Обеление и восхваление 1 page

Начиная со времен перестройки появляется все больше и больше документов, освещающих те негативные стороны сталинской системы, о которых в советское время не принято было упоминать. Публикаций становится все больше. Они насчитывают уже не один десяток увесистых томов, счет начинает идти на сотни, достаточно посмотреть каталоги издательства РОССПЭН. Сфальсифицировать столь огромный объем конкретных фактов не представляется возможным. Человека, который до сих пор не хочет этим документам верить, в чем-либо убедить уже будет невозможно. Поэтому на таких лучше всего просто махнуть рукой. Потому то, что написано в данном разделе, рассчитано не на них, а на морально вменяемых читателей, и преследует цель не столько убедить, сколько изобличить.

Начнем с попыток обеления государственного капитализма, предпринимаемых новыми сталинистами. Наиболее редко они отваживались на защиту внешней политики СССР. Потому ограничимся всего одним примером. К 15-й годовщине вывода советских войск из Афганистана в РК появилась передовица, где критиковали ведущую одной из телепередач: «Забыла ведущая сказать и то, что Советский Союз за эту действительную, а не лицемерную миротворческую акцию подвергался бешеным нападкам со стороны так называемой международной общественности, что его без устали грызли внутренние «демократы». Все двуличие и подлость «демократов» и мировой общественности хорошо видно сегодня, когда Афганистан и вправду оккупирован, когда американцы бомбили афганские города, долбили их ракетами… Советские войска тогда и вправду боролись против мирового терроризма…»[238]. Итак, афганская война была со стороны СССР действительной и нелицемерной миротворческой акцией. И это было написано именно так, хотя еще в годы перестройки стало известно, что советские войска пришли в Афганистан как оккупанты. А методы, которыми в декабре 1979 г. советский спецназ сверг законное правительство Афганистана, вполне достойны американских коммандос[239]. Афганская война – это одно из проявлений империалистической природы СССР и советского государственного капитализма. В этом наша страна ничем не отличается от США. И марксисты должны относиться ко всем войнам империалистических держав с одинаковым осуждением. Но новые сталинисты демонстрируют двойной стандарт и лицемерие. Многократно осуждая американский империализм, они не только не осуждают советский, но даже и пытаются взять его под защиту, как вы могли убедиться по вышеприведенной цитате.

Аналогичное поведение проявляется у новых сталинистов и при анализе внутренней политики. Неоднократно и по делу разоблачая буржуазную демократию, они порой доходили до того, что противопоставляли ей демократию в СССР, хотя у нас последние остатки демократизма испарились из политической системы еще в конце 1920-х гг. Вот что писал некто И.Старовер о сталинской конституции 1936 года: «В отличие от современных демократических прав, конституционные права советского человека не оставались на бумаге, а претворялись в жизнь»[240]. Сейчас статьи какого-то Старовера замелькали на страницах журнала «Против течения»******. Если это тот же, то очень хотелось бы его спросить, сколько раз удалось бы в советское время выпустить такой же незарегистрированный журнал, и какие бы это имело последствия для его издателей? Бывшие красные диссиденты могут вам подтвердить – конституционная свобода слова в СССР была такая, что мало не покажется. И так же точно обстояло дело со многими другими демократическими правами.

Иногда новые сталинисты стеснялись настолько неприкрыто лицемерить, а порой даже и подавали робкие голоса критики, правда, относились они только к «хрущевско-брежневскому периоду»[241]. Однако говоря о сталинском «социализме» в целом, они предпочитали не лгать так откровенно, а просто обходить вопрос о соблюдении конституционных прав граждан стороной. Так в методических советах для агитаторов во время президентских выборов вопрос о политической системе СССР (у нас сейчас свобода, а тогда был тоталитаризм) предложено было убалтывать по принципу: на хрена вам рассуждать о советском недемократизме, если нынешняя демократия вас не кормит[242]? Как видим, альтернативы у сторонников государственного капитализма две: или лицемерить или подобно страусам прятать голову в песок, не замечая проблему.

