Глава 15. О страсти и безразличии

Бог, Который утоляет человеческую жажду, Он — Незнакомец, Неизвестный. И лишь Его неожиданное присутствие, вдруг оборачивающееся отсутствием, позволяет человеку быть самим собой.

Жан Сюливан,

французский аббат, писатель

Я стремлюсь быть честным, стараюсь рассказывать о христианской жизни правдиво. У меня нет никакого желания, как говорится, всучить вам испорченный товар. Поэтому позволю себе отойти от основной темы, от рассказа, что Бог обитает внутри нас. В «Письмах Баламута» Клайва Льюиса опытный бес поучает Гнусика, начинающего бесенка: когда подопечный Гнусика находится в церкви, пусть больше оглядывается по сторонам и обращает внимание на соседей; «пусть его мысли перескакивают со слов «Тело Мое» к лицам и обратно»[26]. Если мы последуем этому совету, да к тому же не забудем и на себя поглядывать, удивительные лики Нового Завета поблекнут.

Вот что пишет человек, который для многих, в том числе и для меня, является образцом христианина:

«Так что с моей молитвенной жизнью? Нравится ли мне молиться? Хочется ли мне молиться? Много ли я молюсь? Если честно — «нет» по всем трем пунктам. На шестьдесят четвертом году жизни и тридцать девятом году священства моя молитва кажется мне мертвой, как камень. Я уделял молитве много внимания, читал и писал о ней, ездил в монастыри и дома молитвы, наставлял многих искателей Бога. Казалось бы, к настоящему дню я должен быть сгустком духовного молитвенного огня. Многие думают, что я такой и есть, и разговаривают со мной так, словно молитва — мой величайший дар и самое глубокое желание.

На самом же деле во время молитвы я не чувствую ничего особенного. Ни душевного тепла, ни телесных ощущений, ни умственных образов. Ни одно из пяти моих чувств не затронуто: ни особых запахов или звуков, ни особых видений или вкусовых ощущений, ни особых телодвижений. Довольно долго Дух отчетливо действовал через мою плоть, но сейчас я ничего не чувствую. Я жил с мыслью, что с годами, с приближением старости, молиться станет легче. Но все выходит наоборот. Мою молитвенную жизнь как нельзя лучше описывают слова «тьма» и «сухость».

Означают ли эти тьма и сухость отсутствие Бога? Или столь глубокое и широкое Его присутствие, которое чувства вместить неспособны? Что есть подобная смерть молитвы: конец близости с Богом или начало нового единства, за пределами слов, за гранью душевных и телесных ощущений?»

Генри Нувен написал эти слова в последний год жизни. Его безвременная кончина не позволила нам узнать ответ на последний вопрос, который в ретроспективе звучит почти пророчески. Зная Нувена лично и хорошо представляя, сколько времени и сил он уделял молитве, я не могу оставить его свидетельство без внимания. Я уверен: Нувен обдумывал и прекрасно понимал, о чем он говорит. За свои слова он, безусловно, отвечал. Вообще я полагаю, что популярность католика Нувена среди протестантов во многом связана с его честностью. «Именно тогда, когда люди благодарили меня за то, что я привел их к Богу, я чувствовал, что Бог оставил меня, — признавался Нувен. — Выходило так, словно в обретенном мною доме не оказалось пола».

Порой Нувен черпал мрачное воодушевление из трактата «О подражании Христу», предполагаемым автором которого является известный немецкий мистик Фома Кемпийский. Фома писал: «И я, несчастнейший и беднейший из людей, как приведу Тебя в дом свой, я, который даже не умею полчаса провести в поклонении? Ах, если б мне хотя бы полчаса прожить достойно!»

Нувен мог бы найти поддержку и в словах Томаса Грина, духовного руководителя одной филиппинской семинарии, который посвятил себя изучению молитвы. По словам Грина, сухость в молитве — вещь нормальная. Сравнивая здоровую молитвенную жизнь с историей человеческой любви, Грин выделяет три стадии. Сначала — период свиданий, ухаживания: мы узнаем Бога, увлекаемся Им. Затем медовый месяц: от первого знакомства мы переходим к бурной, окрашенной яркими чувствами любви. И, наконец, долгие годы брака: возрастание в подлинной любви. Как скажет вам любой женатый человек, эта последняя стадия зрелой любви содержит больше скуки, чем романтики. То же верно и для отношений с Богом. Иными словами, появление сухости в молитве может означать не неудачу, а духовный рост.

