Законность и мораль

Установим определенно, что именно мы допускаем и что говорит нам здравый смысл: идеи о правильном и неправильном, о морали, о законности очень важны для объяснения поведения людей. Большинство из нас (будем надеяться) не станут воровать, мошенничать, убивать или поджигать дома вне зависимости от того, есть или нет шанс, что полиция поймает или что окружение обнаружит это и не одобрит. Мы поступаем правильно, потому что мы так хотим, потому что так велит нам внутренний голос, потому что нас учили не совершать дурных поступков и мы восприняли урок.

Кодекс наказаний, другими словами, не единственный—и даже не главный — источник представлений о правильном и неправильном. Нас учат морали родители и учителя, мы впитываем эти идеи, просто живя в обществе. Любое людское сообщество имеет свое представление о правильном и неправильном, и любое общество находит способ сообщить это представление своим членам. Идеи правильного и неправильного постоянно меняются; очень интересно наблюдать, как они сдвигаются, изгибаются, меняют цвета. Некоторые нормы (относительно убийства и воровства), конечно, очень стабильны; другие (например, нормы сексуального поведения) более склонны к изменениям.

Во всяком случае, наша совесть сильнейший двигатель. Большинство из нас хотят поступать правильно, и если это значит подчиняться закону, то мы подчиняемся. Соответственно, иногда люди могут остро ощущать, что закон неправилен или аморален. Совесть может призвать к неповиновению точно так же, как и к повиновению. В нашей истории есть много примеров. Люди часто шли в тюрьму по велению совести. Протестуя против войны во Вьетнаме, например, многие отказались регистрироваться на призывных пунктах. Это был способ сопротивляться войне, которую они ощущали как аморальную; им было легче подвергнуться наказанию, чем подчиниться. Мы подчиняемся — и хотим подчиняться — тому, что правильно, а также тому, что законно. Эти два слова не означают одно и то же. Ученые — социологи и правоведы — хотя бы со времен Макса Вебера, великого немецкого социолога, очень много говорят о законных правилах и законности вообще. Но слова не всегда используются очень точно, и литература наводнена массой определений. Приблизительность столь велика, что как минимум один из ученых, Алан Хайд, считает, что вся эта концепция должна быть оценена как бесполезная и не делающая чести ученым. Конечно, единичное определение законности не может быть ни правильным, ни неправильным, но вся концепция все еще поражает нас, поскольку она ухватила суть. В основном когда люди говорят, что законы «законны», то они подразумевают, что есть нечто правильное в том, как эти законы осуществляются. Законность в большинстве случаев используется как процедурная концепция, или, другими словами, если вам это больше нравится,—легальная.

Объясним это на примере. Что делает «законным» закон, принятый Конгрессом? Не то, что содержится в законе,—он может быть глупым, бессмысленным или недостаточным во всех отношениях. Нет, закон является законным потому, что его принял Конгресс; для большинства из нас этого достаточно. Другими словами, мы не сомневаемся в законности норм права, если они принимаются Конгрессом, или законодательными органами штата, или муниципалитетом.

Мы можем развить идею дальше и спросить, почему закон, принятый Конгрессом, является законным. Если мы зададим этот вопрос людям, они могут ответить как-нибудь так: потому что Конгресс выбран на свободных выборах или потому что закон — это то, чего хочет большинство. Очень немногие члены общества глубоко вдумываются в политическую теорию; но у них есть определенные представления, основанные на здравом смысле. Как бы то ни было, законность права основывается на том, как оно работает: если оно законно, то оно результативно, по крайней мере в большинстве случаев. И то, что справедливо для юридических формулировок, справедливо и для действий президента, правил Совета школ Сиэтла и приговоров высшего суда штата Арканзас: все они законны постольку, поскольку население признаёт их частью нормального, правильного способа делать общее дело. Обязывающая сила этих легальных актов исходит из процедуры или от института, а не из того, что они делают или провозглашают. Подчинение правилу потому, что оно законно, не то же самое, что подчинение потому, что оно морально, этично или даже справедливо. Надо быть очень внимательными, чтобы различить способы, делающие закон или действие «правильным». Люди в своем правовом поведении руководствуются голосом совести. Но совесть сложное чувство; ее голос состоит из множества тонов.

Законность — лишь один из факторов совести. Другой мы можем назвать «гражданственностью». Это означает, что мы должны подчиняться некоторым правилам из соображений социальных или патриотических. Гражданственные люди уменьшают полив и позволяют своим газонам погибнуть, если вода в дефиците;

они вербуются в армию во время войны; они подавляют в себе желание выбросить в заповеднике пивную банку, они платят налоги вовремя и полностью. Для некоторых людей это сильнейший импульс, даже если нет шансов попасться полиции и никого из равных нет вокруг, чтобы погрозить пальцем. Для других, конечно, этот мотив очень слаб или вообще отсутствует.

«Моральность», строго говоря,—это несколько иной мотив. Может быть, это самый действенный и важный фактор из всех: подчинение правилам по моральным и религиозным резонам. Это нашим моральным тренингом объясняется то, что большинство из нас не ворует, не убивает, не мошенничает, не лжет. Этим объясняется то, что мормоны не пьют, евреи воздерживаются от свинины, католики не разводятся. Нормативная структура общества так же важна, как политическая, и это очень существенно.

