Обеление и восхваление 3 page

В этой связи они постоянно писали о социальных излияниях из государственного бюджета и той веселой жизни, которую они обеспечивали: «Дело в том, что раньше все произведенные блага распределялись по труду, все средства производства были государственными и ритмично работали в соответствии с Госпланом, а государство было социалистическое, то есть выражало интересы трудящихся людей»[297]. «Советская Украина, притом, что 100% доходов от работы народного хозяйства шли в государственную казну, могла позволить потратить на социальную сферу 70% от всей суммы. Потому и было все доступно и качественно. И зарплата была достойная»[298]. «Социалистическая экономика работала в интересах всего трудового народа, и это было видно. Тогда государство заботилось не только о том, чтобы человек хорошо работал, но чтобы он и достойно отдыхал, получал нужные знания и медицинскую помощь»[299]. «Обычному трудящемуся человеку сегодня было бы очень удивительно почувствовать на себе вновь заботу и опеку со стороны государства, как это было у нас при социализме. Мы убеждаемся на каждом шагу, что проблемы трудящихся интересуют нашу власть меньше всего». А после этого приступа патерналистской тоски последний автор удивляется: «Мы же пока не готовы добиться решения элементарных вопросов. Неужели мы такие трусливые и стеснительные?»[300].

Один российский левый довольно злобно, но вполне справедливо назвал такие рассуждения «возбуждением чувства рогатого скота в народе». Да, до перестройки уровень жизни был в нашей стране выше, но те, кто до сих пор призывает нас вернуться в доперестроечные времена, обычно предлагают в одном пакете с достатком плотные объятия всемогущего начальства. РК делал то же самое. Например, О.Медведев, который с новыми сталинистами не пошел, открыл читателям газеты вот какое «преимущество» «социализма»: «Социалистическое государство имело и моральное и юридическое право требовать от граждан соблюдения режима прописки, ведь оно в невиданных нигде больше в мире масштабах обеспечивало их жильем. Многие советские люди получали жилье от государства бесплатно... Соответственно, была и прописка по месту жительствакак вполне разумный инструмент учета граждан социалистическим государством и рационального распределения трудовых ресурсов»[301]. Все логично. Трудящиеся от государства зависели, оно их и контролировало по этой причине. Еще дальше пошел некто С.Иванов. Он не автор РК, но его мысли редакции очень понравились. По его мнению, в советской системе начальство гораздо лучше следило за работниками, чем в условиях обычного капитализма. По его словам, частный собственник, владеющий крупными предприятиями, не может эффективно контролировать персонал: «Контроль в такой ситуации будет еще менее эффективным, чем за предприятиями общенародной собственности. Могут возразить: хозяин в случае чего строго взыщет с нерадивого директора. Но не строже, чем государство в советской системе. Оно обладало, в отличие от хозяина, и внеэкономическими методами взыскания»[302]. А если вспомнить, что Глебов и Пихорович писали о сталинских репрессиях и ГУЛАГе, то здесь уже за плотными объятиями проглядывают ежовые рукавицы. Сыто накормленная рабочая скотина не свободна от стимулирующего воздействия бича.

В заключительной части этого раздела рассмотрим отдельные преимущества «социализма», которые не связаны в строгую систему, но так хорошо характеризуют их сочинителей, что было бы непростительно об этом не написать. Здесь, что не фраза, то фонтан глупости. Г.В.Плеханов как-то цитировал стихи о самовлюбленном воспевании предметов обожания:

Райская птица Сирин,

Глас ее в пении зело силен.

Когда господа прославляет

Сама себя позабывает.

Подобные птицы регулярно насвистывали свои мелодии и на страницах РК. Дадим их трели в порядке возрастания рейтинга, хотя читатель возможно будет иметь иное мнение и расставит их по-другому.

