Ninundia omastoos 3 page. – здравствуйте, – выдавил Томаш

– Здравствуйте, – выдавил Томаш. – Вы сегодня… очень красивы.

– Правда? – Лена посторонилась, пропуская гостя. – Спасибо, вы очень любезны. Знаете, по сравнению со шведской зимой португальская больше напоминает лето. Ничего, что я открыла окна? Не люблю жару, мне привычнее, когда прохладно.

Томаш наконец вошел.

– Ничего страшного, – пробормотал он, чувствуя, что краснеет, как рак. – Все отлично. Просто замечательно.

По контрасту с зимним холодом на улице в квартире было немыслимо жарко. Лакированный паркет потемнел от времени, стены украшали аляповатые пейзажи. Запах плесени остался за дверью; в квартире витал дивный аромат еды.

– Вы не хотите снять плащ? – деликатно спросила Лена.

Опомнившись, профессор стянул плащ и передал девушке, которая пристроила его на вешалке. Кухня располагалась в глубине квартиры, к ней вел длинный коридор с двумя дверьми по левую руку. Рядом с кухней была еще одна дверь, за ней скрывалась гостиная с небольшим столом, накрытым на две персоны.

– Как вы заполучили эту квартиру? – поинтересовался Томаш, входя в комнату.

Гостиная была обставлена простой грубоватой мебелью из ореха и дуба. Два потертых коричневых диванчика; старенький телевизор на тумбочке; этажерка, заставленная фарфоровыми безделушками. Из окон, выходивших на задний двор, лился ясный и холодный свет зимнего дня.

– Сняла.

– Я понимаю, но как вы ее нашли?

– Спасибо ОИМС.

– ОИМС?

– Отдел информации и международных связей нашего факультета. За логистику отвечают они. Я обратилась к ним, как только приехала, и мне подобрали эту квартиру. Она живописная, правда?

– Еще какая, – признал Томаш. – А кто хозяин?

– Старушка с первого этажа. Это квартира ее брата, который умер в прошлом году. Сеньора предпочитает иметь дело с иностранцами, поскольку эти жильцы рано или поздно точно съедут.

– Что ж, очень мудро.

Лена зашла на кухню, сняла крышку с большой кастрюли, помешала в ней деревянной ложкой, с наслаждением вдохнула аппетитный запах и улыбнулась.

– Превосходно, – заявила она, провожая Томаша обратно в гостиную. – Располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Обед почти готов.

Томаш уселся на диван, Лена пристроилась рядом, поджав под себя ноги. Профессор нервно сглотнул и, чтобы не затягивать двусмысленную паузу, достал из портфеля бумаги.

– У меня с собой материалы по шумеро‑аккадской клинописи, – сообщил он. – Предлагаю сосредоточиться на детерминативах.

– Детерминативах?

– Да. Их еще называют семантическими указателями. – Томаш разыскал на плотно исписанных листках соответствующие знаки. – Видите этот символ? Перед нами блестящий пример семантического указателя. Он называется «гис», то есть дерево, и обозначает как деревья в лесу, так и любой деревянный предмет. Семантический указатель используют, чтобы не путаться в значении символов. В данном случае детерминатив «гис»…

– Ах, профессор, – взмолилась Лена. – Давайте продолжим после обеда!

– Как скажете… – смутился Томаш. – Я думал, вы хотите наверстать программу.

– Только не на голодный желудок, – улыбнулась шведка. – Покорми свою корову как следует, и она даст больше молока.

– Что?

– Шведская пословица. В нашем случае это означает, что на сытый желудок голова лучше соображает.

– Понял, – кивнул профессор. – Вы, как я вижу, любите пословицы.

– Обожаю. Пословица – это способ простыми словами выразить истинную мудрость. Вам не кажется?

– Иногда.

– Практически всегда, – безапелляционно заявила девушка. – У португальцев много пословиц?

– Довольно много.

– Вы меня научите?

