Численность крестьянских хозяйств 4 page

Признанный лидер НФМ Леонида Лари во время выборов в Верховный Совет СССР в 1989 г. (избранная подавляющим числом голосов!) не уставала повторять: “Пусть у меня будут руки по локти в крови, но я вышвырну оккупантов, пришельцев и манкуртов за Днестр, я их выброшу из Транснистрии и вы – румыны – настоящие хозяева этой многострадальной земли, получите их дома, их квартиры вместе с мебелью... Мы их заставим говорить по-румынски, уважать наш язык, нашу культуру... “

Вскоре НФМ переименовали в ХДНФМ – Христианско-демократический Народный Фронт Молдавии.

Но что в нем христианского?! Что демократического?! И что фашистского?! И разве это не варварство под вуалью демократии?

Глава 3. ПРИДНЕСТРОВЬЕ В СОСТАВЕ МССР

Приднестровская “Одиссея”

Без меня меня женили.

Пословица

После 1917 г. Левобережье Днестра принадлежало Украине и входило в состав Подольской и Херсонской (позже Одесской) губерний УССР. В 1924 г. оно получило государственность в виде МАССР в ее составе. В 1940 г. И.Сталин пристегнул его к создаваемой МССР, т.е. вместе со своей землей выпихнул в молдавские примаки. В 1989-92 гг. его хотели отдать в объятия Румынии (в составе Молдовы). И всякий раз никто не спрашивал народ этой земли, поливающий ее кровью и потом, чего он сам-то хочет.

Впервые это сделали лидеры Приднестровья, выдвинутые самим народом, а не назначенные кем-то. На референдуме, путем свободного волеизъявления Его Величество НАРОД проголосовал за свою Республику. Ее образовали 02.09.90 г. и назвали Приднестровской МССР. Затем переименовали в Приднестровскую Молдавскую Республику (ПМР).

А до этого Приднестровье прошло дорогой, выпавшей на долю СССР: Великая Отечественная война, восстановление народного хозяйства и т.д. Но судьбы правого и левого берегов Днестра после образования МССР были не одинаковыми уже потому, что Левобережье до 1940 г. прошло социалистическое переустройство, а Правобережье – нет.

Жители западных территорий в самом начале войны 1941-45 гг. были уволены из рядов Красной Армии. Многие из них затем оказались в румынской армии, воевавшей против СССР, а после поражения немцев под Сталинградом – на стороне СССР. Часть населения из этих территорий при приближении Советской Армии перебралась в Румынию, а оставшиеся (с апреля-августа 1944 г.) призывались в Советскую Армию для борьбы с немцами. Многие побывали затем в сибирских лагерях. Таковы реалии истории, нравятся они нам или нет.

Молдаване Приднестровья всегда четко осознавали себя молдаванами, а не румынами, что нашло отражение в церковных записях конца XVIII в. и в ревизских сказках XIX в. Они не в полной мере отождествляют себя с молдаванами Правобережья, называя их “бесарабянами”, или “бессарабцами”.

Для значительной части молдаван Правобережья характерна некоторая раздвоенность национального самосознания с некоторой ориентацией на румынский этнос. Однако и здесь основная масса населения не считает себя румынами. Да и в Румынии выходцы из Бессарабии на бытовом уровне не считаются “настоящими (полноценными) румынами”.

Всем национальностям Левобережья Днестра присущи характерные культурно-бытовые отличия. Самые тесные и довольно длительные контакты между ними способствовали взаимопроникновению культур, заимствованиям и взаимному обмену. Ныне в Приднестровье налицо признаки историко-культурной общности, достаточно четко осознаваемой местными жителями.

Можно придерживаться разных политических взглядов, но как можно отрицать тот факт, что развитие советской экономики явилось одним из величайших успехов на Земле, достигнутых в ХХ столетии? Как можно не признавать, что СССР был одной из двух стран мира, стремительно ворвавшихся в группу государств, развитых в промышленном отношении? Как можно замалчивать то, что среди крупнейших стран мира только Япония за послевоенный период превысила рост валового внутреннего продукта на душу населения, достигнутый в СССР? Имеет ли право честный политик замалчивать также то, что Япония при этом не несла тяжкое бремя военных расходов, что позволяло ей ежегодно направлять дополнительные 3-4% на развитие экономики? Кроме того, она не преодолевала блокаду в технологической и политической области со стороны западных стран. Поэтому далеко не все было так плохо в 70-летнем прошлом СССР и 50-летнем пребывании в нем МССР, как пытаются представить нам реформаторы, развалившие экономику.