На шестом месте здесь находится влюбленный студент, как он сам подписал свою статью, утверждающий, что при социализме рождаемость выше, чем при капитализме. Вот его дословное утверждение: «Интересно: в капиталистической Европе те же проблемы с рож­даемостью, хотя уровень жизни населения намного выше нашего. Причины лежат намного глубже - в самой экономической системе - капитализме, в её отношении к человеку, и в частности к женщине. Это при социализме существовала система государственной помощи на содержание ребёнка, соци­альные гарантии беременным, развитая система детских воспита­тельных учреждений, позволяв­шие облегчить родителям жизнь при воспитании малолетних детей и дающие женщине возможность реализовать себя не только как мать, но и как профессиональный работник»[303]. Какие бы высокие гарантии не были в СССР, высокая рождаемость определялась его стадиальной отсталостью. Советское общество, в сущности, только-только вышло из недр феодализма, который господствовал еще в конце XIX века. А законы демографии говорят, что чем более развито и зрело капиталистическое общество, чем меньше в нем феодальных пережитков, тем ниже рождаемость в такой стране. Наступает момент, когда население вообще перестает расти. Большие семьи уходят в прошлое с крестьянским миром феодализма. Не даром ведь матери-героини встречаются в наши дни почти сплошь в сельской местности, где остаточное влияние традиционной докапиталистической культуры еще немного задержалось. После этого остается предположить, что автор, подписываясь влюбленным студентом, имел ввиду свои чувства к наследию сталинизма, и констатировать банальность: любовь слепа.

Пятую позицию занимает Наталья Кузьменко с утверждением, что при «социализме» тюремный режим лучше. Вот что она говорит: «Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что в государствах, которые охраняют волчий закон эксплуатации человека человеком, т. е. классовые интересы ничтожного меньшинства, тюремная система будет гораздо жестче, туземные порядки во сто крат бесчеловечнее, а людей, незаслуженно подвергшихся тюремному наказа­нию, во много раз больше, чем в государствах, защищающих интересы подавляющего большинства и общественную собственность на средства производства»[304]. Хотелось бы только спросить Кузьменко: отчего в сталинские времена численность заключенных достигала чрезвычайно высоких величин? Так в 1947 г. в лагерях и колониях пребывало 1,75 млн. человек[305]. Может быть Кузьменко спрячется за слова, что она говорила о незаслуженно подвергшихся наказанию? Но тогда ей прямая дорога к Глебову и Пихоровичу.

На четвертом месте Н.Михайлова со словами, что при «социализме» СПИДа не было. Прямо она этого не сказала, но понять дала: «Кому-то может показаться, что это случайно, но капитализм и СПИД пришли в нашу страну одновременно. Сегодня можно с уверенностью сказать, что не вылечив общество от капитализма, невозможно преодолеть и СПИД»[306]. Здесь даже и говорить в ответ особо нечего. Взявшись писать о СПИДе, Н.Михайлова не могла не обратить внимания, что на Западе СПИД появился лишь в начале 1980-х гг. А к нам действительно пришел оттуда к концу десятилетия. Но ведь эта проза жизни лишает «социализм» такого преимущества!

На третьем месте анонимный автор передовицы, ухитрившийся повеселить читателей даже на такой серьезной теме, как международный терроризм. Оказывается, в Советском Союзе не было стукачества! Вот что он пишет по поводу терактов в Москве: «Конечно, на Западе стукачество – норма. Можно, конечно, и к этому привыкнуть. Но ведь еще недавно москвичи были нормальными людьми»[307]. А при Сталине не стучали?! И когда это «недавно»? При «перерожденце» Хрущеве?

Второе место делят между собой В.Мазаров и А.Манчук. По их мнению, в космос можно полететь только при социализме. Так Мазаров сообщает, что при ином общественно-экономическом устройстве, чем коммунистическое, «о достижении космических высот придется говорить только в прошедшем времени»[308]. Словно капстраны космос не осваивают. Точно соревнуясь с ним, Манчук повторяет: «И только на таком «всеобщем» фундаменте общественно-экономических отношений социализма и возможно было строительство авиакосмического комплекса». В целом он создает в статье впечатление, что это непременно порождение именно социалистического строя[309].