«Справедливость» — это уже другая концепция. Иногда я могу почувствовать, что правило пользуется поддержкой по каким-то чисто формальным причинам, например потому что оно устраивает всех в стране, — и почему я должен быть не как все? Если правительство устанавливает пятидолларовый налог для любого мужчины, женщины и ребенка, некоторые люди могут решить заплатить потому, что им кажется, что это справедливо, вне зависимости от того, находят или нет они это полным смысла, морально здоровым или полезным для страны. Совершенно другим фактором является то, что мы можем назвать «доверием». Это — ощущение того, что мы можем следовать какому-либо правилу или предписанию, потому что верим в авторитеты. Они знают так много, мы — так мало. Если они велят нам сделать что-то, то они обязательно имеют веские основания; и мы должны подчиниться, неважно, понимаем ли мы, есть ли эти основания или их нет. Если правительство говорит, что скорость в 55 миль в час экономит топливо и бережет жизни, значит, так оно и есть.

Все эти факторы отличны от законности, и все они мотивы подчинения и неподчинения закону. Мотивы невидимы; но мотивы или позиции — это факты общественной жизни в той же степени, что и поведение. То, о чем люди думают, столь же реально, как то, что они едят, как они разговаривают или плавают, только это труднее увидеть или измерить. Как и все позиции, они не отливаются в конкретную форму. Они все время меняются.

Многие люди, например, чувствуют, что доверие сегодня несколько ослабло. Исследования показывают, что люди стали более циничны. Они менее, чем раньше, склонны к тому, чтобы сказать, что они верят в авторитеты. В одном исследовании люей спрашивали: «Как часто вы думаете, что можете доверить правительству в Вашингтоне действовать так, как оно считает верным?» В 1964 году 14% опрошенных сказали «всегда», 62 — сказали «почти всегда», и только 22% — «только иногда». Шесть лет спустя, в 1970 году, только 6% доверяли правительству «всегда», 47 — «почти всегда», а число сомневающихся, сказавших «только иногда», возросло до 44%.

Доверие, видимо, падало и после 1970 года. Насколько — трудно сказать, но большинство обозревателей отмечает очевидную потерю доверия к правительству, а также ко всякого рода экспертам и авторитетам, хотя, может быть, в последний год или два имеет место небольшое улучшение. В Калифорнии в 1981 году губернатор штата (после больших сомнений и противоречий) отдал распоряжение опрыскивать пестицидом сады на севере Калифорнии. Проблема была в коварной бабочке, личинки которой угрожали погубить всю фруктовую индустрию. Населению говорили, что опрыскивание безвредно, что бояться нечего. Поколение назад практически все восприняли бы это как евангелие; это были слова губернатора и ученых, приглашенных штатом. В 1981 году многие просто отказались поверить; некоторые ударились в панику; слепая вера была в большом дефиците.

Что следует за потерей доверия? Будут ли люди, не доверяющие, не удовлетворенные своим правительством, нарушать закон? Не обязательно. Люди могут подчняться, даже если они не удовлетворены системой. Есть некоторые основания для скептицизма по поводу так называемого эффекта перелива. Это гипотеза, что люди, которые считают часть правовой системы нечестной или незаконной или не доверяют ей в каком-либо отношении, не будут подчиняться или откажут в доверии всем остальным частям системы.

Вообще-то это кажется правдоподобным. Люди часто говорят о законах в том духе, что они плохо или несправедливо проводятся в жизнь; они жалуются, что это порождает неуважение к праву в целом. Предположительно, это было побочным эффектом сухого закона. Мы слышим такие же аргументы относительно марихуаны. Фактически доказательств «эффекта перелива» мало или нет вообще. Если вы думаете, что законы против марихуаны несправедливы или смешны, неужели вы от этого начнете обманывать налоговое управление, не платить за парковку или стрелять в своего шурина? Вряд ли. «Перелив» может быть в соседних областях правового поведения; тот, кто презирает закон против марихуаны, с большей вероятностью, чем другие, будет употреблять кокаин или нарушать сухой закон. Распространителей наркотиков трудно отогнать от незаконных спекуляций. Но мы не можем с уверенностью сказать, как далеко распространяется подобное «соседство».

Логично предположить наличие некоторой связи между нашим поведением и тем, что мы думаем о моральном статусе закона. В одном из классических исследований Харри В. Болл изучал крупных землевладельцев в Гонолулу. В городе в то время проводился контроль за арендой. Болл обнаружил, что те землевладельцы, которые считали контроль несправедливым, проявляли склонность действовать совместно; это были те, кто брал чрезмерную плату с арендаторов.

Это указывает на некоторую связь между позицией и поведением. Но какую в точности? Мы здесь имеем загадку: «Курица или яйцо?» Что первично: моральная установка или нарушение закона? Чувство несправедливости может каким-то образом успокоить совесть землевладельцев. Болл предположил, что ощущение несправедливости склоняло земледельцев к нарушению закона; но причинно-следственная связь может быть и другой: нарушители могли оправдывать себя, обвиняя плохой закон. Данные исследования не показывают, где причина, а где следствие.

Date: 2015-08-06; view: 1344; Нарушение авторских прав