Но во внутренней политике СССР были и куда более неприглядные аспекты. Известно, что в годы сталинской диктатуры господствующий класс проводил массовые репрессии как в отношении коммунистов, так и в отношении трудящихся классов – рабочих и крестьян, а также широко использовал подневольный труд в его различных формах. Отношение к этому комплексу насилия над трудящимися характеризует новых сталинистов лучше всего. Известно, что для Шапинова сталиниские репрессии – «так называемые»[243], о чем он даже и упоминать считает нужным лишь мимоходом. А вот А.Глебов даже взгрустнул об их преимуществах. Он взялся рассказать о кризисе государственного капитализма в Польше, когда вспыхнуло рабочее движение во главе с профсоюзом «Солидарность». Анализ кризиса он начал с рассказа о нерациональной экономической политике в области внешней торговли, которую проводили в 1970-е годы партия и правительство во главе с Э.Гереком. И далее пишет о ней: «Это недоумство в масштабах целого государства при Сталине расценивали как «вредительство» - чиновников, допускавших такие промахи, сажали или расстреливали. Но в Польше руководство давно отказалось от таких методов». С явным сожалением он продолжает: «Объявив 13 декабря 1981 г. военное положение, польские власти арестовали и интернировали около 6 тыс. деятелей оппозиции (единственный случай применения оружия произошел на шахте «Буек», где погибли 9 шахтеров). То, что сделали польские генералы, мало походило на "репрессии". Валенса был помещен на правительственной вилле - на ней в свое время под домашним арестом содержался Гомулка. Остальных разместили в домах отдыха и пансионатах МВД, превращенных в "места заключения". После освобождения большая часть вернулась на свои рабочие места – им сохранили стаж и выплатили денежную компенсацию»[244]. Да, до Сталина им было далеко. Даже репрессировать, как следует, не умели!

Еще дальше пошел Пихорович. Глебов всего лишь стосковался по репрессиям, а Пихорович дал теоретическое оправдание сталинскому ГУЛАГу: «Что касается стимуляции труда, то в идеале ее вообще не должно быть, но если в переходный период без нее не обойтись, то значительно лучше непосредственное принуждение к труду, чем опосредованное обменом. Во-первых, непосредственное принуждение при безусловном обеспечении первичных жизненных потребностей значительно человечней, чем принуждение под угрозой голодной смерти»[245]. В переводе на простой человеческий язык это высокоумное рассуждение означает: при социализме рабский труд предпочтительнее наемного, потому что раба можно эксплуатировать не нанимая, а значит без посредства товарно-денежных отношений (или, как выразился Пихорович, «опосредования обменом»). Скажите после этого: были ли слова о маске и зверином лице преувеличением и клеветой?

Нельзя отрицать, что в истории противостояние классов нередко приобретает очень жестокие формы, нередко вынужденно жестокие, ибо таков оказывается объективный расклад классовых сил и перекрещение классовых интересов. Но можно ли на этом основании отказаться от моральных оценок таких форм и тем более теоретически оправдывать насилие эксплуататоров над трудящимися классами? Делать так нельзя, тем более говоря о периоде социализма. Ведь смысл социалистической революции состоит в том, чтобы соединить наконец исторические и моральные критерии общественной деятельности[246]. Потому позиция Шапинова, Глебова и Пихоровича не только антигуманна, но и аморальна – они называют себя коммунистами и оправдывают репрессии в отношении трудящихся классов.