Как можно говорить о великих достижениях, например России за последнее 10-летие, если экономика этой великой и богатейшей страны низведена до уровня штата США. О какой цивилизованности можно говорить, если ей определено место на задворках экономической и политической жизни на нашей планете (во второй сотне стран мира).

Вспомните нынешние войны на просторах бывшего СССР, о бесправных и обездоленных беженцах, о людях без гражданства, бедствующих стариках и инвалидах, о резко возросшем количестве душевнобольных, копающихся в мусорках в поисках кусочка хлеба, о снижении рождаемости, о беспризорниках, о сокращении продолжительности жизни, наркомании и проституции, о бандитизме, о развале государства, которое силой оружия не смог покорить Гитлер. Наивно спрашивать обобранного пенсионера о том, кто больший варвар: И.Сталин или бывшие главные коммунисты, перекрасившиеся вдруг в “демократов” и опозорившие идеалы демократии. Они ведь, а не 18 миллионов простых коммунистов, были непосредственными организаторами идиотизма прошлого. В пересчете на душегубство они уже значительно перещеголяли “отца народов”.

Если демократией называют полуфашистский режим, то в Приднестровье категорически против, так как демократией здесь и не пахло. Демократом надо быть, а не называться. Речевые водолеи – это “дерьмократы”, а не демократы.

От перестройки к перестрелке

– Скажите пожалуйста, куда мне отсюда идти?

– Это зависит от того, куда ты хочешь попасть.

Л.Кэррол

Упорно верю я в священные слова:

Честь, разум, совесть, долг, ответственность, права.

Кто ищет истину, тому нельзя быть лживым,

Служа республике, быть нужно справедливым;

Долг перед ней велит свой обуздать порыв.

Тот, кто безжалостен, едва ли справедлив...

В.Гюго

Невежественный человек,

который одну страну считает лучше другой.

А.Бирс

К 90-м гг. ХХ в. СССР все же не обеспечил условий жизни, которые видели (в большинстве случаев через солнцезащитные очки, окна автобусов и витрины магазинов) туристы в передовых капиталистических странах. Людям надоело думать одно, говорить другое, а делать третье. Возмущало в партийной верхушке полное цинизма поведение “Делай так, как я говорю, но не делай так, как я делаю. Что положено попу – не позволено дьякону!”.

Генеральный секретарь ЦК КПСС М.Горбачев сказал: “Надо перестраиваться. Необходимо новое мышление. Больше демократии, больше социализма”. Но кроме общих заявлений ничего конкретного не последовало. Ходил анекдот:

– В чем отличие и сходство между перестройкой и матом?

– Что такое мат, знают все, но делают вид, что не знают. Что такое перестройка, не знает никто, но все делают вид, что знают. Вне конкурса была пародия на лозунг “Перестройку – в перестрелку!”.

Уже к 1988 г. перестройке вынесли окончательный приговор, обжалованию не подлежащий: разговоров много, дел нет. Бег куда-то, в очередной раз не уточнив – куда? Заседания, совещания, конференции, съезды, заявления от имени народа, не спросив у него, чего он сам-то хочет. Страна превратилась в одну митинговую площадь, где все говорят, обличают. Больше всех обличает тот, кто во всем повинен. Никто ничего не делает и не знает, что и как надо делать. Раскаленные публикации. Истерия. Дай надежную энергетику (после аварии в Чернобыле)! Дай экологическую безопасность! Долой дефицит! Свободу предприимчивым! Дай социальную защищенность! Сплошные “ДАЙ”! А откуда взять? Словоохотливую, но неразумную прессу это не интересовало. Митингующих горлопанов тоже. Самым уважаемым стал вчерашний двоечник, орущий в мегафон “Дай!”, “Долой!”. И ничего нового. Только истошные вопли “Тех же щей, но погуще налей”. Как там “у них” рассказывали те, кто за пределы соседней губернии не выезжал. Можно было подумать, что все жили только за границей.