Я, человек, воспитанный в евангелической традиции, поначалу считал, что подобные высказывания недалеки от ереси. «Быть может, сухость и темнота — участь католиков», — думал я. Монахи молятся денно и нощно, вот молитва им и приедается. Но затем я нашел описание периодов сухости и тьмы в Библии, особенно в Ветхом Завете. Об этом говорят многие псалмы, причем некоторые из них цитировал Сам Иисус. У апостола Павла и других авторов новозаветных посланий все радостнее, но если читать между строк, то становится ясно, сколь не свойственен им ура–победоносный поверхностный настрой.

Святая Тереза из Лизье, монахиня–кармелитка, говорила, что «молитва вырастает из нашей несостоятельности — иначе в ней просто нет нужды». Сейчас я понимаю, что именно нищета нашего духа, наша незавершенность, наши нужды и приближают нас к Богу. Благодать является как дар и лишь тем, кто протягивает навстречу ей раскрытые руки. А раскрыть руки нас обычно заставляют неудачи.

Когда мы получаем Божью благодать и вступаем в мир духовной жизни, возрастают и трудности. Терзаний не бывает лишь у грешников, вконец потерявших совесть, и, возможно, у великих святых. Большинство из нас находится между двумя этими крайностями, что далеко не упрощает жизнь, а весьма ее осложняет.

Святой Иероним писал: «Нет никого счастливее христианина, ибо ему обещано Царство Небесное. И нет никого изнуреннее его, ибо каждый день его жизнь подвергается опасности. Нет никого сильнее его, ибо он торжествует над дьяволом. И нет никого слабее, ибо он побеждается плотью. Тропа, которой ты идешь, скользка, а слава успеха куда меньше, чем бесчестие неудачи».

Когда крупного проповедника Дуайта Мооди спросили, полон ли он Духа, он ответил: «Да, полон, но много протечек».

***

Так где же мы: в полноте или нищете, у источника или в сухости, в свете или тьме, в победе или поражении? Ответить сложно. Даже если меня припрут к стенке и заставят выбирать, я скажу: верно и то, и другое. Наметьте прямой курс на благополучную молитвенную жизнь и постоянные победы над искушениями, ожидайте явного присутствия Бога — и скорее всего ваш корабль сядет на мель. Без неясности и переменчивости отношения с невидимым Богом невозможны.

Впрочем, может быть, я ставлю вопрос некорректно. Оглядываясь на гигантов веры, я вижу, что их объединяли не победы и не поражения, но страсть.

Уделяя излишнее внимание рассуждениям и духовным «техникам», мы теряем тот пламень души, страстность, неравнодушие в отношениях, которые Бог ценит больше всего. Выше доктрин Библия ставит отношения с Личностью, а личные взаимоотношения никогда не бывают гладкими.

Меня тошнит от доморощенных теле–и радиопроповедников: и чем только они привлекают такое множество людей, особенно бедных? Быть может, дело в том, что они, проповедуя доступного и понятного Бога, удовлетворяют наивные детские ожидания верующих? Но Иисус, сказав, «если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф 18:3), имел в виду другое: в Царство входят «как дети», которые не понимают и не пытаются анализировать отношения, а просто живут в них.

«Когда–то я считал, что представления о Боге гневном, Боге–ревнителе, Боге, сгорающем от любви и способном разочаровываться, слишком человеческие, — пишет богослов Юрген Мольтман. — Абстрактный бог философов, очищенный от всяких человеческих образов, казался ближе к истине. Но чем больше я видел, как абстракции убивают жизнь, тем глубже понимал ветхозаветную страсть Бога и страдание, которое разрывало Его сердце».

Страсть была хорошо знакома и возлюбленным Божьим. Моисей спорил с Богом столь страстно, что несколько раз заставил Его передумать. Иаков боролся всю ночь и использовал уловку, чтобы получить Божье благословение. Иов упрекал Бога долго и горячо. Давид нарушил как минимум половину из Десяти Заповедей. Но они никогда не разочаровывались в Боге полностью, а Бог никогда не разочаровывался полностью в них. Бог может мириться с гневом, обвинениями и даже сознательным непослушанием. Полный заслон в отношениях с Ним способно поставить лишь одно: безразличие. «Они оборотились ко Мне спиною, а не лицем», — гневно обличает Бог Израиль через пророка Иеремию (Иер 32:33).