Томаш рассмеялся.

– Так чему вы в результате хотите научиться? Клинописи или португальским пословицам?

– А можно и тому, и другому?

– Если бы у нас было побольше времени…

– А у нас его достаточно. Впереди целый вечер, разве нет?

– У вас на все найдется ответ.

– Главное женское оружие – язык, – торжественно произнесла Лена. – Это, кстати, еще одна шведская пословица. – И добавила игриво: – В моем случае она имеет двойное значение.

Томаш развел руками, не находясь с ответом.

– Сдаюсь.

– То‑то же, – обрадовалась Лена, поудобнее устраиваясь на диване. – Скажите, профессор, вы лиссабонец?

– Нет, я родился в Каштелу Бранку.

– А когда вы перебрались в Лиссабон?

– После школы. Я поступил на исторический факультет.

– Какого университета?

– Нашего.

– А, – кивнула девушка. В ее синих глазах, устремленных на Томаша, вдруг вспыхнул живой интерес. – Вы не женаты?

Томаш ответил не сразу. Некоторое время он взвешивал, что хуже: заведомая ложь, разоблачить которую проще простого, или правда, которая едва ли понравится его собеседнице; наконец он признался, пряча глаза:

– Женат.

Норонья с тревогой ждал реакции. Однако Лена, судя по всему, отнюдь не была разочарована.

– Разумеется! – воскликнула девушка. – Такой красивый мужчина…

Томаш зарделся.

– Что вы… Право же…

– Вы ее любите?

– Кого?

– Свою жену, естественно. Любите?

У Томаша появился шанс немного скорректировать впечатление.

– Когда мы поженились, конечно, любил, еще как! И нам долго удавалось сохранять свои чувства. Теперь мы друзья, мы привыкли друг к другу, и, в конце концов, кто знает, что такое любовь?

Норонья наблюдал за девушкой, стараясь прочесть ее мысли, и испытал немалое облегчение, когда убедился, что Лена осталась довольна его ответом.

– В Швеции говорят: жизнь без любви все равно, что год без лета, – заметила она. – Вы согласны?

– Конечно согласен.

Лена вдруг встрепенулась и прижала ладонь к губам. Глаза ее потемнели от ужаса.

– Ой! – вскрикнула шведка. – Совсем забыла! Еда!

С этими словами она бросилась на кухню. Вскоре до Томаша донесся грохот посуды и цветистые шведские проклятия.

– Все в порядке? – крикнул он в открытую дверь.

– В полном, – отозвалась шведка. – Я сейчас. А вы пока пересаживайтесь к столу.

Томаш не послушал. Вместо этого он пробрался в коридор и заглянул на кухню. Лена хлопотала у плиты, переливая суп из кастрюли в большую фарфоровую супницу. Две глубоких тарелки из того же сервиза ждали на подносе.

– Вам помочь?

– Нет, я справлюсь. Идите к столу.

Профессор еще немного помедлил в дверях, однако суровый и решительный вид шведки говорил о том, что лучше подчиниться. Он вернулся в комнату и уселся за стол. Через минуту в гостиную торжественно вступила Лена с дымящейся супницей на подносе. Поставив тяжелый поднос на стол, она вздохнула с облегчением.

– Уф! А вот и обещанный суп. Давайте есть.

Сначала девушка наполнила тарелку гостя, затем свою. Профессор недоверчиво рассматривал незнакомое блюдо. Суп был белый, душистый, в нем плавали крупные куски мяса.

– Это рыбный суп, – сказала Лена. – Попробуйте, это вкусно.

– У нас рыбный суп выглядит иначе. Это шведское блюдо?

– Если честно, нет. Норвежское.

Томаш зачерпнул немного густого варева, пахнущего морем.

– М‑м‑м, вкусно, – протянул он, распробовав крепкий бульон, и вежливо кивнул хозяйке.

– Спасибо.

– Из какой рыбы он приготовлен?

