Я обладал тобой лишь в сновиденьи

Thus have I had thee, as a dream doth flatter,

In sleep a king, but waking no such matter.

Sonnet 87 Wm. Shakespeare

Я обладал тобой лишь в сновиденьи,

Во сне – король, но нищий в пробужденьи.

Сонет 87, В.Шекспир.

Не так уж трудно оказалось убедить Ее светлость пригласить гостей из пасторского домика в четверг на вечер. Один намек на благотворность музыки для настроения собравшихся, другой – на возможность устроить больше партий в карты – и дело было сделано. Странно, что Ричард не проронил ни слова, пока Дарси внушал Ее светлости подобные намерения, но именно это и насторожило Дарси. Однако же приглашение соседям было послано и с благодарностью принято, так что он уже намного легче смотрел на необходимость расставания с Элизабет на другой день. И, день закончился очень даже терпимо, Дарси был безмерно рад остаться наконец в своей спальне наедине только со своим верным слугой и размышлениями.

Завтра! Завтра решающий момент после долгих месяцев борьбы и желаний, споров и возражений. Его будущее будет предрешено, скрепленное союзом, о котором он мог лишь мечтать всю свою жизнь: союзом, равным тому единению, что связывало и мысли, и души его родителей. Устроившись в халате перед камином с рюмкой доброго портвейна в руке, Дарси позволил себе расслабиться, дав волю своей фантазии, мысленно предаваясь пленительным картинам в Пемберли; вот Элизабет рядом с ним, теперь он представляет Элизабет всему персоналу Пемберли… Это будет нелегко для нее поначалу, разумеется, но он не сомневался, что она справится с домом так же легко, как легко она завоевала его сердце. Он воображал ее то среди цветников в Раю его матери, то наполняющей музыкой салон, то за книгой в библиотеке, или просто ее уютную близость в длинные зимние вечера. Оказывается, он легко мог представить ее живым, прелестным украшением любой из комнат Пемберли. Сладкие дни, за которыми последуют ночи… Нет, на этом, он остановил себя, тяжело вздохнув. И персонал полюбит ее, не приходится сомневаться: и Рейнолдсы в Пемберли, и Уитчеры в Лондоне. Господи, усмехнулся он, даже сам Хинчклиф будет укрощен ею всего за пару недель! А Джорджиана! И он расплылся в улыбке. Да, и это не менее важное соображение, чем его размышления о личном счастье! Он подарит Джорджиане сестру, подругу, напарницу, понимающую и любящую.

Хотя, вернул он себя с небес на землю, общение сестры с родными Элизабет разумнее будет ограничить. Дарси запил добрым глотком вина малоприятное напоминание о существовании совсем других Беннетов. Конечно, Элизабет будет видеться с ними, по крайней мере время от времени. Значит, придется отпускать ее к родным, хотя мысль о расставаниях с ней его заранее не радовала. В противном случае придется, с не меньшим недовольством подумал он, сопровождать ее в Лонгборн. Он сделал еще один глоток. Пара недель с этими родственничками? Это невыносимо! Придется приглашать их в Пемберли, правда, когда не будет вероятности появления других гостей. Он представил себе завсегдатаев Пемберли, не говоря уже о Мэтлоках, в одной компании с миссис Беннет и ее младшими дочками. Он заранее в вздрогнул от ужаса, вообразив выражение лица его тетки, если ей будет предложено провести полуденные часы в обществе миссис Беннет; и нетрудно представить, каким выразительно убийственным взглядом сам лорд Мэтлок одарит его в ответ на такую дикую мысль. Если они вообще захотят общаться с ним после такого унизительного в их представлении брака! В задумчивости он допил свой портвейн, потом поставил рюмку на камин. Неужели он готов к этому? По совести говоря, посмеет ли он, Дарси, требовать от своих родных признать членом семьи женщину, не обладающую ни благородством происхождения, ни хотя бы равным им богатством?

– Мистер Дарси, сэр? – тихий вопрос Флетчера извлек Дарси из паутины малоприятных и суровых реалий, грозивших легко утопить его розовые мечты. – Что-нибудь еще прикажете на сегодня, сэр?

Дарси посмотрел на часы; да уже совсем поздно. Следовало бы давным-давно отпустить Флетчера.

– Нет, Флетчер. Господи Боже, дружище, тебе уже давно следовало бы напомнить мне об этом!

– Пустяки, сэр, – Флетчер поклонился, но не двинулся с места. – Но, вы уверены, Сэр? Прошу прощения, но, кажется… – он, кажется, подыскивал подходящее слово, – вы не в своей тарелке. Может, что-нибудь принести, для успокоения души перед сном?

Дарси постучал по опустевшему бокалу.

– Нет, спиртного на сегодня достаточно.

– Тогда, может, книгу, сэр? С вашей полки, или из библиотеки?

– Нет, пожалуй, нет, – Дарси зевнул, – Я не смогу сосредоточиться как следует на новой книге. Спокойной ночи, Флетчер, – твердо заключил он, но потом все же отдал должное озабоченному вниманию слуги, – Все в порядке, поверь. Не тревожься попусту.

– Спокойной ночи, сэр, – Флетчер опять поклонился.

Дверь гардеробной закрылась за ним, а Дарси опять уставился на огонь. «Не в своей тарелке. Верно замечено, проницательный ты мой». Задача по примирению с такими важными фигурами в семье в случае этого предполагаемого брака представлялась ему все мучительнее и труднее с каждым движением стрелки часов. Нетрудно себе представить ожидающие его сцены. И ярость леди Кэтрин, и изумление вкупе с категорическим неприятием лорда и леди Мэтлок, и как все будут дружно указывать ему на очевидные даже глупцу возражения против этого брака. Друзья шокированы, враги хихикают за его спиной, а Бингли впору вызывать его на дуэль, если он сам сделает именно то, от чего так горячо отговаривал своего друга.

– А, пошли они все!

Дарси решительно выдвинул подбородок. К завтрашнему вечеру все будет решено. Он сделает ей предложение, и дело с концом. А дальше будь что будет, и к черту их! Куда, если признаться честно, зная свою родню и иже с ними, он с удовольствием и отправил бы всех недовольных. Он принялся массировать виски, где уже зарождалась головная боль. Надо отвлечься от этих мыслей, иначе о сне придется позабыть. Может, попробовать почитать, как Флетчер советовал? Поэзия – это в самый раз... Он взял свечу и подошел к полке, отыскивая ту книжечку сонетов, что Флетчер поставил сюда. Перебрался, поставив рядом свечу, на кровать; и, сбросив халат, устроился поудобнее на подушках. Который, собственно? Пролистал страницы в поисках того самого, что, казалось бы, написан был о именно ней. А, вот оно! Он откинулся на подушки, вслушиваясь и дегустируя каждое слово:

«Как передать мне прелесть твоих глаз…» *

– Дарси! Дарси, так ты идешь или нет? – послышался из-за роскошных дверей его апартаментов, ведущих в коридор, командирский голос Фицуильяма. А потом и сам он появился в этих самых, широко распахнутых дверях, слишком изысканно одетый для утренней прогулки. Дарси удивленно осмотрел его.

– Что не так? – напустился он на Дарси, постепенно теряя самоуверенность под пристальным молчаливым осмотром кузена.

– Чему обязан? – Дарси изобразил шутливый полупоклон, – Такой изысканный наряд для обычной утренней прогулки с кузеном по деревенскому парку! Я ожидал скорее грубую кожу, а не бриджи и сюртук лондонского денди! А это, это что же, жилетик в полосочку?

– Я думал, ты догадаешься, что это не просто прогулка, – сдержанно ответил тот, – Пусть тут и не натянешь нос Красавчику, как этим твоим знаменитым узлом, – напустил он на себя небрежный вид, входя в комнату, – и потом, я хотел бы заглянуть в пасторский домик на обратном пути. Уже завтра мы будем лишены общества ла Беннет, – покосился он на Дарси, – и я, например, очень сожалею об этом.

