Защита Зеликмана

Уже в первый год работы в СЗПИ я наметил для себя план подготовки диссертации. Основным пунктом в нем был расчет электрических полей в политроне. Эта задача не была решена до того времени. Я попытался подступиться к ней с одной стороны, с другой, ничего не получалось. Но в один прекрасный день мне пришло в голову использовать конформные отображения. Эта мысль оказалась правильной, и вскоре задача была решена. Дальше оставалось только нарастить на этот остов мясо, что было не очень трудно. К середине 1975 г. диссертация была написана, и я положил ее на стол Герчиковой. Но Галина Викторовна была не удовлетворена тем вкладом, который я внес в ее карьеру. Она стала рассказывать мне, как десять лет работала на Ставицкого, пока тот не одобрил ее результаты, намекая, что и меня ждет такое же долгое ожидание. Такое отношение меня не порадовало. Ждать и обхаживать начальницу мне совсем не хотелось. И тут появился Киселев. Он интуитивно почуял запах возможного успеха и попросил Герчикову отдать меня ему. Она почему-то согласилась. С этого момента вероятность защиты резко выросла. НикВас не был склонен тянуть время. Он попросил меня сделать доклад на институтской конференции. Доклад ему понравился, и речь пошла уже о предзащите. Для этого мне нужен был официальный руководитель. НикВас поговорил с заведующим нашей кафедрой и директором всей нашей ОЛРЭС Константином Юрьевичем Аграновским, и тот согласился взять меня под свое крыло. Защита на глазах становилась реальностью. Правда, осторожный еврей Аграновский, чтобы снять с себя лично ответственность, настоял на том, чтобы я прошел предзащиты не только в ОЛРЭС и на его кафедре, но еще и на трех других, в частности, на кафедре Красюка, председателя диссертационного совета, где я предполагал защищаться. Все три предзащиты на чужих кафедрах плюс одна на своей плюс еще одна в лаборатории прошли успешно, высказывались кое-какие не очень существенные замечания, которые я, как послушный мальчик, исправлял, хотя и считал их не относящимися к делу.

В общем, быстро сказка сказывается, но не быстро дело делается. И все-таки к лету 76 г. все было готово к защите. И тут закрылся совет Красюка. Советы должны переназначаться каждые пять лет, вот и подошел срок. Пришлось ждать, совет был заново утвержден с января 77 г., в январское заседание я не попал, были более важные претенденты, но на февраль меня назначили.

Итак, 14 февраля 1977 года. Защищаю кандидатскую на диссертационном совете СЗПИ. Обычно защита кандидатской длится часа полтора, при этом задается 5-10 вопросов. Моя защита продолжалась 4,5 часа, было задано 60 (!) вопросов. Было это для меня совершенно неожиданно. Ведь я защищался в той же организации, где работал, я не возник неизвестно откуда. У меня было 3 предзащиты на других кафедрах. Поэтому коллизия вокруг моей защиты была совершенно неожиданна и для меня, и для моих руководителей. Как стало ясно потом, дело было не во мне, а в Аграновском. В ВУЗах типа СЗПИ всегда существует какая-то склока: кому дадут финансирование, кому нет, сколько у кого аспирантов, кто имеет шанс получить ЗДН (заслуженного деятеля науки и техники), у кого есть лаборатория с дополнительными ставками, а у кого нет. Аграновский был ловким и осторожным человеком, все у него было: и ставки, и аспиранты, и лаборатории, и финансирование. Красюк же был хитрым, но мало образованным карьеристом, пролезшим в зав. кафедрой за партийные заслуги. Очень он хотел «вставить свечку» более успешному коллеге и показать ему свою силу и влияние. Вот и отрежиссировал всю мою защиту. Он этим сразу несколько зайцев убивал: и успешному коллеге укорот давал, и еврею-диссертанту гадость делал, и молодежи силу свою показывал, и теоретиков на место ставил (он евреев, молодежь и теоретиков не любил – слишком умные). Я не был тут главным лицом, я просто попал под трактор событий.