– Из разных. Я не знаю португальских названий.

– Основное блюдо тоже будет из рыбы?

– Это и есть основное блюдо. Норвежский рыбный суп очень питательный. После него вы больше ни крошки не сможете проглотить.

Томаш подцепил ложкой кусок рыбы в беловатом бульоне.

– А почему суп белый? – поинтересовался он. – Его готовят…

– На воде пополам с молоком. – В глазах Лены мелькнул знакомый дьявольский огонек. – Знаете, какая у меня главная кулинарная мечта?

– Какая?

– Когда я выйду замуж и у меня родится ребенок, я приготовлю рыбный суп на своем молоке.

Томаш поперхнулся.

– На молоке из своей груди, – спокойно повторила девушка, словно речь шла о самой естественной вещи на свете. Обхватив левую грудь, она надавила на выступавший под тонкой тканью сосок. – А вам не хотелось бы попробовать?

Томаша охватило неодолимое, болезненное возбуждение. Он хотел что‑то сказать, но слова застревали в пересохшем горле. Лена потянула вниз край голубой блузки, освобождая левую грудь, белую, как молоко, с большим нежно‑розовым соском. Шведка обошла стол и медленно приблизилась к профессору. Она стояла над ним, и ее сосок был как раз на уровне его губ.

Томаш не стал противиться.

Он обнял девушку за талию и приник губами к ее соску, горячему и твердому, как камень. Обхватив ладонями упругие, тяжелые груди, лаская гладкую кожу, уткнулся в них лицом, вдохнул запах. Лена, не торопясь, расстегнула пуговицу на его брюках; расстегнула молнию и одним ловким движением сдернула брюки. Высвободилась, скользнула вниз, дразня, провела руками по бедрам, завладела его членом и припала к нему губами. Томаш застонал, проваливаясь в сладостное забытье.

VI

Массивные дубовые двери южного портала монастыря Святого Иеронима были заперты. Белокаменный фасад XVI века украшали причудливые барельефы, в которых барочные мотивы сочетались с готическими, а религиозные картины с бытовыми сценками; в атриуме стоял памятник инфанту Энрике, окруженный стройными колоннами.

Томаш прошел мимо южного портала, белые камни которого кое‑где потемнели от времени, миновал колокольню с византийским куполом‑луковкой и свернул за угол, к главному входу. Западный портал монастыря, выдержанный в ренессансном стиле, величавый и сумрачный, совсем не походил на южный. Норонья пересек двор и ступил под своды величественной церкви Святой Марии с высокими резными сводами и восьмигранными пилонами, чьи верхушки раскрывались под куполом, словно кроны гигантских пальм.

С утра церковь была почти пустой, и Томаш без труда нашел Нельсона Молиарти. Американец любовался витражами; заметив профессора, он с радушной улыбкой поспешил навстречу.

– Привет, Том. Как дела?

Томаш пожал протянутую руку.

– Здравствуйте, Нельсон.

– Здесь удивительно красиво, правда? – проговорил Молиарти, широким жестом обводя неф. – Я всегда прихожу сюда, когда бываю в Лиссабоне. Едва ли можно придумать лучший памятник Открытиям и началу глобализации. – Он указал на затейливую резьбу, покрывавшую пилон. – Видите? Морской узел. Ваши предки украсили церковь морским узлом. Еще, если приглядеться, можно найти изображения рыб, раковин, тропических растений и чайных листьев.

Томаша тронул энтузиазм американца.

– Нельсон, я хорошо знаю монастырь Святого Иеронима. Морские мотивы характерны для стиля мануэлино, но в мировой архитектуре это и вправду уникальное явление.

– Не важно, – заявил Молиарти. – Главное, что уникальное.

– А вы знаете, как собирали средства на строительство? Брали налоги с каждого драгоценного камня, каждого золотого слитка и каждой щепотки пряностей, которые каравеллы привозили со всего света. Этот налог прозвали перечным.