Наконец, абсолютным чемпионом, занявшим первое и неоспоримое место, оказывается С.Хмельник со своим новым «преимуществом» - при «социализме» собаки были симпатичнее: «В еще доперестроечные годы на улицах всегда можно было ви­деть много красивых собак. Владельцы гордо вели на поводках всевозможных овчарок, терьеров, пуделей, болонок, спаниелей, кол­ли и других. И хоть на вкус и цвет товарищей нет, но, глядя на эти различные породы, все равно по­нимали - одна собака краше другой! … Но вот несколько лет назад ситуация с выбором породы соба­ки резко изменилась. Добрых, ласковых, декоративных собачек стали покупать все меньше и меньше, а вот откровенно злые и агрессивные породы - все боль­ше и больше»[310]. Конечно она права, что сейчас выбирают агрессивных собак, но дело ведь не в том, что собаки в СССР были красивые, а в том, что люди были добрее. Не знаю как вам, а мне С.Хмельник со своими товарищами напоминает даму, которую наблюдал писатель К.Г.Паустовский в первые годы после гражданской войны на одной из одесских коммунальных кухонь: «Там с утра до ночи властвовала некая тучная соседка «мадам» Зофер. Эта почтенная матрона по нескольку часов подряд оглушительно развиваласвои взгляды. Каждую фразу «мадам» Зофер начинала одними и теми же любимыми словами: «Во время оно...»

— Во время оно, - говорила она, - я в рот бы не взяла эту мамалыгу, когда я имела каждый день пше­ничный арнаутский хлеб.

Через минуту снова гремел ее голос, но тема ее речи отличалась от только что высказанной сентенции «на сто восемьдесят градусов».

— Во время оно, - говорила она, - мы таки рожали нормальных детей, а вы, моя дорогая, рожаете бог знает кого – просто котят»[311].

Итак, перед нами мелькнул пестрый калейдоскоп рассказов о преимуществах «социализма», которые, в сущности, напоминают старческое брюзжание. Но они не так безобидны, как могло бы показаться, ибо сквозь общий шумовой фон, напоминающий жалобы стариков на жизнь, проступают некоторые довольно настораживающие нотки.

Социальной справедливости в советском обществе было больше, чем есть в современном. Однако новые сталинисты доказывают, что это больше было качественно иного порядка, что за ним скрывается социализм. Как мы могли убедиться, найти качественную разницу они не могут, а потому их социализм оказывается мифом. Но для малосведущего обывателя это опасная наживка. В тех случаях, когда новые сталинисты сочиняют откровенные небылицы, они подсовывают под видом социализма припудренный и приукрашенный капитализм, стирают разницу между капитализмом и социализмом. Когда придет время новой революции, опять, как и в далеком 1917 году, появится немало политиков, которые будут говорить о социализме, прикрывая этими рассуждениями желание сохранить капиталистический строй. Пролетариату придется разбираться, что скрывается за этими фразами, и чем легче он разберется, тем быстрее и успешнее революция пойдет вперед. А новые сталинисты, затушевывая разницу между капитализмом и социализмом, как раз и работают над созданием предрассудков, которые эту задачу пролетариату усложнят. Пока есть много времени, с такими попытками нужно бороться. Среди этих особенно неприятных моментов можно назвать пропаганду такого разделения труда, при котором сохраняется классовое неравенство, насаждение патерналистских иллюзий, веры в доброго начальника и его право строго контролировать подчиненных. О контроле подчиненных над начальником они тоже говорят, но если именно в этом случае они рекламируют фантом, то во всех остальных – реальную практику общественных отношений в СССР.

Конечно, настроения в обществе сейчас таковы, что от их преимуществ «социализма» люди разбегаются с громким и непочтительным хохотом. Кого не развеселит утверждение, что при социализме собаки были красивше? Но подобными штучками они дискредитируют социалистические идеи, поскольку намертво привязывают их к опыту СССР и превращают в посмешище. При чем ладно, если бы речь шла только о пропагандистских глупостях. Они ведь периодически показывают звериный оскал: то глумятся над жертвами сталинизма, то оправдывают ГУЛАГ, то выгораживают социальное неравенство. От таких вещей бегут уже не с хохотом, а с отвращением. При чем бегут именно те, кто мог бы составить базу коммунистического движения, потому что не приемлет нынешний либерализм за его бесчеловечность. Ведь обратив свой взор на сталинистов, такой человек видит, что в сущности по своим моральным характеристикам они зеркально напоминают господствующих либералов. Последние хором воют над каждой жертвой сталинизма и закрывают глаза на чудовищные преступления нынешнего режима: вымирание населения, эпидемия туберкулеза и других болезней, рост числа самоубийств, пьянства, наркомании, нечеловеческие условия труда с систематическим игнорированием КЗоТа, бич безработицы, фактическая ликвидация пенсий для большинства ныне работающих, недоступность жилья, появление массы бомжей, нищих – вот далеко не полный перечень прелестей либерализма. Новые сталинисты в противоположность либералам обо всех этих преступлениях говорят, но преступлений сталинизма предпочитают не видеть. И те и другие – лицемеры. О таких еще авторы «Библии» писали: «Аще речеш: люблю бога, а брата своего ненавидишь – ложь есть». Но либералы не претендуют на выдвижение альтернативы капитализму и тем самым своим моральным обликом никого в ней не разочаровывают. Потому за их лицемерие с них и спрос меньше. А вот о сталинистах этого не скажешь.