Идем дальше. В СССР была развитая партийно-государственная бюрократия – целая армия номенклатурщиков. Мы, марксисты, считаем ее государственной буржуазией. По нашему мнению, сложившаяся в СССР система разделения труда и производственных отношений порождала и воспроизводила классовое неравенство. Эти «тоже марксисты» хорошо слышали о негативных отзывах в адрес советской бюрократии. Но подобную нападку на детище Сталина они отражают так, что становится просто противно. Например, Н.Кузьменко просто отрицает существование эксплуататоров в СССР. «Очень часто, когда начинаешь разъяснять трудящимся, что основой любого буржуазного общества является эксплуа­тация человека человеком, в ответ слышишь нелепицу, что, мол, и при социализ­ме была эксплуатация, только в роли эксплуататора выступало государство»[247]. Этот тезис она просто объявляет руховской пропагандой. А чтобы его опровергнуть, она молчит о существовании номенклатуры, но зато начинает рассказывать о структуре фондов потребления в СССР. Как известно, там был большой удельный вес фонда общего потребления, через который часть изъятого у трудящихся продукта возвращалась им в виде дотаций. Как она сказала, «все почти даром, за копейки». Эту структуру советского фонда потребления Кузьменко выдала за блага социализма и неотразимый контрдовод против тезиса об эксплуатации. Какая, мол, эксплуатация, если государство все изъятое отдавало назад трудящимся. Попутно она даже о государственных капиталовложениях из этих изъятых средств забыла. Хотя известно, что в ХХ веке во всех развитых капиталистических странах появились три статьи расходов (образование, здравоохранение, социальное обеспечение), которые удовлетворяются именно за счет разных видов фондов общего потребления. Очевидно и там, если следовать этой логике, эксплуатации не было. Статья кончается призывом «Так что - за наше революционное дело, товарищи!» Видимо, сажать на шею хорошего буржуя!

Другие авторы более изощренны. Они не отрицают огульным образом существование бюрократии, но поскольку у нее в обществе были определенные социальные функции, они из этого выводят ее необходимость, а критику бюрократии сводят к второстепенным моментам. «Да, у руководителей уже тогда были определенные привилегии. Но, учи­тывая то, с каким напряжением они работали, какая мера ответственности на них была возложена, для нас эти привилегии представляются сегодня совершенно несущественными»[248]. Видите, функция у нее была такая, что ей привилегии полагались. Но узнаете ли вы руку и стиль? Это пишет тот самый Ломакин, который уже ходил в холуях у «красного» миллионера Бойко. Теперь он решил защитить память советской буржуазии.

Вот что сообщает Ломакину Ф.Энгельс: «Все возраставшая самостоятельность общественных функций по отношению к обществу могла со временем вырасти в господство над обществом…» «…В основе политического господства повсюду лежало отправление какой-либо общественной должностной функции, и политическое господство оказывалось длительным лишь в том случае, когда оно эту свою общественную должностную функцию выполняло». «…Всякая политическая власть основывается первоначально на какой-нибудь экономической, общественной функции…»[249]. Но почему происходит именно так? Энгельс объясняет и это: «…Пока человеческий труд был еще так малопроизводителен, что давал только ничтожный избыток над необходимыми жиз­ненными средствами, до тех пор рост производительных сил, расширение обмена, развитие государства и права, создание искусства и науки — все это было возможно лишь при помощи усиленного разделения труда, имевшего своей основой крупное разделение труда между массой, занятой простым физическим трудом, и немногими привилегированными, которые руководят работами, занимаются торговлей, государственными делами, а позднее также искусством и наукой». Частично повторяясь, он пишет: «До тех пор, пока действительно трудящееся население настолько поглощено своим необходимым трудом, что у него не остается времени для имеющих общее значение общественных дел - для руководства работами, ведения государственных дел, для отправле­ния правосудия, занятия искусством, наукой и т. д., - до тех пор неизбежно было существование особого класса, который, будучи свободным от действительного труда, заведовал указанными делами; при этом он никогда не упускал случая, чтобы, во имя своих собственных выгод, взваливать на трудящиеся массы все большее бремя труда»[250]. Понятно, откуда доплаты за «меру ответственности»?

Ломакинская апологетика государственной буржуазии напоминает «социализм» Евгения Дюринга, который в свое время подверг разгромной критике Фридрих Энгельс. Дюринг в своих проектах социалистического переустройства общества хотел «сохранить старое разделение труда во всех существенных чертах»[251]. Ломакин тоже хотел бы видеть социализм, при котором остается старое разделение труда и социальное неравенство. Во всяком случае, он даже оправдывает это положение. Но чтобы даже у Дюрингов наших дней не оставалось никаких сомнений, Энгельс 130 лет назад четко сформулировал: «Следовательно, в основе деления на классы лежит закон разделения труда»[252]. Поэтому переход к коммунизму предполагает «уничтожение старого разделения труда». «Старый способ производства должен быть, следовательно, коренным образом перевернут, и в особенности должно исчезнуть старое разделение труда»[253]. Развивая разбросанные по «Анти-Дюрингу» мысли Энгельса, Э.Никишина, один из лучших марксистских публицистов СНГ, пришла к выводу, что содержанием грядущего нового способа производства будет свободная перемена разнообразных деятельностей[254].******* В свете этого столь милых Ломакину «руководителей» ожидает вовсе незавидная судьба. Помнится, в 90-е годы перед какими-то очередными выборами по телевидению прошел показушный репортаж, как Кучма поливает огурцы у себя на даче и даже ковыряется лопатой в земле. После победы социалистической революции буржуи и чиновники быстро узнают, что такое держать лопату в руках не только перед видеокамерой, но и в реальной жизни. Мы их научим всему, на что способны нормальные граждане. А с другой стороны даже кухарки постигнут искусство управления государством еще прежде, чем оно окончательно отомрет. Как выразился Энгельс, не будет ни тачечников, ни архитекторов по профессии.

