Глава 12. – Ты знаешь, что есть мужчины, которые любят смотреть?

– Ты знаешь, что есть мужчины, которые любят смотреть? – Фая так странно прислонилась к стойке, что казалось – она собирается встать на мостик.

Фая была пьяна в дугу – что, видимо, и хотела доказать.

– Куда смотрят? – небрежно спросила Алиса.

Еще немного – и у Фаи начнется самая противная стадия опьянения: она будет поносить Яну Рудковскую (не то чтобы конкурентку – просто лидера рынка, после «Меркьюри» и «Боско», разумеется) и целоваться. На определенном этапе Фая начинала всех любить (кроме Рудковской) – она обнималась, целовалась, забиралась на коленки, гладила по голове и долго висела у жертвы на шее, пока ей не приходила гениальная мысль – взасос поцеловать кого‑нибудь в шею. Мужчину, женщину – без разницы.

– Смотрят! – воскликнула Фая. – Просто смотрят! Знаешь, такие плейбои лет сорока – сорока пяти. Сначала кажется – они хотят тебя отодрать, не снимая трусов, так, знаешь, они себя ведут – почти разнузданно. И сразу все эти пошлые шуточки, и намеки, и все такое, а потом – опа! – и нет его. Был – и весь вышел! Соскочил! Бесит… – Фая покачнулась и ударила себя рукой в грудь, на которой висел кулон с потрясающим родонитом. – То, что тебе сначала даже неловко. Ты, как кисейная барышня, вся дрожишь и смущаешься…

– Фай… – Алиса расхохоталась. – Это ты‑то дрожишь и смущаешься?

– А что? Я не человек что ли? – возмутилась Фая. – Дрожу! Смущаюсь! А когда ты уже серьезно замышляешь с ним переспать – оказывается, что у него жена, дети – взрослые, и обязательно один – лет пяти, и жена ему уже приготовила кашку и поставила HDVD в плеер. Они только и знают, что пялиться на твою грудь – это у них такой способ стать на час халифом – то есть молодым и дерзким. Вот! – Фая развернулась всем телом и ткнула пальцем в высокого лысого мужчину в белом свитере. – Вот он! Эй! Алекс! Сюда!

Алекс мило улыбнулся, что‑то нашептал собеседнику, и они вместе подошли к девушкам. Спутник Алекса был примерно в таком же состоянии, как и Фая, только держался не в пример лучше. – Ну, скажи мне… – Фая повисла на Алексе. – У нас сегодня будет безудержный секс?

Алекс засмеялся.

– А что тут смешного? – нахмурилась Фая. – Тоже мне, шуточки!

– Алиса… – зашептала менеджер Наташа, взявшаяся ниоткуда. – Там с черного хода рвутся из «Экспресс‑газеты»…

– Я же сказала, никаких папарацци! – зашипела на нее Алиса. – Пусть стоят у входа и ждут, когда выйдет пьяная Стоцкая! И все! Кстати, тех, кто совсем не в себе – выводите через столовую.

– А может… – засомневалась Наташа.

– Не может! – отрезала Алиса. – Я же тебе уже все объяснила. У нас закрытый клуб, пресса может только догадываться, что здесь происходит, и приветствуем мы исключительно журналистов из нормальных изданий: «Коммерсант», «GQ», «Эсквайр»… Только литературные репортажи «о новом клубе, который уже стал культовым»! – передразнила она газетные штампы. – Ты не забыла, что журналисты этих изданий – наши звезды, что мы обращаемся с ними, как с Мадонной, и что у нас здесь семейная VIP‑атмосфера, в которой каждый гость – суперзвезда? А?

– Извини, – испугалась Наташа.

Алисе нравилось быть главной. Конечно, приходилось все повторять по сто раз – но оно того стоило. К ним рвались сотни людей, приехавших с отдыха. И они уже знали, что в клубе запросто расхаживают известные личности, которым внушили, что «Лунатик» – место, где все равны, потому что тут все звезды: и фрики в безумных нарядах, и телеведущие, тоже иногда одетые, как фрики – недавно не пустили лицо одного канала, которое явилось в шубе на голое тело. Лицо орало и топало ногами, и не могло поверить, пока его не отвели в офис и не выдали майку от «Готье», нарочно купленную для подобных случаев. Лицо купило столько шампанского «Кристалл», что майка окупилась с первым же бокалом. Здесь были самые заводные тусовщики, самые красивые девушки, самые стильные модники – и все они были любимыми гостями клуба, все были звездами – потому что здесь работали другие правила, первое из которых гласило: «Если ты зануда, тут тебе не место!».