АРТЕЛЬ «НАПРАСНЫЙ ТРУД»

Есть очень серьезная причина, по которой все прелести «социализма», приведенные в предыдущем разделе, не вызывают доверия у современной общественности, не исключая пролетариат. Ведь остается несомненный факт: какие бы чудеса там не происходили со СПИДом, собаками или космосом, государственный капитализм в СССР рухнул, и, по большому счету, никто не встал на его защиту. Факт этот требует объяснения.

Новые сталинисты это чувствуют, и не раз пытались решить проблему, поставленную перед ними историей. Будучи сталинистами, они формулировали ее так: в чем причины временного поражения социализма? При подобной постановке проблема заведомо не имеет решения в рамках марксистского анализа, сколько бы раз не использовались при этом марксистские термины. В этом смысле опыт новых сталинистов очень показателен. Поэтому разберем все их потуги в деталях, дабы прочно убедить читателя, что заголовок для этого раздела выбран не случайно.

Конечно, нельзя сказать, чтобы у них была единая выработанная позиция. Размышляя над гибелью СССР, они говорили кто во что горазд. Для Радичука, например, к середине 1980-х гг. в Советском Союзе еще была социалистическая собственность[312], Манчук, как говорилось выше, полагал, что к тому времени уже был государственный капитализм. Пихорович порою писал и пишет, что в то время мы уже шли или подошли вплотную к коммунизму[313]. Иногда его мнение отражалось даже в передовицах[314]. А Будило говорил, что в политической системе СССР уже произошло буржуазное перерождение советов[315]. При таком разнобое мнений можно говорить только о некоторых принципиальных приемах и направлениях поиска ответа на главный вопрос: почему погибло советское общество?

Прежде всего, новые сталинисты, несмотря на все прочие разногласия, единодушно оценивают события перестройки и последовавшего развала Союза как контрреволюцию, иногда уточняя, что она была буржуазной[316]. На первый взгляд их оценка перестройки выглядит вполне марксообразно: «Завершив в 1990-х годах разграбление и передел всенародной социалистической собственности, правящий класс нашего нового буржуазного государства приступил к развитию капиталистического производства»[317]. Мнение это в рамках их постановки проблемы вполне логичное: если силы социализма потерпели поражение от сил капитализма, то оно является победой контрреволюции. Но попробуем развернуть эту логику дальше. Если есть контрреволюция, то должны быть какие-то социально-классовые силы, на которые она опирается. Должны быть какие-то силы и у ее противников. Потому нужно выяснить каков был классовый конфликт конца 1980-х гг., каковы его причины, какими возможностями и ресурсами обладали его участники, почему перевес сил оказался на стороне предполагаемых контрреволюционеров. Но эти естественные вопросы – не более чем глас вопиющего в пустыне. Требовать на них ответы у новых сталинистов бесполезно. Когда доходит до применения классового анализа к конкретной исторической ситуации, они, как обычно, о нем начисто забывают. Слово «контрреволюция» оказывается у них всего лишь псевдомарксистским прикрытием для банальной теории заговора, которой придерживаются все сталинисты в СНГ.

