Упражнение седьмое

Да, безусловно, это была её стихия. Пусть школьный спортивный зал оказался самым простым из тех, где Тане приходилось заниматься, пусть возможности для тренировок были ничтожны, но это уже было не столь важно. Самое главное, что Таня вновь могла вернуться к своему любимому занятию и отдаться ему целиком. Наверное, так чувствовала себя рыба, выловленная из полноводной реки и выпущенная в небольшой пруд. Прудом этим и стал для Тани самый обыкновенный школьный спортзал. Хорошо, что Виктор Иванович с пониманием относился к её стремлению и по окончании уроков без проблем допускал Серебрякову к тренировкам.

Никто из троих ребят, с которыми Таня изначально договорилась, не смог выдержать своей нагрузки. Они то и дело пропускали занятия, ссылаясь на самые разные причины. Таня сама уже не помнила, когда видела около тренажёров и Халикова, и Пятнова, и Блинкова вместе. Кто-то один постоянно отсутствовал, а то и двое.

– Да-а, редеют наши ряды, – с явным неодобрением замечал Виктор Иванович, глядя,как Таня появлялась в спортивном зале в сопровождении лишь одного Пятнова. – Ну как я на вас могу положиться? Что я директору скажу, если вы спартакиаду с треском продуете?

– Мы наверстаем, Виктор Иванович, – раздавались в ответ не слишком убедительныеслова Шурика.

В контраст ребятам, Тане всю свою жизнь приходилось заниматься с полной отдачей. Что такое «щадить себя», её пониманию было недоступно. Именно поэтому в первую неделю тренировок Таня, основываясь исключительно на собственном опыте, разработала чёткий план, где с точностью до дня были указаны сроки, когда ей нужно овладеть одной группой элементов и когда переходить к следующей. Для учёта она даже завела отдельную тетрадь, в которую ежедневно вносила обязательный перечень того, что предстояло выполнить, и перед сном помечала в отдельной графе, что ей удалось сделать, а что нет, и каков был общий итог прошедшего дня.

Учитывая, что времени до окончания учебного года оставалось не так уж много, а спина предательски ныла на все лады после каждой тренировки, Тане постоянно приходилось вносить в свой план коррективы. Сорвать позвоночник повторно ей совершенно не хотелось. Но и сидеть без дела Таня тоже не могла. Приходилось постоянно идти по грани, по самому острию лезвия. Она давала максимальную нагрузку, которую только могло выдержать сейчас её тело, и медленно, шаг за шагом продвигалась вперёд. Во всяком случае, «плюсы» в её графике появлялись регулярно. А анализу состояния здоровья, за которым Таня тоже следила лишь сама, не прибегая ни к чьей помощи, в её тетради посвящалась отдельная графа.

Но это было ещё далеко не всё: каждый вечер и каждое утро перед школой Таня продолжала физические занятия дома. Это тоже был целый чётко выстроенный комплекс, направленный на постоянное повышение тонуса мышц и гибкости суставов.

Наталья Евгеньевна только всплёскивала руками, глядя, как её дочь выполняет динамические растяжки и другие упражнения, едва не натыкаясь на мебель. Танины слова, что она просто обязана постоянно держать себя в форме и повышать нагрузку, чтобы вернуть полную работоспособность, утешали Наталью Евгеньевну мало. Но влезать со своими советами в жизнь дочери она не рисковала. Какой смысл? Таня всё равно её не будет слушать. Девочка слишком рано обрела самостоятельность в этой жизни и достигла настолько многого, что к семнадцатилетнему возрасту могла позволить себе не прислушиваться к маминым советам.

В результате регулярных физических занятий свободное время у Тани как-то само собою полностью улетучилось. Каждый день был расписан буквально по минутам. Ведь помимо тренировок, нельзя ещё забывать и про выполнение школьных домашних заданий. А их, как на грех, было такое количество, что в общий режим дня они еле вписывались. Бывали даже дни, когда приходилось рисковать, не выучив тот или иной урок, поскольку сократить время тренировки Таня себе не позволяла. В итоге её успеваемость по сравнению с первым полугодием несколько снизилась. В дневнике Тани начали регулярно появляться тройки.

Понятно, что теперь речи о возможном участии Тани в тех или иных творческих конкурсах даже не заводилось. Впрочем, конкурсы эти Тане особенно были не нужны. Они отнимали бы слишком много времени, ничего не принося взамен. Постепенно ей даже перестали предлагать участие в том или ином смотре, пропуская фамилию Серебряковой в журнале.

Среди одноклассников за Таней теперь чётко закрепилась репутация странной девушки, которая постоянно находится «на своей волне». Если попытки прийти к некоторому взаимопониманию с одноклассниками Таня раньше делала регулярно, то теперь она оставила их вовсе.

Таким образом, Тане удалось достичь цели, которую она ставила перед собою ещё в прошлом году: не слиться с серым, на её взгляд, коллективом. Правда, несколько иным образом.

Когда над Канадским городом Калгари вспыхнул огонь Пятнадцатых зимних Олимпийских игр, у Тани дома начали вновь потихоньку собираться её друзья. Нечасто, всего пару-тройку раз в неделю, а чаще время не позволяло, вся троица по вечерам приходила к Тане, чтобы посмотреть тот или иной телерепортаж с Олимпиады. Всё-таки телевизор у Тани был цветной, да ещё и зарубежного, или как выражался Халиков, фирменного производства. Регулярно разгорались споры о том, какие соревнования смотреть на сей раз. Ребятам, конечно, прежде всего хотелось видеть хоккейные матчи, а Тане больше нравилось фигурное катание.

– Танцы на льду? Фу-у! – кривил губы Пятнов, услышав предложение Тани посмотретьна выступление спортивных пар.

– А что? Я бы и на фигуристов посмотрел с удовольствием, – пытался спорить с нимХаликов.

– Халява, ты вздурел?! – напустился на него Пятнов. – Фигуристов только девчонкисмотрят. Хоккей – вот самый лучший спорт!

В результате приходилось подыскивать компромисс и смотреть на выступления лыжников или биатлонистов.

Но победные матчи сборной СССР по хоккею становились чуть ли не каждый день главной темой обсуждения в классе. Тем более, что встречи советских хоккеистов со сборными других стран оправдывали ожидания болельщиков. Каждый матч заканчивался убедительной победой нашей сборной над другими командами. Причём разрыв в количестве забитых шайб зачастую составлял не одну-две, а значительно больше. Ребята, сидя прямо на партах, взахлёб рассказывали, как в первом периоде Сергей Мыльников отбивал яростные атаки на свои ворота и за всю игру пропустил всего лишь одну шайбу, подло выпущенную австрийцами в самый неподходящий момент. О том, как Андрей Хомутов и Вячеслав Фетисов вели яростную борьбу с американцами и норвежцами. О том, куда смотрел судья, когда нашему хоккеисту попали клюшкой по шлему, и это чётко было видно на телеэкране, а вот судья почему-то не заметил. Словом, тем для обсуждения находилось в избытке. Споры ребят протекали столь бурно, что они даже не слышали звонка на урок и, спрыгивая с парт, разбегались по своим местам лишь при появлении в классе учителя.

Поводом для всеобщего ликования стал победный матч сборной СССР над хозяевами Олимпиады – канадцами.

– Всухую их обыграли! – что было силы кричал Блинков, несясь по коридору и разма-хивая сумкой. – Вы видели, как наши их сделали?! Пять – ноль в нашу пользу!

– Канадцы лохи! – вторил ему Пятнов. – Они играть ни хрена не умеют!

– Слава советским хоккеистам! – кричал кто-то с противоположного конца коридора. –Фетисов – лучший!

