Глава 17. Дитя

Мы скорее умрем, чем изменимся.

Уистен Хью Оден,

англо–американский поэт

Мне знакомо и присутствие и отсутствие Божье, и полнота и пустота, и духовная близость и темная пропасть отчуждения. Меня застигало врасплох не только многообразие моего духовного пути, но и то, какой его участок вдруг открывался за неожиданным поворотом — я–то думал, что последовательность прохождения должна быть совсем другой. А когда я начинал искать дорожную карту, которая могла бы показать мне грядущий маршрут, меня часто поджидало разочарование.

Некоторые христианские общины отождествляют духовную зрелость с аскетизмом: ближе к Богу тот, кто строже соблюдет правила. Но это явная ошибка: вспомним, какая репутация была у Христа в сравнении с Иоанном Крестителем, не говоря уже о фарисеях.

Другие христиане не особо стремятся к близости с Богом. Я знаю очень приятных людей, лидеров различных общественных организаций, которые считают любые духовные практики «сомнительной мистикой». Я отношусь к их выбору, а часто и к занятиям, с большим уважением, но при этом не забываю, что Библия ясно призывает нас к близости с Богом, а ее герои нередко переживают мистический опыт.

Так каким же должен быть зрелый христианин? Как мое поведение влияет на отношения с Богом?

Я очень внимательно вчитывался в Новый Завет, выписывал отрывки, которые призывали верующих возрастать духовно. Я пытался найти за заповедями — не кради, не сплетничай, помогай бедным — глубинные мотивы, которые позвали бы людей на путь возрастания. На чем основывались Спаситель, апостол Павел и другие новозаветные авторы? Ища закономерности, я исписал тонны бумаги.

Новый Завет изображает жизнь с Богом как путь, состоящий из нескольких этапов. Ради удобства я условно выделил три: ребенок, взрослый, родитель. Они охватывают всю человеческую жизнь. Вначале я исследовал отрывки, адресованные новоначальным христианам и тем, которые надолго застряли в младенческом состоянии.

Каждый, кто воспитывал детей, понимает: надеяться на то, что в ребенке само собой возобладает «разумное и доброе», — не всегда разумно. Я знаю родителей, которые хотели, чтобы их сын стал зрелым не по годам, а потому позволяли мальчику принимать все решения самостоятельно. Лишь объясняли, к чему может привести тот или иной выбор, а затем, мол, пусть думает сам. Одну такую сцену я наблюдал в зимний день, когда температура упала ниже нуля, а землю припорошило снегом. Дрю, которому было всего лишь четыре года, решил побегать по улице в шортах и маечке. Родители квалифицированно сообщили малышу, что на холоде снижается сопротивляемость организма к инфекционным заболеваниям, а длительная прогулка может привести к гипотермии и обморожению. В ответ Дрю топнул ножкой и заявил: «Но я хочу!» Разумное начало в мальчике не возобладало, и родители пустили–таки сына на прогулку раздетым, надеясь, что мороз быстро загонит его обратно.

Свидетелем противоположной сцены я стал летом на берегу Мичиганского озера. На мостках, свесив ноги и глядя вниз на холодную, неспокойную воду, сидел небольшой мальчик. «Нет! — приговаривал он, явно повторяя сам себе родительские наставления. — Нет, нет и нет!» Едва ли он сумел бы внятно объяснить, почему радости озера для него запретны, но правила понимал и в воду не лез. Надо полагать, родители прибегли не к научно–воспитательным принципам, а пообещали сынишке что–нибудь вроде хорошей порки, если он не послушается.

Когда я изучал Новый Завет под этим углом, этап «ребенок» пришлось помечать неожиданно часто. Иисус не чурался грозить суровым наказанием нечестивцам и обещать награды праведникам. Бывают поступки столь вредные, что их надо строго запрещать. Врач никогда не скажет алкоголику, что тот может иногда пропустить рюмочку или напиваться лишь по вечерам. Судья не посоветует вору–рецидивисту: «Ты давай, попробуй без крайностей. Ну хотя бы, воруй только по выходным дням». Единственным возможным требованием здесь может быть ответ в духе апостола Павла: «Кто крал, вперед не кради, а лучше трудись» (Еф 4:28).

Кстати, нередко наставления Павла звучат почти с отчаянием. «Неужели вы не знаете? Неужели не понимаете?» — расстраивается апостол, видя, что люди, которых Бог зовет к высокой святости, ссорятся из–за того, можно ли есть мясо и совершать обрезание. Он произносит пламенные речи, подобно отцам, которые убеждают детей кушать овощи и кашу «для вашего же собственного блага».