– Хм! – это все, что высказал Дарси в ответ на первое замечание Ричарда, – Вот как, сожалеешь, значит? – скептически протянул он в ответ на второе, вынудив кузена вздернуть подбородок повыше.

– Да, именно так, Фиц! Мисс Беннет просто очаровательна!

– Точно так ты величаешь почти любую встреченную тобой женщину, – уколол его Дарси, но в глубине души крайне желая узнать, что же Ричард думает об Элизабет? Когда понадобится, поддержит ли он его выбор, или же примет сторону родственников? – Не помню случая, чтобы ты не превознес как очаровательную первую встречную, и лишь затем, чтобы спустя месяц навсегда забыть о ней.

– Тут ты промазал, старик, – огрызнулся Фицуильям.

– Нет, прямо в точку! – парировал Дарси, но потом отступил немного, – Но я и не оспариваю последнее твое замечание.

– Значит, ты недоволен моим первым? Понятно. – Он отвернулся на миг, потом опять взглянул на кузена. – Но, если уж мы сошлись на том, что я многоопытный специалист в этом деле, раз столько раз пытался «очароваться», но безуспешно, мы можем взять в качестве постулата вывод, что в результате я все же чему-то да научился.

– Возможно, – Дарси наклонил голову набок.

– Тогда, позволь мне, исходя из моего богатого опыта, заверить тебя, что мисс Беннет весьма незаурядная особа. И ею, согласись, очень приятно любоваться. Изящество и простота ее стиля только выигрывает на фоне всех этих помпезных и дорогостоящих декораций, так милых сердцу тетушки. О, да, в ней, выросшей в провинции, нет этого столичного напора, она не может подхватить болтовню о последних городских благоглупостях, но в этом и есть ее очарование. Большинство наших знакомых дам именно такими, так называемыми беседами, развлекаются почти все время. И какое удовольствие поговорить, наконец, с женщиной с прямыми взглядами на важные темы, и тем не менее, расставаясь с ней, оставаться под впечатлением, что просто прекрасно провел время.

– Допустим, однако, может причина в невозможности сравнения с другими дамами, здесь в провинции, – вмешался Дарси, – что если бы такая возможность была, или же ты встретил бы ее на каком-нибудь приеме в Лондоне? Более того, допустим, она приехала бы в Лондон прямиком из Кента; стал бы ты разыскивать ее, чтобы представить своим родителям?

– То есть, нанес бы я ей визит? Несомненно! Сопроводить на прогулку, в театр – с удовольствием! Но вот, что касается того, кто смог бы ввести ее в великосветское общество – тут нужна более весомая персона, чем я. Мне противно думать, что эти щеголи сразу же поставят ее на самую низкую ступеньку иерархии, если она не получит достаточно мощной поддержки.

– Так как насчет твоих родителей? – не отступал Дарси.

– Даже не знаю, – задумался Ричард. – Где они могут встретиться? Думаю, возможно было бы устроить приглашение на чай к матери, только это слишком эксцентрично даже для меня, если только это не с определенными намерениями, которых, – он с любопытством глянул на кузена, – признаюсь, у меня нет. Вернее, я не могу себе таковых позволить. Так ты намекаешь на то, что мне не мешает быть осмотрительнее в этом деле? Я понимаю свое положение, Фиц! – И он вздохнул. – Очень жаль! Уверен, будь она при деньгах, предки были бы в восторге, к тому же не мне ведь надлежит продолжить наш род. Этим займется Д'Арси по праву первородства, и за это я ему за это премного благодарен! – И он рассмеялся, – Но, кузен, ты готов или нет? Роса высохла, так что парковые красоты ждут нас в нетерпении.

– Прости, Ричард, – покачал головой Дарси, – надо закончить кое-какие дела, иначе мне придется опять отложить наш отъезд.

– Опять дела, Фиц! – присвистнул Фицуильям. – Ради Бога, кончай ты это, я уже с трудом выношу тетушку. Боюсь, следующей весной надо будет запастись подходящим предлогом. Как ты смотришь на какой-нибудь важный пост в Испании – пожалуй, Наполеон – это неплохое оправдание? Да, понятно, не желаешь, – усмехнулся он в ответ на смех Дарси. – Ладно, давай за дело, пока я наслаждаюсь жизнью. Если я исчезну прямо сейчас, ты закончишь к субботе?

– Надеюсь, к вечеру закончу, ну, уж наверняка к завтрашнему, – успокоил он кузена, – так что проваливай!

– Слушаюсь, сэр! – Фицуильям отсалютовал ему своей тростью. – Но, если мне посчастливится встретить очаровательную мисс Беннет – что прикажете тогда, сэр?

– Не терять головы, вот что! – Дарси, не с силах справиться с напряжением в голосе, отвернулся, но потом, взяв себя в руки, добавил, – и передай ей мои лучшие пожелания.

– Будет исполнено, старина, – Фицуильям, похоже, нисколько не обиделся. – Я тебе передам ее ответ в во всех подробностях, – бросил он, направляясь к дверям. – Тебе удачи в делах, а мне в охоте!

Дарси подошел к неплотно закрывшимся дверям, вслушиваясь в перестук каблуков кузена, затихших где-то в глубине дома, а потом характерный хлопок входной двери. Леди Кэтрин изволила сегодня насладиться очередным полезным вмешательством в дела соседей, так что этим утром, как он и надеялся, Дарси заполучил дом в свое почти полное распоряжение. В нарастающем возбуждении запер за собой дверь. Ведь осталось всего несколько часов! Несколько часов! Волнующие душу радость и страх сменяющими друг друга волнами набегали и откатывались попеременно. Столь же двойственную картину представляло мнение Ричарда об исключительности Элизабет с одной стороны, и возможной враждебности к ней высшего света – с другой. Возможно, что высший свет смирится с его выбором, но это не гарантировано. Господи, зачем такие проблемы, можешь ответить мне? Он стоял, невидящим взором глядя через балконную дверь, выходящую в сад. Ведь он всегда подчинялся долгу, без жалоб и оговорок. И это тот единственный и важнейший для него случай, когда он просит об уступке. Он просто молит о счастье, о любви, и об… Элизабет! О том манящем видении, что всегда перед его глазами, заполняя его душу и сердце щемящей тоской и желанием.

– Мне так стыдно, Фиц, но это совершенно вылетело из головы, – с заискивающим раскаянием Фицуильям пытался заглянуть в расстроенное лицо кузена, признавшись в том, что он, проговорив битый час с Элизабет, так и не передал ей его, Дарси, пожелания. – Но мы как раз о тебе и говорили, так что все в порядке, ведь так?

– Какая чепуха! Ничего не «в порядке»! – отрезал Дарси.

– Но, Дарси, думаю, лучше меньше, да лучше, – ухмыльнулся Ричард. – Ох, брось ты это, Фиц! Ла Беннет скоро будет здесь собственной персоной, так что сможешь передать ей все это лично. Только, знаешь ли, для этого тебе придется все же разжать свои так плотно стиснутые зубы.

Дарси наградил кузена испепеляющим взглядом и сбежал вниз по ступенькам. Она что-то говорила о нем? Он умирал от любопытства, но не посмел расспрашивать Ричарда. Если только Ричард догадается о его намерениях, он будет следить за его каждым движением.

Достаточно было ощутимого беспокойства, с которым Флетчер одевал его к этому вечеру. Ни один из них не произнес ни слова, что уже само по себе было совершенно из ряда вон, но и каждое движение слуги было исполнено подчеркнуто тщательным образом. Темно-серые брюки сидели идеально, жемчужно-серый жилет в меру элегантен. Правда, хотя он отказался от Роуки на сей раз, тот узел, что Флетчер накрутил вокруг его шеи, был не менее помпезным, по его мнению. Но слуга уже облачал его в сюртук, тщательно изгоняя малейшие складки с дорогой иссиня-черной ткани. Застегнул так плотно облегающее грудь двубортное произведение портновского искусства, что нечем стало и дышать! Флетчер приладил по местам его часы да брелки, протянув пару платков как последний штрих.

– Зачем два, Флетчер? – нарушил он звенящую тишину в комнате.