Импровизированный хоккейный матч начинался тут же в ближайшей рекреации. Символические ворота – лежащие на полу сумки и портфели, а шайба – чей-то пенал. Ребята, отчаянно толкаясь и подставляя друг другу подножки, пытались затолкать несчастный пенал в «ворота». Естественно, в этом «матче» все поголовно хотели представлять сборную СССР, а за команды других стран играть никому не хотелось. Так и получалось, что в «воротах» одновременно стояли два Мыльниковых, а по площадке носились три Фетисовых, три Быковых и два Виктора Тихонова. И всё это под общий гвалт, визг и ободряющие крики продолжалось до самого начала очередного урока либо пока шайба-пенал не превращалась в лохмотья.

В эти дни даже учителя не делали ребятам замечаний за шумное поведение. Они понимали, что вся страна сейчас всем сердцем переживает за советскую сборную.

Олимпиада в Калгари стала по-настоящему золотой для сборной СССР. Безоговорочное лидерство в общем зачёте. Одиннадцать золотых медалей! Такой итог стал настоящим поводом для праздника.

Таня даже завела специальный дневник, куда записала все виды спорта, включённые в олимпийскую программу, и все имена спортсменов, добившихся в них наилучших результатов. Получился внушительный список. К сожалению, лично она никого из них не знала. Слишком разные виды спорта.

Хотя однажды, года два назад, во время официального приёма в Кремлёвском дворце съездов она столкнулась в холле с известными уже тогда Натальей Бестемьяновой и Андреем Букиным. Но узнала Таня, что это были именно они, позже, когда фигуристы поднимались на сцену.

Наравне с другими ребятами Таня в эти февральские дни тоже искренне радовалась победам советских спортсменов. Когда у неё выпадал свободный час, она сидела у телевизора, наблюдая очередной репортаж с Олимпийских игр или «Олимпийский дневник». Больше всего ей доставило удовольствие золотое выступление Екатерины Гордеевой и Сергея Гринькова – лучшей спортивной пары. Фигурное катание спортивных пар и одиночных спортсменов хоть и отдалённо, но напоминало ей вольные упражнения в спортивной гимнастике. Всё тот же чётко выверенный комплекс хореографических и акробатических элементов, все движения в строгом соответствии с музыкальными аккордами. В этих видах спорта было много общего, но в тоже время они были совершенно разными и такими притягательными для неё.

Временами на Таню накатывала волна грусти, что она больше никогда не сможет вот так выйти перед многотысячными трибунами и удивить всех техничностью и виртуозностью исполнения своих упражнений. Её самые блистательные выступления, увы, теперь остались в прошлом. А так хотелось вновь подняться на высшую ступеньку пьедестала почёта и снова испытать ту неповторимую минуту, когда понимаешь, что «ты на целый миг быстрее всех!» – как звучало в тексте одной очень знакомой песни. Словами это состояние описать невозможно. Такое можно только почувствовать.

Тане довелось единственный раз оказаться на высшей ступеньке пьедестала на мировом первенстве. Заряда энергии, который она получила в те минуты, когда исполняли гимн её страны и президент Международной Федерации гимнастики Юрий Титов лично повесил на её шею золотую медаль, казалось, должно было хватить на долгие годы. Нацеленные на неё объективы телекамер, вспышки фотоаппаратов, многоголосое ликование трибун. Тысячи, десятки тысяч зрителей, слившихся в единый цветастый ковёр. И взмывающий вверх по флагштоку алый флаг Советского Союза, и Таня понимает, что в том, что этот флаг сейчас находится выше всех остальных – её прямая заслуга. Непередаваемые и волшебные ощущения, способные опьянить и свести с ума.

Поэтому Таня всякий раз с трепетом наблюдала за церемонией награждения спортсменов на Олимпиаде. Она понимала, что значит – взойти на высшую ступень пьедестала почёта на глазах у всего мира.

В последнее время Федя Халиков заметнее, чем раньше, начал искать способы сблизиться с Таней. Во время тренировок (и этого нельзя было не заметить) он больше сидел на скамейке в спортивном зале и внимательно наблюдал за тем, как она занималась, а к тренажёрам подходил значительно реже, чем другие ребята. За такую пассивность ему периодически доставалось от Виктора Ивановича.

– Халиков, хватит ворон считать! – говорил ему учитель физкультуры. – Ты что, для этого в зал решил ходить?

Федя словно просыпался и бежал на тренажёры. Но спустя буквально десять-пятнадцать минут появлялся вновь, садился на скамейку и продолжал созерцание Таниных тренировок. Так могло повторяться по несколько раз за время занятий.

Иногда Халиков даже позволял себе небольшие комментарии по поводу выполняемых Таней упражнений. За это она уже сама немедленно отправляла его заниматься делом, а не сидеть раскрыв рот. Зрители, и уж тем более реплики типа: «круто» или «здорово получилось», ей во время тренировок совершенно были не нужны.

После школы Халиков ежедневно старался провожать Таню до самого подъезда, гордо неся её сумку и не обращая внимания на усмешки со стороны Пятнова. Правда, он всё больше в последнее время молчал, а если Таня и задавала какие-либо вопросы, отвечал сбивчиво и при этом начинал краснеть.

Таня, конечно, была очень признательна Халикову за помощь, которую он искренне оказывал ей во время лечения и следующей реабилитации, и более того, он был единственным из одноклассников, кто навещал Таню в больнице несколько раз. Однако его общество временами начинало казаться Тане слишком навязчивым. Раньше за Федей такого не наблюдалось.

Дружба с Халиковым началась у Тани с самого первого дня её появления в классе почти год назад, хотя назвать это дружбой поначалу было нельзя. Его самая первая бездумная выходка, когда он попытался выгнать Таню из-за парты по приказу Пятнова, как-то сама собою забылась. Тем более, Халиков тогда получил от Тани по заслугам за свою излишнюю «старательность».

Привязанность Феди Халикова к Тане началась, когда она в тот день отправила одним движением Пятнова в нокаут. Халиков тогда был настолько поражён неожиданным жестом новенькой девочки, что поначалу подбежал к Пятнову спросить, как он себя чувствует.

– Отвали, гнусь! – отмахнулся от него Пятиэтажный, пытаясь подняться на ноги. – Ятебе ещё припомню.

Сказано это было так, будто Халиков один был виноват во всём случившемся.

– Ну кто просил тебя вмешиваться? – с укором обратился Халиков к стоящей у под-оконника Тане. – Ведь это же сам Пятиэтажный. Он нас теперь из школы не выпустит.

Для Тани тогда казалось загадкой: кто такой этот Пятиэтажный и почему, когда он когото бьёт, нельзя вмешиваться? И как он может кого-то не выпустить из школы? Дверь, что ли, подопрёт снаружи?

Ответ на эти вопросы пришёл в тот же день после уроков.

– Вон, видишь во дворе компанию ребят? – указал тогда Халиков рукой на группу изпяти человек. – Это Пятиэтажный с дружками. Они из ПТУ у него. Раньше тоже в нашей школе учились, но после восьмого класса ушли.

– И что с того? – Таня по-прежнему не понимала, почему Халиков так волнуется.

– А то, – пояснил он. – Они все нас ждут… точнее, меня. Пятиэтажный пообещал сомною поквитаться, и он слово своё сдержит.

– Так за что поквитаться-то? – окончательно перестала понимать его Таня. – За то, чтоя ему помешала тебе оплеух навешать, что ли?

– И за это тоже, и за былые провинности, – ответил Халиков, продолжая смотреть нагруппу ребят в школьном дворе. – Есть у него зуб на меня.

– И что ты предлагаешь? Ночевать здесь?

Халиков рассеянно пожал плечами.

– Ладно, не хнычь, пошли! Прорвёмся как-нибудь! – уверенно сказала Таня и первой,распахнув входную дверь, сбежала вниз по ступенькам крыльца.

Халиков, опустив голову, поплёлся за нею.

Ребята во дворе, увидев Халяву, направились к нему навстречу.

– Ну что, Халява, как здоровьице? Ничего?! Пока ещё ни чего? – доносились ехидныеголоса из толпы.

