Санкции

Предположим, что закон или правовая норма доведены до тех, кому они адресованы. Люди теперь их знают, по крайней мере в той степени, чтобы понимать, что от них требуется. С этого момента у них есть выбор: соблюдать или не соблюдать, применять или не применять. Что они выберут? Остановимся для простоты на соблюдении норм уголовного права.

Во-первых, видимо, нет в мире такого закона или нормы, которым следовали бы все и всегда. Если бы такой закон был, не было бы основания делать его законом; люди соблюдали бы его сами по себе. С другой стороны, трудно себе представить правило или закон, повсеместно нарушаемые. Почти все находится где-то посередине. Разумеется, это середина очень неопределенна. Все водители нарушают правила движения, и, вероятно, неоднократно. Однако, к счастью, не многие люди пытаются поднять руку на другого.

Что побуждает людей сделать тот или иной выбор? Что направляет их по пути соблюдения каких-либо норм или их нарушения? Почему одни законы соблюдаются больше, чем другие? Простейшее и основное объяснение заключено в термине «санкции», что означает поощрения и наказания. Люди следуют правилам, опасаясь того, что с ними случится, если они нарушают закон. Другими словами, закон и его санкции устрашают их.

Слово «устрашение» вызывает определенные образы: мы думаем о штрафах, тюрьме и других формах наказания. В то же время слово «санкции» предусматривает нечто большее, чем наказание. Оно включает также поощрения. Положительная сторона санкций (поощрения, стимулирование) менее широко известна, потому что литература пугает криминальной стороной; и когда мы вообще думаем о законах, мы невольно думаем о криминальной стороне. Но стимулирование есть важнейшая составная часть правовой системы. Правительство на всех уровнях выделяет миллионы долларов на субсидии. Чтобы побудить людей быть энергичнее, мы снижаем налог. Если фермеры собирают очень много хлопка или арахиса, мы платим им. Право дает возможность широко использовать стимулирование, особенно освобождение от налогов или субсидии.

Работают ли поощрения и наказания? Ответ — да, в основном. Для любого случая существует множество подтверждений этому — во-первых, в повседневном опыте, во-вторых, в специальной литературе. Предположим, например, что профессорско-преподавательский состав университета грубо нарушает правила стоянки автомобилей. Если университет поднимет штрафы и усилит активность своей полиции, то уровень нарушений неизбежно упадет.

Мы можем принять следующее допущение: если норма включает некий вид наказания за ее нарушение и если мы усиливаем наказание, оставляя неизменными все остальные факторы, новый уровень наказания должен повысить устрашающий эффект. То есть некоторые люди (не все) перестанут совершать поступки из боязни наказания. Таким же образом усиление поощрений стимулирует активное поведение, если все остальные факторы остаются неизменными. Если штат платит 10 долларов за каждую шкуру койота, это приносит определенное число шкур. Если цена возрастет до 1000 долларов за шкуру и ничего больше не изменится, то урожай шкур будет гораздо больше. Если мы увеличим штраф за стоянку в неположенном месте с 5 до 20 долларов при том же уровне контроля, некоторые люди подумают дважды, прежде чем нарушать правила. Если мы будем еще серьезнее и начнем отгонять машины, эффект будет неизмеримо больше.

Все это очевидно. Реальные последствия более сложны и запутанны. Мы знаем, что угроза наказания сдерживает людей, но не знаем, насколько сильно в каждом конкретном случае. Мы не можем понять, кто сдерживается и почему. Несмотря на то что это решающие вопросы. Яростные споры бушуют вокруг того, является ли смертная казнь эффективным средством устрашения или нет и достаточно ли эффективным, чтобы иметь смысл. Верховный суд пятью голосами против четырех отменил все государственные законы, предусматривающие смертную казнь, в решении по делу Фурман против Джорджии Тургуд Маршалл, один из пяти, составивших большинство, утверждал, что смертной казни нет оправданий, частично потому, что она не является средством сдерживания. Некоторые ученые согласны с Маршаллом, некоторые — нет. Исаак Эрлих, экономист, дошел до того, что настаивал: каждая экзекуция предупреждает от восьми до двадцати убийств. Остальные исследователи энергично обсуждали эти доводы, и оба утверждения были весьма правдоподобны.

Смертная казнь — вопрос, вызывающий бурные эмоции с обеих сторон. Не так-то просто отделить факты от эмоций. Ситуация, вероятно, такова: смертная казнь как общее положение служит устрашением — то есть действительно оказывает влияние на поведение. Если диктатор внезапно объявит, что любой появившийся на улице после наступления темноты будет расстрелян, и если он не просто пугает, люди будут бежать со всех ног в укрытие, как только солнце начнет склоняться к закату. Это очевидно.

