Глава 17. Диковинные страны 6 page

Он оглядел своих смущенных товарищей и положил письмо на место.

– Надеюсь теперь вы понимаете, что опасность реальна?

Копейко тяжело вздохнул:

- Знаете, друг мой, он не первый, и, возможно, не последний. Многие посягали на независимость Энкрета, но никому не удалось ее до конца отнять. Если господин Орландо будет предпринимать резкие движения, мы обратимся к Ее Величеству.

Он кивнул на маленький портрет Вильгельмины, стоявший на рабочем столе Румискайте по левую руку. А по правую на нем стоял портрет герцога Карианиди, размноженный с какой-то литографии, и просто ужасный по исполнению – герцог на нем напоминал бабу-алкоголичку.

- В том-то и дело, что он не предпринимает резких движений. Он действует очень плавно и последовательно, загоняя нас за флажки, ограничивая наши права совсем понемногу, но регулярно, так, чтобы мы привыкли ощущать себя подданными, а не хозяевами в своем городе. И вот это письмо дает нам полные доказательства его враждебности.

- Так может быть, уже пора написать королеве?

- О чем? О том, что мы просим ее принять Энкрет под свою руку? Вы в своем уме? Вильгельмина обглодает нас еще быстрее, чем Орландо. Она нам нужна только как угроза, которая висит над головой Правителя и ни на йоту больше. Энкрет должен быть независимым ни от кого.

В комнате воцарилось тяжелое молчание. Лашек ходил туда-сюда, раздумывая, как поступить.

- Вот что: я позову своего лекаря, и сегодня же распущу слух, что серьезно болен. Страдаю, дескать, камнями в почках, перемещаться на длительное расстояние не могу. Когда придет приказ, придется скрепя сердце отказаться от столь лестной должности по состоянию здоровья.

- А ты не боишься, что тогда тебе придется отказаться и от этой должности? Если хворый, то лежи на печи и жуй калачи, а не суйся в политику. – Копейко, как никто другой, умел утешить в трудную минуту.

- Так, ладно, хватит. Ясное дело, что Лашек откажется, и предлог тут совсем не важен. У нас другая проблема – погром в городе, и я подозреваю, что он тоже не просто так возник.

- У вас есть основания?

- Нет, оснований у меня нет. Я сегодня был разбужен этим известием, так же как и вы, но чувствую, что все это не просто так. И я не параноик! – Румискайте успел перехватить привычный взгляд Копейко и Лашека.

Однако приказать остановить погром оказалось проще, чем сделать. Волнение гасло, но тут же упорно вспыхивало в другом месте, словно кто-то заботливо подливал масла в костер. Доселе смирные и всем довольные жители Энкрета как взбесились – Приречный район пылал и совсем не собирался останавливаться.

Вечером Румискайте донесли, что ландрские жители района предприняли ответную вылазку и теперь горит еще и Затон.

- А не может это быть провокация со стороны Вильгельмины? Ведь не кто-то другой взбунтовался, а ландрцы. Сейчас ее флотилия войдет в город под предлогом помощи своим гражданам, и мы попались…

- Здесь нет граждан Ландрии, здесь все граждане Страны Вечной Осени.

- Ах, оставьте эти тонкости, кого они волнуют…

Удар был сильным, у Румискайте даже руки затряслись – он настолько увлекся борьбой с Орландо, что начисто забыл о том, что Вильгельмина имеет свой взгляд на ситуацию.

- Но что же делать? Погром надо прекратить немедленно!

- Попробуйте его прекратить, сейчас они хлещутся на Затоне, а завтра к нам пожалуют.

- Мобилизовать всех солдат, полицейских, дружинников, в конце концов!

- Да они все там, у нас просто нет таких сил, чтобы остановить эту волну. Пишите полковнику Шавиньи, пусть входит в город, без него мы не справимся.

- Лашек, это регулярная армия, я не хочу допускать в город ни солдат Вильгельмины, ни солдат Орландо.

- Однако выбрать придется, сами мы не выстоим. Я голосую за Шавиньи, потому что знаю его – он не человек Орландо.

Это была правда, и, поколебавшись, Румискайте написал полковнику Шавиньи письмо с просьбой о помощи.

Ему было невдомек, что Шавиньи уже второй день скакал по направлению к Драгунате, где его ожидала новая, интересная работа. А полковник Стеблов оказался рад помочь, тем более что он уже был в состоянии трехчасового перехода от города.

Господин Румискайте снова был разбужен ни свет ни заря – на сей раз ему доложили о том, что Шестнадцатый кирасирский полк вошел в город и уже наводит порядок, а полковник Стеблов ожидает его пробуждения, чтобы засвидетельствовать свое почтение.

- Кто ожидает?