– Кто бы мог подумать, – покачал головой Молиарти. – А кто его ввел? Генрих Мореплаватель?

– Нет, монастырь Святого Иеронима построен позже. Он относится к Золотому веку португальского мореплавания.

– А разве этот самый Золотой век не приходится на правление Генриха?

– Разумеется, нет, Нельсон. Правление Генриха положило начало Великим географическим открытиям. Но главные открытия были сделаны позже, когда правили Жуан II и Мануэл. Король Мануэл приказал построить этот монастырь в самом конце XV столетия. – Томаш протянул руку. – Церковь, в которой мы с вами сейчас находимся, когда‑то принадлежала ордену Воинства Христова, его еще называли орденом Иеронима. Васко да Гама молился в ней перед тем, как отправиться в Индию в 1497 году. Мануэл грезил о великом португальском королевстве размером с весь Пиренейский полуостров и лез из кожи вон, чтобы заполучить права на арагонский и кастильский трон. Он придумал хитроумный план, чтобы обвести вокруг пальца Католических королей. Мануэл дважды женился на кастильских инфантах, изгнал евреев из Португалии и построил монастырь для Христова Воинства, духовников королевы Изабеллы. Король почти добился своего, в 1498 году его официально признали наследником кастильского престола. Однако судьба распорядилась иначе.

Томаш с американцем прошли по церковному нефу к могиле Васко да Гамы. Саркофаг покорителя морей покрывал орнамент из морских узлов, земных сфер и парусов каравелл, у ног статуи розоватого мрамора лежал крест Воинства Христова. Напротив путешественника спал вечным сном Луис Камоэнс. Увенчанная лаврами голова певца Открытий покоилась на каменном ложе.

– Они действительно здесь? – спросил Молиарти, с подозрением глядя на могилу да Гамы.

– Кто?

– Васко да Гама и Камоэнс.

Томаш ухмыльнулся.

– Так мы говорим туристам.

– А на самом деле?

– На самом деле это почти правда, – ответил Томаш, коснувшись ладонью надгробия. – Мы почти на сто процентов уверены, что в этом саркофаге покоятся останки Васко да Гамы. – Он указал на могилу поэта. – Что же до останков Камоэнса, то мы почти на сто процентов уверены, что они покоятся в другом месте. Но гиды имеют обыкновение скрывать эту информацию от туристов. Так лучше расходятся сувенирные издания «Лузиад».

Молиарти поморщился.

– По‑моему, это нечестно.

– Ох, Нельсон, давайте смотреть на вещи трезво. Как можно быть хоть в чем‑нибудь уверенными, когда речь идет об останках человека, умершего пятьсот лет назад? В XVI веке не было тестов ДНК, так что никаких гарантий вам никто не даст.

– И все же…

– Вам не приходилось бывать на могиле Колумба в Севилье?

Американец кивнул.

– А вы уверены, что в ней действительно похоронен Колумб?

– Так все говорят.

– А если я вам скажу, что это полная чушь, что в Севилье погребены останки какого‑то совершенно неизвестного бедолаги, а вовсе не Колумба?

– Это правда?

Томаш опустил глаза и покачал головой.

– Многие так думают.

– Who cares?

– Вот именно. В чем проблема? Людям нужен символ. Какая разница, Колумб ли лежит под могильным камнем, если этот камень положен в память об эпохе Колумба. В могиле Неизвестного солдата может лежать и дезертир, и предатель, но его надгробие – памятник всем солдатам.

Внезапно церковь наполнилась шумом шагов, смешками и возбужденными возгласами; у монастыря остановился автобус с испанскими туристами, и теперь они, словно изголодавшиеся муравьи, наводняли собор, щелкая затворами фотоаппаратов и поедая на ходу булочки с кремом. Испанское вторжение, беспардонное и хаотическое, нарушило благопристойную тишину храма.