Участники движения самопомощи «Взрослые дети алкоголиков» выявили три неписаных правила, три установки, которые исповедуют в семьях, где один или несколько членов страдают алкоголизмом: не говори, не доверяй, не чувствуй. Вступившим во взрослую жизнь детям алкоголиков (как, впрочем, и выходцам из любой неблагополучной семьи) приходится всерьез себя ломать и переучиваться, иначе они не могут выстроить и поддерживать нормальные близкие отношения. Христианские психологи отмечают, что нечто подобное происходит и в отношениях с Богом. Если человек вырос в семье со строгим воспитанием или считает, что Бог его предал, в нем угасают чувства, и его вера становится формальной и обезличенной.

Напротив, здоровые отношения — со всеми их взлетами и падениями, победами и неудачами (вплоть до физического отделения) — всегда включают яркие чувства, страсть. Отсутствие близкого человека рождает ничуть не меньше страсти, чем его присутствие. Когда юноша уходит в армию или отправляется учиться в другой город, чувства родных не увядают, но нередко усиливаются.

Почти все разводящиеся супруги согласятся, что отчуждение пробуждает страсти, да еще какие! Из Библии у гигантов веры я почерпнул ценнейший урок отношений с невидимым Богом: что бы ты ни делал, Бога не забывай. В каких бы состояниях ты ни пребывал, пусть Он войдет в каждый уголок твоей жизни. Для некоторых христиан особую опасность здесь представляют несчастья вроде тех бедствий, что перенес Иов: как сохранить веру в Бога, Который кажется безразличным и даже враждебным? У других, к которым я отношу и себя, основная проблема более хитрая: нас слишком многое отвлекает от Бога, слишком многое мешает Ему быть в центре нашей жизни — неполадки в компьютере, неоплаченные счета, предстоящие поездки, свадьбы друзей, да и вообще дел по горло. Кроме того, на свете есть немало людей, которые едят, трудятся, любят, решают свои проблемы, вообще не вспоминая о Боге. И эта пустота куда серьезнее, чем та, что глодала Иова, — ведь Иов не забывал о Боге ни на мгновение.

***

На семинаре по изучению Писания мой друг сказал: «Если Саул доказывает, что «послушание лучше жертвы» (1 Цар 15:22), то Давид доказывает, что отношения лучше послушания». Такая формулировка понравится не всем, но, согласитесь, что–то в ней есть. Из истории царя Давида мы видим: общение с Богом может сохраняться даже после вопиющих актов непослушания. Трудно найти пример более страстных отношений с Богом. Ведь и само имя Давида значит «возлюбленный».

Но тут неизбежно возникают вопросы. Как получилось, что человека столь грешного — чего стоит только прелюбодеяние вкупе с убийством! — Бог назвал «мужем по сердцу Своему» (1 Цар 13:14)? Материала для ответа у нас много: из всех персонажей Библии, если не считать Иисуса Христа, Давиду уделяется больше всего внимания. По–видимому, Бог считает, что на примере непослушного царя мы можем многому научиться.

Чему же именно? В чем состоит духовная тайна Давида? Мне приходят на ум два эпизода. Вскоре после того как Давид стал царем, он послал за священным ковчегом: этому символу Божьего присутствия подобало находиться в Иерусалиме. Когда ковчег прибыл — под громкие возгласы толпы и звуки музыки, — царь Давид от радости потерял голову. Он «скакал из всей силы пред Господом» на улицах, подобно олимпийскому атлету, который только что выиграл высшую награду. При виде царя, «скачущего и пляшущего» в льняной одежде, его жена «уничижила его в сердце своем» и после упрекнула супруга. Но Давид поставил жену на место: «Пред Господом играть и плясать буду; и еще больше уничижусь, и сделаюсь еще ничтожнее в глазах моих» (2 Цар 6:5–22). Доколе Давид предстоял пред Единым и Всемогущим, доколе длилось их глубоко личное общение, ему было наплевать даже на свое царское достоинство.