Представленный, как командир Шестнадцатого кирасирского полка, полковник Стеблов оказался из породы развязных молодых людей, которые идут по головам и прекрасно себя при этом чувствуют.

- А господин Шавиньи повышен, он отбыл по новому назначению три дня назад. – Стеблов нагло улыбался ему, словно заранее знал об этом вопросе. – Но это не имеет значения, мой полк справится с поставленной задачей и без него. Разрешите откланяться.

Стеблов оказался прав – через два дня в городе воцарился мир и порядок, уцелевшие жители Приречья и Затона вместе с солдатами разгребали пожарища и хоронили мертвых, уже не глядя на национальную принадлежность.

В одну общую землю легла Байсара вместе со своими убийцами, и еще сотнями других, которых Тузендорф обозначил в отчете как «незначительные жертвы среди местного населения». Жестокое похмелье овладело городом, и только яркие лычки солдат весело мелькали по всем направлениям.

Румискайте горячо поблагодарил Стеблова за помощь и высказал почтение к его способностям командира, однако, осторожно заметил, что в дальнейшей помощи Энкрет не нуждается. Но Стеблов только отмахнулся:

- Полноте, у вас разгром – мои парни сейчас нужны как никогда. Кстати, прикажите выдать мне план укреплений. Я когда-то изучал в военной школе укрепления Энкрета, и, насколько я помню, они должны лучше выглядеть.

С ужасом Румискайте видел, как солдаты Шестнадцатого полка бодро восстанавливают укрепления, причем именно те, которые были потихоньку снесены по тайному договору с Вильгельминой.

На королевском флагмане, должно быть, немало удивлялись, глядя как вырастают снесенные башни. Мало того, он даже не мог послать весть или попросить помощи – стоило ему только высунуться из кабинета, как ординарцы Стеблова делали «на караул». Он был фактически пленником полковника.

- Господин полковник, ваше рвение похвально, но несколько излишне. Наш город приграничный и очень миролюбивый, наши соседи не привыкли видеть нас вооруженными до зубов. Эскадра королевы Вильгельмины всегда находится рядом, и там очень нервничают, когда видят приготовления к отпору.

Но Стеблов беззаботно ответил:

- Так к отпору же, не к нападению. Если они такие нервные, то пусть дома сидят, а не на флоте служат. А ежели сунуться вздумают, то для того мы и валы ремонтируем, и уж будьте уверены, что мои молодцы воевать умеют.

Все окончательно стало ясно, когда ранним утром 56 дня в город вошла батарея под командованием майора Вернона. Пушки расположились на укреплениях, малиновые флаги гордо реяли над Сераном, показывая другому берегу, кто в доме хозяин.

Румискайте понял, что погиб. Ему стал ясен план Орландо, и ясно, что он сам сыграл в этой Дьяволиаде одну из главных ролей. Он сам, без принуждения написал Шавиньи, попросив войти в город и прекратить погром. Да, решение он принял сам, но Орландо просчитал и это. Как гениальный шахматист он предвидел все – и даже опытный Румискайте стал пешкой в его игре.

Он подошел к окну – дым над городом давно рассеялся, но серое траурное небо нависало так низко, что мачты кораблей касались облаков, словно щекотали. По стеклу тонкими струйками змеился дождь.

Все было кончено. Энкрет навсегда потерял свою независимость, и погода словно говорила – теперь здесь я хозяйка. Я, вечная осень.

На главной городской площади снимали с Ратуши колокол. Как ни равнодушен был Орландо к внешним символам, но тут он повелел колокол переплавить – потому что тот был символом свободы и независимости города. Никто не защитил его – могучий и гордый колокол теперь был игрушкой в руках солдат с яркими малиновыми лычками. Энкрет оплакивал своих сыновей и дочерей, которых до сих пор хоронили на городских кладбищах, и даже не заметил, что его голос умолк навсегда.

- О, да, вы далеко пойдете, господин Орландо, - прошептал он в бессильной злобе, - только ничего в этой жизни не бывает бесплатно. Попомните мои слова.

Оставаться в Энкрете стало для него опасно, он прекрасно понимал, что Орландо не оставит его в покое, поэтому необходимо было выбираться. Может Вильгельмина согласится принять его? Хотя на что ей старый интриган, потерпевший сокрушительное поражение…

Румискайте попытался бежать в почтовой карете, переодевшись в кучера. Но его неумелое обращение с лошадьми привлекло внимание караульных, и карету задержали. Кучера взяли под белы рученьки и отвели куда-то в подвал, а потом объявили в городе, что государственный преступник Румискайте был убит при попытке к бегству.