Новозаветные авторы не в состоянии постичь, почему некоторые верующие так и остались вечными младенцами или подростками, когда им подобает уже взрослое поведение. Да, апостолы предпочли бы говорить со всеми христианами на равных, предоставляя им полную свободу выбора. Но вместо этого они вынуждены припугивать их разрушительными последствиями неверных поступков: с инфантильным человеком следует говорить, не рассчитывая, что он прислушается к голосу рассудка. Пусть подростки воздержаться от добрачного секса или курения хотя бы из страха заболеть СПИДом или раком легких. Возможно, такое воздержание не принесет особой пользы их душам, но уж телам пригодится точно.

***

До сих пор я не упоминал о трудном периоде моей жизни, связанном с серьезными физическими ограничениями. Тогда я не мог ходить и разговаривать. Я, не вставая, лежал в постели, суча ручками и ножками. Я не мог сфокусировать взгляд, не мог самостоятельно поесть, и у меня было недержание мочи и кала. А еще я практически не сознавал, что происходит вокруг. И ничего поделать тут было нельзя: я был младенцем

Но потом я вырос из состояния младенчества и сейчас оглядываюсь на него, как на время, необходимое для перехода к зрелости, без которого невозможно стать взрослым. Конечно, ни один нормальный человек не желает на всю жизнь остаться младенцем. Нет ничего печальнее в жизни, чем остановка взросления. Гусеница, которая не превращается в бабочку. Головастик, который не становится лягушкой. Умственно неполноценный человек, который тридцать лет лежит в колыбели.

У новорожденного имеются все части тела, которые потребуются ему впоследствии. Но, чтобы использовать их по назначению, малютке нужно вырасти. Так же обстоят дела и с жизнью в вере. Апостол Павел укоряет коринфян: «И я не мог говорить с вами, братия, как с духовными, но как с плотскими, как с младенцами во Христе. Я питал вас молоком, а не твердою пищею, ибо вы были еще не в силах, да и теперь не в силах, потому что вы еще плотские» (1 Кор 3:1–2). Обычная история: коринфяне никак не могли духовно вырасти, застряли на стадии духовного детства.

Вместе с тем Иисус говорит: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф 18:3). Значит, мы должны научиться отличать здоровые детские качества, которые необходимы для Царства Небесного, от инфантильности, которая не позволяет в него войти.

Один из самых коротких Псалмов намекает на разницу между искренним и чистым упованием на Бога, которое свойственно детям, и — инфантильным:

«Господи! Не надмевалось сердце мое и не возносились очи мои, и я не входил в великое и для меня недосягаемое. Не смирял ли я и не успокаивал ли души моей, как дитяти, отнятого от груди матери? Душа моя была во мне, как дитя, отнятое от груди» (Пс 130:1–2).

Современный библеист Артур Вейзер замечает, что христианин

«не младенец, громко просящий материнской груди, но дитя, которое уже отнято от груди, и ему просто хорошо быть с матерью. Ребенок постепенно отвыкает рассматривать мать лишь как средство удовлетворения своих желаний и начинает любить ее саму. Так же и верующий через усилия обретает такое состояние ума, в котором Бог ему нужен Сам по Себе, а не как средство исполнения желаний. Центр тяжести в жизни христианина смещается».

Иногда я и сам вздыхаю по детской беззаботности, по времени, когда весь мир вращался вокруг меня, когда хныканьем и капризами легко было привлечь внимание взрослых, когда окружающие заботились о моих интересах без малейших усилий с моей стороны. А порой я тоскую и по началу своего духовного пути, когда Бог казался близким, а вера – легкой и неопровержимой. Но затем вижу в церкви или магазине какого–нибудь младенца, беспомощного, неподвижного, почти ничего не понимающего, и заново осознаю мудрость Творца, Который замыслил мироздание так, что оно заставляет нас стремиться к зрелости, переходить от молока к твердой пище.

Хотя я и поныне ношу шрамы, оставшиеся от времен взросления, я мало–помалу ухожу от соблазнов инфантильной веры: нереальных ожиданий, законничества и созависимости.