Таня увидела Пятиэтажного, который, засунув руки в карманы, шёл позади своих приятелей.

Халиков остановился в растерянности, а потом вдруг бросился бежать. Ребята кинулись ему наперерез.

Они догнали Халикова быстро, повалили на землю, отшвырнули в сторону его сумку и начали бить ногами.

Такая дикая ситуация вывела Таню из себя. О на подбежала к толпе ребят и, буквально врезавшись в неё, растолкала всех в стороны.

Парни застыли в недоумении. Вроде бы такая хрупкая девчушка, а с такой яростью накинулась на всех. Необычно. Может, ей тоже сделать взбучку, чтобы не лезла не в своё дело? Однако насчёт девушки никаких указаний Пятиэтажный не давал.

– Слушай, ты, безмозглый! – подскочила Таня к Пятиэтажному, воспользовавшись все-общим замешательством. – Я не знаю, что у тебя там с головой, если ты считаешь, что одного впятером избивать можно! Но я хочу тебя предупредить очень серьёзно: если ты или ктото из твоих баранов Халикова хоть одним пальцем тронет, я не поленюсь, съезжу в спортшколу и привезу своих ребят. Они тебя так отделают, что мать родная не узнает! Тебя одного! Понятно?!

Ребята с нескрываемым интересом смотрели, чем закончится этот диалог. Удивительным было то, что Пятиэтажный не предпринимал никаких попыток обуздать эту не в меру активную девчонку. Он стоял как вкопанный.

– Да ладно тебе! – скривил Пятиэтажный рот в ухмылке. – Мы же пошутили.

– Пошутили вы там или нет, меня это не касается! – ответила Таня, помогая Халиковуподняться. – Моё дело предупредить тебя! А дальше уж сам решай, насколько тебе жизнь твоя дорога!

Всё это было сказано с такой решительностью, что усомниться в серьёзности Таниных намерений было сложно.

Пятиэтажный стоял, не вынимая рук из карманов, и молча наблюдал за тем, как Халиков отряхивает с себя талый снег. Похоже, Танина угроза зацепила его не на шутку.

– Пошли, – бросил он наконец своим приятелям.

– А эти? – спросил один из пэтэушников. – С ними что делать?

– Оставь, – ответил Пятиэтажный. – Сам разберусь.

Компания ребят вслед за Пятиэтажным направилась прочь, периодически бросая беглые взгляды в сторону Тани и Халикова.

– Думаешь, уйдут? – осторожно спросил Халиков.

– Уйдут, конечно. Куда они ещё денутся? – ответила Таня, отряхивая свою сумку.

Она оказалась права: компания так и исчезла за поворотом, никто не рискнул вернуться.

– Ой, какой же ты грязный! – ужаснулась Таня, взглянув на запачканные грязью имокрые от талого снега штаны и куртку Халикова. – Пойдём ко мне, я тебя хоть в порядок немного приведу.

– Куда? К тебе? – обалдел Халиков.

– А что тут такого? – удивилась Таня. – Я что, такая страшная?

– Нет.

– А в чём тогда дело?

– Да просто неудобно как-то, – пожал Халиков плечами.

– Неудобно в штанах грязных по городу вышагивать, – ответила Таня. – Пошли! Янедалеко здесь живу!

Халиков неуверенно поплёлся следом за своей спасительницей.

Оказавшись в самый первый раз у Тани дома, Федя понял, что удивляться необычности новой ученицы ему предстоит ещё много. Такого количества импортной аудио– и видеоаппаратуры в одной комнате он не видел ещё ни разу: кассетный магнитофон, плеер, японский телевизор и несбыточная мечта любого советского мальчишки – настоящий видеомагнитофон. Халиков долго не мог поверить, что это чудо техники действительно настоящее. Из всего класса видеомагнитофоном могла похвастаться только одна Маша Шитикова. Но там всё было понятно: девочка из богатой семьи, отец занимает высокий пост и, как следствие, дружба лишь с избранным кругом девчонок. Таким, как Халиков или Пятнов, вход в эту квартиру был закрыт. А тут у его неожиданной спасительницы всё это уже было! Фантастика! Все слова, которые мог произнести Халиков, находясь впервые у Тани в гостях, заключались лишь во фразах: «ух ты», «круто», «ничего себе» и им подобных.

– И это тоже настоящее? – говорил он, рассматривая видеокассету.

– Настоящее, – по голосу Тани становилось понятно, что она с подобными чудесамитехники уже давно на «ты».

– И у тебя фильмы даже есть?

– Есть, конечно. Немного, правда, но есть.

– И откуда всё это у тебя? – не переставал удивляться Халиков.

– Оттуда, Федь. Именно оттуда.

Под словом «оттуда» Таня, конечно же, имела в виду заграницу. Мир капиталистических государств, про который на курсе новейшей истории в советских школах говорили самые неприятные вещи.

– И ты там слуг живых видела?

– Каких слуг? – не поняла Таня.

– Ну, тех, которые на капиталистов спину гнут, – попытался объяснить Халиков.

– Ах, этих! – Таня даже засмеялась. – Нет там никаких слуг, да и не было никогда. Этоочень красивые и развитые государства, там даже красивее, чем в Москве!

– Да ну! – растерялся Халиков. – Неужели правда?

– Конечно, правда! Только это рассказывать долго нужно, чтобы ты хоть что-то понял.

Как-нибудь потом объясню.

– И в Америке ты тоже была?

– В Соединённых Штатах – нет. Не успела ещё, – ответила Таня. – В Канаде была, вЯпонии, в Румынии, в Англию в начале этого года тоже съездила.

– Кру-уто! – протянул Халиков.

Кроме чудес импортной техники, Федя впервые увидел и смог даже потрогать настоящие золотые и серебряные медали, которые висели здесь же на стене. Медали эти были завоёваны, по словам Тани, на крупных соревнованиях, которые большинство ребят могли видеть лишь по телевизору. Не квартира, а просто музей.

С того наполненного событиями весеннего дня Федя Халиков и стал постоянным спутником Тани. Для неё самой он скорее был чем-то вроде домашней собачки: прикажешь – побежит рядом, прикажешь – облает кого надо, прикажешь – замолчит. Для верности Таня периодически давала ему походить со своим плеером, и тогда Халиков был на седьмом небе от счастья. Несомненно, в эти минуты он считал себя самым крутым в классе. Именно этого первоначально и добивалась Таня. Она и заступилась за этого недотёпу из девятого «б» исключительно из спортивного интереса, а вовсе не потому, что Халиков вызвал в ней какуюто симпатию. Ей нужен был надёжный сторонник в совершенно новом тогда для неё коллективе. И Халиков подходил на эту роль как нельзя удачнее.

Но позже выяснилось, что Федя гораздо более верный друг и надёжный парень, чем Таня рассчитывала изначально. Именно в тот момент, когда он положил на кровать перед почти парализованной Таней скромный букетик ландышей, она поняла, что недооценивала этого мальчишку. Он не отвернулся от неё даже после того злополучного дня. А ведь Таня думала, что теперь она точно осталась одна и никто не подаст ей руки в столь трудные для неё минуты. Руку первым протянул именно Халиков – простодушный недотёпа-двоечник по прозвищу Халява.

С тех пор они и стали друзьями. Однако больше дружбы Таня от Халикова не ожидала. Теперь же его поведение явно свидетельствовало о том, что Федя начал испытывать к Тане нечто большее. Только этого ещё не хватало! Начинать романтические отношения в планы Тани сейчас не входило совершенно. Тем более, что Халиков вызывал в ней некоторую симпатию и благодарность за оказанную помощь, но не больше. После неудачной попытки обратить на себя внимание Алексея Панова Таня закрыла своё сердце для чувств на большой амбарный замок, а ключи от этого замка выбросила в реку.