– Пошли отсюда, – решительно сказал Молиарти. – Скроемся за стеной.

Сбежав от туристов, Томаш и Нельсон свернули направо, купили билеты, прошли по длинному коридору и оказались в Королевском клуатре. Их взорам открылся прелестный французский парк с яркими клумбами и фигурно подстриженными кустами; посередине сверкала гладь большого пруда, на его берегах раскинулись балюстрады и арки монастырских галерей, по четырем сторонам света высились четыре башенки, увенчанные куполами. Они укрылись от яркого солнца в тени нижнего яруса одной из галерей. Каменные своды были сплошь покрыты резьбой, и оставалось только дивиться неистощимой фантазии безымянного художника; преобладали религиозные символы, кресты Христова Воинства, морские мотивы, узлы, связки колосьев, фантастические звери и птицы, ящерицы, драконы; венки из цветов и листьев обвивали два медальона в римском стиле, на одном был изображен Васко да Гама, на другом Педру Алвареш Кабрал.

– Удивительное место, – заметил Молиарти.

– Дивное, – согласился Томаш. – Один из самых красивых монастырей в мире.

Они поднялись на верхний ярус и побрели по нему без всякой цели. Ряд кривых, облупившихся от времени колонн делил галерею надвое; внешние пилястры украшал скромный цветочный орнамент, зато на внутренней стороне стиль мануэлино представал во всей красе. Наконец американец утратил интерес к резьбе по камню и переключился на Томаша.

– Так что же, Том? У вас есть ответы?

Португалец пожал плечами.

– Вопросов по‑прежнему больше.

– Но время не ждет. Прошли две недели с нашего разговора в Нью‑Йорке и еще одна с тех пор, как вы вернулись в Лиссабон. Мне очень скоро понадобятся исчерпывающие ответы.

Томаш направился к фонтану. Вода лилась в маленький бассейн из пасти льва, геральдического животного Святого Иеронима. Томаш подставил под струю сложенные ковшиком ладони и принялся жадно пить чистую ледяную воду; сам фонтан Норонью нисколько не заинтересовал, его мысли были заняты другим.

– Видите ли, Нельсон, ответов на все вопросы у меня пока нет, но ребус профессора Тошкану мне разгадать, кажется, удалось.

– Вы расшифровали послание?

Томаш уселся на каменную скамью под монастырской аркой, напротив мраморного надгробия, под которым покоился прах Фернанду Пессоа.

– Да, – ответил он, доставая бумаги и раскладывая их в определенном порядке. Разыскав нужный листок, он протянул его Молиарти: – Вам это знакомо?

– Moloc, – прочел американец первую строку, написанную заглавными буквами. Потом прочел вторую: – Ninundia omastoos.

– Это копия зашифрованного письма Тошкану, – пояснил Томаш. – Я очень долго бился над этой загадкой и никак не мог решить, не мог понять даже, код это или шифр. Потом до меня дошло, что это шифр с переставленными знаками. Анаграмма. – Он посмотрел на Молиарти. – Вы знаете, что такое анаграмма?

Американец скривился.

– Нет.

– Анаграмма – это слово, составленное из букв, входящих в другое слово или предложение. Например, santos анаграмма слова tansos. Буквы одни и те же, а смысл, если их переставить, получается противоположный. Понимаете?

– А, – кивнул Молиарти. – А в английском анаграммы тоже есть?

– Они есть в любом языке, в котором используется алфавит, – заверил Томаш. – Принцип везде один и тот же. Примеры вам наверняка известны. Elvis анаграмма слова lives.[20]Из слова funeral получается анаграмма real fun.[21]

– Забавно, – Молиарти осторожно улыбнулся. – А при чем тут профессор Тошкану?

– В первой строке мы видим простейшую зеркальную анаграмму: последняя буква становится первой, предпоследняя второй, и так далее. – Томаш подвинул к себе послание. – Видите? Было Moloc, стало Colom. Во второй строке анаграмма более сложная, перекрестная. Получается: nomina sunt odiosa.