В оправдании советских номенклатурщиков Ломакину вторит Пихорович. Он, правда, подходит к проблеме более хитро и все-таки предлагает преодолевать старое разделение труда, но так… чтобы оно осталось. В этом и суть его хитрости: «Стимулирования труда быть не должно. А если в нем возникает необходимость (социализм – это ведь не полный коммунизм), то для этого должно использоваться само снятие разделения труда. Нужно сказать, что это используется уже и при капитализме - повышение по службе само по себе служит неплохим стимулом независимо от связанного с этим увеличения доходов. При социализме такая система должна быть доведена до совершенства: будешь хорошо исполнять эту работу, наградой тебе будет служить то, что ты ее исполнять не будешь, а будешь исполнять другую - более интересную. Сохраняется только возрастное разделение труда»[255]. Итак, при социализме Пихоровича сохраняется иерархия профессий (с интересной и неинтересной работой), есть какие-то начальники, которые двигают по ней остальных, сохраняется служебная лестница, карьера – одним словом, современное разделение труда во всем его блеске. Но именно это называет Пихорович «снятием разделения труда». Прежде чем думать о коммунизме, Пихоровичу следовало бы убить в себе феодала и дорасти до капиталистического понимания проблемы: смена видов деятельности в течение жизни, отнюдь не социализм и не упразднение структуры разделенного труда. Еще Энгельс отмечал в XIX в., что при капитализме «природа крупной промышленности обуславливает перемену труда, движение функций, всестороннюю подвижность рабочего» и что перемена труда прокладывает себе путь «как непреодолимый естественный закон»[256].

В сущности, в идеях Пихоровича перед нами вновь встает тень Евгения Дюринга. Говоря об изменениях, которые произойдут с общественным разделением труда, Дюринг отмечал, что «наряду со способностями будет играть роль и личная склонность: «Привлекательность восхождения к таким родам деятельности, которые требуют б о льших способностей и предварительной подготовки, будет покоиться исключительно на склонности к соответствующему занятию и на удовольствии от выполнения именно этой и никакой другой вещи»[257]. Чем не Пихорович? Особенно если учесть, что оба признавали существующее разделение труда как данность. И вновь Энгельс пишет через года Дюрингам наших дней: «Выходит, что общество в целом должно стать господином средств производства лишь для того, чтобы каждый отдельный член общества оставался рабом своих средств производства, получив только право выбрать, какое средство производства должно порабощать его»^[258].