Нереальные ожидания крайне опасны. Рано или поздно ребенку нужно научиться принимать мир таким, какой он есть, а не каким хотелось бы его видеть. «Так нечестно!» — вопит малое дитя. Постепенно этот непосредственный протест переходит в спокойную взрослую мудрость: «Жизнь несправедлива». Люди в разной мере наделены красотой, умом, здоровьем, богатством и благополучием. И потому всякий, кто ждет совершенной справедливости, будет глубоко разочарован. Так же и христианин, который ждет, что Бог решит все его семейные проблемы, исцелит все недуги, избавит от плешивости, морщин, старческой дальнозоркости, дряхлости и остеопороза, не ищет зрелой веры, а инфантильно надеется на языческую магию.

Влиятельный протестантский теолог Джеймс Пакер поясняет:

«Бог обращается с новоначальными христианами очень бережно, как мать с младенцем. Нередко начало христианской жизни знаменуется большим душевным подъемом, удивительными промыслительными случайностями, быстрыми ответами на молитву и прочими плодами свидетельства о вере. Так Бог ободряет вновь обращенных, ставит их на ноги. Но когда верующие делаются сильнее и крепче, Он дает им уроки посложнее. В ту меру, какую они способны вынести, «не попуская… быть искушаемыми сверх сил» (1 Кор 10:13). Он допускает и тяжелые обстоятельства, и разочарования. Так Он закаляет наш характер, укрепляет веру, готовит нас к тому, чтобы мы помогали другим».

Сколько раз, работая над этой книгой, я жалел, что не могу обещать большего! Сколько раз меня так и подмывало написать, что Бог готов менять ради нас правила и делать нашу жизнь проще и легче. Однако рассуждать подобным образом — чистой воды искушение, рожденное инфантильной верой.

И Сам Христос, и апостол Павел указывают на еще один симптом инфантильной веры: законничество. По словам Павла, суровость ветхозаветного закона была задумана не как альтернативный путь к Богу, а как доказательство того, что никакая мера строгости к себе Божьим критериям не удовлетворит. Да, Бог призвал нас к совершенству, но достигается оно одним–единственным способом — через благодать.

«С милостивым Ты поступаешь милостиво, с мужем искренним — искренно, с чистым — чисто, а с лукавым — по лукавству его» (Пс 17:26,27), — говорит Давид в одном из ранних своих псалмов, и для ветхозаветной веры такие высказывания очень характерны. Интересно, какие коррективы мог бы внести царь в этот псалом после истории с Вирсавией и последующих событий? С неверным Бог показал Себя верным, с виноватым показал Себя милосердным и прощающим. Давид же не ждал милости: согласно своим религиозным установкам, он был готов лишь к справедливому суду.

Конечно, правила и законы соблюдать надо, и в педагогике они играют немалую положительную роль. Но нельзя делать закон богом, иначе он начинает мешать духовному росту. «Никогда не переходи улицу на красный свет!», «Не купайся в речке один!», «Не играй с ножом!». Сколько раз в детстве я слышал эти запреты и обычно слушался. Сейчас, став взрослым, я совершаю пробежки по городским улицам, занимаюсь греблей по бурным рекам, пользуюсь ножами и даже циркулярными пилами. И хотя от строгих правил детства был свой толк – они уберегли меня от многих бед и подготовили к ответственной свободе взрослой жизни, — я по ним не тоскую.

Воспитанный в самой строгой иудейской традиции апостол Павел знал не понаслышке, сколь опасно строить веру на соблюдении правил. Более того, он подметил удивительный парадокс человеческого поведения: как ясно видно даже из Ветхого Завета, законничество часто ведет к непослушанию. В Послании к Колоссянам Павел пишет: «Это имеет только вид мудрости в самовольном служении, смиренномудрии и изнурении тела, в некотором небрежении о насыщении плоти» (Кол 2:23). Апостол Благой Вести никак не может понять, почему у людей, познавших Христа, возникло желание вернуться к прежним отношениям с Богом, в которых было много лишнего и сложного. И Павел зовет их к свободе, основанной не на правилах, а на любви: «Ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя»» (Гал 5:14).

В ветхозаветной эпохе апостол Павел усматривает еще и проявления созависимости[29]. Древние израильтяне (как часто бывает с так и не повзрослевшими отпрысками богатых родителей, которые спешат удовлетворить любую прихоть своего ненаглядного чада) не желали признавать свою зависимость от Бога. Но вместо того, чтобы заняться делом, они инфантильно восставали против Него Самого и Его попыток привести их к зрелости.