– Латинское изречение.

– Ну да, из Овидия. «Не стоит называть имен».

– А Колом?

– Это имя.

– То, которое не стоит называть?

– Да.

– И кто имеется в виду?

– Христофор Колумб.

Молиарти смерил Томаша долгим взглядом.

– Объясните мне так, чтобы я понял, – проговорил американец очень серьезно. – Что профессор Тошкану хотел сказать своим зашифрованным посланием?

– Что имени Колом не стоит называть.

– Но какой смысл у этой фразы?

– Это, пожалуй, самый трудный вопрос, тем более что смысл у изречения двойственный, – сказал Томаш. – Я специально заглянул в «Героиды», чтобы узнать, в каком контексте возникает эта фраза. Согласно Овидию, имен не стоит называть, когда их владельцы оказались замешанными в чем‑то постыдном, бесчестном или странном.

Молиарти выхватил у португальца листок.

– Вы хотите сказать, что Колумб был замешан в чем‑то постыдном и странном?

– Колумб никоим образом. А вот Колом да.

– Gee, man,[22]– воскликнул американец, тряхнув головой. – Я совсем запутался. Разве Колом и Колумб не одно и то же лицо?

– Да, но Тошкану счел нужным назвать его Коломом. Если бы профессор захотел, ему ничего не стоило бы зашифровать фамилию Колумб. Но он написал «Колом», и никак иначе. Значит, это было для него действительно важно.

– Почему?

– Потому что это имя, которое не стоит произносить.

– Том, объясните же, наконец, почему его не стоит произносить. Я ни черта не понимаю. Вы‑то, надеюсь, нашли ответ.

– Я нашел один ответ и много новых вопросов, – Томаш полистал свои записи. – Прежде всего, я попытался выяснить происхождение имени Христофор Колумб. Как известно, первооткрыватель Америки провел несколько лет в Португалии, где учился морскому делу и навигации. Он жил на Мадейре и женился на Филипе Мониш Перештрелу, дочери капитана Бартоломеу Перештрелу, которому был дарован остров Порту‑Санто. В те времена португальцам не было равных во всем, что касалось морских путешествий, картографии, навигации и кораблестроения. Еще Генрих Мореплаватель мечтал найти альтернативный путь в Индию, чтобы разрушить монополию Венеции на сношения с Востоком. Венеция была связана договором с Оттоманской империей и блюла союзнические обязательства, в то время как другие итальянские города, например, Генуя и Флоренция, поддерживали португальцев. В 1483 году генуэзец Колумб предположил, что, раз земля круглая, в Индию можно попасть, огибая Африку с запада. Португальский король Жуан II не хуже Колумба знал, что земля круглая, но испугался, что обходной путь окажется слишком длинным. Как мы теперь знаем, король оказался прав, а Колумб нет. Вскоре жена генуэзца умерла, и он перебрался в Испанию, где предложил свои услуги Католическим королям.

– Том, – перебил Молиарти. – Зачем вы мне все это рассказываете? Я отлично знаю биографию Колумба…