Как я понимаю, изначально из 15 членов совета было 8 моих сторонников, 4 противника – сам Красюк, его подчиненный ученый секретарь совета Задорин и два приятеля Красюка -доцент Воробьев из ЛИАПа и профессор из Бонча (хотя и кандидат наук) Савенко. Остальные четверо были не в курсе надвигающихся событий.

Тут я впервые узнал, что такое шельмование. Вопросы задаются в неприязненном тоне, они уже заранее содержат негативную оценку будущего ответа. Перевести разговор на суть работы не дают, вцепились в выбранную ими заранее тему метрологии, точностей и ошибок и все время говорят только об этом, хотя это не являлось существенным пунктом моей работы. Она была посвящена анализу и расчету физических процессов, происходящих в политроне, но о физике поговорить не удалось. Передать характер дискуссии очень трудно, для этого надо цитировать вопросы и выступления. Главным моментом была цель – завалить. Мои недруги нападали, сторонники пытались защитить и перевести разговор на физику, нейтральные помалкивали. О тоне дискуссии может дать представление выступление Воробьева, в котором он сказал: «Диссертант трещит фразами, в которых ничего не смыслит». Это сказал человек, задавший до этого последний, 60-й вопрос, который звучал так: «Какого размера экран в вашем приборе?», на что я должен был сказать, что экрана в приборе НЕТ. Вот такая у него была глубина понимания.

Уровень знаний самого Красюка находился, как сказали бы сейчас, ниже плинтуса. В моем докладе была фраза: «Вектор напряжений на пластинах получается в результате умножения некоторой матрицы на вектор значений функции в узлах». Красюк, мыслящий на уровне не выше средней школы, задал вопрос: «Но напряжение – это работа, т.е. скаляр, разве нет?». Я был потрясен таким уровнем знаний, но объяснил, что имею в виду вектор как комбинацию 10 чисел, т.е. в смысле линейной алгебры. Реакция Красюка была еще более шокирующей: «Но каждый вектор куда-то направлен, так что этот вопрос остается НА ВАШЕЙ СОВЕСТИ». Это дословные цитаты из стенограммы, которую я храню как память о боевой юности. Он даже представления не имел о линейной алгебре, но оставил этот пункт НА МОЕЙ СОВЕСТИ. Каково? Я даже возразить не имел права.

Кроме того, к дискуссии подключились еще два неожиданных врага. Руководитель отдела, в котором я работал, великий изобретатель политрона Анатолий Иванович Ставицкий и его друг Виктор Александрович Любич, защитивший когда-то диссертацию по политрону, явились на мою защиту, чтобы сказать, что я не ссылаюсь на их «великие» теории. Они заявили, что именно ими создана теория политрона, а то, что сделал я, - это «ложь и провокация». Уважаемый читатель, с высоты сегодняшнего понимания еще раз уверяю тебя: все, что они писали, являлось полным бредом и не выдерживало никакой критики! Об этом им и заявил профессор Кацман, возраст и авторитет которого позволяли ему не бояться никого. Цитирую его по стенограмме: «Если бы я не присутствовал на всех защитах по политрону, в том числе и на защите Любича, если бы не знал о не защищенной докторской диссертации Ставицкого, может быть, я, как многие здесь, сидел бы сейчас, развесив уши, и ничего не понимал. Увы, предшествующие работы в свете этой диссертации выглядят весьма печально».