Социализм в трактовке Пихоровича становится похож на капитализм как брат-близнец. Доказать отличие такого социализма от капитализма можно только при помощи непрерывных подтасовок и фальсификаций. При этом сталинисты сами себя непрерывно разоблачают. Ведь если по типу разделения труда коммунистическая формация не отличается принципиально от предыдущих, то правомерно предположить, что и появиться она может в любую эпоху. Опять говорит Пихорович: «Ведь с точки зрения материальных ресурсов для коммунизма не так уж много и надо – небольшой излишек над научно обоснованной потребностью, который бы гарантировал уверенность в завтрашнем дне. А у нас этой уверенности было - хоть отбавляй. Некоторые до сих пор надеются, что все как-нибудь наладится. Ресурсов у нас было вполне достаточно. Вспомните, у нас ведь хлебом скот кормили. И мяса было на душу населения в четыре раза больше, чем сейчас. Образование бесплатное, медобслуживание - бесплатное. И с каждым годом страна все больше богатела. А там ведь речь шла на первое время всего-то о бесплатном транспорте да еще каких-то там мелочах (это для начала перехода к коммунизму – Ю.Ш.)»[259]. Этот бред просто жалко обрывать. Его хочется цитировать полностью. Пихоровича так понесло, что он начисто забыл: для коммунизма необходима определенная материальная база, то есть такой уровень развития производительных сил, который делает ненужным современное разделение труда. Нужен иной уровень механизации, автоматизации, системы связи и организации управления. Пихорович даже забыл о компьютерной системе ОГАС, которую он пропагандирует как условие коммунизма (подробнее речь о ней далее). Его коммунизм был бы возможен даже в древнем Риме! Ведь еще со времен перехода к производящему хозяйству, то есть с тех времен, когда люди бросили охоту и собирательство и занялись земледелием и скотоводством, у них был гарантированный излишек продукции над объективными потребностями. Была и социальная иерархия, были и начальники, которым доплачивали за «вредность работы» их подчиненные.

«Социализм» новых сталинистов при внимательном рассмотрении неумолимо превращается в заурядное классовое общество. А иначе и быть не может, если срисовывать идеал социализма с эксплуататорского строя, пусть даже и построенного таким гением, как Сталин. Цена социализма по-сталински, как видим, невелика. Обычно трудящихся эксплуатируют не таясь, а здесь с ними будут делать то же самое, но говорить им, что они живут в царстве свободы. Как это называется? Лицемерие.

Но, пожалуй, наивысшего неприличия и цинизма достигают новые сталинисты, когда пишут о голоде 1933 года. Насильственная коллективизация и вызванный ею голод – составляют одну из самых мрачных страниц в истории сталинизма, потому ничего удивительного, что новые сталинисты не раз пытались оторвать сталинизм от позорного столба, к которому его пригвоздила история за эти деяния. Вокруг коллективизации они нагромоздили немало фантастических нелепиц. Так Пихорович, специализирующийся на апологетике сталинизма, утверждает, что «когда большевики проводили коллективизацию, они обеспечили ее самыми лучшими в то время тракторами в массовом количестве…»[260]. Это зады сталинистской пропаганды, потому что массовое производство тракторов развернулось в СССР уже после начала коллективизации. Весной 1931 г. на один трактор приходилось около 1000 га колхозной земли[261]. А.Будило уверяет, что коллективизация была средством предотвратить угрозу буржуазной контрреволюции в СССР: «Как только были накоплены мало-мальски серьезные средства, нэп была свернута и СССР приступил ускоренными темпами к развитию крупной социалистической индустрии и коллективизации сельского хозяйства. Промедли тогда руководство еще на один-два года и буржуазная «перестройка», то есть контрреволюция, свершилась бы не во второй половине 80-х, а еще в начале 30-х годов»[262]. Это тоже фальсификация истории, хотя и не такая примитивная, как у Пихоровича. Будило забывает, что по изначальным планам первой пятилетки государство не ставило задачу сплошной коллективизации и ликвидации присущих нэпу экономических отношений с крестьянством. Эти задачи возникли в процессе индустриализации и были ее следствием. Средства для строительства промышленности государство изымало у населения, а экономический механизм нэпа не позволял ограбить крестьянство. Отсюда и сплошная коллективизация. Во-вторых, конечный результат классовой борьбы, развернувшейся в деревне, не имеет никакого отношения к упреждению буржуазной контрреволюции. Достаточно спросить, а какой класс в ней победил? Как мы знаем, крестьянство было частично лишено собственности и загнано в контролируемые государством колхозы, попав таким образом в зависимость от класса государственной буржуазии – номенклатурщиков. Какое отношение может иметь этот результат к защите социализма от угрозы контрреволюции? Аналогии ему нужно искать в других эпохах и в истории становления совсем другого строя, чем социализм. Ближайшей аналогией сталинской коллективизации будет система огораживаний и первоначальное накопление капитала в Англии. Как известно, лишение непосредственного производителя средств производства – это начальный этап истории капитализма. Но куда там новым сталинистам до твердого рассудка. Уже не раз оскандалившийся Пихорович как эхо Сталина повторяет официальную версию о кулацкой опасности, как причине коллективизации. Мол, кулак в 1928 г. до того распоясался, что даже для засева полей на следующий год уже требовалось насилие[263]. Он словно не знает или не хочет знать, что богатые крестьяне и кулаки просто отказывались продавать зерно, а потом и сеять хлеб из-за закупочных цен государства, которые делали товарное земледелие экономически невыгодным. О причинах такой ценовой политики уже было сказано: это была неудачная попытка ограбить деревню, за которой последовала более масштабная и результативная – коллективизация.