– Один для вас, сэр, другой для леди, если это понадобится, – уклончиво пояснил Флетчер.

Он засунул полотняные квадратики в карман, удивляясь тому, как же это Флетчер умудряется предвидеть такие нюансы. Слуга проводил идеально упакованного хозяина к дверям, распахнув их с почтительным поклоном.

– Мои наилучшие пожелания на этот вечер, мистер Дарси, сэр!

– Благодарю, Флетчер! – Серьезно ответил он, и только теперь на короткий миг их взгляды встретились.

– Ваш покорный слуга, сэр, – спокойно ответил тот на кивок Дарси, закрывая за ним дверь.

Дарси, не позволяя кузену опередить себя, первым вошел в гостиную. Уже пора! Леди Кэтрин уже на месте, в своем помпезном кресле в конце комнаты, впрочем, как и Энн с неизменной миссис Дженкинсон под боком на кушетке.

– Дарси, – тотчас окликнула его тетка, – послушай, что я тебе расскажу, хотя ты вряд ли сможешь поверить этому!

– Ваша светлость? – он поклонился, не пожелав присесть рядом.

– Один из батраков – Фицуильям, тебе тоже полезно послушать – одному из крестьян пришло в голову обратиться к приходскому суду! Это уже достоверно известно в Хансфорде!

– Бедняга, видно, просто дошел до крайности! – Воскликнул Фицуильям, и тотчас получил убийственный взгляд Ее светлости.

– Этого не может быть! – Решительно заявила леди Кэтрин. – Это один из моих работников; поэтому он не может нуждаться. Я так и сказала управляющему, когда в прошлом квартале он попросил освободить его от ренты. «Тебя спасет не милостыня, а только усердие в работе», сказала я ему, «Если я прощу тебе ренту на этот раз, в следующий раз будет то же самое».

– Но я не видел никакого прошения, да и управляющий ничего не говорил мне об этом. – вмешался заметно недовольным тоном Дарси. Если от него скрывают такие вещи, вряд ли стоит ожидать, что он смог бы уладить конфликт, пока дело не зашло слишком далеко.

– Конечно! Зачем мне такое пятно на честном имени де Бург из-за какого-то лентяя? Нет и нет! – возмущенно заявила леди Кэтрин.

– Однако теперь этого не избежать, Ваша светлость, – отрезал Дарси, – дело уже получило огласку в приходе. Кто этот человек?

Вслед за этим Дарси добрых полминуты, как уверял позже Ричард, не спускал требовательного взгляда с Ее светлости в ожидании ответа. Нарушил оцепенение только возглас миссис Дженкинсон, что мисс Энн должна «… прилечь ненадолго и успокоиться, мисс». Тут леди Кэтрин отвела глаза и бросила ему, проходя мимо, «Бродбент… Розингс Хилл», направляясь к дочери.

Дарси наклонился к Энн спросить, не сможет ли он чем помочь, но неожиданно Энн подмигнула ему. Дарси с трудом спрятал свое изумление и незаметно кивнул в ответ. Да, выходит, он узнал еще не все секреты своей кузины.

– Твоим «делам», я боюсь, конца не видно, – заметил подошедший Фицуильям.

– Очевидно, – ответил он. – Я догадываюсь, о ком речь. У бедняги оказалась худшая земля в имении, и большая семья в придачу. Еще и амбиции выучить самых способных своих сыновей, и как результат учеников больше, работников меньше.

– Как и денег тоже, – покачал головой Фицуильям. – Лучше бы держал их дома.

– Но так и есть, Ричард. Они в школе только вне сезона, и еще они занимаются самостоятельно по вечерам. Беда от плохой земли.

– Так что же делать?

– Поговорю завтра с управляющим, – вздохнул Дарси.

Он вспомнил воскресные благотворительные визиты Джорджианы и подумал, что бы она сказала эта юная Дарси в женском обличье при виде такой вопиющей несправедливости. Насколько он мог судить по Пемберли, из нее получился бы отличный помощник. Этим он займется, но только назавтра.

Он вздрогнул при звуке открывающейся двери гостиной, вмиг охваченный возбуждением и беспокойством. Элизабет! Галстук вдруг стал душить его, и он поспешил ослабить узел, прежде чем повернуться к дверям. Старик слуга представил вошедших преувеличенно громким, как у всех теряющих слух, голосом.

– Его преподобие мистер Коллинз и миссис Коллинз, Ваша светлость.

Коллинзы почтительно поклонились, однако Дарси только рассеянно кивнул, высматривая силуэт Элизабет за их спинами.

– Мисс Лукас, Ваша светлость.

Неловко сделав реверанс, мисс Лукас поспешно отступила в сторону. Дверь за ней тотчас закрылась.

Где же Элизабет! Дарси, не веря своим глазам, смотрел на дверь. Она не придет? Он стоял, не с силах пошевелиться.

– Фиц? – вывел его из транса вопрос удивленного кузена.

Не отвечая, Дарси направился к группе гостей, намереваясь немедленно вытащить оттуда Коллинза и расспросить его, когда вдруг все стало понятно и без его усилий. Сама леди Кэтрин невольно опередила его желания.

– Мистер Коллинз, – резко спросила она, – где же мисс Беннет?

– Прошу прощения, Ваша светлость, мисс Беннет просто в отчаянии от того, что не смогла прийти, несмотря на Ваше милостивое приглашение. Это крайне огорчительно, что…

– Почему, мистер Коллинз, так почему она не пришла? – оборвала она его разглагольствования.

– У мисс Беннет сильнейшая мигрень, Ваша светлость, – миссис Коллинз сделала реверанс, извиняясь за свое вмешательство, – Она приносит вам свои искренние извинения.

– Мигрень!

Дальше Дарси рассуждения о мигренях слушать не стал, отвернувшись в полной растерянности. Она заболела! Он не рассчитывал на такое осложнение. Больна? Но Ричард ни о чем подобном не упоминал, вернувшись сегодня днем.

– Чертовски неприятный оборот, – подошел к нему кузен. – Вместо удовольствия видеть ла Беннет мы будем страдать от ле Коллинз! Но, странно… днем она вовсе не выглядела больной.

– А как она выглядела? – Дарси не смог удержаться от вопроса.

– Задумчиво, может, не совсем веселой, – ответил он, потом засмеялся. – Но мы ведь о тебе говорили, знаешь ли.

Эта попытка Ричарда пошутить на его счет насторожила Дарси. Она говорила о нем! И она знала, что остался всего один день его пребывания в Кенте. Может, ее смущало то, что он медлил? И этой притворной болезнью она давала ему повод объясниться? Это не выглядело невероятным. Может быть… Но, с другой стороны, может, она и впрямь заболела. Он представил себе ее, в одиночестве, в ожидании и неопределенности, и понял, что надо делать. Надо идти к ней, и немедленно! Он повернулся к дверям, не обращая внимания на Фицуильяма, который изумленно спросил:

– Фиц! Ты куда собрался? – и он, загородив ему дорогу, схватил его за руку и прошипел, – Не можешь же ты просто взять да уйти!

– Отойди, – рявкнул Дарси не допускающим возражений тоном. Он не имел ни малейшего желания обсуждать свои действия.

– Фиц! Подумай, что ты делаешь!

– Уже подумал! И я знаю, что я делаю! – он оттолкнул руку Ричарда. – Передай мои извинения леди Кэтрин и Коллинзам – впрочем, делай, как знаешь! Мне уже все равно, что она подумает о моих манерах! – И Дарси вполне убедительно взглянул на кузена.

Фицуильям опустил руку, кажется, начиная понимать, что происходит.

– Тогда, поступай, как знаешь, и Господь тебе в помощь, кузен!

Дарси, лишь кивнув в ответ, прошел мимо него и вышел вон, пересек холл, взлетел по лестнице и почти бегом поспешил в свои комнаты. Похоже, Флетчер узнал его шаги, так как двери распахнулась, можно сказать, прямо перед его носом.

– Мистер Дарси! – воскликнул при виде взъерошенного хозяина озадаченный Флетчер.