Я знаю человека, который в семьдесят лет все еще живет с мамочкой, каждую неделю отдает ей получку и, прежде чем выйти из дома, всегда спрашивает разрешения. В свое время мать расстроила его помолвку, и с тех пор он так и пребывает у нее под каблуком. Знаю я и других биологически вполне взрослых людей, которые ведут себя совершенно по–детски, потому что родители буквально задушили сыновей и дочерей своей «любовью» и боятся их отпустить. Такие мамы и папы нарушают один из главных законов природы: задача родительства состоит в том, чтобы выпустить в жизнь здоровых взрослых, а не беспомощные существа, достигшие физической зрелости. Крокодилица, осторожно раскалывая яйцо, помогает детенышу выбраться наружу, переносит его в водоем и отпускает в свободное плавание. Орлы трясут гнездо, чтобы заставить птенцов взлететь. Мамы и папы позволяют сыновьям спотыкаться и падать, иначе те не научатся ходить. Возрастание предполагает здоровую боль и постепенное оставление родного крова.

Инфантильная вера, основанная на нереальных ожиданиях, законничестве и созависимости, может продержаться до тех пор, пока не столкнется с суровой действительностью. Через такое столкновение прошли Иов, Авраам, пророки, ученики Христа. Иисус сказал: «Лазарь умер; и радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали» (Ин 11:14, 15). Да, Он готовил учеников к новой, подлинной реальности. В этой реальности будущих апостолов ожидало Воскресение — но лишь после того, как состоится встреча со смертью.

***

Сказав, «если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф 18:3), Христос, разумеется, не имел в виду инфантильную веру. Но о чем же тогда говорил Спаситель? В проповеди Фредерика Бюхнера я нахожу три особенности детства, которые, скорее всего, и подразумевал Иисус.

У детей, замечает Бюхнер, нет предвзятых мнений о мире. Некоторые дети, прочитав «Хроники Нарнии», брали топорик или другое подходящее орудие и в стенке домашнего шкафа пытались проделать проход в неведомую страну. Многие малыши с тревогой взирают на дымовую трубу: она узкая, сумеет ли Санта–Клаус пролезть в нее? А в фильме Стивена Спилберга именно дети, а не взрослые, привели инопланетянина к себе домой и ухаживали за ним.

«Маленькие еще», — немного пренебрежительно говорим мы о детях, верящих в волшебные чудеса, и пытаемся им подыгрывать. Но высокомерничать не стоит. Ведь именно детская вера заставила римского сотника просить Иисуса об исцелении раба. Именно детская вера подтолкнула друзей расслабленного разобрать крышу и спустить больного на носилках в дом, где находился Христос. Именно детская вера позвала Петра ступить на воды озера, а учеников — распознать в Человеке, стоящем среди них, Того Самого Иисуса, смерть Которого они недавно видели. А здравомыслящие взрослые люди пытались убедить исцеленного слепого, что он не может видеть, и хотели убить воскресшего Лазаря. Они вознамерились дать взятку римским стражникам, чтобы те не свидетельствовали о Воскресении Спасителя.

Вере, которой восхищался Иисус, было присуще что–то детское, и я, читая Евангелие, удручаюсь нехваткой в себе именно такой веры. Слишком уж легко я перехожу к заниженным «взрослым» ожиданиям, слишком мало верю в возможность перемен и способность Бога исцелить мои душевные раны. Грань между верой детской и верой инфантильной подчас очень тонка, поэтому осторожность здесь не помешает, но чрезмерно осторожничать тоже ни к чему.

Во–вторых, говорит Бюхнер, дети умеют искренне принимать подарки. Они берут их с радостью и без смущения. Они не задаются вопросом, заслуживают ли они дара, и не беспокоятся, как ответить взаимностью. Ребенок с удовольствием срывает оберточную бумагу и начинает разглядывать, что ему подарили. Моя бабушка, женщина мудрая, делала в день рождения моего брата подарок не только ему, но и мне (только поменьше), и наоборот. Но я не чувствовал себя ни капельки ущемленным, напротив, без всякой задней мысли наслаждался бабушкиным даром, потому что был уверен, что получил его по праву.

В этом смысле нечто детское есть и в Самом Боге, ведь Он, как ясно из Ветхого Завета, с радостью принимает дары. Дары во время Своей земной жизни принимал и Бог–Сын: вспомним приношения волхвов к его колыбели; благовония, которыми женщина умастила ноги Иисуса, и восторг Марии, сестры Лазаря.

Дети научили меня почти всему, что я знаю о хвале и благодарении. Им нетрудно каждый день благодарить Бога за домашнюю собаку и белок, которые играют возле дома. «Хлеб наш насущный подавай нам на каждый день», — учил молиться Иисус (Лк 11:3). Именно детский дух позволяет мне, получая ежедневные Божьи дары, не считать их чем–то обычным, само собой разумеющимся. И тот же детский дух позволяет раскрывать руки навстречу Божьей благодати, которую я получаю по милости Его, независимо от моих деяний.