Возник всеобщий кризис с дезорганизацией экономики, расстройством финансов, дефицитами, преступностью, расхлябанностью, безнравственностью, разбродом, анархией, разочарованиями, сомнениями, недоверием, неверием, неразберихой, отчужденностью, пассивностью, унынием, растерянностью, опустошенностью и томительным, тревожным, напряженным ожиданием, лишающим человека чувства уверенности и собственного достоинства.

КПСС, начав перестройку сверху, раскрыла удручающие безобразия и беззакония прошлого, но сама продолжала по-старому единолично править, не приняв мер к искоренению в своих рядах того, что сама критиковала и обличала: коррупции, местничества, бюрократизма, угодничества, злоупотреблений и самоуправства. Она продолжала руководствоваться принципом “Что положено кесарю, то не должен делать народ” и не предложила продуманных мер переходного периода, не создала новых механизмов, толкнув всех на слом старых.

Требовалась “мозговая атака”, а КПСС боролась за единство партии в строгом соответствии с принципами демократического централизма: решение высших органов принимать “к безусловному, неукоснительному и обязательному исполнению”. Не понятно было только, что и зачем обсуждать, если все уже решили, а требуется только исполнять “безусловно и неукоснительно”. Пропагандисты и агитаторы выступали лишь в качестве рупоров однозначных оценок. Слушателя не убеждали, а пытались заразить ритуальными фразами. Но речевые клише отскакивали, как горох от стены.

От жесткой и даже жестокой правды (а нередко вымысла и даже клеветы) многие оказались в шоке, панике. Выходило, что честный человек или не туда попал, или всю жизнь делал не то и не так. А нечестный прежде учил, как надо жить (а сам жил, как хотел) и теперь, быстрее других “перестроился” (пристроился) и опять учит уму-разуму. Он преступно и бесчестно марал славу своих предков. А народ, у которого терпение истощилось, не хотел идти за теми, у кого слова расходились с делами, а лозунги заменяли мораль и меры по выводу страны из застоя, перераставшего в кризис.

Наука, вместо анализа происходящего, чтобы затем разработать обоснованную, выверенную, политически и экономически взвешенную программу на переходный период и перспективу, занялась не заполнять “белые пятна” нашей истории, а замазывать их дегтем. Она искала на потребу дня сенсационное, “жареное”, “с запашком”. Началось сведение счетов на митингах, в прессе, на радио, телевидении, навешивание ярлыков. На вершине оказались те, кто мог “больше и крепче” сказать. Партократию больше всех ругал тот, кто ей раньше подобострастно одно место лизал и был первым ее представителем и устроителем. Пошла в ход недобросовестная, заведомо ложная и некомпетентная информация, явное очернительство и захват средств массовой информации, которые все жадно читали, слушали, смотрели (многие выписывали по 10-20 разных изданий). Создавалась самая читаемая, но меньше всех работающая страна, с нравами базарной бабы, гулящей девки и “без царя в голове”. Опьяненный народ потерял то, что отличает человека от скотины – разум. Беспрестанным промыванием мозгов его оболванили. Потребовалось несколько лет, чтобы он (обобранный и презираемый) протрезвел, но один элемент власти всегда был выше тысячи аргументов здравого смысла.

Не будет преувеличением, если сказать, что средства массовой информации постепенно начали превращаться в место слива всяких нечистот: телерадиоканализацию со злом и ложью пополам. О соблюдении главного правила дискуссии (анализ позиции оппонента, внедрение в его логику изложения) не могло быть и речи. Лжепророки становились светоносцами и прорицателями нового “светлого будущего”. Вначале оно рисовалось “социализмом с человеческим лицом”, затем “истинным социализмом”, который усмотрели где-то в Швеции и других западных странах, называвшихся ранее капиталистическими. Чтобы не шокировать общественность капитализмом, “новое светлое будущее” стали представлять каким-то безликим либеральным (свободным), назвав его демократическим. Единственной более-менее внятной характеристикой ему было, пожалуй, только высказывание Генерального секретаря ЦК КПСС М.Горбачева “Разрешено все, что не запрещено”.