На поддержание такой атмосферы и уходили все силы – неповоротливый персонал то тщился кому‑то нахамить, то пропускал странных людей в безвкусных костюмах, то стоял на входе с негостеприимным лицом… Приходилось беспрестанно на кого‑то орать, увольнять, грозить увольнением, вправлять мозги – словом, переделывать других под себя, и временами Алисе казалось, что это не она должна платить зарплату, а ей, за то, что она дает всем этим людям надежду, что в будущем их возьмут на работу только потому, что они трудились в «Лунатике».

Но, с другой стороны, это было забавно: если вся твоя работа – приезжать вечером в клуб, общаться со знаменитостями, орать на официантов, а утром в кафе пить морковно‑апельсиновый фрэш, болтать с подругами и невзначай, по ходу беседы, придумывать темы для новых потрясающих вечеринок.

– Смотри… – застонала Фая. – Он исчезает… Бежит к жене в кровать!

– Ты так говоришь, как будто это преступление! – хмыкнула Алиса.

– Это и есть преступление, если речь идет обо мне! – кивнула Фая. – Потому что нечего было пялиться! Пусть на жену свою пялится! Слушай! – она шлепнула Алису по плечу. – А ты меня раздражаешь! Ты зануда! Я пойду к Билану приставать!

И она ушла – куда, неизвестно, но в том, что она найдет к кому приставать, сомневаться не приходилось.

Алиса выплыла было в зал, но резко развернулась, присела – и вот так, на полусогнутых, бросилась прочь. На нее надвигалась (к счастью, обернувшись к подруге, которая плелась сзади) ужасная в своем великолепии Элеонора. Элеонора была женой одного из тюменских магнатов. Она была неглупа – поэтому не стала сразу рваться в клуб, а сначала прислала Алисе роскошный букет и сумку от «Хлое», а когда Алиса позвонила, чтобы выразить благодарность, пригласила ее на обед. Без предисловий она предложила весьма убедительную сумму за клубную карту, но дело было не только в этом. Она была смешная. Такая чудаковатая богачка, каких всегда не хватает для контраста. Она была нелепая, забавная, сообразительная и могла уйти в трехдневный отрыв. Карту она получила бесплатно, зато поила, наверное, двадцать тусовщиков – и всех лучшим шампанским и фирменным коктейлем.

Но на прошлой неделе Элла отчебучила такое, что Алиса предпочитала с ней не встречаться. Каким‑то образом они умудрились вместе напиться, и Элла призналась, что влюбилась. Но влюбилась она не в какого‑нибудь модельного мальчика, которого можно арендовать на пару недель и под благовидным предлогом выставить вон, а в шестидесятилетнего представителя жуткой политической партии, то ли что‑то вроде коммунистов, то ли еще каких‑то фашистов – старого, бедного человека, который каждый год отмечал день рождения то ли Сталина, то ли Гитлера.

Конечно, он неплохо выглядел – загорелый такой, подтянутый, с обаятельной улыбкой, но это не искупало дешевых сандалий и всех этих левых взглядов вкупе с преданностью одному из мертвых диктаторов. Звали его Михаил Алексеевич, и в клуб он попал с молодежным движением партии – а точнее, с женой лидера молодежного движения, которая писала рассказики и считалась флагманом молодой русской литературы. «Серое зимнее утро непроходимой тоской впивалось в плоть. Опять хотелось покончить с собой. Трудно жить, если весь твой багаж – одиночество. Бритвы, таблетки – все эти доказательства фантазий в готическом стиле были наготове, но, увы, это была лишь поза. Собственное малодушие угнетало дух, и она решила переспать с Гиви – в знак протеста» – такие истории Алису мало интересовали, но они все‑таки сделали в журнале (это еще когда она работала в «Глянце») материал о молодых писательницах, после которого фотограф слег с нервным срывом. Писательницу звали простым русским именем Маша – от такого имени Тимур, фотограф, на две недели вернувшийся из Монако, где жил уже долгие годы, никаких сюрпризов не ждал. Но когда он явился в писательскую квартиру ее родителей, которые уже давно жили на даче, и застал в одиннадцать утра пьяную Машу, встретившую его в нижнем белье и с сигарой во рту, он, конечно, маленько расстроился. Через пять минут после начала сессии она уже предложила ему «трахнуть ее» – и это несмотря на то, что по квартире носился пятилетний малыш – ее ребенок от какого‑то байкера, как она заявила, но это предложение мудрый Тимур расценил как выпендреж. От сангрии тоже отказался. В те времена Маша‑писательница носила чудовищные свитера из секонд‑хенда и джинсы с хипповыми цветочками, но за год поумнела и сообразила – если ты выглядишь, как памятник Вудстоку, всерьез тебя никто не воспримет.

Теперь она стильно одевалась и имела привычку выплясывать стриптиз на барной стойке – поэтому ее пускали с любой компанией, так как грудь у нее была четвертого размера и ее шоу собирали толпу.