И третье: дети умеют доверять. Ребенка, который крепко держится за мамину руку, не пугает дорожное движение. Более того, детей надо специально учить не доверять посторонним, ибо недоверие противоречит устройству их души.

Когда Иисус молился в Гефсиманском саду, Он обращался к Всевышнему так, как обращались к своим отцам иудейские дети: «Авва Отче!» — милый папочка. Что бы ни ждало Его впереди, Он сознательно решил довериться Богу: «Все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты» (Мк 14:36). И даже на кресте Он молился: «Отче! В руки Твои предаю дух Мой» (Лк 23:46). Мы знаем, что Его кристально чистое детское доверие оправдалось.

Поэтесса Кэтлин Норрис рассказывает о долгой рассудочной борьбе, которую она вела с верой своего детства: одно время многое в христианском учении казалось ей неправдоподобным. Впоследствии, столкнувшись с проблемами в личной жизни, она попала в бенедиктинское аббатство, где, к удивлению Норрис, монахи отнеслись к ее тяжелым сомнениям и интеллектуальным вопросам очень спокойно. «Я была даже разочарована: я–то думала, что именно мои сомнения мешают вере. В каком же я была замешательстве, приправленном изрядной долей любопытства, когда пожилой монах заявил, что сомнение есть лишь семя веры, знак того, что вера жива и готова расти и плодоносить». Монахи не стали развеивать сомнения Норрис, а просто наставляли ее в воцерковлении и общении с Богом.

Норрис узнала, что по–гречески слово «веровать» значит «отдавать свое сердце», и нашла, что богослужение вполне может быть одной из форм веры. Она обнаружила, что может от души читать Символ Веры, смысл которого ей не совсем понятен: «Как поэт, я привыкла к текстам, не вполне постижимым разумом». Впоследствии она поняла, что общение с Богом, подобно любому другому, содержит в себе неизвестность: ты доверяешь партнеру, хотя и не знаешь, куда общение с ним тебя заведет. Норрис начала с доверия, из которого впоследствии и развилась ее зрелая вера.

Нереальные ожидания или отсутствие предубеждений в вере, законничество или благодать, созависимость или детское доверие? Сколь непросто отыскать золотую середину! Непросто, но крайне важно: к духовному инфантилизму ведет много дорог, а к зрелым отношениям с Богом — единственный узкий путь.

***

Прекрасное свидетельство о детской вере в тяжелых обстоятельствах мы находим в замечательной книжечке Владимира (Вальтера) Чишека «Он ведет меня». Поляк Чишек, выросший в католической семье, присоединился к иезуитской миссии. Он добровольцем вызвался служить в СССР — стране воинствующего атеизма! — и в 1938 году был рукоположен в сан иеромонаха с именем Владимир. Чишек был весьма удручен, когда вместо СССР его отправили в Польшу. Но тут началась Вторая мировая война, Гитлер напал на Польшу, и толпы польских беженцев хлынули в Советский Союз. Среди них был и Чишек, который усмотрел в происходящем промыслительную возможность служить там, где он всегда хотел. Отец Владимир считал, что Бог ответил на его молитвы.

Вскоре, однако, НКВД арестовало Чишека. Целых пять лет он провел в мрачных застенках Лубянки, подвергаясь мучительным допросам. Оставаясь в одиночестве, Чишек подолгу вопрошал Бога: где, в чем он ошибся? Ведь он призван на священническое служение, а как служить в камере–одиночке? Что толку от всей его подготовки? Или Бог за что–то его наказывает? Впоследствии он уступил требованиям следователей и подписал признание о причастности к шпионажу, хотя от дальнейшего сотрудничества категорически отказался. Его приговорили к пятнадцати годам исправительных работ в Сибири.

В лагере было еще тяжелее: сильные холода и четырнадцатичасовой рабочий день. Однако Чишек, постепенно завоевав доверие христиан, наконец получил возможность нести священническое служение. Он рисковал, терпел наказания и искал Бога. Мало–помалу в нем не осталось и следа инфантильной веры. На смену ей пришла вера зрелая, но сохранившая тот детский дух, о котором писал Фредерик Бюхнер.