– Флетчер, пальто и шляпу – немедленно, парень!

Флетчер, не проронив ни слова поспешил в гардеробную, оставив Дарси в так необходимом ему сейчас одиночестве. Она не пришла! Дарси принялся расхаживать взад-вперед по комнате. И, чем дольше он обдумывал этот факт, тем очевидней представлялось ему смысл происходящего. Она избавила его от необходимости объяснения в неподобающей обстановке. А он что сделал? Удалился от всех, исчез на целый день! Она, возможно, ждала его, а его отсутствие сбило ее с толку – может, даже заставило ее принять такое решение. Это ведь вполне в духе Элизабет – привести дело к желанному концу. В конце концов, их пикировки и в Незерфилде, и Розингсе убедили его в этом.

Он повернулся, заслышав шаги Флетчера. Тот помог Дарси одеть его серый плащ, протянул перчатки. Дарси схватил шляпу из рук слуги, уже с трудом сдерживая нетерпение, и направился к дверям.

– Флетчер, – задержавшись на выходе, он повернулся к слуге, – Если вдруг кто-нибудь будет спрашивать…

– Вас срочно вызвали куда-то, сэр, – невозмутимо закончил Флетчер, – и вы вернетесь не раньше, чем…?

– Через час, – кивнул Дарси, потом прикинул свои возможности, – Несколько часов. – он расправил перчатки. – Может, и дольше.

– Очень хорошо, сэр, – ответил он, и его деловой, уверенный тон как-то успокаивающе подействовал на растрепанные эмоции Дарси. Дарси быстро пересек пространство холла, но перед лестницей Дарси помедлил. Если он спустится по главной лестнице, его сможет перехватить Ричард, или же его выследят шпионы Ее светлости. Развернувшись, он направился к дверям, ведущим к помещениям для прислуги. Он не пробирался по этим непритязательным коридорам со времен своего детства, но вряд ли он сможет заблудиться!

– Дарси! – Послышался голос Фицуильяма откуда-то из холла.

Что же, была не была. Он проскользнул за дверь и поспешил далее, по узким коридорам, увертываясь от стопок чистого белья и полотенец в руках служанок. К счастью, в служебном холле никого не было, и все же он отыскал, хоть и не сразу, выход на улицу.

Отойдя на приличное расстояние от Розингса, Дарси оглянулся на так экстравагантно покинутое им здание. Ричард подозревает, что я спятил, не иначе! Он угадал, куда я направляюсь, и испугался. Но потом он все же пожелал мне удачи, не так ли? Когда придет время и он появится под руку с Элизабет, чтобы представить им свою невесту, он поддержит его. Но вот Ее светлость… это серьезное препятствие, и ее абсурдная убежденность в том, что он связан обетом с Энн – это только первый залп, а ее гнева, подогретого разочарованием в том, что нарушены все ее многолетние надежды, хватит надолго. Пожалуй, не стоит им видеться до того, как он сможет утихомирить тетку и как-то примирить ее как со своим решением, так и со своей женой. Его женой! При этой мысли то возбуждение, что заставило его броситься вон из Розингса к ней, немного отступило. Дарси обернулся к Хансфорду. Там его будущее. Там он найдет успокоение и обеспечит благополучие Пемберли. Тогда, вперед!

Вскоре он уже шагал под кронами деревьев, и тихие прохладные тропинки напомнили ему о прогулках с Элизабет. Легкая улыбка тронула его губы. Скоро… скоро она будет принадлежать ему! Его пыл подогревала эта мысль, однако, спускаясь к деревне, он замедлил шаг. Однако, чтобы мечта стала реальностью, предложение должно быть сделано. Конечно, нет сомнений в ее проницательности, но все же предложение должно быть облечено в слова. Выражения, которые он нанизывал одно к одному в Розингсе, годились только для декламации в той помпезной обстановке. Но они будут напыщенными и фальшивыми в скромных комнатах Хансфорда. Он не хотел выставлять себя дураком в самый серьезный момент своей жизни.

Еще не поздно вернуться! Чувство долга трудно отбросить в сторону. Но это все уже просто уловки. Нет для него пути назад. Но ее невозможные родственники неизбежно унизят достоинство его семьи, и попробуй утихомирь главную фурию его клана. Как забыть позор бала в Незерфилде, бесстыдство и оскорбительность поведения ее родни! Эти воспоминания терзали его вплоть до ворот пасторского домика. Он положил руку на задвижку и остановился. А ведь только вчера он признал, что там, за этой дверью его счастье.

– К мисс Элизабет Беннет, – кратко объявил он озадаченной служанке, открывшей дверь.

Она провела его в холл, поспешно присела в неловком реверансе и что-то пробормотала про гостиную наверху. Догадываясь, что именно там он увидит Элизабет, он кивнул и, отступив в сторону, позволил ей пройти. Через минуту ему уже казалось, что от топота ее башмаков по ступенькам лестницы у него сейчас лопнут барабанные перепонки. А в следующую минуту – будто снова повторяется их прошлая встреча наедине, только на этот раз он знал, что она одна. Однако тишина в доме от этого не стала менее оглушительной. Он был бы рад любому заурядному звуку – звону посуды на кухне, стуку захлопнувшейся двери, всему, что могло бы заглушить неистовое биение его сердца и отвлечь внимание измученного бесконечными сомнениями мозга. У дверей гостиной он помедлил, сдернув перчатки, в последний раз пытаясь собраться с мыслями, пока служанка не впустила его в комнату. Потом, так и не справившись с бешено колотящимся в груди сердцем, переступил порог. И в тот же миг их взгляды встретились.

– Мистер Дарси! – Элизабет сделала реверанс. Не в силах оторвать от нее глаз, он едва склонился в поклоне и тотчас выпрямился. Она указала ему рукой на кресло.

– Так вы не больны, – поспешно заговорил он, сделав шаг к ней, – Говорили, вы нездоровы; поэтому я пришел… Я хотел увериться лично, что вам лучше.

– Как видите, сэр, – холодно ответила она, добавив, – благодарю вас. – И поспешно присела на стул.

Он нервно сделал несколько шагов, потом отложил в сторону занимавшие его руки шляпу, перчатки и сел в кресло напротив. Ее близость и красота оглушили его окончательно. Какая красавица! Прочь сомнения, он покорен, он жаждет ее, о Господи, как он хочет ее! Она удивленно смотрела на него. Захваченный врасплох, он тотчас отвел взгляд. Она молчала, но его собственное непокорное тело и смятенная душа не позволяли ему произнести ни слова. Да возьми же себя в руки! Он вскочил и принялся расхаживать по комнате. Недоумение на ее прелестном лице отнюдь не помогало ему справиться с волнением. Начинай же, наконец! Он остановился и повернулся к ней лицом. С чего начать? Мисс Элизабет Беннет, не окажете ли мне честь – значение и вес этого слова впечатлили его. Честь? Общество сочтет, что это он оказывает ей честь, тем самым подвергая собственную честь унижению и выставляя себя на смех перед всем светом. Мысль о том ледяном приеме, что ожидает его даже от членов собственного клана, когда он поставит их перед необходимостью породниться с семьей столь низкого происхождения; недоумение и недовольство друзей и равных ему по происхождению, насмешки его врагов – все это пронеслось во мгновение ока перед его глазами. Он отвернулся к окну, невидящим взором скользнул по сумеречному пейзажу. Но ведь всего лишь час назад все было ясно и просто, почему же его опять затягивает в трясину нерешительности? Его пальцы инстинктивно скользнули к кармашку жилета. Там ничего нет! Дарси негодующе сжал губы. Конечно, тех шелковых ниточек там давно уже нет! Он их пустил по ветру. Он отвернулся от окна, и его глазам предстал прелестный профиль Элизабет. Так не стоит ли отправить туда же его вечные сомнения?