– Наберитесь терпения, – попросил Томаш. – Эту историю нужно рассказывать с самого начала. С именем Колумба и вправду связана загадка, которая не давала покоя профессору Тошкану. – Томаш помолчал, стараясь отыскать потерянную нить повествования. – Как я уже сказал, Колумб отправился в Испанию. В ту пору там правили так называемые Католические короли, Изабелла Кастильская и Фердинанд Арагонский, заключившие династический брак, чтобы объединить свои владения. Испанцы вели кровопролитную войну, чтобы вытеснить арабов с Пиренейского полуострова, но королева Изабелла нашла время выслушать предложение чужеземца и заинтересовалась им. Проект Колумба обсуждала специальная комиссия из Доминиканского колледжа. Надо сказать, что, по сравнению с португальцами, испанцы были настоящими невеждами; комиссия заседала четыре года и в конце концов постановила, что морского пути в Индию мимо западного побережья Африки не существует, поскольку земля, как всем известно, плоская. В 1488 году Колумб вернулся в Португалию и вновь добился аудиенции у просвещенного монарха Жуана II. Как раз в это время в Лиссабон возвратился Бартоломеу Диаш с вестью о том, что из Атлантического океана можно попасть в Индийский. Оказалось, что добраться до Индии куда быстрее и проще, чем думал Колумб. Горько разочарованный, он предпочел поселиться в Испании, где через некоторое время женился на Беатрис де Аране. В 1492 году арабы окончательно потерпели поражение, и весь полуостров стал христианским. На волне ликования по поводу этой победы Изабелла Кастильская согласилась еще раз рассмотреть проект Колумба и на этот раз милостиво его одобрила. Так началась великая экспедиция, завершившаяся открытием Америки.

– Том, сегодня я узнал от вас много нового! – ухмыльнулся американец.

– Я пересказываю вам это лишь для того, чтобы показать, какую роль в жизни Колумба сыграли оба иберийских королевства, Португалия и Кастилия. Его судьба оказалась прочно связана с обоими.

– Это как раз понятно.

Томаш отложил бумаги и смерил Молиарти взглядом.

– Ну, если вам все понятно, вы наверняка объясните мне, почему ни в Португалии, ни в Кастилии, чья история так затейливо переплелась с судьбой Христофора Колумба, его никогда не называли Колумбом.

– Что?

– До самого конца пятнадцатого века ни португальцы, ни кастильцы ни разу не назвали великого мореплавателя Колумбом.

– Что вы хотите этим сказать?

– Не существует ни одного документа, португальского или кастильского, в котором упоминался бы Колумб. В «Хронике правления дона Жуана Второго» Руя де Пины, написанной в начале XVI века, он назван Колонбо, через эн. С тех пор в португальских текстах имя Колумб отсутствует.

– Как же его называли?

– Колон или Колом.

Молиарти долго молчал, собираясь с мыслями.

– Почему?

– Слушайте дальше, – ответил Томаш, бегло просматривая записи. – Сам мореплаватель называл себя Христофором Коломом или Колоном. В Испании его стали звать Кристобалем Колоном, и в конце жизни он и сам уже подписывался этим именем. Никакого Колумба. Ни разу. – Норонья отыскал нужный документ. – Вот, глядите. Это копия письма герцога Мединасели кардиналу Мендосе от девятнадцатого марта 1493 года, хранящегося в архиве Симанскаса под номером четырнадцать. – Смотрите, что здесь написано. – Он ткнул пальцем в подчеркнутую строку. – По пути из Португалии ко двору французского короля меня посетил Кристобаль Коломо. – Томаш поднял голову. – Видите? Тут его называют Коломо. Но удивительнее всего то, что в конце письма появляется совсем другое имя. – Томаш перешел к следующему подчеркнутому фрагменту. – Вот здесь. Кристобаль Герра. – Он выразительно посмотрел на Молиарти. – Герра! Так кто же наш герой: Колумб, Колом, Колон, Коломо или Герра?

– А что если Герра совсем другой человек, которого тоже звали Кристобаль?

– Нет, из письма следует, что речь идет именно о Колумбе. Смотрите. – Томаш поднес страницу к глазам, чтобы лучше разглядеть мелкие буквы. – Герцог пишет: «В ту пору Кристобаль Герра и Педро Алонсо Ниньо были в экспедиции с Охедой и Хуаном де ла Косой». – Он перевел взгляд на Молиарти. – Единственным Кристобалем, ходившим в плавание вместе с Ниньо, Охедой и де ла Косой, был, как вам известно, Колумб.

– Должно быть, это какая‑то путаница или обман.