В официальных «Тезисах о классовой позиции ВСР» это мнение отражено в неопределенной форме: «Глобальное поражение рабочего класса в результате разрушения социализма в СССР»[318], а как именно, кто разрушил, и почему это дело удалось, они молчат. Зато в статьях неофициального характера они дают себе волю. Будило так прямо и говорит, что руководство КПСС предало дело рабочего класса[319]. Еще откровеннее выражается некто Маншилин: «В результате лжи и клеветы на социализм, воспользовавшись смертью Сталина и засильем предателей в руководстве КПСС, Правительстве СССР и стран участниц Варшавского Договора, враг одержал победу»[320]. С ним вполне солидарна хорошо известная Н.Кузьменко: «…До известного периода так называемой перестройки (при наличии здорового руководящего ядра и народной инициативы), процесс запушенный западными и доморощенными убийцами социализма, мог быть повёрнут в сторону его дальнейшего совершенствования…»[321]. Эту мысль о заговоре коварных врагов она повторяет и в других статьях[322]. А А.Арсеенко даже знает кое-что об истории их взаимодействия. Оно происходило через Трехстороннюю комиссию, действующую с середины 1970-х гг. при президенте США, при участии З.Бжезинского: «В 1990-е гг. он (Бжезинский) вместе с предателем СССР М. Горбачевым заседал в этом печально известном органе мировой закулисы, приложившем руку к развалу СССР и демонтажу социализма в т.н. постсоветском пространстве, а правая рука меченного Горби по разрушению СССР А. Яковлев числился в ней консультантом»[323]. Их действия, судя по всему, сводились в первую очередь к идеологической манипуляции: «Но вспомним период «перестройки». Апологеты капитализма сначала сформировали общественное мнение, не просто терпимое к проявлениям ничтожества, а восхваляющее его как единственно правильный образ жизни и мысли. И лишь затем, овладев чувствами и мыслями масс, ничтожество с нахальной ухмылкой водрузило на обломках великой страны обветшалые знамена капитализма…»[324]. Аналогично высказывается Л.Костенко «Вспомним, как неизвестно откуда взявшаяся в годы перестройки масса идеологов либерализма и либеральных реформ демонизировала образ коммуниста, образ пер­вой в мире социалистической стра­ны и ту теорию, на основании которой строилась новая жизнь - научный коммунизм. Все это делалось на основании глубоких предварительных теоретических проработок, осуществленных на Западе в таких «фабриках мысли»[325]. Так что не случайно Арсеенко определяет их действия, как «идеологический терроризм»[326], а Радичук ставит окончательный диагноз: «…Горбачевская «перестройка» - контрреволюция, в основу которой легли мелкобуржуазная психология и идеология»[327].

Это откровенно идеалистическая оценка, в корне противоречащая материалистическому пониманию истории. По ней выходит, что общественное сознание в годы перестройки менялось не вследствие изменения объективного баланса классовых сил и классовых интересов, а в результате интриг манипуляторов – забугорных врагов и доморощенных предателей. Где же классовые интересы?

Оказывается, что в годы перестройки они тоже искусственно формировались заговорщиками, и целые классы выступали как объекты манипуляции. Во всяком случае, классы с их интересами в связи с проблемой перестройки были однажды упомянуты на страницах РК именно таким образом: «…В борьбе против народных движений выступающих за мир, демократию и социальный прогресс, империалистическая реакция не гнушается никакими средствами. Не пренебрегает она и использованием рабочих в экспорте контрреволюции. В подтверждение этого можно сослаться на неблаговидную роль кемеровских и донецких шахтеров в развале СССР», - заявляет Арсеенко[328]. Эта оценка просто скандальна, потому что ее автор проявляет себя как разочарованный рабовладелец, потрясенный предательством со стороны раба. Раскачало рабочее движение 1989-1991 гг. государственный капитализм, а он презрительно превращает его в марионетку зарубежных контрреволюционеров.

Представить стихийный взрыв рабочего движения как результат манипуляции из-за рубежа никак не удается. Слишком спонтанным, массовым и неуправляемым оно было. Но возможности манипуляторов по версии РК простирались еще дальше. Оказывается, в годы перестройки не было никакого структурного экономического кризиса советского общества. В одной передовице так и утверждалось, что ко времени распада советская экономика была одной из «самых динамичных хозяйственных систем в мире»[329]. При такой вере гибель СССР вообще не поддается рациональному объяснению с марксистских позиций. А как же все наблюдавшиеся проблемы, спросите вы? А они были искусственно созданы заговорщиками. Некто М.Ходос, совершенно потерявший чувство реальности от экономической катастрофы 1990-х гг., утверждает: «Для большей убедительности преимуществ капитализма перестройщики совершили гигантский эксперимент – были искусственно опустошены прилавки магазинов. Невиданная доселе провокация удалась»[330]. С ним вполне солидарен А.Манчук. По его словам, дефицит сахара, наблюдавшийся в годы перестройки, был искусственным[331]. Образцы подобной фантазии граничат с паранойей. А для материалистического объяснения перестройки места не остается и близко.