Многие восприняли это как вседозволенность и беспредел.

Партия фактически самоустранилась от руководства и призывала “искать”, “пробовать”, “проявлять инициативу”. Но как это сделать в рамках старого законодательства? Все находки оказывались противозаконными, а новаторы преступниками! А как разработать законы, если нет четкой концепции общества, экономики, политики, идеологии? Законы не могут противоречить конституции государства, а новой конституции не было. Получалось как в сказке: пойди туда, не знаю куда, сделай то, не знаю что, соверши беззаконие так, чтобы все было законно.

Власть должна была одновременно и “перестраиваться”, и соблюдать старые законы. Она превратилась в тормоз развития общества. На нее направили гнев народный. “Руководящей и направляющей силой” все еще числилась КПСС, а умами завладели горлопаны. Партийные идеологи, привыкшие говорить только по бумажке, боялись выйти в массы. Они разучились говорить с народом нормальным русским языком об обычных повседневных нуждах народа. Не владея приемами полемики, спора, публичного выступления, они выглядели беспомощными. Люди аплодировали выточенным фразам с иронией, насмешкой, остроумием, произносившимся с вдохновением и бурей страстей. Гром и молнии с подлостью пополам в адрес прежних руководителей находила живой отклик у одурманенного народа. Он отражал актерские переживания. Но вспомним Гамлета:

Не страшно ль, что актер проезжий этот

Так подчинил мечте свое сознанье,

Что сходит кровь со щек его, глаза

Туманят слезы, замирает голос.

И облик каждой складкой говорит,

Чем он живет. А для чего в итоге?

А партийные мероприятия проводились в прежнем стиле. Выступающий читал скороговоркой нравоучительный доклад, написанный казенными, шаблонными словами типа “принимая к безусловному исполнению решения...”. Он время от времени бросал взгляд куда-то в зал, где разговаривают о чем-то своем или под шумок спят с открытыми глазами, а кто-то “клюет носом”. Председательствующий нервно стучал по графину или микрофону, тщетно пытаясь призвать к порядку, сознательности, уважению.

С трибуны звучала монотонная речь. Она не доходила до слушателя, не оценивалась им, так как он (слушатель) не видел в докладчике компетентный источник правдивой информации и желания с его стороны убеждать и действовать на равных.

Слушатель не надеялся услышать аргументы, а голый тезис, простая констатация фактов или очередное повторение того, что слышал по радио и телевидению, читал в газетах, ему были не нужны. Он давно потерял надежду, что будет обсуждение, дискуссия, диалог, принципиальный, взвешенный и всесторонний анализ, борьба мнений, доверительная беседа, поиск внутренней логики.

Взамен он получал “ЦУ” в непререкаемой форме, в каждой фразе усматривал “педагогические уши”, а потому отторгал поучения “с порога”. В такой ситуации даже ценнейшие мысли превращались в ритуальные фразы, оставляющие впечатление неискренности, ненадежности, сомнительности, некомпетентности, “песни с чужого голоса”.

Складная речь по бумажке без эмоционально выраженной позиции говорящего, когда докладчик говорит, не думая, не мучается над фразами, не творит при этом и не заставляет аудиторию следить за ходом мысли, предугадать и даже помочь себе – это пустая трата времени. Ее если и слушают, то не слышат. Не согретые чувством оратора, слова не западут в душу. У слушателя неизбежно появится мысль “Он говорит “то, что надо” и “как надо”, а не “как есть”.

Если у оратора нет ни мимики, ни жеста, ни интонации, ни его душевного отклика, если его облик каждой складкой не говорит чем он живет, публика очень скоро скажет: “Это липа!”.

Возвышенные слова, произнесенные монотонным голосом – это самый страшный яд для пропаганды и агитации. Если же вор призывает не воровать, убийца – не убивать, то это может вызвать лишь возмущение и отвращение.

Не ходить на партийные собрания, значило лишиться должности и будущего, а вот комсомольские собрания в последние годы “перестройки” очень часто невозможно было собрать или они проводились при фактическом отсутствии кворума.