Давид, человек страстный, питал к Богу огромное чувство, большее, чем к кому или чему–либо в мире. И эта страсть покорила народ. Вот что пишет Фредерик Бюхнер:

«Как и все мы, Давид стоял на глиняных ногах. Быть может, даже в большей степени, чем многие из нас. Корыстный, сластолюбивый, лукавый, тщеславный… Но из одного только его танца видно, почему именно Давид пленил сердце Израиля и почему, когда спустя тысячу лет Иисус из Назарета въехал в Иерусалим на покусанном слепнями ослике, народ приветствовал Его как Сына Давидова».

Второй эпизод произошел спустя годы на пике могущества царя, и в нем как нельзя лучше раскрывается величие Давида. С Давидом произошла старая, как мир, история: мужчина видит женщину, мужчина спит с женщиной, женщина беременеет. Для современного человека — так ничего особенного. Поставьте на место Давида президента, актера, миллионера или проповедника, а на место Вирсавии – соблазнительную секретаршу или фотомодель, и вы получите сюжет для бульварной прессы. О чем же таком необычном повествует нам Библия?

Случай с Вирсавией показывает, что в Давиде было нечто от тонкого циника Макиавелли, который считал, что в основе поведения политика лежат выгода и сила. Когда у царя не вышло скрыть прелюбодеяние, он задумал безжалостный план: отправил мужа своей возлюбленной на верную смерть на поле боя. Классический случай, когда одно преступление влечет за собой следующее. Давид, духовный лидер народа, быстро, одну за другой, нарушил шестую, седьмую, девятую и десятую заповеди. В конце концов дело дошло до того, что Вирсавия переехала в царский дворец и стала жить с Давидом открыто. Казалось, что царю все сошло с рук. Никто не произнес ни слова протеста — никто, кроме пророка Нафана.

Далее идет невероятная по своему драматизму сцена. Нафан начинает с иносказания. Он рассказывает историю о жадном богаче, у которого было много овец, но он украл у соседа–бедняка единственную любимую овечку. Когда же Давид в гневе восклицает, что злодей заслуживает смерти, Нафан отвечает: «Ты — тот человек» (2 Цар 12:7) и возвещает грозный суд над царем и его домом. Нафан смертельно рисковал: после прежних нечестии Давид мог убить и его. Или же царь мог посмеяться и выгнать пророка. А мог и уйти в несознанку: в конце концов где доказательства? Неужели слуги стали бы свидетельствовать против своего господина? Но ничего такого не произошло. А последующие события показывают величие Давида.

Мы, на чьей памяти случились Уотергейт и скандал с Моникой Левински, понимаем, насколько необычно повел себя царь. Республиканец Ричард Никсон солгал и взятками пытался помешать расследованию. Он так ни в чем и не признался бы, если бы его не вывели на чистую воду с помощью магнитофонной записи. Демократ Билл Клинтон, глядя в камеру честными глазами, вводил в заблуждение нацию. И здесь тоже не было речи о самостоятельном, добровольном признании: к процедуре импичмента привело запачканное платье любовницы президента. Лишь когда доказательства были предъявлены всему миру, Клинтон согласился: «Да, были сделаны ошибки».

Какой контраст с первыми же словами Давида! «Согрешил я пред Господом» (2 Цар 12:13). Обратите внимание: царь в первую очередь подумал не о несчастном Урии, не о красавице Вирсавии и не об исполнителе темных дел Иоаве, но о Самом Боге. Как прежде Давид скакал пред Единым от радости, так пред Единым он признался в своем прегрешении.

До нас дошел покаянный псалом, написанный Давидом во время этих драматических событий. Поразительно! Одно дело признаться в нравственном провале наедине с пророком, и совсем другое – подробно записать свою исповедь, чтобы ее пели по всей Святой Земле, а в конечном счете и по всему миру. Псалом, крик души Давида, являет нам, чтб такое грех: это нарушение отношений с Богом. «Тебе, Тебе единому согрешил я», — ужасался Давид (Пс 50:6). Он понимал, что Богу необходимы «дух сокрушенный; сердце сокрушенное и смиренное» (Пс 50:19) — те качества, в которых у Давида, очевидно, недостатка не было.

Впоследствии, вспоминая о величайшем из своих царей, Израиль чаще говорил о его преданности Богу, чем о личных и политических достижениях. Сластолюбивый и мстительный царь Давид снискал репутацию «мужа по сердцу Божьему» (1 Цар 13:14), ведь он возлюбил Бога всем сердцем своим. Что тут еще сказать?