Сходным образом крушение «социализма» объясняется и для других стран. Например, именно такую версию выдвинул Глебов для Польши. Смысл его соответствующей статьи таков: Гомулка - предатель социализма, социализм рухнул в результате его преступной политики. Вообще Глебов рассказал много интересного по истории Польши, но никакого классового анализа при этом не дал. Виноваты во всем оказались Гомулка, либерал Герек и козни американского империализма[332].

Самое главное, что иного пути, чем карикатурный идеализм, у новых сталинистов не остается. Ведь они отвечают на вопрос, в чем причины поражения социализма. А социализм, как известно, это общество, экономика которого равномерно развивается на основе научного предвидения (кратко это свойство называется планомерностью). Откуда бы при таких условиях взяться экономическому кризису? Неоткуда. Значит, всему виной внешний фактор и сознательная манипуляция. Далее, какова социальная структура социалистического общества? По оценке советской пропаганды в СССР было только два класса: пролетариат, колхозное крестьянство, а между ними прослойка народной интеллигенции. При чем оба класса и прослойка через своих представителей обладали государственной властью. Попробуйте при такой социальной картине объяснить массовые забастовки рабочих, направленные против государства. Или кто-то рабочими сманипулировал, или оценка советского общества как социалистического в корне не верна. Но посмотрим в условие задачи: новым сталинистам нужно объяснить гибель социализма. Следовательно, приходится выбрать такую натянутую гипотезу, как манипуляция пролетариатом. Далее, можем ли мы вообще, вообразив наличие в СССР социальной структуры социалистического типа, объяснить перестройку через классовый конфликт? Разумеется, нет, ибо между существующими социальными группами нигде не просматривается тех разломов, вдоль которых прошли оси противостояния перестроечного времени. С другой стороны, нужно объяснить загадочное поведение политических представителей трудящихся, которые инициировали перестройку и угробили социализм. Как это еще можно сделать, если не выдвинуть гипотезу о предательстве? Таким образом, ища причины падения социализма, мы непременно должны распрощаться с материалистическим пониманием истории и объяснять его гибель чудовищным предательством, коварным заговором и изощренной манипуляцией.

Совсем иначе обстоит дело, если мы ищем не причины гибели социализма, а причины гибели государственного капитализма. В таком случае оказывается возможным исследовать зарождение и развитие экономического кризиса, обострение классовых конфликтов, вспышку борьбы пролетариата против буржуазии, изменение долгосрочных интересов господствующего класса, взаимодействие этого класса с капиталистическим миром (в т.ч. и гипотетический сговор с лидерами западных империалистических держав), и ни разу при этом не придется отступить от марксизма в мир идеалистического бреда. Однако не думайте, что мы уже загнали новых сталинистов в угол и изобличили по полной программе. У них есть еще кое-какие небитые карты и среди них даже козыря. Потому вернемся к прерванному изложению взгляда противника.

Итак, мы остановились на заговоре. Предположим, что действительно заговор и манипуляция имели место. Но почему им сопутствовал успех и почему именно в годы перестройки? В ответ мы сперва слышим версию о демонических способностях людей, взявшихся за дело: «Здание советского социализма строилось крепко - на века. Чтобы его сломать, оказалось недостаточно двадцати лет брежневского маразма, нужен был Ельцин. И Ельцин, способный создать атмосферу разрушения и распада достаточной плотности, чтобы растащить куски общенародного пирога по частным рукам, нашелся»[333]. Заметьте, это пишет не пожилой фантаст, а молодой человек. Но в любом случае, это субъективно-волюнтаристская ахинея. Потому более трезвые товарищи преподносят нам другую, более солидную версию, которая звучит примерно так: если долго мучаться, то что-нибудь получится. Мол пропаганда была длительной, упорной и изощренной, а советские люди утеряли бдительность. В этой связи мы уже слышали версию Маншилина, что предательство началось среди вождей после смерти Сталина[334]. А некто Н.Назаренко конкретизирует запущенный тогда же механизм манипуляции: «Сталось, після 1953 року інше: запанувала самозаспокоєність, самозакоханість, зазнайство і надмірна упевненість - розрив кільця самооборони. Через цей прорив хлинула буржуазно-націоналістична ідеологія. Напочатку вона захопила недозрілі в соціальному відношенні верхи, а потім, як снігова лавина, ком, покотилась вниз з допомогою різних "націоналсвідомих", яких начебто притискувало народовладдя. Від навалу давно забутого "нового" робочий люд опинився в гіпнотичному сні, розгубився»[335].