Тут на высоте оказались те, кто отлично владел словом, чья речь была страстной, полной накала: писатели, поэты, артисты, а также весьма далекие от реальной жизни, но начитавшиеся трудов о капиталистической экономике преподаватели высших учебных заведений. Они знали социалистическую и капиталистическую экономику лишь теоретически, по книгам, по тем же “бумажкам”, а фактически, живьем, реально не знали ни ту, ни другую. Не могли они ответить на вопрос о пригодности, применимости современной капиталистической (конкурентной) экономики к нашей перестраивающейся, социалистической (монополистической).

Они не только предлагали пересадить, как дерево, чужую экономику в наши условия, но свои кабинетные выдумки приписали капитализму, выдавая мечты, догадки, предположения и желаемое за действительное. Особо нетерпеливые приживавшееся, дававшее ростки, пытались тащить за верхушку, чтобы оно быстрее росло, хотели выглядеть “большими католиками, чем Папа Римский”.

Беда новоявленных идеологов состояла в том, что они не имели практического опыта организации производства. Свои неудачи до самого последнего времени они валили на прежнюю систему. Поэтому лозунг “больше социализма”, с которым М.Горбачев начинал перестройку, заменили на “если сделаем все, как “у них”, то жить будем “как они”. Но при этом забыли, что и работать надо “как они”, и все условия иметь, как “у них”. Надо иметь другой народ, с другими обычаями, традициями, ценностями, пониманием жизни и вообще другую страну: с такой же “как у них” экономикой, расположением производительных сил по территории, конкурентными производственными отношениями, предпринимательским духом, историческим прошлым и др.

Критиковавшие “большевизм” оказались способными “искоренять” его только по-большевистски: “до основанья, а затем...”, “кто не с нами, тот...” и “с саблей наголо”. Все были воспитаны большевистским прошлым. Иначе они не умели и не могли.

Философы утверждали, что экономика – это базис, а остальное – надстройка. В то же время привычную экономику, ее экономические законы подтачивали социологические, психологические, этические мины замедленного действия, одурачивающие общественное мнение. Неужели мы все же недалеко ушли от туземцев, за побрякушки отдающих золото? Модной стала фраза “как во всем цивилизованном мире”. Но кто копнул поглубже, вник в суть? Что в нем одинаково?

Из книги в книгу, из статьи в статью переписывали почти мифы об отрешенности японцев от материальных ценностей, об их приверженности материальному равенству, о неприятии ими крайностей и проявления превосходства, об их усредненности и самурайском духе.

Из-за коллективизма, японцев называют “стихийными социалистами” и даже чуть ли не коммунистами. Для японца важнее не значимость результата его работы, а мнение окружающих об этом. Индивидуализм и стремление выделиться воспринимается жителем страны восходящего солнца как невоспитанность.

Делай то, что нужно обществу. Только это целесообразно и справедливо – вот неукоснительная норма поведения для японца.

Стоит ли доказывать, что это коренным образом противостоит западному индивидуализму и предпринимательству? Но сколько тут общего с коммунистической идеей?! Нужно ли сомневаться, что цивилизованно можно жить по-разному, и рыночная экономика может быть очень разной и не обязательно западной?

Кто сегодня не знает, что в Израиле годами люди стоят в очереди, чтобы записаться в кибуцы – коллективные хозяйства? Сталин их туда загоняет? Или коммунисты?

В последние годы впечатляющими успехами поразила не какая-то микроскопическая страна, а махина – миллиардный Китай. Но это тоже не западный способ производства. Там не ломали социалистическое прошлое так бездумно, как у нас. Так, может быть, не стоит заставлять японца жить не по-японски, китайца – не по-китайски, а русского – не по-русски? Это же “что корове седло”.

Давайте вспомним народные мудрости “Что за рекой говорят, то не все перенять”, “Чем на веру – лучше на меру”, “Не все мели, что на мельницу привезли”, “Чужим умом в люди не выйдешь”, “Не всякому слуху верь, разузнай да проверь”, “Верь не сказу, а своему уму и глазу”, “Не все перенимай, что по реке плывет”, “Каждая река своей дорогой к морю бежит”, “Книга книгой, но и своим умом двигай”.