Она щедро наделена красотой, умом и изяществом. Ее голос уносит его душу в небеса, ее игра на фортепиано умиротворяет ее тревоги, ее презрение к притворству отвечает его собственному, ее сострадание к другим абсолютно искренне, а живость ее ума, отвага, с которой она отстаивает свое мнение, даже перед ним самим, только усиливает его восхищение и желания. Как не желать стать единственным обладателем такого воплощения всех благодатей Господних! Вдохновленный близостью осуществления желаний, он в несколько шагов пересек комнату. Он должен обладать ею! И тотчас словно рой невозможных родственников его избранницы наполнил комнату – и несносная мамаша, и разнузданные ее сестры, ее циничный и равнодушный отец, следом за которыми как в тумане показались ее многочисленные дяди-тети торгового сословия. Он отпрянул, почуяв на своей спине леденящие уколы осуждающих взглядов своей родни, умоляющих его не делать рокового шага. Почти задыхаясь от беспомощности, он отступил на шаг, потом еще на один к центру комнаты; но в этот миг она вопросительно взглянула на него чарующим взглядом своих прекрасных глаз.

О Боже мой, Элизабет! У него перехватило дыхание, а потом слова полились словно сами по себе свободным потоком.

– Напрасно я сопротивлялся. Это было бесполезно. Мне не удалось справиться со своими чувствами. – Он глотнул воздуха, и почти без паузы продолжал. – Позвольте мне признаться вам, что я бесконечно восхищаюсь и отчаянно люблю вас.

Если бы это было возможно, ее глаза стали бы еще больше, но яркая краска залила ее лицо. Высказанное, наконец, признание наполнило его душу такой легкостью, словно от глотка доброго вина.

– Почти с самой первой нашей встречи я почувствовал к вам такое глубокое, всепоглощающее преклонение, которое только возрастало, ломая все преграды на пути к вам. – Сердце его бешено колотилось, но слова лились вдохновленным потоком. – Очень скоро я понял, что совершенно очарован и пленен вами, и все эти месяцы только вами наполнены все мои мысли и мое сердце. С тех пор без вас никто и ничто не имеет для меня смысла. – Он шагнул ближе и заглянул ей в глаза, желая встретить в них ответный огонь. – Я вполне сознаю разницу в нашем статусе и немалые трудности вследствие низкого положения вашей семьи. Препятствия таковы, что, как разумный человек, я не могу не осознавать их серьезность. И я не мог не противиться зарождающимся чувствам, но все же не смог преодолеть их силу – я уступил им даже вопреки моим собственным убеждениям и пониманию того, что вся моя семья и круг знакомых воспринят наш союз как несомненную деградацию. Поверьте, что только эти серьезные преграды удерживали меня от признаний в моих чувствах. Но ничего нельзя изменить ни в природе этих препятствий, ни моих чувств к вам, хотя я старался, насколько было в моих силах, подавить мою страсть. – Он на миг остановился перед тем, как высказать то главное, что сделает его счастливейшим из смертных. – Я убежден, что вы навеки пленили мое сердце, что наши судьбы переплелись воедино, как волокна каната, который от этого становится только прочнее. И теперь мне остается только надеяться, что вы вознаградите все мои страдания, когда согласитесь принять протянутую мной руку и стать моей женой.

Итак, дело сделано! Пусть мир катится к чертям; но он так жаждет счастья! Пытаясь выровнять прерывистое свое дыхание, Дарси прислонился к камину, взглянув на Элизабет в ожидании тех слов, что принесут ему и это желанное счастье, и тот устрашающий позор, что падет отныне на его плечи.

Элизабет слушала его, и ее лицо прелестно порозовело во время его чувственной декламации, однако, к концу его объяснения она уже смотрела не на него, а на свои сцепленные на коленях руки. Почему она молчит? Может, он перестарался и следовало быть сдержанней?

– В таких обстоятельствах полагается выражать признательность за подобные чувства, даже если невозможно ответить равными им.

Что это? Правильно ли понимает ее? Словно оглушенный, Дарси от растерянности перестал понимать ее вовсе!

– Конечно, долг вежливости обязывает, и я выражаю вам свою благодарность. Но я не могла… я никогда не стремилась завоевать ваше расположение, и уверена, что ничем не заслужила такие чувства. – Элизабет обожгла его взглядом. – Сожалею, что вынуждена причинить вам боль, но я не имела такого намерения. И я надеюсь, что она не будет продолжительной. Те самые возражения, что так долго не позволяли вам сделать это признание, без труда излечат вас от страданий после этого объяснения.

Целая буря растерянных чувств пронеслась, одна сменяя другую, через душу Дарси, потрясенного той легкостью, с которой она смахнула прочь месяцы его мучительных сомнений, и его надежды на счастье в придачу – шок, полная растерянность, а затем ярость такой жгучей силы, что он пока еще не мог позволить себе заговорить. Побледнев от гнева, он стоял, опершись на камин, пытаясь овладеть своими чувствами. Как, с такой легкостью отбросить протянутые ей целый мир и самое его сердце, все то, ради чего он был готов пойти на такие жертвы! Да кто она такая, в конце концов! Кружение мыслей никак не останавливалось на чем-то определенном. Почему? – билось мучительным вопросом в висках. Он оглянулся на нее, но, похоже, она уже не проявляла к нему никакого интереса. Но нет, моя девочка, меня не так легко смахнуть прочь!

– И это весь ваш ответ, которым вы изволите меня удостоить! – с холодно клокочущим гневом проговорил он, – Может, позволите мне узнать, почему я отвергнут с таким нескрываемым пренебрежением. Но, – язвительно прибавил он, – это уже ничего не изменит.

При этих словах Элизабет вскочила, так что теперь они стояли друг против друга; и гнев на лице одного отражался и умножался в лице другого, словно в зеркалах.

– Позволите ли сперва мне узнать, почему же, вопреки всякому благоразумию, вашему собственному желанию и даже характеру, вы решили в самых оскорбительных выражениях признаться мне, что именно я оказалась вашей избранницей? – Она, словно в поисках поддержки, оперлась рукой на разделявший их стол. – Не послужит ли это веским извинением моей грубости, если мой ответ можно признать настолько беспардонным? Но это еще не все. И вы прекрасно знаете это. Если бы даже я не была настроена враждебно, пусть мои чувства были бы просто нейтральными или даже благожелательными, но неужели же вы считали, что сколько-нибудь резонные рассуждения смогли бы убедить меня принять предложение человека, разрушившего надежды на счастье, и может быть, навсегда, моей самой любимой сестры?

Трудно сказать, было ли пламя гнева в ее глазах более обжигающим, чем кровь, бросившаяся в лицо Дарси при этом ее последнем обвинении. Она узнала! Но как? Это Ричард, черт бы его побрал! Дарси сдерживался из последних сил, понимая, что прерывать ее бесполезно.

– Осмелитесь ли вы отрицать свою роль в этом деле? – требовательно спросила она.

– Не стану отрицать, я действительно сделал все, что в моих силах для того, чтобы разъединить своего друга и вашу сестру, – отвечал он тоном уверенного превосходства в своей правоте, – и я не скрываю, что рад своему успеху. По отношению к нему, – подчеркнул он последнее слово, – я был предупредительнее, чем к себе.

Элизабет вся встрепенулась при его словах, но тем не менее сдержала свой порыв и продолжила уже об ином.

– Однако, моя неприязнь к вам основана не только на этом. Мое мнение о вас сложилось задолго до этого случая. Ваш характер стал ясен мне еще много месяцев тому назад, когда я услышала рассказ мистера Уикема…

Уикем! Холодная и беспощадная ненависть, несравнимая с тем пусть и горячим, но рассудочным возмущением наполнявшим его до этой минуты, полыхнула в его взоре, устремленном на Элизабет.

– Вы проявляете столь живой интерес к делам этого джентльмена!

– Как можно, узнав о постигших его несчастьях, тем не менее остаться равнодушным к ним? – возмутилась она.

– Его несчастья? – Презрительно проронил Дарси, охваченный гневом на то, что снова это ненавистнейшее имя вставало между ним и той, что оказалась так дорога ему. – Да, его несчастья воистину неисчислимы.