В прошлом году Таня обратила внимание на Алексея Панова в самый первый день своего пребывания в школе, когда познакомилась с Халиковым. Её немало заинтересовал тогда этот независимый, вечно серьёзный и малоразговорчивый парень атлетического телосложения. Но все попытки Тани обратить на себя внимание Панова превращались в ничто. Он даже на элементарные вопросы Тани отвечал кратко, сквозь зубы, а то и игнорировал их вовсе. История, которая связывала его с классной руководительницей Еленой Михайловной, Тане так и осталась неизвестной. По слухам, Панов в своё время совершил какой-то грязный хулиганский проступок, за который ему светил реальный срок в колонии, а Елена Михайловна взяла его на поруки и официально прикрыла от уголовной ответственности. Почему? Найти ответ на этот вопрос Серебряковой так и не удалось.

С того момента за Пановым в классе устойчиво закрепилась репутация любимчика Елены, и Таня сама неоднократно видела, как классная руководительница и Алексей тихонько разговаривают о чём-то на перемене или после уроков. В такие моменты на Таню накатывала волна негодования и даже агрессии, она специально, проходя мимо, старалась зацепить учительницу сумкой и, не извинившись, выбегала из класса.

Вершиной чувств Тани стал её разговор с Алексеем Пановым в подъезде Елены Михайловны в тот самый вечер, когда весь класс сидел у неё дома и смотрел видеофильм. Панов был единственный, кто не откликнулся на её приглашение и в гордом одиночестве отправился на День рождения учительницы. Таня помнила эту сцену до мельчайших подробностей.

Пятнов и Халиков, которые караулили Панова в подъезде вместе с Таней, поступили с ним достаточно грубо. Пятнов обозвал его «тупой скотиной» и даже толкнул вниз с лестницы. Панов едва удержался на ногах.

– Может, ему добавить? – уточнил тогда Пятиэтажный у Тани. – Смотри, я могу егоотделать, чтобы к училке он уже не попал.

– А ну-ка быстро пошли отсюда! – крикнула Таня, понимая, что в подъезде сейчасможет начаться драка. – Ждите меня на улице!

Халиков и Пятнов послушно удалились, хотя совершенно не понимали намерений Серебряковой.

Оставшись с Алексеем наедине, Таня сама до последнего пыталась не пропустить его на лестницу. А когда Панов с совершенно безразличным взглядом просто отпихнул её к стене и направился вверх, Таня, не в силах сдерживать больше своих чувств, прокричала ему вслед:

– Остановись, пожалуйста! Не уходи! Я же люблю тебя!

Панов на мгновение замер, потом медленно повернулся в сторону Тани.

– Повтори, что ты сказала? – хрипло произнёс он.

– Я люблю тебя, – повторила Таня дрожащим голосом.

На несколько секунд в подъезде воцарилось гробовая тишина.

Это непродолжительное молчание показалось Тане целой вечностью. Она была уверена, что сейчас он развернётся, спустится вниз, откажется от своей бредовой идеи идти к учительнице или хотя бы ответит Тане что-нибудь хорошее, чтобы успокоить её. Но слова, произнесённые Пановым, повергли Таню в настоящий шок. – Ну и что? – безразлично ответил он и пошёл наверх.

Этой фразой нежная, не успевшая даже толком распуститься надежда Тани хоть на какие-то ответные чувства была нещадно втоптана в бетон лестницы. Какие слова отчаяния Таня кричала вслед Панову, она уже плохо помнила, но от него и на это не последовало никакой реакции. Только ледяное безразличие. Словно Тани и не существовало вовсе.

Она сдержалась тогда и не заплакала, хотя стоило ей это немалых усилий. Ведь на улице у подъезда её ждали Пятнов и Халиков, перед которыми Таня ни на мгновение не хотела показывать свою слабость. Нет. Они должны видеть только её сильные стороны, а не девчоночью размазню. Иначе они просто перестанут уважать её, а допустить этого никак нельзя. Таня взяла себя в руки и вышла из подъезда с совершенно непроницаемым каменным лицом. Уже то гда в её голове начали зарождаться планы, как отомстить Панову за его поведение.

Неизвестно, как сложились бы их отношения сегодня. Вполне возможно, что никак. Подобной слабости Таня больше не позволила бы себе. Однако сам факт ухода Алексея Панова из школы поставил точку в этом конфликте. Ведь с того момента, когда Таня неожиданно увидела его летом, когда Шурик Пятнов затеял с ним новую драку, больше Панов не встречался ей ни разу. Возможно, он даже уехал из этого города. Что же, тем лучше. Проанализировав свои прежние ошибки, Таня решила, что больше ни перед кем никогда не раскроет своих чувств, не покажет своей слабости. Только сила, целеустремлённость и упорство – вот основные ключи к достижению намеченных целей, а вовсе не трепетное «люблю». Пережить подобный удар ещё раз Таня не хотела. Правда, теперь она совсем не была уверена в Феде Халикове.

Ситуация только усугубилась, когда однажды Халиков предложил ей после школы сходить в кино. Теперь все признаки были налицо. Таня, конечно, ответила отказом, ссылаясь на тотальную нехватку времени. Так, впрочем, было и на самом деле. Но предложение Халикова озадачило её всерьёз. С одной стороны, она могла буквально парой фраз дать Халяве от ворот поворот, а с другой – ей не хотелось лишаться одного из друзей, которых у неё в классе и так было немного. Оставалось лишь выдерживать время, не подавая никаких надежд на взаимность. Рано или поздно, но прилив чувств у Феди должен остыть. Это вполне естественный процесс.

Даже другие ребята заметили явные перемены в поведении Халикова. Такой бестолковый и бесшабашный раньше, Федя вдруг стал весьма малословным и каким-то не в меру задумчивым. Такая ситуация, конечно, породила новую волну слухов и сплетен, особенно среди девчонок из общества Шитиковой. Причём большинство сплетен, как и следовало ожидать, не имело ничего общего с действительностью.

– Вы слышали, Танька-то наша Халяву охомутала, – периодически слышался девичийшёпот.

– Да-а, такой мечтатель теперь из него получился, без смеха и не взглянешь.

– Ой, что вы, он же к Таньке каждый вечер теперь в гости стал ходить, цветы ей при-носит.

– А мне подружка из восьмого класса говорила, что видела, как они целуются в подъ-езде.

– Ух ты-ы! Неужели правда?

– А то! Олька врать не станет.

– А меня это и не удивляет совершенно. На Таньку, кроме Халявы, никто из нормаль-ных ребят и не поведётся больше.

Самое обидное было то, что противостоять этим бессмысленным слухам не представлялось никакой возможности. Они жили какой-то совершенно самостоятельной жизнью, не зависимой даже от того, кто породил сей слух. Таня, конечно, позволила себе ряд довольнотаки резких высказываний в адрес особо активных сплетниц. Вот только пользы это никакой не принесло. Девчонки умолкали, но совсем ненадолго. Новые сплетни появлялись в классе уже на следующий день. Халиков, слыша подобные реплики в свой адрес, только краснел и упорно молчал.

– Халява, ты что, и вправду в Таньку втрескался? – спрашивал уже без малейшегостеснения Пятнов.

Халиков молчал.

– А тебе вообще какое дело? – ответила за него Таня.

– Нет, ну я так просто… хотел узнать только… – растерялся Шурик.

– А раз «так просто», то лучше молчи, – окончательно осадила его Таня. – Я же ничегоне говорю про то, что ты с Иркой Сандаловой из параллельного класса в коридорах обнимаешься.

– Так я, это…

– Лучше, Шурик, молчи и занимайся своими делами. Я в твою личную жизнь не вле-заю. И ты к Халяве не лезь. Он не хуже твоего умеет в людях разбираться.

Ставить на место ребят у Тани получалось элементарно, а вот бороться с девчонками оказалось бесполезно. Слухи витали в воздухе, подобно надоедливым комарам, и переловить их все до единого оказалось невозможно. Оставалось только ждать, пока не появится другой, более свежий повод для слухов.