Что касается реформаторов, то им в наибольшей степени подходит пословица “Много прочел, да мало учел”. Стоит ли доказывать, что модная в те годы фраза “как во всем цивилизованном мире” ровно ничего не значит и свидетельствует лишь о дилетантизме, убогости и ограниченности. Произносившие ее горели желанием прослыть умнее, чем есть на самом деле. В “цивилизованном” мире как раз все по-разному, а у бездумно копирующих оно карикатурно и нелепо. Лишь тупицы копируют один другого (У.Блейк).

М.Горбачев часто употреблял фразу “человеческий фактор”, вкладывая в нее необходимость учитывать интересы, инициативу, психологию людей. Но реформы споткнулись прежде всего о психологический барьер, унаследованный от авторитарно-централистской системы власти и управления обществом, в систему ценностей нашего народа.

Не были учтены мотивации поведения человека, традиции народной жизни, привычки, убеждения, ценностные ориентации, установки людей, не приняты в расчет наши особенности, историческое прошлое.

Без перестройки сознания, психологии людей невозможно осуществить кардинальные преобразования (будь они даже самые прогрессивные, идеальные) ни в одной сфере. Только сплав разума, чувств, души и сердца рождает волю, характер, желание действовать и отстаивать ценностные ориентации, идеалы благополучия, установки и мотивы всякого поведения людей.

У каждого народа есть свой особый духовный внутренний мир, отражающий его социальные, географические, этнические, языковые и другие особенности. Это его душа, его общественная психология, национальный характер, нравы. Знание (и обязательное уважение!) духовного состояния людей, как хлеб, нужны каждому политику, тем более решившемуся провести кардинальные преобразования в обществе. Не знающему душу народа, нечего браться за это дело, так как “не по Сеньке шапка”.

Душу невозможно познать, не осознав сущности главного: историю народа, чем он занимается, что его больше всего волнует, составляет стержень всей его жизни. Нужно стремиться понять реакцию простых людей, где лежат многие истоки народной мудрости. Нужно знать жизнь такой, какая она есть на самом деле, а не видится с кабинета научного сотрудника или придуманной и воспеваемой поэтами, артистами.

Не будем спорить хорошие мы или нет, хорошо это или плохо, но наш крестьянин привык к коллективизму. Его сделало таким язычество, православие со своими канонами, сельская община в предшествующие этапы исторического развития. Это было также идеологией социализма. Это его традиции, привычки, жизненный уклад. Это у него в крови. Не считаться с этим нельзя. Он общественник по своей природе.

Готовым заявить, что это плохо, советую воздержаться от скоропалительных выводов. Японцы называют себя страной группового поведения. Они большие коллективисты, чем мы, но никто не осмелился назвать их “недоумками”, а вот советскому человеку приходилось это слышать часто от тех, кто не затруднил себя понять его душу, заглянуть в тайники его мыслей и чаяний.

Почему же Япония может идти своим собственным путем в соответствии с обычаями и устоями японского общества, а мы нет? Допустим, что это плохо, но народ, как и родителей не выбирают. Нам он достался таким, какой есть. С ним нам жить! Другого народа у нас нет!

Сегодня почему-то “забыли” (помнить не выгодно?), что на 01.01.1917 г. в России было 63 тысячи кооперативов (добровольных, а не сталинских!), которые объединяли 24 миллиона человек не насильно, а строго на добровольной основе.

Артель, чувство локтя – это наш национальный характер, поощряемый православием. А новые “вожди” ищут чуждое русскому духу экономическое чудо на Западе, у протестантов, где приветствуется, поощряется стремление выделиться, а самореклама – норма. А вот в Японии быть таким, значит стать посмешищем, общественным уродом.

У нашего народа имеется стойкое психологическое наследие в форме глубинных традиций и глубинной психологии, которые проявляются в приверженности к командной системе, к “сильной руке”, к сильной центральной власти и какой-то обреченности на повиновение ей (ругая ее одновременно).

Власть у него ассоциируется прежде всего с чиновником, т.е. с исполнительной, а не законодательной властью. У него нет такой традиции и способности к самоорганизации, как во многих западных обществах. Кто-то, возможно, снова скажет, что это плохо. Но не только японцы, но и французы в этом отношении очень похожи на нас. Почему же нам быть такими предосудительно, а им – нет?