– И это благодаря вам, – воскликнула Элизабет, – именно вы были причиной его бедности – относительной бедности. Это вы лишили его тех перспектив на будущее, что были назначены ему…

Что за бредни этот дьявол напел ей? Какой грязью замарал имя и самые достоинства его до такой степени, что это настроило любимую женщину категорически против него? Что же, если этот мерзавец и мечтал о мести, то он осуществил ее в полной мере, лишив его самых сокровенных надежд на личное счастье.

– … И это ваших рук дело! И вы еще смеете отзываться о его невзгодах с насмешкой и презрением.

Довольно! Оттолкнувшись от камина, Дарси пересек комнату.

– Так вот каково ваше мнение обо мне! – взорвался он. – Именно такого я и заслуживаю! Благодарю за откровенность. Мои пороки, согласно вашему перечню, действительно непростительны. – Он замер на середине комнаты и повернулся к ней со скептической гримасой на лице. – Но, не исключаю, что я был бы избавлен от этих оскорблений, не будь ваша гордость задета моими признаниями в тех весомых сомнениях, что удерживали меня до сих пор от серьезных намерений. Эти горькие обвинения остались бы невысказанными, – продолжал он язвительно, – если бы я предпочел дипломатично утаить мои сомнения и объявил себя полностью и безоговорочно побежденным вами, без тени каких-либо сомнений. – Она противостояла его натиску молча, но так же упорно. – Но притворство любого рода для меня отвратительно. И я не стыжусь высказанных мною чувств. Они естественны и искренни. – Он шагнул прочь, нервно схватив перчатку, шляпу и трость, но закончил разговор вопросом, а не точкой, – Неужели вы ожидали, что я должен был обрадоваться незавидной вашей ситуации? И поздравить себя с родней, чье общественное положение настолько ниже моего собственного?

– Вы ошибаетесь, мистер Дарси, – ледяной тон Элизабет не предвещал ему ничего хорошего, – если считаете, что стиль вашего предложения мог бы оказать на мое решение какое-либо влияние. Он лишь избавил меня от угрызений совести, которые неизбежно появились бы, если бы вы вели себя так, как подобает джентльмену.

- Дарси содрогнулся от этих слов: уж лучше бы она дала ему пощечину. – Какими выражениями вы не приукрасили бы свое предложение, я все равно не смогла бы его принять. С самого начала – почти что с первого момента нашей встречи ваше высокомерие, ваше тщеславие и презрение к чувствам других людей произвели на меня то впечатление, благодаря которому все дальнейшее привело к формированию стойкой неприязни; и не прошло и месяца, – закончила она зазвеневшим голосом, – как я поняла, что вы – последний мужчина на этом свете, за которого я согласилась бы выйти замуж.

Он смотрел на нее в молчаливом изумлении, но невероятность услышанного приговора уже медленно размывала его стойкое убеждение в собственной непогрешимости. Это конец. Она потеряна для него… безвозвратно! Голова его шла кругом. Господи Боже – Элизабет! Боль в груди становилась невыносимой. Надо уходить, и немедленно. Это уже слишком!

– Вы сказали более, чем достаточно, мадам, – выговорил он, – я прекрасно понял, каковы ваши чувства, и мне остается только стыдиться моих собственных. – Он поклонился, отступив к выходу. Сжав ручку двери, поднял склоненную голову и в последний раз глубоко заглянул в ее глаза. – Простите, что отнял у вас столько времени, и примите мои искренние пожелания доброго здоровья и благополучия.

Не дожидаясь ее ответа или реверанса, он открыл дверь и вышел вон. Не чуя ног под собой, он сбежал вниз по ступенькам и спустя несколько мгновений был уже на улице, с резким стуком, словно поставив последнюю точку, захлопнув за собой дверь.

За воротами пасторского домика он механически свернул к знакомому лугу, который он сейчас мог воспринимать только как бледное пятно вдалеке. Но, к тому моменту, как он достиг тропинки, ведущей к Розингсу через рощу, он уже был в состоянии удивляться тому чуду, что ноги еще сохранили способность нести его к дому без малейшего участия с его стороны, а значит его тело, несмотря на его полную кажущуюся нереальность, вполне четко и исправно функционирует. Впрочем, сегодняшний урок наглядно доказал ему, что внешним проявлениям доверять нельзя. Он тупо шел вперед, сгорбившись от физической боли в груди, ничего не видя перед собой из-за безостановочно кружащихся мыслей, неспособных вырваться за пределы простой и безжалостной истины – он потерял ее. Нет, не просто она для него потеряна – она никогда, с самого начала и не принадлежала ему. С самого начала… она испытывала неприязнь к нему, еще даже до того, как Уикем сделал свое черное дело, и еще до того, как он увез Бингли прочь от ее сестры. Последний мужчина на этом свете, за которого я согласилась бы выйти замуж. Эти слова безостановочным эхом метались у него в голове, звенели поминальным набатом по всем его, так бережно лелеемым, надеждам на счастье. Сможет ли он вообще когда-нибудь вычеркнуть из своей памяти этот последний бескомпромиссный и непримиримый взгляд его очаровательной Элизабет, так категорически отвергнувшей его? «О, Господи!» Душевная боль отупляла ум, физическая не давала вдохнуть полной грудью. Элизабет … уже не слова, но стон.

Ноги сами несли его стремительными шагами по разлетающемуся в стороны гравию дорожки от въездных ворот Розингса, однако лишь на ступеньках крыльца он понял, где находится. Он замер, в смятении от того, что вернулся так скоро. Но импозантный фасад и мраморные ступени к нему были той реальностью, что включили в нем окоченевший было механизм самосохранения, предупредивший его, что пора собрать в кулак мысли и волю, если он желает благополучно добраться до своих комнат. У него свело живот при одной лишь мысли, что ему это может и не удаться. Дарси поднялся на крыльцо, отворил двери, и так поспешил проскользнуть незамеченным через холл, что забыл, как делал обычно, кивнуть старому слуге. В следующий миг он уже был на лестнице, однако на первой же лестничной площадке его остановил возглас Ричарда:

– Дарси! – Такой решительный оклик невозможно было игнорировать. И Дарси, остановившись, скользнул взглядом вниз на кузена, который несомненно, судя по внезапности его появления, дожидался где-то в засаде его возвращения.

– Фиц? – Фицуильям осторожно взглянул на него, с явными нотками неуверенности в голосе, – все хорошо?

– Хорошо? – повторил тот, сперва не способный увязать это слово со своим состоянием, потом едва не рассмеялся нервическим смехом. Господи помилуй, да будет ли когда-нибудь снова ему хорошо?

– Вполне, но ты должен извинить меня, – бросил он кузену и устремился вверх по лестнице, резко оттолкнувшись от балюстрады, прежде чем тот, внизу, успел опомниться. Унижение от соболезнований Ричарда только добавило бы поленьев в пылающий костер под его ногами; да он предпочел бы честно приставленное дуло пистолета к своему виску!

Коридор, ведущий к его комнатам, был пуст, так что он одним махом покрыл это расстояние и скрылся за спасительной дверью. Закрыв глаза, он прижался спиной к надежной доске красного дерева за своей спиной; измученное тело могло отказаться служить ему в любой миг. Какими выражениями вы не приукрасили бы свое предложение… Дарси сжал губы, сдерживая готовый вырваться стон. Нет, никто не должен видеть его в таком состоянии! Он прислушался к звукам за дверью гардеробной – все было тихо, если не считать тиканья часов. Оттолкнувшись от дверей, он подошел к резному хронометру. Как такое возможно? Не веря своим глазам, он смотрел на циферблат. Может ли быть, что всего час с небольшим назад он вылетел из этой комнаты на крыльях надежды? Он швырнул трость и плащ в кресло, потом перчатки и шляпу. Всего час! Какая ирония! Оказывается, этого совершенно достаточно, чтобы похоронить мечту.