– Нас скоро уже поженят, – съязвила как-то на перемене Таня, обращаясь к Халикову. –А ты всё отмалчиваешься. Совсем, что ли, язык проглотил?

Халиков только пожимал плечами и краснел ещё сильнее. Видно было, что признаться в своих чувствах решительности ему явно не хватает.

Жизнь в классе тем временем текла своим чередом, и новые темы для появления сплетен и слухов не заставили себя долго ждать. То Андрей Тюхин был после уроков обнаружен в туалете совершенно пьяным, не способным даже самостоятельно передвигаться. Как и с кем он ухитрился так наклюкаться, осталось загадкой.

Скрываясь от учителей и руководства школы, ребята вывели его за пределы здания. Но на следующий день недостойное поведение Тюхина стало-таки достоянием общественности, и в десятом «б» состоялось внеочередное комсомольское собрание, на котором данное происшествие разбиралось по всей строгости. Хорошо, правда, что всё осталось на уровне десятого «б» и до Валентины Николаевны не дошло. Иначе последствия для Тюхина могли стать более плачевными.

В своём привычном репертуаре оказался Пятнов. На дискотеке, проходившей в школе в канун восьмого марта, он ухитрился затеять драку. Причём драка эта получилась серьёзной и переросла в массовую потасовку на улице. Закончилась она, лишь когда кто-то вызвал милицию.

С Пятновым и его родителями потом был очень долгий разговор в кабинете директора, на котором присутствовал инспектор по делам несовершеннолетних из местного отделения милиции. Однако, как ни странно, в итоге всё обошлось. Привлекать к ответственности Пятнова не стали, хотя и пригрозили исключением из школы при повторении инцидента.

Удивительно было видеть реакцию самого Шурика. Он словно бы ежедневно присутствовал на подобных беседах и знал наизусть всё, что там говорилось. Во всяком случае, по его легкомысленной ухмылке нельзя было сказать, что хоть что-то из услышанного в кабине те директора ему пошло впрок.

Совершенно неожиданно лучшая подруга Шитиковой – Юля Ерохина начала прогуливать занятия. Причём её поведение стало неожиданностью и для самой Шитиковой. Она лишь делала удивлённые глаза, когда слышала от других одноклассниц, что Ерохину будто бы видели в компании каких-то взрослых крутых ребят в машине. Что она периодически появлялась на дискотеках и в городских ресторанах, а вот про посещение школы Ерохина, похоже, забыла напрочь. Видимо, месяц март подействовал. У девушки разыгрались гормоны, раз она связалась с незнакомой компанией даже втайне от своей лучшей подруги.

За всеми этими событиями слухи вокруг отношений Тани и Халикова как-то сами собою поутихли. Федя за это время так и не решился признаться ей в своих чувствах. С одной стороны, Тане от этого было легче: раз молчит, то, вполне возможно, состояние одинокой неразделённой любви его устраивает больше. Пусть любит себе на расстоянии. Внешне от этого практически ничего не менялось. А с другой стороны – продолжаться вечно такое не могло. Рано или поздно Халиков всё-таки признается. И что тогда делать? Никаких ответных чувств Таня к Халяве по-прежнему не испытывала. Все мысли и силы она сейчас направляла на совершенствование себя и на самостоятельную разработку комплекса вольных упражнений. А какая романтика может быть при таких отношениях? Халиков ей сейчас напоминал бомбу замедленного действия. Рано или поздно взорвётся, и какие последствия могут быть от этого взрыва – предсказать сложно.

Ближе к середине марта в классе случилось ЧП. После исчезновения Ерохиной, которое продолжалось более недели, он а неожиданно обнаружилась. Причём оказалось, что лежит Ерохина в больнице в реанимации. Опять-таки, судя по слухам, а иной информации просто не было, она наглоталась разных таблеток, находясь в квартире. Врачи подоспели вовремя и успели откачать уже лишившуюся сознания девушку. Причина была вполне банальна: какой-то крутой парень, который и вправду имел собственную машину, закрутил с Ерохиной бурный роман, повозил её по ресторанам и дискотекам, наобещал, по всей видимости, беззаботную жизнь да золотые горы, а потом резко бросил. В отчаянии девушка решила свести счёты с жизнью.

– Вот дура, – процедила сквозь зубы Таня, когда узнала по дробности этой невесёлойистории.

Почти весь десятый «б» после занятий отправился навещать Ерохину в городскую больницу. Правда, в отделение пустили только Шитикову и Яшкину. Такая массовая делегация учеников в стационар в планы врачей явно не входила.

Ольга Станиславовна ходила по школе сама не своя, поскольку это событие вновь случилось именно в её классе. История эта стала поводом для внеочередных педагогических, партийных и родительских собраний в школе. Начались взаимные обвинения. Родители упрекали классную руководительницу за то, что она распустила детей и дисциплина в классе упала ниже среднего, а Ольга Станиславовна отвечала, что никаких нареканий поведение и прилежание Юли Ерохиной в последнее время не вызывали. И что за пределами школы родители должны нести полную ответственность за своего ребёнка, и, раз подобное случилось, значит, родители сами запустили воспитание своей дочери.

За Ольгу Станиславовну на родительском собрании вынуждена была вступиться даже Валентина Николаевна. Уж слишком серьёзными оказались на неё нападки родителей Ерохиной и Шитиковой. Временами родительское собрание становилось больше похожим на рыночную ссору. Родители и педагоги пререкались так, что их слова слышались даже в коридоре сквозь закрытую дверь.

– Вот чего творят, – говорил Сергей Блинков, сидя на подоконнике. – Похоже, класснуюнашу сейчас съедят живьём и даже костей не оставят.

Добрая половина десятого «б» сейчас столпилась у дверей класса, напряжённо ожидая, чем же закончится это родительское собрание. По всем правилам, ученикам вообще не полагалось присутствовать на подобном мероприятии. Это была инициатива группы ребят: задержаться в школе и подслушать, стоя в коридоре. Тема собрания, правда, оказалась столь злободневной, что к зачинщикам присоединилось ещё около десятка человек. Даже Таня решила не оставаться в стороне, хотя её мама на собрании не присутствовала.

– Не съедят, – отвечал Володя Верхогляд. – Раз на её стороне Валентина, ничего ей небудет. Покричат немного и успокоятся.

– Ага, сегодня Валентина на её стороне, – заметила Ирина Рожкова. – А вчера она саматак кричала на Ольгу Станиславовну, что мне показалось, в учительской стёкла вылетят.

– Да-а, ей сейчас не позавидуешь, – задумчиво произнёс Шлепаков. – Что за класс унас такой заговорённый? Вечно что-то нехорошее случается, – он кинул взгляд в сторону Тани. – И с классными руководителями нам не везёт. Ну не задерживаются они у нас.

– И моё поведение так же разбирали на собрании? – неожиданно спросила Таня.

– Твоё – нет, не так активно, – ответил Шлепаков. – Там тема больше касалась дракиПятиэтажного, Панова и Халявы, которая произошла прямо на глазах у Елены Михайловны. Именно за это Елена получила строгий выговор. Может, это и странно звучит, но твоё поведение, Тань, было второстепенным явлением.

– Панов – это козёл тот ещё, – пробубнил из угла Пятиэтажный. – Эх, попадись он мнесейчас, все оставшиеся мозги ему вышибу…

– Шурик, уймись, пожалуйста, – остановила Таня череду ругательств Пятиэтажного. –Не о Панове сейчас речь идёт.

– Ты лучше найди и вышиби мозги тому ублюдку, из-за которого Юлька чуть на тотсвет не отправилась, – с нескрываемым раздражением произнесла Шитикова. – А то как

Панова бить, так вы все горазды. А когда до дела доходит… Пятнов даже сказать в своё оправдание ничего не успел.