А.Зиновьев (за критическую книгу “Зияющие высоты” он был исключен из КПСС и уволен с работы. В 1977 г. он эмигрировал из СССР) пишет, что во Франции в 1978 г. ему на встрече сказали, что половина недостатков, описанных им (применительно к социализму) полностью присуща французскому обществу. Человеческие пороки универсальны.

Во время горбачевской перестройки обрушились с критикой на управленцев. Их, мол, очень много, они бюрократы и т.д. Но, если в СССР в государственном аппарате было занято тогда до 12% работающих, то в США – 15-16%, а в Германии – 19-20%.

А.Зиновьев утверждает даже, что элемент командности и плановости на Западе гораздо более развит, чем в социалистической экономике. Он называет западную экономику не просто командной, а диктаторско-командной. Запад перенял у социализма очень многое: и формы внутренней организации, и планово-командную экономику, и структуру государственности, и даже методы идеологической обработки населения.

Вот выдержка из его выступления.

Россия стремится не к реальному Западу, а к воображаемому.

Реальный Запад – есть нечто другое. Что бы Россия ни предпри-

нимала, что бы ни происходило, она с ее человеческим материа-

лом и природными условиями никогда не станет страной вроде

Франции, Германии или США. Нет для этого условий: народ

другой, история другая. Стремясь тянуться за Западом, русский

народ убивает себя, погибает. Он – другое явление, он живет в

других условиях. У него другая судьба, другие способности.

Неужели вы думаете, что Запад, который является заклятым

врагом России, будет учить русских, как им подниматься на его

уровень. Да это же смешно! Что станет с русским населением?

Оно обречено на судьбу индейцев в Северной Америке.

Гнетущая, удручающая перспектива.

Для нашего народа свойственно мышление по типу: “или – или”, “либо – либо”, но никак не “и – и”, то есть он (как ребенок) привержен к противоположностям, крайностям, у него слабо развито чувство меры. Но он чрезвычайно вынослив, а лопнувшее терпение выливается в чисто русский бунт: необузданный и неукротимый, когда все “по барабану”. В этом истоки тоталитаризма, покорности, недостаточной самоорганизованности и, одновременно непобедимости. Вот почему “душой Россию не понять” и мрачной перспективы, предсказанной А.Зиновьевым, будем надеяться, он избежит.

“Русским духом” пропитаны все поры общественного сознания, общественной психологии. Командно-административная система (в форме монархии и при засилии бюрократизма), действовавшая в России столетиями, оставила в психологии народа такой глубокий след, что он стал его социальным генотипом (архетипом). Еще Н.Гоголь говорил: “Во всех наших собраниях, начиная от крестьянской мирской сходки до всяких возможных ученых и прочих комитетов, если в них нет одной главы, управляющей всем, присутствует препорядочная путаница. Трудно даже и сказать, почему это, видно, уже народ такой, только и удаются те совещания, которые составляются для того, чтобы покутить или пообедать”. “Мудр, умен и толков он бывает во всем, что касается других, а не себя...”, – так характеризовал Николай Васильевич наших предков, живших еще 200 лет назад.

Социалистическая (в русском варианте) командная экономика – это не плод, рожденный революцией 1917 г. Она лишь развила и углубила монархические принципы в социалистической упаковке. Эти качества стихийно воспринимаются от старших поколений как естественные. Быть другим – значит выглядеть “белой вороной” в нашем обществе. Привычка надеяться на бога, на царя, на властного начальника, на русское “авось”, а не на самого себя, не на свой разум – в этом наш человек. Но не доводите его до крайности, не будите в нем зверя и не пытайтесь посадить в клетку. Он все сметет с невообразимым отчаянием и смелостью, граничащей с безрассудством.

Именно благодаря этим качествам нашего народа, в России (а не где-нибудь еще) прижилась коммунистическая идея, взлелеянная социалистами-утопистами и классиками марксизма на Западе. Благодаря этим качествам, он стал “подопытным кроликом” при испытании коммунистической идеи на практике.

Румынские националисты, пришедшие в 1990-92 гг. карать дубоссарцев, не учли, что это потомки непокорных старообрядцев, шедших на смерть “за истинную веру”, а также бежавших от крепостного права, не смирившихся с неволей. Это народ, не терпящий насилия над собой.