Какова же тайна Давида? На ответ намекают два эпизода из его жизни — великий духовный взлет и великое падение. И когда царь скакал возле ковчега, и когда шесть ночей лежал на земле в молитве, его сильнейшим желанием было жить с Богом. Ничего больше для Давида значения не имело. Вчитаемся в его поэтические строки, которые рождены жаждой по Богу, буквально дышат ею: «Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я», — написал он некогда в безводной пустыне (Пс 62:2). «Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной. Ибо милость Твоя лучше, нежели жизнь. Уста мои восхвалят Тебя» (Пс 62:2, 4).

По–видимому, преданность Давида тронула сердце Всевышнего. Спустя годы, когда Иерусалиму угрожало ассирийское войско, Господь совершил чудо спасения — «ради Себя и ради Давида, раба Моего» (Ис 37:35). «Дам вам завет вечный, неизменные милости, обещанные Давиду» (Ис 55:3).

***

Пересматривая собственные представления о богообщении, я нахожу их упрощенными и во многом ошибочными. Из детства я вынес образ Бога — строгого учителя, выставляющего отметки. И моей целью, соответственно, было получить самые лучшие отметки и снискать одобрение преподавателя. А стоит хоть немного слентяйничать, и тебя, чего доброго, поставят в угол или выгонят из класса.

Однако Библия видит отношения между человеком и Создателем совершенно иначе. Прежде всего, одобрение Бога зависит не от моей «отличной учебы», а только лишь от Его милости. Своими силами я не в состоянии получать высокие оценки всегда и за все. И слава Богу. В этом нет необходимости.

Кроме того, мое поведение не включает и не выключает отношения с Богом. И если я что–то сделал не так, Бог не выгоняет меня из класса. Совсем наоборот! Когда я чувствую себя оторванным от Бога, возникает отчаяние, которое приводит в действие механизм благодати. Ветхозаветный герой Иона изо всех сил старался скрыться от Бога, но это ему не удалось. Новозаветного апостола Петра воскресший Христос простил вскоре после того, как Петр пал — трижды отрекся от Господа.

Я часто сопоставляю отношения человек–Бог и человек–человек. Казалось бы, если предательство убивает дружбу, то оно наносит и смертельный удар по богообщению. Но похоже, что это не совсем так: Бога не пугает наше предательство (а может быть, Он к нему привык?). Вчитаемся в слова, сказанные Иисусом рыбаку Симону, будущему апостолу: «Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф 16:18). По словам Мартина Лютера, мы одновременно и грешники, и праведники, и кающиеся. Наверное, наши сбивчивые, неумелые признания в любви — не совсем то, чего хочет от нас Бог. Но, подобно каждому любящему родителю, Он принимает все, что способны дать Ему дети.

Двум моим друзьями, которые занимаются социальным служением, я задал один и тот же вопрос: «Обычно христиане говорят, что если мы грешим или отходим от Бога, то разрушаем наши с Богом отношения. Вы работаете с людьми, которые грешат каждый день. Ну и как, действительно их отношения с Богом разрушены до основания?»

Девушка, работающая с наркоманами, ответила сразу: «Ну да, грешат, но это только подталкивает их к Богу! Ох, сколько я могу рассказать тебе о людях, которые уступают пороку, отлично зная, что губят свое здоровье и свои семьи! Глядя на них, я осознаю силу зла. А они, заметь, больше всего на свете хотят победить это зло. Но не могут. Однако именно в минуты слабости, ощутив собственное бессилие, они обращаются к Богу, взывают к Нему. «Вот, — думает наркоман, — опять не получилось. И что теперь? Могу ли я снова встать и идти? Или останусь парализованным? Погибну?» Некоторым милостью Божьей удается подняться. Для меня главный показатель того, сможет ли наркоман исцелиться, — наличие у него глубокой веры. Веры в то, что он — Божье дитя, причем дитя, которое Бог прощает».

Дэвид, руководитель хосписа для больных СПИДом, прежде чем ответить, подумал. А потом сказал: «Представь, я не видел людей более духовных, чем те, кто находится в этом доме. Они стоят перед лицом смерти. Более того, они знают, что болезнь навлекли на себя сами. Большинство подхватили ВИЧ из–за наркотиков или сексуальной невоздержанности. Их жизнь не удалась. И все же, хотя я и не могу тебе объяснить, как, чтб и почему, они — духовны, у них есть связь с Богом, какой я не встречал у других».