– До какого дела?! – напустилась Рожкова на Шитикову. – Ты что Шурика на преступ-ление подталкиваешь?! Тебе того, что с Ерохиной приключилось, не достаточно ещё?

– А что?! – крикнула ей в самое лицо Шитикова, забыв, что вести себя перед дверьюкласса следовало как можно тише. – Юлька теперь будет в реанимации лежать, а эта скотина как ни в чём не бывало на своей тачке раскатывать?! Да его пристрелить надо!

– Маш, не кричи, пожалуйста, – заметила Аня Красникова. – Нас услышать могут.

– Маша, откуда в тебе столько злобы? – в ужасе прошептала Люда Евсеева, покосив-шись на Шитикову.

– Всё оттуда же! – ничуть не убавив голоса, ответила та. – Не видите, что ли, какойбеспредел творится?! Сначала все с этой гимнасткой долбанной носились! То ей одной в брюках можно ходить, то ей пятёрки просто так ставят, то на олимпиаду тащат…

– Что ты сказала?! – Таня одним прыжком очутилась напротив Шитиковой. Однойрукой она схватила её за воротник блузки, другой прижала к стене. – Может, тебе самой сейчас позвоночник об колено переломить, чтобы ты на себе все прелести жизни ощутила?!

Маша вылупила на Таню совершенно ошалелые глаза и вдруг истерично завизжала, да так громко, что все стоящие вокруг ребята вздрогнули. Таня от неожиданности выпустила воротник Шитиковой и отступила на шаг.

– Девчонки! Прекратите сейчас же! – изо всех сил, чтобы перекричать визг, крикнулаРожкова и наотмашь влепила Шитиковой пощёчину. – Заткнись, истеричка! Что орёшь, как резаная!

Шитикова схватилась за лицо и осела на пол. Дверь класса распахнулась. На пороге появились Валентина Николаевна и Ольга Станиславовна.

– Что вы здесь устроили? – грозно спросила завуч. – Кто вам вообще разрешил тутнаходиться?

Ребята похватали с пола свои сумки и портфели и бросились к лестнице. Спустя мгновение в опустевшем коридоре осталась одна Таня, которая нарочито медленно подобрала свою сумку и, отряхнув её, вскинула себе на плечо. Убегать, как все, ей совершенно не хотелось. Зачем, если она не совершила ничего противоправного.

На полу, тихонько всхлипывая, сидела Шитикова.

– Серебрякова! Что здесь произошло? – прозвучал вопрос Ольги Станиславовны.

Таня обернулась к классной руководительнице.

– Ничего особенного, – как можно спокойнее ответила она. – Просто немного погово-рили по душам, и всё.

– Она меня ударила, – дрожащим голосом произнесла Шитикова.

– Не ври! Если ты меня ненавидишь, то это не значит, что ты имеешь право оболгатьменя в глазах других! – слова Тани прозвучали столь жёстко, что даже учительница не нашлась, что ей ответить.

Не оборачиваясь более, Таня спокойно пошла по школьному коридору к лестнице.

– Серебрякова и Шитикова, завтра с утра жду вас в своём кабинете! – донеслись до еёслуха слова Валентины Николаевны.

Таня ничего не ответила.

Шитикова подобрала свой портфель и, размазывая по лицу слёзы вперемешку с косметикой, поплелась прочь.

– Мы с вами поговорим ещё и на эту тему, – заметила Валентина Николаевна, обраща-ясь к учительнице. – Что в вашем классе творится, в конце концов?

Они закрыли дверь класса и вновь вернулись к разговору с родителями учеников десятого «б». Хорошо ещё, что никто из родителей не успел среагировать на происшествие в коридоре, иначе дело могло бы принять куда более неприятный оборот.

Как и следовало ожидать, Маша Шитикова даже в откровенном разговоре с завучем попыталась всё свалить на Таню. По её версии, именно Серебрякова подошла к ней и ни за что ударила по лицу.

– Ни за что не бьют, – спокойно заметила Таня. – А ты вместо того, чтобы откровенноврать, лучше о свидетелях подумай. Половина класса видела, как на самом деле всё было.

– А я могу предоставить свидетелей, которые подтвердят, что это ты первой на менянапала, – упорствовала Шитикова.

– Самой главной твоей свидетельницы, которая до последнего будет утверждать, чтоты права всегда и во всём, сейчас нет, – съязвила Таня, не обращая внимания на суровый взгляд Валентины Николаевны поверх очков. – И появится она, я так полагаю, не скоро. Кого ещё ты хочешь позвать в свою защиту?

Шитикова злобно заскрипела зубами.

– Тихо, девочки! Прекратили пререкания! – прикрикнула на них завуч.

Большой стаж работы подсказывал Валентине Николаевне, что правда, скорее всего, на стороне Серебряковой. Она неоднократно слышала, что между этими девушками в классе есть взаимная неприязнь. Характер Шитиковой она успела хорошо изучить и знала, что та способна делать подлости исподтишка. Натура её капризная и эгоистичная. Словом, девочка с явной претензией на лидерство в классе. Плюс влиятельные родители – это тоже немаловажный фактор.

И характер Серебряковой далеко не сахар. Воспитанная в профессиональной спортивной среде, она всегда и во всём стремится быть только первой. Чего стоило только одно её противостояние с прежней классной руководительницей. Потом тяжёлая травма, которая тоже, несомненно, наложила отпечаток на её мировоззрение. Не удивительно поэтому, что девчонки не сошлись характерами.

Но чтобы Таня без каких-либо причин первой ударила человека… Такое представлялось маловероятным. Профессиональные спортсмены – люди совсем иной выдержки. Тем более, спортсмены высокого ранга, какой являлась Серебрякова.

Нет, определённо, это именно Шитикова затеяла какую-нибудь гадость, стремясь выставить Таню бесчестной хулиганкой в глазах администрации школы.

С другой стороны, сам инцидент оказался слишком уж вызывающим. В то время, когда на внеочередном родительском собрании решался вопрос: как быть в сложившейся чрезвычайной ситуации, девчонки в коридоре затеяли драку. С такими проявлениями надо бороться, и жёстко. Подобные случаи попросту подрывают репутацию школы.

– Дайте мне свои дневники, я напишу вам обеим дисциплинарное взыскание, – под-вела итог разговора Валентина Николаевна. – Нехорошо, девочки, таким образом выяснять отношения. А в такие сложные для вашего класса минуты – особенно!

Таня беспрекословно достала дневник и положила его на стол перед завучем.

– Как же так? – удивилась Шитикова. – Я здесь вообще не виновата. За что мне дис-циплинарное взыскание?

– Маша, я жду твой дневник, – повторила Валентина Николаевна в более назидатель-ной форме. – И давайте не будем пререкаться на эту тему. Вы обе виноваты в равной степени, – она ещё раз пристально посмотрела на девушек поверх очков. – Вам уже давно пора быть на уроке. Не задерживайте себя и меня.

Нехотя Шитикова полезла в свою сумку за дневником.

– Вот так-то лучше, – заметила Валентина Николаевна. – И впредь подобных ошибокне повторяйте. Вы обе теперь у меня будете под особым контролем. Это ваше первое замечание. Если что-то подобное повторится ещё раз, разговаривать будем уже в кабинете директора в присутствии ваших родителей.

Последние слова Валентина Николаевна произнесла скорее для устрашения, чтобы ни Шитикова, ни Серебрякова не вздумали расслабляться.

В дневниках девушек записи завуча оказались разными. Если Тане просто было сделано замечание за недостойное поведение в стенах школы, то в дневнике Шитиковой Валентина Николаевна записала целое наставление родителям: обратить внимание на воспитание своей дочери, которая позволяет себе откровенно обманывать преподавателей.

На этом Валентина Николаевна посчитала свою миссию выполненной и отпустила девушек на урок, который начался уже более десяти минут назад. Она понимала, что попытка примирить Серебрякову и Шитикову ни к чему не приведёт. Здесь, скорее, следовало бы развести их по разным классам. Но третья четверть уже подходила к завершению, дальше весенние каникулы, и оставалась заключительная четвёртая четверть… возможно, до конца учебного года и не придётся применять столь категоричные меры.