Но вопрос не в этом. Вопрос не в том, эффективна ли смертная казнь по сравнению с отсутствием наказания вообще. Никто не предложит отпускать убийц на волю или наказывать их шлепком по руке. Вопрос в том, добавляет ли смертная казнь что-то как сверхустрашение в сравнении с пожизненным заклю-

чением или долгой «встряской» в тюрьме. Или, если она что-то добавляет, достаточно ли этого для того, чтобы смертная казнь имела смысл? По этому вопросу мы имеем не много информации. Смертная казнь стала редкой в нашей стране примерно в жизни одного поколения, и нет возможности узнать, насколько она входит в расчеты потенциальных преступников. Многие возражают против убийства заключенных, руководствуясь моральными соображениями. Вопросы эти, конечно, не имеют научных ответов. Но это не делает их несущественными.

Мы говорим о способе, которым наказание сдерживает людей, но в действительности мы имеем в виду угрозу наказания. В конце концов очень многие на самом деле идут в тюрьму. Литература по вопросам преступлений различает два вида устрашения — «общее» и «специальное». Общее устрашение — это предупредительное устрашение: люди соблюдают закон потому, что знают о такой вещи, как наказание. Специальное — это устрашение после события: преступника ловят и сажают в тюрьму. Если он «выучит урок» и начнет вести честный образ жизни, значит, он подвергся специальному устрашению.

Общее устрашение более важно, чем специальное. Сажая вора в тюрьму, мы можем отучить его от воровства, а можем и не отучать. В действительности рецедив широко распространен. Тем не менее дальнейший путь вора менее важен, чем предупреждающий эффект тюрьмы и наказания на миллионы других людей, которые дважды подумают, прежде чем украсть. Внутренняя налоговая служба с большим шумом в средствах массовой информации обвиняет нескольких известных людей в неуплате налогов до 15 апреля. Идея этого мероприятия — общее устрашение, внушение налогоплательщикам, так сказать, «страха Божьего». Видимо, это работает.

На самом деле, конечно, важен не столько факт санкций, сколько то, что люди знают или думают о санкциях — знания и понятия, которые остаются у них в головах. Полностью секретная система наказаний, если бы она была возможной, не смогла бы изменить ничьего поведения. Это обличает слабость большинства исследований по вопросам принуждения. Ученые пытаются проверить, снижает ли жестокое наказание уровень преступности. Они не могут провести эксперименты и пытаются обнаружить «естественные» эксперименты. Они, например, сравнивают ситуацию в двух или более штатах. Они берут средний срок тюремного заключения в штате А, сравнивают со штатом В; потом они рассматривают уровень преступности в этих штатах. Неужели более преступный штат будет иметь меньший уровень преступности?

Но это вопрос сложный. Во-первых, непросто определить уровень преступности в любом штате. Во-вторых, всевозможные факторы, кроме наказания, тоже влияют на уровень преступности. В-третьих, хотя различия в сроках заключения чрезвычайно велики для разных штатов, непохоже, чтобы преступники это знали. Предположим, в штате А приговоры к тюремному заключению в среднем на 12% более суровы, чем в штате В. Если грабители и воры не отдают себе отчета в различных уровнях суровости, мы не можем ожидать какой-либо разницы в поведении потенциальных преступников в этих двух штатах. А если для того, чтобы обнаружить разницу в уровнях суровости, нужна команда ученых-социологов, может ли вор-карманник или магазинный вор узнать эти факты простым интуитивным путем?

Другая сторона этого вопроса — это что-то вроде эффекта пугала или привидения. Люди боятся санкций, которых на самом деле нет,—люди только думают, что они есть. Исследование преступлений в Нью-йоркском метро обнаружило этот «фантомный эффект». Если городские власти посылают больше полицейских в поезда метро, уровень преступности падает даже в то время, когда полиции там нет. Конечно, фантомный эффект долго не сохраняется; он будет ослабевать, как только люди узнают истинное положение вещей.

Когда люди говорят о наказании за какое-то конкретное преступление, они

часто имеют в виду наказание на официальном уровне — то есть простые, грубые слова из соответствующей книги законов («пять лет тюремного заключения»), Но наказание — и много больше, и много меньше, чем это. Это сложный процесс — целый набор событий,—и арестом он только начинается. Женщину уличают в магазинной краже; ее привозят в чужое, ужасное место; ее держат в холодной, мерзкой клетке; ее имя попадает в газеты; она не ходит на работу и может ее потерять; соседи сплетничают о ней. Все это может произойти, даже если полиция, юристы или судьи в конце концов ее отпустят без какого-либо «наказания». Как сформулировал Малколм Фили в исследовании деятельности ньюйорского суда, «для мелкого преступника сам судебный процесс — это уже первое наказание».