Он резко развернулся и направился в спальню, на ходу нащупывая пуговицы сюртука, следом принимаясь терзать узел шейного платка. Устав распутывать конструкцию, рывком сорвал его с шеи, бросил на стол и замер на середине комнаты. Что же делать? Хотелось бы знать. Он обвел взглядом бесстрастную упорядоченность своей комнаты, которая в полной мере отражала его образ жизни, как будто среди этих привычных вещей и вещиц можно было обнаружить ответ. Внезапная волна отвращения накрыла его с головой. Какая изысканная никчемность! Хватит с него этой пошлой, питавшей его тщеславие роскоши, глаза бы его не смотрели на все это! Он потянулся было к звонку, намереваясь приказать Флетчеру тотчас паковаться, как вдруг опомнился. Уже сумерки, и солнце уже село. Такая демонстративная выходка никак не согласуется с его вполне благоразумным намерением сохранить спокойствие, во всяком случае, сохранить во что бы то ни стало свое лицо перед светом.

Спокойствие? Он без сил опустился на край кровати, опустив голову на сложенные руки. Безразличие к такой потере? К ноющей пустоте на сердце? Притворяться, что она не существует, если эта женщина разбила все его надежды на будущее? Дарси рухнул навзничь на постель; невидящим взором уставившись на роскошный полог кровати. Так что же делать? Какая жизнь его ожидает теперь?

Его высокомерие! Он вздрогнул, как от хорошего удара хлыстом. Его тщеславие! Он покачал головой. Как такое возможно? Он всегда презирал подобную показуху, и тем не менее таково ее мнение о нем. Она презирала и отрицала все его достоинства с самого начала!

Это несправедливо и безжалостно, – но слова ее не смолкали в его ушах – Человека, разрушившего надежды на счастье, и может быть, навсегда, моей самой любимой сестры…

«Нет! Это не так!» Возражения рвались с его губ, возмущение подхватило и подняло его, его совесть ощетинилась против несправедливости приговора Элизабет. Как будто в его обычае насмехаться и сокрушать достоинство и надежды других, и особенно тех, кто стоит ниже его на общественной лестнице! Он должен был защищаться, должен был детально изложить ей все обстоятельства дела касательно ее сестры. У него были серьезные причины отговорить Бингли от опасной склонности, но никак не причуды или собственные интересы. Почему же все, на что он оказался способен, так это промямлить несколько безжизненных фраз, бывших лишь порождением оскорбленной, но бессильной гордости?

Вскочив с постели, Дарси подошел к окну и оперся на оконный переплет. Почему? Да потому, что сперва от шока, потом от гнева он просто потерял дар речи. Этот гнев и сейчас с душит его за горло. Неблагородно! Что же тогда говорить о ней? Все, что он делал, расценивалось либо как злой умысел, либо как каприз! «Господи Боже!» Дарси с такой силой ударил ладонью по оконной раме, что она содрогнулась. Развернувшись от окна, он схватил изящный графин прямо за горлышко, срывая пробку. Янтарная жидкость мгновенно наполнила обвитый узорной резьбой бокал и разлилась лужицей по столу. Вдавив пробку на место, он нетерпеливо поднес бокал к губам, вновь принимаясь расхаживать по комнате.

Значит, он высокомерен и тщеславен? Да что знает она о высшем свете? Почти ничего! Она не имеет ни малейшего представления ни о его жизни, ни о его положении, ровно ничего и о тех требованиях, что накладываются сообществом на равных ему. А ведь ее воистину деревенская обстановка и компания не идут ни в какое сравнение с той средой, в которой вырос он! Он выпил еще глоток и, вытерев губы тыльной стороной руки, едва не швырнул бокал на стол. А как она вела себя по отношению к нему самому? Она заигрывала и пререкалась с ним, принимая знаки его внимания, тем самым подогревая его уверенность в том, что она лишь ждет его объяснения, и все это только затем, чтобы презрительно швырнуть ему в лицо и предложенное ей сердце и все те блага, что она могла бы получить. Дарси залился краской при одном лишь воспоминания о пережитом унижении. Он прислонился спиной к стене, словно это могло остудить жар. Дарси, владелец Пемберли, был отвергнут, словно какой-нибудь чертов лудильщик, у которого нет ничего за душой, кроме корзинки с убогим барахлишком. И это при том, что он был готов разделить с ней все, чем обладал! Да кто она такая, чтобы обращаться с ним, как с каким-то ничтожеством? По какому праву обвиняет его во всех постыдных грехах? Ответ, впрочем, на поверхности. Ваш характер стал ясен мне еще много месяцев тому назад, когда я услышала рассказ мистера Уикема…

«Уикем!» Ненавистное имя отозвалось такой мучительной болью в каждой клеточке его тела, что лишь удар кулаком по стене со всей силы смог переключить его мысли на пострадавшую конечность. Уикем! Как можно, узнав о постигших его несчастьях… Он взъелся на эту фразу, нервно расхаживая взад и вперед по роскошному ковру. Узнав – от него! Каковы бы ни были те «несчастья», что он наплел ей, обвиняя в них его самого, это вранье сделало свое черное дело. Его репутация порушена, и чего, собственно, ради? Чтобы потешить байками деревенских простаков и заработать пару кружек дармового пива? Какого черта ему было выкладывать это вранье Элизабет?

– Мистер Дарси?

Дарси резко взвился при нежданном вторжении, встретив слугу гневным и недовольным взглядом.

– Флетчер! Ты почему здесь? – грубо накинулся он на слугу, – Я не звал тебя.

Флетчер, взглянув ему в лицо, тотчас побледнел.

– Простите, сэр. Я думал… то есть, я только узнал о вашем возвращении и…

– Избавь меня от твоих мыслей, будь так любезен! – Дарси зло чеканил каждое слово. – На сегодня твои услуги не потребуются. Оставь меня!

– Д-да, сэр, – сдавленно прошептал посеревший Флетчер, и, поспешно откланявшись, исчез в гардеробной.

Только Дарси уже отвернулся прочь от него, не в силах избежать кружения мыслей вокруг той наиважнейшей, которую он не мог позволить себе не опровергнуть, потому что это обвинение было абсолютно несправедливо.

Это так оставлять нельзя! Все его самоуважение горячо противилось этому. Если он и мог в чем-то, имеющем отношение к событиям этого дня, быть уверенным, так это в том, что лживая сущность Джорджа Уикема должна быть изобличена, а его честное имя реабилитировано. Из чувства гордости он имеет полное право не оправдываться во всех остальных обвинениях, брошенных Элизабет, но от этих измышлений Уикема его имя, а это не только его имя, должно быть очищено ради уважения к себе и своей семье.

Да, но как? Походя он прихватил свой бокал бренди. На личную встречу после того, что произошло между ними, не приходится надеяться, да и не имеет он такого желания. Когда он допил до дна, его взгляд остановился на секретере и на письменном приборе. Письмо! Но не лучше ли передать его ей лично в руки – в интересах обоих? Он обхватил рукой прикроватный столбик, его сердце учащенно забилось. Действительно, объяснительное письмо, собственноручно доставленное…

Дарси подошел к секретеру, и, еще не опустившись в кресло, выхватил из пачки лист бумаги. Щелкнув крышечкой чернильницы, он, порывшись в пучке перьев, выбрал подходящее и окунул кончик в чернила. Вывел ее имя наверху страницы, задумался, откинувшись в кресле. То, что он собирался сделать в сию минуту, еще час назад показалось бы ему невероятным. Он не представлял себе, что сможет когда-нибудь доверить бумаге свои дела с Уикемом, но сейчас он собирался сделать именно это, причем эти строчки предстоит увидеть посторонней женщине, которой нет дела до его семьи и ее забот!

Дарси опустил перо, оглушенный значительностью того, что он задумал. Его честь требует, чтобы он от доказал свою невиновность, но сделать это можно, только передоверив чести Элизабет ключ к доброму имени бесценнейшего для него существа на белом свете – Джорджианы! Его сердце не могло не возражать, почуяв опасность, которой он мог подвергнуть сестру в этом случае. Ведь ни простое перечисление пороков Уикема, ни уклончивый рассказ о его попытке соблазнить анонимную девушку не дадут требуемого результата. Такой пересказ может быть расценен не более, чем слухи. Нет, остается только голая мучительная правда, и содействие кузена, буде она сочтет необходимым подтверждение третьим лицом. Таким образом, в собственные руки той, так немилосердно осудившей его, он передаст ту тайну, что он так тщательно скрывал от всего света.