Происшествие с Юлей Ерохиной на несколько дней затмило собою ожидание совсем другого мероприятия, к которому в середине марта активно начали готовиться ученики десятых классов. Ещё зимою было решено в последний день третьей четверти, накануне весенних каникул, организовать для выпускников экскурсию в Москву. Поездка ожидалась на целый день, и ученики школы должны были посетить главные достопримечательности столицы: Мавзолей В.И. Ленина, музей его имени и Оружейную палату. И, конечно, обзорная экскурсия по Кремлю. В этой поездке планировалось участие учеников из обоих выпускных классов. На педсовете школы, и на родительских собраниях решались все организационные вопросы, начиная от мелких расходов и заканчивая заказом автобусов. И вот, когда вся программа была просчитана, что называется, с точностью до минуты, на доске объявлений в школе появилась красочная афиша. Теперь о том, что выпускные классы поедут на экскурсию в Москву, стало известно всем.

Как и полагалось, ученики десятых классов восприняли эту новость на ура. Желание выехать на экскурсию проявили все выпускники до единого. Правда, большую радость доставлял даже не тот факт, что можно прогуляться по главным площадям и музеям столицы, а то, что третья четверть станет теперь короче ровно на один учебный день.

После объявления о поездке у Тани в голове почти сразу возник новый план. Ей во что бы то ни стало захотелось поехать в свою спортивную школу и встретиться там с Вадимом Николаевичем Краснопольским. Что она ему скажет при встрече и как она сможет покинуть группу ребят, Таня пока представления не имела, но желание это оказалось столь сильным, что иного маршрута в столице она уже не желала.

Что там Музей Ленина и Оружейная палата? Несколько лет назад Тане довелось побывать в этих местах. Экскурсию для юных спортсменов, причём не для всех, а для добившихся определённых результатов, организовала администрация СДЮШОР.

Программа экскурсии была накатанной и из года в год особенно не менялась. Вот и теперь учеников десятых классов везли точно по такому же маршруту, по которому проехала Таня примерно пять лет назад. В Музее Ленина её тогда не заинтересовал ни один экспонат, а по мавзолею она вообще прошла, закрыв глаза руками. Тело вождя мирового пролетариата, лежащее в мертвенно-синем свете, вызвало у неё тогда волну стойкого отвращения. К горлу даже подступила тошнота. Она не могла себе представить, что грандиозный лик великого Ленина, взирающий с десятков портретов и плакатов на людскую суету, на деле окажется столь жалким и отталкивающим. Однако рассказать о своих реальных впечатлениях экскурсоводу почему-то было нельзя. Когда группа юных спортсменов вышла из мавзолея, на вопрос экскурсовода все единогласно отвечали «да, понравилось». Таня недоумевала: что там вообще могло понравиться? На стандартный вопрос экскурсовода: «Танечка, а тебе понравилось в мавзолее?» – она лишь коротко кивнула головой и не произнесла ни слова.

В Оружейной палате всё было значительно интереснее. Диковинные исторические экспонаты произвели на Таню неизгладимое впечатление, и потому про лежащую в мавзолее мумию вождя она забыла быстро.

Из всех музеев, которые предлагалось посетить сейчас, Таня с удовольствием посетила бы Оружейную палату ещё разок. Однако возможность оказаться в родной спортивной школе была для Тани значительно привлекательнее. Тем более, добираться до Москвы самостоятельно не требовалось. Автобусы везли учеников от порога школы.

В конце концов Таня решила поступить следующим образом: если возможности покинуть группу не будет, то она поедет-таки в Москву самостоятельно в какой-нибудь из дней весенних каникул. Ведь в спортшколе весенних каникул как таковых не было. Передохнуть немного от бесконечных тренировок там можно было только, когда впереди не светили очередные крупные соревнования. Больше всего Таню волновал вопрос присутствия в СДЮШОР Вадима Николаевича. Не в отъезде ли он? Тем более, Олимпийские игры были уже совсем не за горами, и он вполне мог уехать на сборы или, что ещё вероятнее, работать со сборной на базе «Озеро Круглое». Хотя при желании и это тоже можно было выяснить.

Теперь, когда в школе произошло ЧП с Ерохиной, над экскурсией в Москву нависла угроза срыва. Пока на уровне администрации школы шли многочисленные обсуждения происшествия, о поездке в Москву не вспоминал вообще никто. А дни текли своим чередом. Третья четверть подходила к завершению. В какой-то момент стало совсем непонятно: готовиться к экскурсии или нет. Тем более, что жизнь Ерохиной теперь была вне опасности. Медицинская помощь ей была оказана своевременно, и Юля постепенно шла на поправку, хотя категорически никого не хотела видеть и ни с кем не разговаривала. А до окончания четверти уже оставалась всего неделя.

– Ольга Станиславовна, – не вытерпела однажды прямо на уроке Шитикова, – ну, мыв Москву поедем?

– Да! – загалдели со всех сторон ребята. – Поедем ли мы в эту Москву? Почему намникто об этом не говорит? Уже давно пора определиться!

Ольга Станиславовна осеклась на полуслове. Она смерила класс суровым взглядом, останавливаясь на каждом ученике. Немой вопрос читался в глазах всего десятого «б», кроме Серебряковой. Та сидела, словно нарочно уткнувшись в тетрадь, и выполняла указанную задачу, не обращая на учительницу никакого внимания.

– А вам точно всем интересно, поедет ли наш класс на экскурсию или нет? – задалавстречный вопрос Ольга Станиславовна.

– Конечно, интересно! – вновь загалдели ученики.

– А то мне кажется, что некоторым этот вопрос безразличен, – Ольга Станиславовнанарочно, не отрываясь, буравила взглядом Серебрякову.

Минуту в классе царила гробовая тишина. Взгляды ребят тоже устремились на Таню, которая по-прежнему усердно что-то писала в тетради.

Наконец Халиков толкнул Таню локтем, и та медленно подняла голову.

– Если вы все ждёте моего ответа, то мне тоже очень интересен этот вопрос, – нарочитогромко произнесла Таня. – Я просто должна была решить это уравнение… урок всё-таки.

Ребята в классе вновь зашумели, прося учительницу наконец-то ответить, состоится ли поездка в Москву.

– Тихо все! – скомандовала Ольга Станиславовна. – Я от лица всей администрациишколы приношу свои извинения, что мы забыли предупредить вас…

В классе вновь повисла напряжённая тишина. Все глаза устремились сейчас на классную руководительницу. Ольга Станиславовна секунду помедлила, но, заметив, что теперь и Серебрякова вопросительно смотрит на неё, продолжила:

– …Наша экскурсия остаётся в силе. В конце недели мы все едем в Москву.

Весь класс взорвался многоголосым «Ура-а-а!» Ольге Станиславовне даже пришлось закрыть уши: столь громкими, хотя и вполне предсказуемыми, оказались эмоции ребят.

Вечером того же дня Таню ждала ещё одна новость. Возвращаясь с тренировок, у подъезда она лицом к лицу столкнулась с Халиковым, который держал в руках букет тюльпанов.

Где и как он их достал – оставалось загадкой.

– Вот, Тань… это тебе, – едва слышно произнёс Федя и протянул ей букет. Он тотчаспокраснел, случайно коснувшись Таниной руки.

Похоже, мина замедленного действия всё-таки сработала. Таня догадывалась, что эта минута откровения рано или поздно настанет. Надежда, что Халиков перегорит, и его чувства остынут – оказалась наивной. Он слишком долго терпел, собирался с мыслями и силами, чтобы отважиться на такой шаг. И отважился-таки. Правда, место и время он выбрал для всего этого, мягко говоря, не самое удачное.