Н.Кузьменко стращает современников демонической силой этих идей и их способностью к самостоятельной жизни: «Гораздо опасней удары врагов, наносимые изнутри. Технология раскрутки деструктивных тенденций внутри партии отработана ими еще во времена развала Советско­го Союза. В нашу среду умело вбрасывают идеи - вирусы, которые при своем разрастании сделают Компартию абсолютно безопасной для правящего режима и максимально ограничат ее влияние в обществе»[336]. «При помощи умело организованной буржуазной пропаганды индивидуализма и мещанского образа жизни люди в массе своей утратили стремление к безграничному совершенствованию себя и мира, заменив его стремлением к обладанию все большим числом предметов потребления», - последовательно идеалистически пишет Кузьменко[337].

И все-таки подобные версии ничего не объясняют. Н.Кузьменко, к ее чести, в этом даже сознается. «Но почему вдруг добрые, честные труженики захотели быть прислугой и увеселителями у этих мухоподобных существ? Неясно. Ладно, во время «перестройки» не разглядели, растерялись, обманулись. Но сейчас ведь все понятно: в нашем общем доме хозяйничают прожорливые, нахальные паразиты, а мы, вымирая, работаем для удовлетворения их с каждым днем возрастающих потребностей»[338]. Растерянности Кузьменко можно лишь посочувствовать.

Для того чтобы пропаганда, манипуляция или заговор имели успех, нужно, чтобы в обществе была какая-то объективная зацепка, за которую можно ухватиться, какая-то щель, в которую можно вбить клинья. От этих вопросов теория заговора не освобождает, и приходится новым сталинистам обращаться к анализу доперестроечного развития советского общества, выявлять внутренние предпосылки, сделавшие успех заговора возможным. Но если вы думаете, что хотя бы здесь им удается найти точки соприкосновения с материалистическим пониманием истории, вы будете жестоко разочарованы. Марксизм для них и тут остается фразой.

Прежде всего, Ф.Горелик сообщает нам следующее пояснение: «Горбачевцы, готовившие переворот, раздували наши отрицательные явления. Но временные недостатки, трудности во многом были порождены противостоянием капитализма и социализма в «холодной войне». «Демократы» играли на этих трудностях. И масса работяг забыла, что дал социализм!»[339]. Оказывается, работяги были предрасположены к воздействию заговорщиков. Так что, в конечном счете, перестройка и здесь объясняется процессами в сфере сознания. Охватило «работяг» коллективное беспамятство, а заговорщики им воспользовались. Но во-первых, материалистическое видение истории учит нас, что бытие определяет сознание, и потому вариант предложенный Ф.Горелик тоже не удовлетворителен. А во-вторых, здесь кое-что просто непонятно. Если именно трудящиеся определяли политику советского государства даже после утверждения сталинского режима, то почему они, в таком случае, не воспринимали трудности, как результат ими самими сознательно выбранной линии поведения и предпочли разочароваться в «социализме»?

В действительности никакого сознательного выбора не наблюдалось. Наоборот, власть предержащие стремились внушить «работягам», что из года в год жизнь улучшается, а о причинах всем очевидных проблем предпочитали не говорить, да и сами проблемы игнорировали. Почему, например, нельзя было прямо объявить, что бесполезно искать гречку в магазинах, потому что по решению трудящихся вся гречневая крупа пошла на снабжение армии? Почему не сказать прямо, что очереди за молоком объясняются его нехваткой, а эта нехватка связана с тем, что трудящиеся города сознательно не выделили дотации трудящимся деревни? Но такое естественное для власти трудящихся поведение в Советском Союзе было невозможно по крайней мере с конца 1920-х гг. С нашей точки зрения все эти вещи объясняет теория государственного капитализма: в результате разложения власти трудящихся в стране захватила власть государственная бюрократия и эксплуатировала их буржуазными методами под вывеской социализма. Экономическую политику определяла именно она. Потому прямо сознаться в наличии промахов она не могла – это значило навлечь на себя огонь трудящихся классов. Отсюда пропагандистские трели о непрерывно растущем благосостоянии советских людей на фоне отсутствия гречневой крупы в магазинах и упорная ложь в СМИ.