Глава 12 правовая культура: законность и мораль

i

^

Не все правовое поведение можно объяснить в терминах «поощрение» и «наказание». В какой-то степени мы, конечно, животные и реагируем на морковку и на хлыст. Но мы еще и моральные и социальные существа. Моральные и социальные факторы—внутренние мотивы и сигналы, которые мы получаем от других людей,—очень важно учесть, объясняя, как мы воспринимаем правовые акты. Фактически они могут оказаться более важными, чем поощрение и наказание.

Социальный фактор имеет первостепенную важность. В максимально упрощенной форме он означает, что людям небезразлично, что думают другие. Никто из нас не живет на необитаемом острове. Все мы находимся под сильнейшим влиянием других людей: семьи, друзей, соседей, коллег, сокурсников, прихожан своей церкви. Каждый из нас чувствует их безмолвное и небезмолвное давление. Это давление может подвигнуть к подчинению или неподчинению закону или к использованию закона частично выборочно.

Много говорят, например, о влиянии равных групп; это относится в основном к окружающим нас людям, к тем, кого мы считаем принадлежащими к нашей группе («равные» означает «эквивалентные»). Мы знаем из ежедневного опыта, что такая группа оказывает гигантское воздействие. Например, такой термин, как «преступная субкультура» есть не более чем элегантный способ выражения простой идеи. Суть в том, что если ваши друзья смеются над вами, издеваются, считают ниже себя,—то это—наказание; а реальным поощрением является их уважение и почтение. Если вы принадлежите к какой-либо банде в большом городе, которая высоко вас оценивает, если вы ведете себя определенным образом — нарушаете закон, поступаете круто, игнорируете полицию и презираете тех, кто болтлив, труслив, отказывается участвовать в противозаконных акциях,— то вы с большей вероятностью будете нарушать законы, чем другие люди, нечлены банды. Причина в том, что нарушение законов в этом случае означает соответствие нормам группы, а если вы подчиняетесь официальным нормам, то есть поступаете «хорошо», вы нарушаете закон своей группы.

Даже вне контекста банды мы можем использовать похожие идеи, для того чтобы составить представление о преступности: подросток выбирает бунт, потому что это «позволяет соответствовать стандартам альтернативной социальной системы», которая (по ряду причин) более соответствует его физиологическим и другим потребностям, чем основная система. А ярлык преступника, если он приклеен к подростку, только способствует его изоляции от респектабельного общества и делает более вероятным то, что реальные поощрения он будет получать от членов своей группы, и только от них.

Во всем этом нет ничего сенсационного, ни в теории, ни в практике. Всем нравится, когда их хвалят, и практически никто не хочет быть наказанным;

побои есть побои, исходят ли они от государства или от людей из соседнего дома. Группы, к которым мы принадлежим, есть в некотором смысле миниатюрные общества с крохотными «правительствами» и «законами» в каждом из них. Если мы следуем нормам банды вместо норм «реального» правительства, мы некоторым образом просто делаем выбор между конкурирующими законодателями. Очень часто более жутким и угрожающим является то правительство, которое сидит у ваших дверей. В конце концов для большинства людей легче избежать встречи с полисменом, чем перешагнуть через неодобрение друзей, соседей или родителей. И во многих тюрьмах главари банд более авторитетны и грозны для заключенных, чем надзиратели или охранники.

Все это кажется довольно естественным, хотя специальных исследований по этому вопросу не много. Иногда можно показать, как другие влияют на правовое поведение. Иоханнес Фест, например, предпринял небольшое исследование поведения автомобилистов в Беркли (штат Калифорния). Исследование показало, что люди ведут себя за рулем совершенно по-разному, когда они одни и когда рядом кто-то сидит. Среди водителей, которые были одни, лишь один из десяти останавливался на стоп-сигнал; когда кто-то был с ним в машине, останавливался уже 21 % водителей.

Другими словами, люди подчиняются правилам движения не только потому, что боятся полиции. Они еще и учитывают персону, сидящую рядом,—о чем эта персона думает, что чувствует, что говорит о поведении водителей. Многие из нас ездят на красный свет по ночам, когда никого нет ни с нами, ни вокруг, но никто не делает этого днем вне зависимости от полиции.

Фест собирал свои данные, сидя в припаркованной машине и наблюдая за водителями. Он с ними не разговаривал, и мы не знаем, кто были те люди, которые влияли на водителей. Без сомнения, это были родственники или друзья. Однако исследование Лайонела Дэнника показывает, что даже незнакомый человек может изменить поведение другого просто своим присутствием. Дэнник проводил исследования среди пешеходов Нью-Йорка. Пешеходы часто переходили улицу на красный свет. Но, когда, согласно плану эксперимента, кто-то стоял на перекрестке, ждал и переходил только на зеленый, частота нарушений резко сокращалась. Напротив, если «случайный прохожий» нарушал правило, частота нарушений увеличивалась. Нарушители, другими словами, «подбадривали» других нарушителей; и дисциплинированные пешеходы делали то же самое.

Разумеется, мы должны провести различие между воздействием других людей на наше поведение и воздействием на него же наших собственных представлений о правильном и неправильном. Конечно, то, что мы видим, стоя на перекрестке или наблюдая из окна запаркованной машины, есть поведение людей; мотивы же его для нас невидимы. Что заставляет человека остановиться перед запрещающим знаком, когда он видит других людей, выполняющих правило? Может быть, он хочет избежать неприятных ощущений, а это, конечно, неприятно, когда другие видят тебя нарушающим правила. Но «хорошие» люди тоже являются учителями определенного сорта: они показывают нам, что правило живет, что оно что-то значит, что они предпочитают (по каким бы то ни было причинам) не нарушать его. Это может воздействовать на наше восприятие правила.

Другими словами, дело в том, что равное давление (или другие импульсы, посылаемые толпой) может очень сильно изменить как наше мышление, так и поведение. Законы о гражданских правах предписывают отелям и ресторанам открывать свои двери для людей всех рас; было время, когда многие—и не только на Юге—запрещали вход чернокожим. Факт, что эти отели и рестораны не должны никого дискриминировать, не превратил фанатиков в нефанатиков; их владельцы оставались при своих взглядах на расовый вопрос. Но создавалась новая ситуа-

ция — изменилось общественное мнение, — а когда это происходит, реальное или воображаемое равное давление может начать действовать на людское мировоззрение. Сегрегационные рестораны сначала оказались вне закона, затем стали невозможны и в конце концов немыслимы. В этом смысле борьба против расистских ресторанов была более чем успешной.