Таня, конечно, с благодарностью приняла тюльпаны. Получать цветы ей было далеко не впервой, но то всё были официальные букеты, преподнесённые высокими чиновниками во время церемоний награждения или торжественных приёмов. Букет как знак внимания от обычного паренька-одноклассника она получила в первый раз, если не считать скромный букетик ландышей, подаренный ей в больнице всё тем же Федей Халиковым.

Понятно, почему он в очередной раз пропустил занятия на тренажёрах, хотя и Пятнов, и Блинков сегодня активно занимались. А Халиков пропускал уже третью тренировку подряд. Пятиэтажный даже высказал в его адрес несколько нелицеприятных реплик, а Виктор Иванович напротив фамилии Халиков поставил ручкой очередной минус, на сей раз более крупный и жирный, чем все предыдущие.

– Виктор Иванович очень сердится на тебя, что ты тренировки пропускаешь, – сказалаТаня. Ничего более удачного в этот момент ей на ум не пришло.

В отношении физкультурника Халиков оказался на удивление краток.

– Да хрен с ним, – произнёс он. – Не о тренировках сейчас речь.

Видно было, что он хочет сказать совсем иное, но всё никак не может решиться.

– Таня, я давно хотел тебе сказать, что я это… ну, в общем, как бы это точнее выра-зиться… я тут подумал…

Халиков словно у классной доски стоял сейчас перед Таней и делал попытки ответить урок, который не выучил. Хотя даже в классе он держался более уверенно. По всей видимости, привык постоянно что-то недоучивать. Здесь же Федя растерялся, похоже, окончательно.

Тане почему-то захотелось засмеяться, глядя на его тщетные попытки признаться в своих чувствах. Однако она сдержалась.

– Представь себе, я знаю, что ты мне сейчас хочешь сказать, – прервала она череду еготщетных попыток объясниться.

Халиков потупился:

– Правда? И что же?

– Федь, ты как будто вчера родился, – усмехнулась Таня. – Неужели забыл, что про наснесколько недель подряд Шитикова, Ерохина, Яшкина и ещё целый ряд девчонок из класса болтали?

– Я помню, – под нос себе пробубнил Халиков и опустил голову. – Я люблю тебя,Тань, – произнёс наконец он, уставившись куда-то под ноги. Его уши покраснели ещё сильнее.

К этой фразе Таня подсознательно была готова уже давно. Но проблема заключалась в другом: она так и не знала, что ответить на признание Халикова. Как сказать ему, что она не испытывает к нему ответных чувств, и одновременно не обидеть его. Дружбой Халикова Таня искренне дорожила. Ведь сделал он для неё за эти месяцы немало.

Задачка оказалась сложнее, чем выучить новый комплекс вольных упражнений. Казалось бы: целые месяцы изнурительных тренировок или всего одно верно подобранное слово – что проще? Но вот это самое слово Тане никак и не приходило в голову. В то время как с комплексом тренировок всё было ясно.

Халиков тем временем ждал от Тани ответа. Так что играть в молчанку тоже было бессмысленно.

– Знаешь, Федь, – неуверенно начала Таня. – Ты мне очень нравишься. И я очень при-знательна тебе за то, что ты был рядом со мною, когда я не могла самостоятельно передвигаться, – Таня вздохнула. Слова для ответа подбирались необычайно тяжело. Ей легче было бы прямо сейчас выполнить длинную акробатическую связку в контратемп, если бы это послужило Халикову достойным ответом. Хотя нет, такое упражнение она не смогла бы сейчас выполнить физически, и вполне возможно, не сможет больше никогда даже при всём своём желании.

– Но сейчас… я не могу дать тебе достойный ответ, понимаешь? Мне нужно время.

– Я понимаю… – кивнул головой Халиков. Он не отрываясь смотрел под ноги. Егооттопыренные уши по-прежнему горели, как два пионерских галстука. – Я же всего-навсего двоечник, а ты спортсменка с мировым именем. Какие у меня могут быть шансы…

– Нет, Федь, речь совершенно не об этом! – вспылила Таня. – Спортсменкой я былав прошлой жизни! Теперь я списана по непригодности, понимаешь?! Я никогда больше не смогу выступить на соревнованиях, даже на самых примитивных. Я теперь такая же ученица средней школы, как и ты, и не более того!

– Но ведь ты регулярно ходишь на тренировки, – настаивал Халиков на своей пози-ции. – И вытворяешь такое, чего ни мне, ни тому же Пятиэтажному в жизнь не повторить. Зачем ты меня обманываешь?

– Это же совсем другое! Я должна постоянно держать себя в форме, даже если мневпереди ничего не светит, кроме полного забвения! Я устроена так, понимаешь?! И я не могу… просто не могу жить по-другому!

Таня на несколько секунд замолчала. Из подъезда вышла пожилая пара и прошествовала мимо.

– Я больше ничего не умею делать, – чуть слышно закончила Таня. – Пока не умею.

Она сама удивилась таком у откровенному признанию. Пытаясь постичь тонкости то одного, то другого предмета, изучаемого в школе, Таня неоднократно замечала, что способна скакать лишь по верхам, немного усваивая обязательную программу, но не более того. Точные науки и английский язык ей вообще давались непросто. Лучше дело обстояло с такими предметами, как география, история или литература. Но и там повысить свою эрудицию больше, чем позволяли рамки учебника, у Тани не получалось. Так и выходило, что тяги и способности к наукам у неё не было никакой.

– Может, пойдём ко мне чаю попьём? – предложила она. – Прохладно на улице стоять.

У меня спина мёрзнет, – Таня поёжилась. – Нехорошо это.

– Нет, – замотал головой Халиков. – Как-нибудь в другой раз.

Какое-то время он стоял, переминаясь с ноги на ногу.

– Я одно хочу спросить у тебя, – голос Халикова заметно дрожал. – Когда-нибудь потом,когда ты определишься… у меня будет шанс?

Таня даже не сразу уловила смысл его вопроса. Выходило, что Халиков был согласен ждать. А сколько… в таких случаях точное время называть не имело смысла. У Тани самой будущее сейчас было покрыто сплошным туманом. Закончится учебный год, и придётся решать, куда идти дальше. Какому делу себя посвятить? Здесь, правда, у Тани определённая ясность была: Московский государственный институт физической культуры – вот её главная цель. Но какие усилия для этого надо было приложить – она пока что не имела представления.

– Ну так как, Тань? – прервал Халиков череду её размышлений. Наконец он осмелилсяпосмотреть Тане в глаза, но, не в силах выдержать её пронзительного взгляда, тотчас отвернулся.

– Возможно, – слишком казённо прозвучал Танин ответ.

Халиков как-то обречённо кивнул и медленно побрёл прочь от подъезда.

Всё-таки взаимный искренний разговор не получился. Чувство какой-то недосказанности и неудовлетворённости происшедшим у Тани осталось. Похоже, что и у Халикова – тоже. Теперь он наверняка замкнётся в себе ещё сильнее. Нет, за то, что сделал для Тани этот незадачливый паренёк, он был достоин большего. Тем более, Таня видела, что это было его самое первое признание. Вряд ли хоть одна девчонка раньше слышала это его сбивчивое «люблю». Да и в классе вниманием девушек, в отличие от того же Шлепакова, он избалован не был. Скорее, для них он являлся объектом шуток и насмешек.

– Федюнь, подожди минуту! – крикнула Таня вслед Халикову.

Тот остановился.

Подбежав к нему, Таня привстала на носочки, поскольку была ниже Феди на целую голову, и поцеловала его в щёку.

– Спасибо за цветы, – прошептала она и, не произнеся больше ни слова, стремглавскрылась в подъезде.

Халиков так и остался стоять посреди тротуара, осторожно проводя пальцами по своей щеке. Его уши постепенно начинали приобретать привычный цвет.

– Мда-а, вот оно как, – философски произнёс наконец он и неторопливо зашагал домой.