вы просто обязаны мне помочь! – с энтузиазмом воскликнула Лена.

– Я готов. А что от меня требуется?

– Позанимайтесь со мной дополнительно.

– Что ж. Я точно не знаю, когда вернусь, это зависит от того, как пойдут дела; но в понедельник мне надо быть в университете, у меня лекция. Позвоните в понедельник, хорошо?

– Конечно. Большое спасибо, профессор.

– Не за что.

– Знаете, – проговорила шведка с непередаваемой лукавой интонацией. – Мне почему‑то кажется, что эти занятия доставят нам обоим удовольствие.

Слово «удовольствие» прозвучало недвусмысленно призывно.

Машина едва тащилась по запруженной транспортом утренней улице, и у Томаша было предостаточно времени, чтобы полюбоваться домами и витринами магазинов, приветливо распахнувших двери покупателям. Ветхие, израненные стены старых зданий выглядели необычайно живописно: изъеденные временем перила, высокие окна, фасады самых невероятных цветов, желтые, розовые, голубые, кремовые. Томаш то и дело узнавал в очертаниях экзотического города влияние португальской архитектуры. Брусчатые тротуары на португальский манер украшал черный геометрический орнамент. Названия у окрестных улиц были упоительные: Пинсе‑Неш‑де‑Оро, Паласио‑де‑Феррамента, Каза‑Оливейра.

– Что это за улица?

– Прошу прощения, сеньор? – Таксист покосился на Томаша в зеркало заднего вида.

– Как называется эта улица?

– Руа‑да‑Кариока, сеньор. Одна из самых старинных в Рио, почти все дома девятнадцатого века. – Он указал налево. – Видите тот погребок?

Томаш послушно повернул голову; за широко распахнутой дверью можно было разглядеть длинные столы и заставленную бутылками стойку.

– Угу. Бар «У Луиса», стало быть. – Таксист притормозил у ресторана, энергично помахав рукой, чтобы другие машины подождали, пока пассажир полюбуется на памятник старины. – Самый старый погреб в Рио, сеньор. Его открыли в восемьсот восемьдесят седьмом году, и знаете, у него любопытная история. Раньше этот бар назывался «У Адольфа», и здесь подавали лучшую немецкую еду в городе, сосиски не хуже, чем в Германии. Главные интеллектуалы того времени приходили сюда поужинать и пропустить рюмку. – За ними уже наметилась пробка, и водителю пришлось тронуться с места. – Потом началась война, и знаете, что сделали хозяева?

– Ушли в подполье?

Таксист расхохотался.

– Поменяли название.

Машина пересекала проспект Парагвайской Республики. Водитель посоветовал пассажиру посмотреть налево, где возвышалась громоздкая конструкция из стекла и металла.

– Кинотеатр «Ирис», – сообщил он тоном заправского гида. – Когда‑то считался самым модным в Рио.

Улица Кариока упиралась в вытянутую прямоугольную площадь. Ее центральную часть занимал окруженный резной оградой сквер; деревья, словно верные гвардейцы, окружали статую всадника, сжимавшего в правой руке какой‑то свиток; постамент украшали вооруженные копьями индейцы, восседавшие на спинах крокодилов.

– Где это мы?

– На площади Тирадентеша.

– Так это Тирадентеш? – спросил Томаш, кивнув на венчавший площадь монумент.

Таксист опять рассмеялся.

– Нет, сеньор. Это император дон Педру I.

– Надо же! А почему площадь назвали в честь Тирадентеша?

– Это долгая история. Когда‑то это место называлось Цыганским полем. Потом здесь стали наказывать рабов, а площадь стали звать площадью Позорного столба. А когда восстание Тирадентеша подавили, на ней возвели эшафот, где его и казнили.

– Кого казнили?

– Как кого? Тирадентеша.

– А, тогда понятно, – Томаш еще раз окинул взглядом памятник. – А что в руке у дона Педро I?

– Декларация независимости Бразилии, – хмыкнул таксист. – Памятник поставил его сын, дон Педро II. – Он усмехнулся. – Говорят, увидев памятник, он пришел в бешенство. Чувак на лошади получился совершенно непохожим на его папеньку.

Такси объехало площадь и свернуло в узкий переулок. Потом повернуло направо, проехало еще немного и остановилось напротив букинистической лавки. Водитель махнул рукой в сторону перекрестка.

– Вот улица Луиса Камоэнса, сеньор. Читальный зал прямо там.

Томаш расплатился и вышел из машины. Тесный пешеходный переулок вел на тихую улочку под названием Ларгу‑де‑Сан‑Франсишку, главным украшением которой был восхитительный памятник в стиле неомануэлино, немного напоминавший изысканный вариант башни Белем; четыре стройных кариатиды не только поддерживали фасад, но и, казалось, придавали равновесие всему причудливому зданию. Сделав несколько шагов, Норонья застыл на месте, не в силах отвести взор от белоснежных стен. На белом фоне резко выделялись два алых португальских креста ордена Воинов Христовых, точно такие же, как на парусах каравелл шестнадцатого века; крупные буквы над подъездом гласили: «Португальский королевский читальный зал».