Процесс, конечно, есть наказание; поэтому еще сложнее уравнять эффекты устрашения в различных штатах. Легко сравнить формулировки законов, скажем, в Коннектикуте и Миссисипи; труднее, но еще возможно сравнить приговоры в этих двух штатах; гораздо труднее, почти невозможно сравнить реальные наказания. Магазинное воровство более постыдно в маленьком городке, чем в большом городе, где жизнь более анонимна. Даже «год в тюрьме» не везде одно и тоже. Некоторые тюрьмы более жестокие, чем другие. Есть максимально засекреченные тюрьмы, где жизнь так же преступна и жестока, как снаружи, на улицах. Некоторые тюрьмы коррумпированы и развращены; их служители порочны, заключенные подвергаются мучениям и насилию. Есть также и «образцовые» тюрьмы, хорошо оснащенные, с достаточно свободным и гуманным распорядком. Теоретически по меньшей мере вид наказания, применяемый в тюрьме, должен вызвать различия как в общем, так и в специальном устрашении.

Устрашение — это, по существу, психологическая концепция. Люди предположительно реагируют каким-то образом на отдельные события. Реакция обычно зависит от индивидуальности. Не все реагируют одинаково. Наказание, например, позорно: оно вызывает стыд. Но восприятие позора совершенно различно. Арест может сломать респектабельного бизнесмена на всю жизнь. От унижения он может пойти на самоубийство. С другой стороны, молодой, удачливый уличный вор может воспринять арест как цену своей работы. Эти предположения как минимум правдоподобны.

Люди сейчас серьезно обеспокоены преступностью. Проблема, несомненно, серьезна; мы имеем дело со взрывом преступности в нашем обществе — разбоя, бандитизма, даже убийств. Почти нет сомнений также в том, что уровень преступности совершил гигантский скачок примерно со времени второй мировой войны. Может быть, это в большей или меньшей степени мировая тенденция; уровень преступности в Лондоне, Стокгольме и Сиднее (Австралия), хоть и меньше, чем наш, тоже драматически возрос, согласно тщательному изучению.

Что делать с преступностью? Для многих людей решение просто—закручивать гайки. Наказание сдерживает, так пусть будет более суровое наказание. Идея проста и привлекательна. Вопрос в том, может ли она быть действенной и будет ли.

Хорошо это или плохо, но «закручивание гаек» легче произнести, чем осуществить. Законодательная власть может попытаться ужесточить систему, но она не может сама наказывать палкой. Законодательная власть не ловит преступников, не привлекает их к суду, не осуществляет судебное разбирательство, не сажает в тюрьму. Отдельные части системы могут нейтрализовать друг друга. Другими словами, система похожа на дырявый шланг.

Очевидность этого факта имеет массу подтверждений. Малколм Фили в своих исследованиях реформ уголовного права обнаружил рекорд повторяющихся провалов (неудач). Л оуренс Росс в интересном эссе проанализировал изучение результатов облав на водителей, превышающих скорость, и пьяных водителей; большинство облав провалилось. Если делается попытка контролировать свободу дей-

ствий в одном месте, свобода действий просто перемещается в другое место:

«Змея, зажатая в одном месте, более энергично извивается другими частями своего тела».

Мы можем назвать это «проблемой кадров». Если закон или правило есть простой приказ, который исходит непосредственно от командира (скажем, законодательной власти) и немедленно достигает субъекта, предполагается, что кто-то услышит и выполнит. Но в действительности процесс редко бывает так прост, по крайней мере в нашей правовой системе. Процесс больше похож на цепочки сложных молекул. Если законодательная власть приговаривает к длительному тюремному заключению распространителей наркотиков, команда спускается по цепочке. Люди, отвечающие за каждое звено цепи (кадры), могут неправильно понять, извратить приказ, отклониться от него, не слишком спешить с выполнением — словом, сорвать приказ. Они могут делать это как сознательно, так и бессознательно. Это общая проблема бюрократии, и это особенно непростительно в уголовном праве, потому что система слишком уж свободна, неуклюжа, нескоординированна.

Есть и другая проблема в связи с «закручиванием гаек». Люди, говорящие об этом, забывают, что наказание может само себя обессмыслить, что оно может иметь нежелательный побочный эффект. Теоретически жестокая, бесчеловечная тюрьма должна лучше выполнять свою задачу устрашения, чем тюрьма, похожая на «кантри-клуб», но она может сделать заключенных большими преступниками— более соответствующими уголовному миру, когда они выйдут на свободу. Мы нередко слышим, что тюрьмы и колонии для несовершеннолетних — это школы преступлений; если это так, то это побочный эффект ужесточения. В конце концов условное освобождение не школа преступлений.

Позор и стыд теоретически тоже являются наказанием для преступника и должны быть довольно сильным устрашением. На практике тоже не совсем так. Позор может закрыть перед экс-жуликом так много дверей, что он поневоле снова начнет воровать. Эллиот Курье, один из многих, предложил вместо этого систему стимулирования: по существу, это — предоставление лучшей работы. Это может принести положительные результаты там, где сверхжесткость не срабатывает.

Date: 2015-08-06; view: 333; Нарушение авторских прав