– Путаница, безусловно, но никак не обман. Знаете, почему? – Томаш вытащил из стопки еще два листа и передал их американцу. – Здесь отрывок из «Legatio Babylonica»[23]Петра Ангиерского, опубликованного в 1515 году. Петр называет Колумба Colonus vero Guiarra. Vero означает на самом деле. Другими словами, хронист доводит до нашего сведения, что Колумб, он же Коломо, он же Колом, он же Колон, он же Герра в действительности не кто иной, как Гьярра. – Томаш протянул Молиарти следующий лист. – Вот отрывок из второго издания, которое вышло в 1530‑м под названием «Psalterium». Тексты идентичны за исключением одной крошечной поправки. Во втором издании сказано Colonus vero Guerra. – Норонья полез за третьим листом. – А вот документ под номером тридцать шесть из архива Симанкаса от двадцать восьмого июля 1500 года. Донесение некоего Альфонсо Альвареса, которого «ваши величества отправили вместе с Христофором Геррой в только что открытые земли». – Он опять повернулся к Молиарти. – Видите, снова Герра.

– Значит, его называют Геррой по меньшей мере трижды, – отметил американец.

– Четырежды, – поправил Томаш, не прекращая рыться в бумагах. – После смерти Колумба его сын от португалки Дьогу Колом затеял судебную тяжбу с правителями Кастилии за признание прав своего отца. Это разбирательство вошло в историю как «Процесс против короны». Слушания начались в Санто‑Доминго в 1512 году и завершились три года спустя в Севилье. Всех моряков и капитанов, принимавших участие в открытии Америки, вызывали в суд и приводили к присяге. – Томаш выудил из стопки очередную страницу. – Вот показания помощника капитана Николаса Переса. Он поклялся на Библии, что настоящая фамилия Колумба была Герра.

– Получается, в то время Колумба все знали под именем Герра.

– Нет, я совсем не это хотел сказать. Просто у этого человека было много имен, и Колумб – всего лишь одно из них. – Томаш беспечно махнул рукой. – В португальских документах он чаще всего фигурирует как Колом или Колон. В Испанию он прибыл в 1484 году под именем Коломо. А спустя восемь лет новые соотечественники стали называть его Колоном.

– Да. Первый испанский источник, в котором появляется имя Колон, причем, с ударением на первый слог, это «Провисьон» от тридцатого апреля 1492 года. И только после смерти мореплавателя испанцы стали произносить его фамилию с ударением на второй слог, как мы привыкли.

– Кристобаль Колон.

– Именно так. С именем Колумба тоже не все гладко. В португальской традиции существует имя Кристофон или Кристован, в итальянской Христофоро. Петр Ангиерский во всех своих сочинениях называет его Кристофон Колонус. Папа Александр VI выпустил две буллы по поводу Тордесильясского трактата, и в обеих использовал испанизированную версию имени. В первой булле от третьего мая 1492 года он зовется Христофоном Колоном, во второй, датированной двадцать восьмым июня, Христофором. Христофон это почти португальское Кристофон. В общем, Христофор – латинский антропоним, Кристофон – португальский, а Кристобаль – испанский.

– А откуда взялась фамилия Герра?

– Терпение. Мы выяснили, что Колумба знали под именем Кристофон или Кристован. И под фамилией Колон, Колом или в некоторых случаях Колон с двумя «л». С 1492 года для испанцев он сделался Кристобалем Колоном, хотя некоторые из них упорно продолжали писать Колом. Например, в латинском издании писем об открытии Нового Света от 1493 года. – В руках Томаша оказался еще один ксерокс. – Или вот прошение на имя адмирала, написанное в Санто‑Доминго в 1498‑м. Здесь его тоже называют Коломом. – Норонья отложил две страницы. – И не будем забывать об источниках, согласно которым настоящее имя мореплавателя было вовсе не Колом, а Герра. Получается длинный список: Гьярра, Герра, Колонус, Колом, Коломо, Колон с ударением на первом и на последнем слоге.