Вдоволь налюбовавшись роскошным фасадом, Томаш раскрыл тяжелую дверь и вошел в вестибюль знаменитого здания, подаренного Бразилии метрополией в девятнадцатом веке, хранилища самого большого собрания португальских книг в Новом Свете. Три длинных коридора, сменяя друг друга, вели в маленький атриум, откуда открывался проход в центральный зал; шагнув в него, Томаш оказался в самой удивительной библиотеке на земле, от пола до потолка воплощавшей красу и гордость знаменитого стиля. Заставленные книгами деревянные стеллажи спускались вдоль стен, словно заросли плюща; величественные колонны, поддерживающие свод, перекрещивались элегантными арками и перетекали в великолепные балюстрады; пол был выложен темно‑красными гранитными плитами, украшенными черным геометрическим рисунком; роль потолка выполнял багряно‑синий витраж, и проникавший сквозь него мягкий свет ровно струился по залу; по углам витража красовались портреты великих португальцев, среди которых Томаш без труда узнал Камоэнса и Педру Алвареша Кабрала; в центре была огромная литая люстра, украшенная гербами Португалии.

Потрясенный масштабами здания и красотой интерьера, Томаш медленно пересек зал и подошел к небольшой стойке, за которой уткнулась в экран компьютера миловидная женщина. Услышав шаги, она тут же подняла голову.

– Чем могу помочь? – поинтересовалась женщина.

– Добрый день, сеньора. Вы здесь работаете?

– Да, я библиотекарь. Чем могу служить?

– Меня зовут Томаш Норонья, я профессор Нового лиссабонского университета.

– А, понятно, – энергично закивала библиотекарша. – Доктор Ребелу предупредил меня. У вас рекомендации от консула, верно?

– Да, именно так.

– Мне велели оказывать вам всяческое содействие, – улыбнулась сеньора. – Скажите, что я могу для вас сделать.

– Мне хотелось бы посмотреть материалы, которые профессор Васконселуш Тошкану запрашивал у вас примерно три недели назад.

Пальцы библиотекарши пробежали по клавиатуре компьютера.

– Васконселуш Тошкану… Минутку… Сейчас найду.

Через несколько секунд на экране появился список. Библиотекарша вчитывалась в него, сосредоточенно хмуря брови.

– Я его помню. – Женщина усмехнулась. – На редкость въедливый и упрямый тип, повсюду совал свой нос. – Она испуганно посмотрела на Томаша, вдруг сообразив, что перед ней, возможно, близкий друг или родственник профессора. – Но манеры у него были просто безупречные. Ничего не могу сказать.

– Разумеется.

– А, вот еще что, – вспомнила она. – Он больше не приходил. Надеюсь, мы его ничем не расстроили?

– Нет. Он умер две недели назад.

Женщина побледнела.

– Господи! – воскликнула она потрясение – Умер? Какая все‑таки жуткая штука жизнь! Ведь только что, буквально только что человек приходил сюда, а теперь… – Библиотекарша пылко перекрестилась. – Пресвятая Дева!..

Томаш вежливо вздохнул, изображая скорбь. На самом деле он сгорал от нетерпения увидеть заветный список.

– Профессор был вашим родственником?

– Моя миссия состоит в том, чтобы завершить начатые профессором Тошкану исследования. И опубликовать результаты. – Он с надеждой указал на экран компьютера. – Вы что‑нибудь нашли?

Внимание библиотекарши переключилось на список.

– Да, – проговорила она. – Получается, этот пожилой сеньор… то есть, профессор Тошкану приходил к нам три раза и все время заказывал одну и ту же книгу. – Женщина всматривалась в мелкие буквы на экране. – «Историю португальской колонизации Бразилии», изданную в Порту. Больше его ничто не интересовало.

– Правда? – удивился Томаш. – А я могу заказать эту книгу?

– Конечно. Какой том?

– А какой том брал профессор?

Женщина сверилась с компьютером.

– Только первый.

– Принесите его, пожалуйста, – попросил Томаш.

Библиотекарша ушла. Томаш присел на деревянную скамью подле стойки выдачи литературы и принялся разглядывать зал. Он с наслаждением вдыхал запах старинной бумаги, дивный запах библиотек, которым невозможно пресытиться; этот запах заменял ему кислород; он приходил издалека, словно таинственный путник, чтобы принести вести из несуществующей страны и позвать в дорогу. Томаш знал: каждого влечет свой, особенный запах. Одни не могут жить без солоноватого морского бриза; другие не мыслят себя без свежего горного воздуха; третьи ищут спасения в пьянящих ароматах луга и леса; он же, Томаш, привык черпать жизненные силы в запахе ломких, пожелтевших страниц, запахе ветхих от времени манускриптов. Это был его дом, его родина. Туда уходила корнями его душа.