Но все эти небылицы о коллективизации есть не более чем артподготовка новых сталинистов к штурму главной проблемы – голода. Некоторым из них хватало сил ее отрицать начисто. Так Манчук писал, что «голодомор» 1933 г. это всего лишь «руховская сказочка»[264]. «Голодомор» это и в правду буржуазная пропагандистская выдумка, но голод-то был! Потому более трезвые авторы его не отрицали, но зато выгораживали режим. Возьмем для начала статью некоего И.Коротича. Прежде всего, тем кто спекулирует на этой трагедии, Коротич бросил типично мещанское, что никто из запевал голодомора никогда не сделал ничего морально полезного. И в целом получается обвинение в духе: работать надо, а не рассуждать. Но несмотря на этот грозный призыв, столь обожаемый всеми приверженцами классового неравенства, нужно все-таки изыскать время хотя бы для размышлений вот над такими словами Коротича: «Без зовнішньої допомоги зерном голоду неможливо було уникнути, а просити цю допомогу у ворожих держав було марно»[265]. Правда, просто? Не виноват сталинский режим в голоде: империалисты зерно не продавали. На самом же деле стоит лишь чуть-чуть копнуть, чтобы это обеление режима развалилось как карточный домик. Во-первых, существовала такая организация как Международная рабочая помощь. Во время голода 1921 г. она закупала продовольствие и предоставляла его советским гражданам. Почему бы она не смогла делать то же в 1933? Во-вторых, 1933 г. это разгар мирового экономического кризиса. Да будет Коротичу известно, что он привел к резкому падению цен на продовольствие на мировых рынках, но даже при этом капиталистические хозяйства не находили ему сбыта. Именно в это время администрация американского президента Рузвельта начала скупать и уничтожать залежалые излишки, чтобы хоть как-то поддержать разоряющихся американских фермеров. Да империалисты с радостью продали бы хлеб Советскому Союзу по его первой просьбе. Но сталинский режим не только не пошел на это. Он вел себя совсем наоборот. Экспортная статистика говорит, что несмотря на голод, СССР продолжал гнать зерно на мировые рынки по бросовым ценам[266]. Физический объем экспорта уменьшился почти в три раза, но вывоз зерна не прекратился.

Поскольку путь Коротича явно бесперспективен, по-иному подошел к проблеме голода некто Н.Волошин. Он решил пересказать официальную версию, подсмотренную им в данных советской статистики и сочинениях Сталина. «Валовый сбор зерновых в 1932 г. был чуть большим чем в 1931 г., не отмеченном голодом. Тогда возникает вопрос, почему в 1932 г. засыпали в государственные закрома зерна меньше по сравнению с 1931 г.?... Советское правительство, сообразуясь с благими намерениями «расширить базу товарооборота между городом и деревней…» разрешило своим постановлением от 6 мая 1932 г. крестьянским хозяйствам (по нынешнему фермерам), колхозам и совхозам СВОБОДНУЮ РЫНОЧНУЮ ТОРГОВЛЮ ХЛЕБОМ.

Что за этим последовало, догадаться не трудно. Вот что пишет в своей книге «Вопросы ленинизма» по этому вопросу сам Сталин: «...крестьянин прикидывал так: «объявлена колхозная торговля хлебом, легализована рыночная цена, на рынке я могу за то же количество хлеба получить больше, чем при сдаче хлеба государству, - стало быть, ежели я не дурак, я должен хлеб попридержать, сдавать его государству меньше...» При этом надо учитывать, что к 1933 г. в стране 25% крестьянских дворов были еще не в колхозах.