Святой Франциск Сальский написал: «Чем больше мы постигаем нашу скудость, тем глубже наша уверенность в благости и милости Божьей, ибо милость и скудость столь тесно связаны, что одно не может существовать без другого». Святой Франциск порицает тех, кто, споткнувшись, чуть ли не упивается своим падением: «Сколь я жалок! Я ни на что не годен!» Подлинные христиане смиренно принимают случившееся и мужественно живут дальше.

Однажды я слышал интересную проповедь об Анании и Сапфире (Деян 5). Большинство проповедников всячески избегают этой истории. Речь идет о муже и жене, которые солгали о сумме своего пожертвования на нужды церкви и пали бездыханными. «И дело было не в том, — сказал проповедник, — что супруги удержали часть денег: апостол Петр пояснил, что они имели такое право. Эта чета навлекла на себя гибель по другой причине: супруги пошли на духовное лукавство». Бог может простить любой грех и взаимодействовать с человеком, пребывающим в любом духовном состоянии. Мы то падаем, то поднимаемся. Примеры? Те же Давид и Петр! Но Бог требует честности. Перед Богом лгать нельзя, иначе мы закрываемся для Его милости.

В детстве я полагал, что ближе всех к Богу стоят проповедники и авторы благочестивых книг. Со временем я познакомился с некоторыми из этих «приближенных» лично и сейчас скажу: к Богу ближе те, кто пытается справиться со своими сексуальными грехами или алкоголизмом. В этом году я очень многое узнал о богообщении от священника–расстриги, который никак не может преодолеть пристрастие к выпивке и табаку. Ужасная борьба каждый день приводит его к Богу, ибо у него нет никакой возможности, проснувшись, ощутить себя праведником. «Я всего лишь грешник, разговаривающий с грешником», — сказал он мне. Он давно отказался от перфекционизма, который только уводит от благодати. Конечно, не все люди обращаются к Богу в минуты нужды. Но когда я ощущаю жажду, страстное желание перемен, у меня появляется надежда на новую жизнь, а повести меня к ней — дело Творца. Доколе мы не бесчувственны к страданию и внутри, и вокруг нас, пока небезразличны ко злу, в котором лежит мир, и не ощущаем себя на земле слишком уж комфортно, мы обладаем пространством, в которое может войти Бог.

Генри Нувен писал о постоянных попытках отличить неумолчный голос израненного человеческого «я» от Божьего гласа. Читатели и слушатели Нувена, с уважением взирая на него, ждали от него именно Божьего гласа. Он же, глядя в себя, обнаруживал только изъявленное «я». Но постепенно Нувен пришел к выводу, что Бог говорит только через раненые души, и продолжал прислушиваться к Богу в нужде, в беде, в страдании. «Сейчас не то время, когда я ощущаю особую близость к Богу или глубоко вникаю в Божьи тайны. Напротив, меня многое отвлекает, беспокоит, смущает, да еще бывает и скучно. Я не испытываю никаких особенно приятных чувств. Но само по себе то, что час я провожу в Божьем присутствии, рассказываю Ему обо всем, что думаю и переживаю, должно быть Ему приятно. Ведь в глубине души я знаю, что Он любит меня, хотя я и не ощущаю эту любовь так, как ощущаю человеческие объятия. И не слышу Его голос так, как слышу земные слова утешения. И не вижу улыбку так, как вижу улыбки на лицах людей. И все же Бог говорит со мной, смотрит на меня и касается меня, когда я этого и не замечаю».

Бог обитает в нас. Я очень надеюсь что, может быть, в этой книге вы услышите отголосок Божьего зова — таково мое самое сокровенное желание. Именно его я всю жизнь хочу услышать — но, подобно Нувену, в основном слышу голос моего израненного «я», которое пытается говорить за Бога. Я каждый день осознаю, что отредактировать книгу куда как легче, чем отредактировать жизнь.

Господи Боже! Я не знаю, куда я иду. Я не вижу дорогу впереди. Я не знаю наверняка, когда она закончится. Я не знаю по–настоящему и самого себя. Думая, что следую Твоей воле, я могу ошибаться. Но я верю, что желание быть Тебе угодным уже угодно Тебе.

Томас Мертон

Date: 2015-07-27; view: 293; Нарушение авторских прав