Прикрыв глаза, Дарси задал себе честный вопрос – только что он собирался доверить Элизабет все: свое сердце, честь, весь дом с его обитателями – абсолютно все. Но теперь, после всего случившегося, доверяет ли он ей по-прежнему? Наклонившись вперед, он взглядом впился в ее имя на листе бумаги. Потом, с решительным вздохом поднял перо и опять намочил кончик его в чернилах.

Дарси безучастно смотрел, как красный воск капает на роскошный секретер тетки и думал, что это вполне сойдет за его кровь, сочащуюся на этот листок бумаги цвета слоновой кости …последний мужчина на этом свете, за которого я согласилась бы выйти замуж. Беспощадно-ясные слова, безошибочно разящие, как кинжал, находящий прямой путь к его сердцу. Он достал личную печать из дорожного письменного прибора и, словно тоже имитируя удар ножом, поставил оттиск герба Дарси на мягком алом воске. Дело сделано! Письмо, стоившее ему мучительнейшей ночи, завтра утром он готов вложить в руку женщины, так безжалостно отвергнувшей его, Дарси, руку.

Со стоном выпрямляясь, откинувшись назад в кресла, он посмотрел на предрассветный пейзаж за окном, потирая покрасневшие, сухие глаза. Потом прочитал четко выведенное им на листе ее имя – Мисс Элизабет Беннет. Мучительной болью эта строка отозвалась в его сердце. С чего он взял, что эти чувства, охватившие его после ухода из Хансфорда, он к утру сумеет обуздать? Разве не показал он ясно свою неспособность сдерживаться не только себе самому, но и Элизабет, всего несколько часов назад, и именно во время объяснения с любимой женщиной? Он предполагал, что, разложив по полочкам свои оправдания, он обретет некий контроль над ситуацией, однако теперь понимал, что и это было не более чем еще одним самообманом в добавление к цепочке предыдущих. Вставая, он быстро загасил свечу пальцами, молниеносным болезненным укусом огонька наказывая себя за такую наивность. Снова посмотрел на письмо в руке, любуясь летящими буквами ее имени посреди пустого четырехугольника бумаги. Да, дело сделано; осталось только доставить по назначению этот наивный повод для последней встречи с женщиной, которую его угораздило полюбить помимо своей воли; а потом предстоит как-то жить, постепенно удаляясь и отстраняясь от вчерашней боли и унижения.

Отложив письмо, Дарси подошел к столику и налил воды в серебряную чашу. Закатал смятые рукава рубашки дорогого льняного полотна и тщательно умылся. Вытираясь полотенцем, он поймал свое отражение в зеркале над столиком и оцепенел. Медленно положил полотенце и, опершись одной рукой о стену, наклонился к своему отражению. То, что он увидел в отражении, ни на что не было похоже. Дело было не в покрасневших от бессонной ночи глазах – он провел немало таковых в Университете, ему были хорошо знакомы следы бессонницы на лице. Нет, совсем другое… беспомощность в глазах и мрачные складки у рта полностью преобразили его привычный всем, а не только ему облик.

Уверенность! То, что он всегда ценил, как уверенность в себе, Элизабет заклеймила как высокомерие. Гнев и оскорбленная гордыня были разбужены наступающим утром. Обвинения эти уже не разили наповал, но раздражали тем не менее. Высокомерие и тщеславие! Обычные качества среди ему равных, даже скорее необходимое условие для принятых в обществе. Он всегда с презрением взирал на тех, кто лишь упражнялся в скандалах да интригах, неизбежно роящихся вокруг персон высшего света. Более того, он с усердием культивировал в себе взгляд свысока на великосветскую суету, что, как он полагал, позволяло ему по праву занимать особое, весьма респектабельное положение в обществе.

И вот итог – быть обвиненным в самом из отвратительном для него пороке, быть записанным в гонители последнего мерзавца из его знакомых! Дарси остановился у окна, опершись на оконную раму. Уже рассвело. Солнечный свет пробивался сквозь листву, предвещая прекрасный погожий день. Тепло солнечных лучей разгладило, казалось, окостеневшие мышцы и загадочным образом позволило ему расслабиться впервые за последние часы, может быть потому, что вдруг он почувствовал, что Элизабет тоже бодрствует в эти рассветные часы. Наверняка она рано выйдет на прогулку – этой своей особенной вольной, уж конечно не городской походкой. Дарси улыбнулся, вообразив ее прогуливающейся по своей излюбленной аллее. Он вспомнил, как впервые увидел ее тогда после трех миль пешком, с разметавшимися по воле ветра волосами, с сияющими глазами без тени усталости, готовой немедленно отдаться заботам о сестре. Он сперва вообразил, что болезнь сестры была лишь удобным предлогом для того, чтобы поселиться на время в доме Бингли. Он даже тешил себя лестной мыслью, что именно ради него она была здесь. Это же был далеко не первый случай, когда молодая женщина старалась с определенной целью обратить на себя его внимание. Но оказалось, Элизабет действительно была озабочена здоровьем сестры и провела минимум времени с обитателями дома. В ее искренней привязанности к сестре не могло быть сомнений, и это было отмечено им в воображаемом перечне ее достоинств, только кончилось все тем, что он оказался у ног женщины, которую при первой встрече он счел недостаточно красивой, чтобы привлечь его. И чем дальше, тем больше она интриговала его. Каждая встреча была своеобразной схваткой, пробой сил, после которой он мог усомниться в ее намерениях, но никогда в ее уме и проницательности. О да, иногда его сердил вызов и бескомпромиссность их словесных схваток, умело разящих в самое больное место. Бывало, она настолько ошибочно отзывалась о каких-то чертах его характера, что он, не имея желая просвещать ее на свой счет, предпочитал просто водрузить некую, пусть виртуальную, стену социальных различий между ними. Что угодно, но только не робость перед ним и его положением выражала ее отважная фигурка. Да, это правда, она не добивалась, как и было ему заявлено нынче, его расположения. И это настолько отличало ее от всех иных женщин его окружения, что он не устоял перед ее обаянием. Дарси не мог забыть, как просыпался то каждое осеннее утро в Незерфилде с первой мыслью о том, что за словесные состязания ожидают его сегодня.

Рассвет уже становился утром, и Дарси отошел от окна. Он не должен упустить ее! Единственно надежный способ передать ей письмо – это отдать ей лично в руки, только как это сделать после того, как его отвергли так категорически? После такого резкого разговора задача почти неосуществимая. Дарси, на ходу стаскивая несвежую рубашку, пошел в гардеробную переодеться. Облачился в лучший костюм для прогулки, моднейший жилет и полированные туфли, словно король перед решающей битвой. Надо бы продумать стратегию встречи заранее, чтобы не получилось то же, что вчера. Наверно, стоит подойти к ней уже с письмом в руке, и потом… он замер и тяжело вздохнул, … потом он просто исчезнет из ее жизни, и тоска одиночества, привычная рутина будничных обязанностей поглотит его дни без остатка, как это и было до Элизабет.

Дарси достал свежий накрахмаленный шейный платок и соорудил узел, какой был в состоянии осилить без помощи слуги. Нет, теперь он вряд ли сможет примириться с подобной перспективой. Найдется нечто, способное поглотить пробудившуюся энергию, некто, готовый принять его таким, каков он есть. Дорогое, улыбающееся ему лицо с готовностью появилось рядом с ним в зеркале – Джорджиана! У нее все еще впереди! Скоро ей выходить в свет. Меньше чем через год она будет представлена ко двору. Ему предстоит заняться вплотную этим вместе с тетей Энн Мэтлок, потом, после представления, следить за роем поклонников всех сортов, от вполне респектабельных женихов до авантюристов, которые не преминут слететься к богатой наследнице. Его сердце, как всегда, смягчилось при мысли о сестре. Придется ему привыка