После указанного постановления правительства о легализации рыночной торговли хлебом совхозы, колхозы и крестьяне-единоличники, зерно, подлежащее сдаче государству, стали продавать на сторону, прятать, оставив рабочие массы промышленных городов без хлеба.

Поняв пагубность рынка зерна, Сталин по поводу надвигающегося голода в январе 1933 г. заявил: «Мы виноваты в том, что не разглядели отрицательных сторон колхозной (читай рыночной) торговли хлебом…» Вот и вся правда о голоде 1933 г.!»[267]. Эту гнусность Волошин декламирует в дуэте с Пихоровичем. Ибо Василий Пихорович даже чуть раньше его написал то же самое, хотя и не так развернуто. Он уверяет, что крестьяне скрыли хлеб, так как хотели им торговать, потому что вышло соответствующее разрешение Совнаркома от 6 мая 1932 г. Якобы это была одна из причин голода[268]. Пихоровичу и Волошину хочется плюнуть в глаза: если крестьяне сокрыли хлеб, то почему же они его не ели, а вместо этого помирали с голоду? Назло «Советской» власти? Они глумятся над памятью жертв сталинизма.

Есть в их рассуждениях и фактическая неточность. Они верят данным официальной статистики об урожае зерна. Между тем, в связи с провалом первой пятилетки социально-экономическая статистика за 1932 г. подверглась целенаправленной фальсификации. Иначе не объяснишь, почему Политбюро ЦК ВКП(б) запретило публиковать любые статистические данные иначе как через Госплан и распорядилось изъять у других служб все подготовленные ими статистические материалы, в то время как раньше статистические службы такого ограничения не имели.

А Пихорович не устает упражнять свою изобретательность в оправдании голода. Так еще одну причину голода он видит в безразличии крестьянина к работе в колхозе, мол, тот привык работать только на себя. Это верно, но он умалчивает, ради чего этих крестьян стоило насильственно загонять в колхозы. Вместо этого Пихорович пишет: «Все, що зробили більшовики - це спробували перенести його (голоду – Ю.Ш.) епіцентр з міста в село. Мета, яку вони при цьому переслідували ніяк не може бути названа благородною: під загрозою голодної смерті заставити селян працювати на колгоспному полі так же сумлінно, як і на власному. I метод спрацював блискуче. Ще б пак! Адже він перевірений століттями капіталістичної експлуатації. Капіталізм його застосовує щорічно і щоденно до всіх трудящих. Вже в наступному році ситуацію вдалося повністю виправити»[269]. Если бы Пихоровичу хватило сил признать, что этот метод и был применен капитализмом, который он не приемлет, его рассуждение не выглядело бы отталкивающе. Но ведь Пихорович оправдывает то, что для него служит образцом социализма, примером для подражания. Так что остается заключить одно: для Пихоровича цель оправдывает средства. Разве это не звериный оскал из-под маски?

Правда, небезызвестный Шапинов не так давно что-то пискнул на счет «домашней нравственности». Мол, когда делают историю, о средствах не думают, ибо к их выбору принуждает логика исторического процесса. Оно-то так, но это еще не вся правда. Во-первых, исторический детерминизм носит не жесткий, а вероятностный характер, а во-вторых, человек на индивидуальном уровне способен выбирать каково его место в объективно идущих процессах. Таким образом, история обеспечивает своим участникам известную свободу выбора, в том числе и применяемых средств. А после этого пусть Шапинов возьмет советский учебник по основам марксистской этики и посмотрит, что там написано. Там же, оказывается, прямо сказано, что средства достижения и сама цель находятся между собой в диалектической связи. Неадекватный выбор средств может трансформировать цель до полной противоположности. Подтверждение этому мы и наблюдаем в облике скалящихся сталинистов.

Но Пихорович продолжает оправдания. Он заявляет, что большинство критиков коллективизации совершают важную ошибку: «Вони абстрагуються від того, що до війни тоді залишалося менше десяти років». Похоже, Пихорович уверен, что советское руководство знало, когда начнется война. Видимо, в штате у Сталина числилась какая-то ясновидица Ванга, а может быть и сам Вольф Мессинг давал ему консультации еще до официального бегства в Советский Союз (это было в конце 1939 г.).