Элла вцепилась в этого своего Михаила Алексеевича – и всем, кому наливала выпить, рассказывала, какой он умный и обаятельный.

Алисе она все уши прожужжала, и та решила разобраться, в чьи руки уплывает лучшая (после шейхов и нефтяников) клиентка. Михаил Алексеевич показался ей вполне безобидным – если не считать кошмарных политических пристрастий, но вот как она вместе с Эллой очутилась у него дома, в Коньково, в трехкомнатной квартире, заставленной пятидесятитомниками Маркса, Ленина и брошюрами Ошо – одному богу известно. Возможно, не стоило мешать шампанское с граппой – у Алисы возникло странное предположение, что напитки на основе винограда подружатся у нее в желудке, но кончилось тем, что она оказалась где‑то в дебрях Конькова, в не очень симпатичной квартирке, и с веселой улыбкой потягивала коньяк (тоже виноград).

То, что было дальше, довело ее до исступления. Воспользовавшись отсутствием Михаила Алексеевича, Элеонора призналась, что давно мечтает с ним переспать – потому что он мужчина ее мечты, но он ее не хочет.

– Как это не хочет? – удивилась Алиса. – Чтобы мужчина его возраста не хотел женщину в два раза моложе себя, да еще с такими сиськами – это, милая моя, нонсенс! Может, он не может?

– Может! – шикнула Элла. – Когда мы танцевали, у него была эрекция.

– Ну, тогда я пошла… – Алиса поднялась с неудобного дивана в стиле «сталинский ампир». «Сталинский вампир».

– Нет! – взвыла Элла. – Не бросай меня…

И Алиса осталась – к своему большому сожалению.

Михаил Алексеевич притащил коньяк (крымский, ужасный), лимон и шоколад. Не то чтобы лично Михаил Алексеевич Алисе не нравился. За исключением неправдоподобных политических амбиций – он был приятный, начитанный и милый собеседник. Но Элла смотрела на него влюбленными глазами, а Михаил Алексеевич делал вид, что не замечает, адресовал свои высказывания Алисе, и та скоро поняла, что не готова выступать в роли гульфика для игрока в регби. Но только она собралась уходить, как Элла, видимо, это почувствовала и уволокла Михаила Алексеевича в спальню, на ходу оборачиваясь и подмигивая Алисе: «Пожалуйста, не уезжай». Прошло минут пятнадцать, и Алиса уже почти сбежала – она надевала сапоги, когда в коридоре появилась Элла и с грустным видом произнесла:

– Нет. Не получается. Кажется, он слишком старый.

Алиса всплеснула руками.

– Слушай! – рявкнула она шепотом. – Ты говорила, что так его хочешь, что у тебя прямо спазмы начинаются! Говорила?

Элла кивнула.

– Так вот, разбирайся с этим сама, а я поехала.

– Постой… – Элла двумя руками схватила ее за плечо. – Сейчас вдвоем поедем, подожди минут десять, пожалуйста… У меня же там машина с водителем…

Да. У нее машина с водителем. А Алиса, кажется, оставила свою рядом с клубом.

Они вернулись в комнату, а когда собрались уходить – вдвоем, как и договаривались, Элла застряла в комнате и опять принялась целоваться со своим Михаилом Алексеевичем. Михаил Алексеевич пылал, и Алиса уже намеревалась оторвать от него Эллу и одолжить у нее машину – или сделать это без спроса, но тут Элла опять передумала.

– Вот так уже третий раз! – пожаловался раскрасневшийся Михаил Алексеевич.

– В смысле? – нахмурилась Алиса.

– Третий раз она меня динамит… – Михаил Алексеевич развел руками.

Алиса взглянула на Эллу. Та тяжело вздохнула.

– Может, еще раз попробуем? – спросила она у несостоявшегося любовника.

Но Алиса уже тащила ее к лифту, на ходу желая хозяину спокойной ночи.

После этого случая Алиса Эллу избегала – слушать бредни надоело, но та все пыталась поговорить, обсудить и пожаловаться на жизнь – и на Михаила Алексеевича, который ее не хочет.

Алиса скрылась в другом зале, где и увидела Его. Давно уже она не встречала таких типов… Видимо, судьба миловала. Но сердце по привычке дернулось, как на резиночке, и с грохотом вернулось обратно.

Это был ее любимый трефовый валет, он же Негодяй, он же Подлец и Подонок. Одного взгляда достаточно, чтобы правильно рассчитать траекторию их отношений. Такая уж она – вечно влюбляется в парней, которым это совершенно не нужно. Правда, теперь у нее есть фора – она Мисс Крутотень, но все равно у него такие наглые и равнодушные глаза, что она готова запереться с ним в чулане и…

Ладно, она взрослая девочка, и ей вполне хватит одной ночи секса с таким вот героем, чтобы успокоиться и забыть, как его зовут.