Когда Чишек готовился к священническому служению, ему и в голову не приходили те обстоятельства, в которых он окажется. Сначала в Польше, затем на Лубянке и в сибирском лагере, и, наконец, в красноярской ссылке он попадал в условия, которые сам для себя ни за что бы не выбрал. У него не было христианских книг и почти никакого христианского общения. Вино и хлеб для Евхаристии он добывал и проносил тайком. Любая миссионерская деятельность была запрещена. Одно время Чишек даже чувствовал себя преданным: слишком уж расходилось его реальное служение с тем, чего он ожидал.

Но он научился принимать Божью волю по принципу «но не чего я хочу, а чего Ты». Как пишет сам Чишек, «не такой, какой в скудости нашего человеческого ума мы ее полагаем». Он, простите за каламбур, волей–неволей жил по воле Бога «двадцать четыре часа в сутки, смиренно принимая людей, мести, обстоятельства, которые Он отвел нам». Чишек понял: раньше у него были собственные представления о том, как должна быть устроена жизнь, и он наивно полагал, что Бог поможет ему эти представления реализовать. А на самом деле Чишеку пришлось учиться принимать в качестве Божьей воли те ситуации, которые каждодневно перед ним вставали и никакому контролю не поддавались.

Во–вторых, отец Владимир, молясь о хлебе насущном, стал получать новые дары свыше:

«Я понял, что каждый день для меня должен быть не просто препятствием, которое нужно преодолеть, и не просто сроком, который нужно пережить. Каждый день исходит из Божьей руки — заново созданный и полный возможностей исполнить Его волю. Мы, со своей стороны, можем принимать и приносить обратно Богу всякую молитву, труд и страдание дня, сколь бы незначительными и несущественными они нам ни казались. Но сейчас я убежден, что в общении человека с Богом не бывает маловажных моментов. Таково таинство Божьего Промысла».

И наконец Чишек научился доверять. Он описывает, как мучился сомнениями. Можно ли доверять Богу в условиях, когда все, казалось бы, стремилось перечеркнуть его веру? Многому он научился у русских и украинских собратьев–заключенных: «Для них Бог был не менее реален, чем их собственный отец, брат или близкий друг». Они далеко не всегда умели рассказать о своей вере, но глубоко в сердце у них жило неиссякаемое упование на Божью верность. Они доверяли Богу, обращались к Нему в тяготах, благодарили за немногие радости и чаяли, что пребудут с Ним вечно.

Чишек часто задавался вопросом, как ощутить Божье присутствие. В самом, казалось бы, невероятном для этого месте, в сибирском лагере, он узнал важную истину:

«Верой мы ведаем, что Бог присутствует всюду и всегда. Стоит лишь обратиться к Нему — Он приближается к нам. Поэтому именно мы должны вводить себя в Божье присутствие, именно мы должны, веруя, обращаться к Нему. Именно мы должны совершать прыжок за пределы привычных представлений — прыжок к вере, к осознанию, что мы находимся в присутствии любящего Отца, Который всегда готов выслушать наши ребяческие рассказы и ответить на наше детское доверие».

Сознательно решив отдаться на Божью волю, Чишек знал: он пересекает границу привычного и входит в область полного доверия, которое прежде его страшило. Но когда он, наконец, перестал сопротивляться, «результатом стал не страх, а свобода».

***

Оглядываясь на собственный духовный путь, я вижу как опасна инфантильная вера. Мне, как подавляющему большинству из нас, пришлось узнать, что жизнь несправедлива, и что для меня Бог чудесным образом эту несправедливость не устранит. Мне пришлось узнать, что законничество ведет не к зрелости и добродетели, а в прямо противоположном направлении, и что созависимость мешает духовному и личностному росту.

Я и по сей день ищу такую веру, чтобы она была и зрелой, и детской. Я учусь у людей, подобных Вальтеру Чишеку. Пусть у нас с ним очень разные судьбы, но задача–то одна: несмотря ни на что, доверять Богу и верить, что Его воля всегда нам во благо. Я очень хочу обрести подлинно детское доверие, не знающее сомнений и страха. Ибо я — всего лишь грешный человек, который стремится к общению с совершенным Творцом.

«кто больше в Царстве Небесном?» (Мф 18:1). Ученики задали этот вопрос, потому что жаждали Царства. Иисус же показал им ребенка, который, скорее всего, не знал, да и не особенно стремился знать, что такое Царство Небесное. А затем Спаситель призвал учеников уподобиться этому ребенку – не нужно вам ни о чем ни рассуждать, ни тревожиться. Живите!

Фредерик Бюхнер

Date: 2015-07-27; view: 255; Нарушение авторских прав