– Вот, прошу, – торжественно провозгласила библиотекарша, водрузив на стойку увесистый том.

Томаш прочел заглавие: «История португальской колонизации Бразилии», составленная Малейро Диашем и отпечатанная в издательстве «Литография насьонал» в городе Порту в тысяча девятьсот двадцать четвертом году. Перевернул страницу и погрузился в чтение; меньше чем через час, убедившись, что книга лишь суммирует общеизвестные факты, перешел от чтения к беглому просмотру раздела за разделом. Под конец, отчаявшись найти в «Истории колонизации…» хоть что‑то новое или важное для своих изысканий, Норонья с разочарованным видом вернул книгу на стойку.

– Я закончил, – сообщил Норонья. – Профессор Тошкану точно больше ничего не заказывал?

– В компьютере зарегистрирован только этот том.

Томаш задумался.

– Хм, – пробормотал он. – Странно. Вы уверены?

Библиотекарша нахмурилась.

– Эту, я точно помню. Хотя, постойте, он еще спрашивал наши реликвии.

– Реликвии?

– Да. У нас хранятся «Лузиады» тысяча пятьсот семьдесят второго года и «Поучения дона Мануэля» тысяча пятьсот двадцать первого. А еще «Свод законов» тысяча пятьсот тридцать девятого и «Сообщения об истинных делах в новых землях, составленные и записанные отцом Франсишку Алварешем» тысяча пятьсот сорокового.

– Он со всем этим работал?

– Нет, – покачала головой женщина. – Едва просмотрел.

– А, – протянул Томаш. – Обычное любопытство историка.

– Именно, – улыбнулась библиотекарша. – Между прочим, в нашем собрании триста пятьдесят тысяч экземпляров, среди них есть очень редкие, например, «Гибельная страсть» Камилу Каштелу Бранку. Она пользуется большой популярностью. – Библиотекарша игриво вскинула бровь. – Не хотите взглянуть?

Португалец вздохнул и пожал плечами:

– Как‑нибудь в другой раз. Уже поздно, и я, откровенно говоря, голоден. В районе Национальной библиотеки есть приличные рестораны?

– Конечно. Прямо напротив, на другой стороне площади.

– Что ж, спасибо. Туда можно дойти пешком?

– Пешком до Национальной библиотеки? Что вы! Конечно, нет! Такая прогулка займет не меньше часа. Если вы торопитесь, лучше всего вызвать такси.

Томаш съел стейк в ресторане «Синеладния», прославившем площадь Флориано и начинавшийся на ней проспект Рио‑Бранку. Кромсая ножом мясо, он снова погрузился в размышления над шарадой профессора. В голове у него теснились догадки, гипотезы и сомнения относительно Молока, Нинундии и открытия Бразилии; и чем отчаяннее становились его попытки найти разгадку, тем дальше казался ответ. Ничего лучшего не придумав, Томаш вновь и вновь размышлял над идеей, осенившей его во дворце Сан‑Клементе. Что если послание все же зашифровано? Да, буквенные сочетания выглядели слишком упорядоченными, чтобы оказаться шифром; присутствие гласных, выраженные слоги, звучание – все говорило о том, что послание закодировано. Но если все же зашифровано? Больше ухватиться было не за что, и Томаш, исключительно из научной добросовестности, вернулся к отброшенной было гипотезе, для начала решив разобраться с повторяемостью знаков. Перво‑наперво следовало попытаться понять, на каком языке составлена записка. Тошкану родился на свет португальцем, и логичнее всего было предположить, что письмо он писал на родном языке.

Томаш достал из блокнота сложенную вдвое ксерокопию шарады и еще раз не спеша сосчитал знаки во второй строке. Буквы о, е, н повторялись трижды, а, с, и дважды, а, д, т, у, м – по одному разу. Буквы е, а – самые распространенные в европейских языках, а значит, ими можно заменить н, о, которых больше всего в ребусе. Затем следуют с, р, их можно поставить на место а, с, и. Томаш проделал это на ресторанной салфетке. Получилось вот что:

Что же это за первое слово, которому не хватает всего двух букв? Томаш мысленно подставил на место пробелов самые редкие буквы: сначала с, – erececrs; потом m, – erememrs; и наконец, d, – erededrs. Он досадливо тряхнул головой. Полная бессмыслица. Со вторым словом тоже ничего не выходило.

Acsicaai? Amsimaai? Adsidaai? Недовольно поморщившись, Томаш решил применить обратную подстановку и поменял местами а и е.