Кульминацией стал момент, когда права голосовать были лишены два моих главных сторонника: доцент Борщенко и профессор Кацман. Дело в том, что они опоздали к началу заседания на 5 минут, поэтому с подачи Красюка, согласно положению ВАК, были лишены права голоса. Логика в положении ВАК, конечно, есть - ведь человек, не знающий, как происходило обсуждение, не должен голосовать, но они опоздали всего на 5 минут, т.е. пришли, когда зачитывалась моя биография. К началу моего доклада они уже были в аудитории. Эта маленькая победа Красюка показала колеблющимся и нейтральным, кто сегодня правит бал. Поэтому они предпочли перейти на сторону противника. Результаты тайного голосования: 6 «за», 7 «против». Да не в числах дело, в любом случае после такого скандального обсуждения я имел бы в ВАКе проблемы с утверждением. Так что, может быть, оно и к лучшему, что так произошло. Но это еще не конец.

Ученым секретарем СЗПИ с незапамятных времен была некая Антонина Ивановна Лысенко. Властная женщина, по-моему, жена полковника, чувствовавшая свою незаменимость, она была чуть ли не легендой СЗПИ. Даже профессора, заходя к ней с вопросом, покидали ее кабинет спиной вперед, кланяясь и благодаря. Что уж тут говорить о жалких соискателях и аспирантах?! С нами она разговаривала только в командном тоне: «Перепечатать!», «Не годится!», «Все переделать!». Я ее, честно говоря, побаивался. Она по долгу службы присутствовала на всех защитах. Была и на моей, сидела как раз передо мной. И вот, как только огласили результаты голосования, она обернулась ко мне и властно сказала: «Марк, быстро встаньте и скажите: «Хочу сделать заявление. Я снимаю диссертацию с защиты». Подробности потом». Я послушался и сделал, как она сказала. Кацман сказал: «Это естественно при таком ходе дела». Красюк заволновался: «Вы не имеете права это сделать, голосование уже произошло. Правда, Антонина Ивановна?» Она встала и сухо зачитала пункт из положения ВАК, позволяющий снимать диссертацию с рассмотрения на ЛЮБОМ этапе ее прохождения. Потом она объяснила мне смысл произошедшего. В положении ВАК есть два взаимоисключающих пункта: 1) при негативном результате защиты диссертант имеет право представить ту же работу к новой защите не раньше, чем через год, при условии изменения ее не меньше, чем на 40%, 2) соискатель вправе снять диссертацию с рассмотрения на любом этапе. После этого она может быть представлена к защите как новая работа. Второй пункт включен специально для того, чтобы минимизировать число скандалов в ВАК – проще снять с защиты и подать заново. Отмечу, что в нынешней редакции вместо слов «на любом этапе» написано «до начала тайного голосования», так что сейчас бы мне эта военная хитрость не удалась.

Я от Антонины Ивановны такого подарка не ожидал, но по ней было видно, что она на моей стороне. Надо сказать, что многие посторонние люди, присутствовавшие на защите, были потрясены происходящим. Девочки из нашего отдела буквально не скрывали слез. Даже стенографистка из бюро стенографов в перерыве подошла ко мне и со слезами на глазах призналась, что никогда такого избиения не видела: «Что Вы им сделали такого?»

А профессор из ЛЭТИ Юрий Абрамович Кацман после голосования прямо с места через весь зал кричал Красюку: «Что, Николай Петрович, добились своего? Но ваши штучки не пройдут, сейчас другие времена!». Не скрою, после всего случившегося его слова были лучшим бальзамом для моей души. Да будет земля ему пухом!

Когда все закончилось, я еще получил нагоняй от Аграновского за то, что «не подготовил членов совета». Я не стал с ним спорить, хотя подумал, что именно он должен был подсказать мне, к кому я должен идти и что говорить. Или, скорее, мой научный консультант Киселев. Он уж такой активный, такой пронырливый, всех знающий, со всеми «на васях». Он должен был управлять процессом «подготовки» членов совета. Что я понимал тогда в этих делах, 30-летний наивный лопушок? Я думал, что этих трех дополнительных предзащит на разных кафедрах будет достаточно. Ошибся.

Слава богу, моя мама не пошла на защиту, она боялась, что будет слишком нервничать. Как в воду глядела.