Арестовать Лашека и Копейко не стоило особенных усилий, они даже не попытались бежать или защищаться. Причем формальным поводом для задержания послужило обвинение в погроме с целью провокации для того, чтобы впустить ландрский флот в город. Вот так слова Лашека стали пророческими.

Их судили закрытым судом, единогласно признали виновными и вынесли смертный приговор. А потом быстренько повесили прямо во дворе тюрьмы, дабы не привлекать излишнего внимания. Впрочем, никому не было до них дела, город с опаской привыкал к новой жизни, в которой главным персонажем был человек в малиновом мундире – Его Милость Государственный Служащий.

Городской совет расформировали, во главе города поставили наместника из Амаранты, обязанного полным отчетом главе правительства и не имеющему никаких особых полномочий. Так закончились вольные времена Энкрета.

Теперь Орландо мог вздохнуть спокойно – с этой стороны его уже никто не мог побеспокоить, а Лан-Чжень… пусть утрется и поймет, что не дорос еще пузыри пускать в его сторону. Премьер-министр серьезно поработал, и не сдавал обороты, потому что герцог Карианиди был плох.

Припадки, подобные тому, который случился с ним ночью, стали повторяться, и лекарства уже не действовали. Теперь он жил от приступа до приступа, уже не будучи в силах выходить из комнаты. Все лежал и глядел тоскливыми глазами в окно, за которым кипела ускользающая жизнь. А потом снова накатывало, и еле живое, изможденное тело билось в судорогах до полного изнеможения.

Сейчас герцог лежал молча, закрыв глаза. С утра его помаленьку колотило, но серьезный приступ запаздывал. Вокруг его постели толпилось человек пятнадцать, но только Орландо имел право сидеть рядом.

Уже сорок минут он сидел в изголовье герцога с унылым лицом, приличествующим случаю, досадуя, что так бездарно тратит драгоценное время. Он размышлял о том, достаточно ли солдат он тайно разместил в городе, и удачно ли их расположение. У него давно был готов список тех, кого следовало без шума и пыли рассадить по каретам в первые же минуты после смерти Правителя, и расстановка солдат зависела от из наиболее вероятного местопребывания. Сейчас он мысленно сверял пункты своего списка, отслеживая, не было ли каких-нибудь изменений.

Внезапно раздался тяжкий вздох, почти стон, и Правитель открыл глаза - от неожиданности Орландо чуть не подскочил в кресле.

- Ваша Светлость, как вы себя чувствуете?

- Плохо. – Карианиди пошарил мутным взглядом по сторонам, - выпить…

- Какое выпить, вам теперь до конца жизни только микстурки пить. Напились уже, достаточно.

Только Орландо мог говорить с герцогом в таком тоне, не боясь отправиться на каторгу. Лан-Чжень как-то попробовал повторить, но был жестко поставлен на место, с тех пор он и затаил злобу против премьера.

- Орландо, Орландо, ты не уходи, посиди со мной, ладно? Страшно мне… Я их боюсь, - в черном провале рта что-то булькало, как будто куски легких оторвались и клокотали. Орландо вздохнул и поправил герцогу подушки.

- Обидно, Ваша Светлость, - вмешался Лан-Чжень, - мы все ваши преданные друзья, и каждый день желаем Вам выздоровления, почему же Вы так говорите?

Герцог молчал, поэтому Лан-Чжень снова затянул старую песню о том, что надо бы позвать ведьму. Не Зарему, а настоящую ведьму, которая сможет беспристрастно оценить состояние Правителя. Это снова был камень в огород Орландо, который за последнее время почти подружился с Заремой.

Карианиди слушал его молча, но в глубине его глаз что-то вспыхнуло, и он поднял руку:

- О ком вы говорите, Лан-Чжень? – несмотря на свой непрошибаемый оптимизм, герцог всерьез испугался за свою жизнь, ибо понял, что действительно может околеть в скором времени.

- Мало ли ведьм в стране? Но я настоятельно советую Вашей Светлости позвать Ирью, которая живет в Касабласе, она действительно творит чудеса.

До занятого своими мыслями Орландо не сразу дошло, но когда он услышал имя Ирьи, то облился холодным потом. А Лан-Чжень уже ходил гоголем по спальне, расписывая, какая Ирья волшебница, и как ее уважал король Ибрагим.

- Ирья… Ирья…, да, я что-то припоминаю… Действительно, Ибрагим пользовался ее услугами, втихаря от Заремы… Должно быть, она и вправду хороший специалист. Позовите ее, Лан-Чжень.

Орландо вскочил и начал горячо возражать, никто даже не ожидал от него такой прыти:

- Ваша Светлость, то, что вы прихворнули, не значит, что нужно впадать в панику и бежать к шарлатанам, для этого есть официальная медицина. Кто бы и что бы не говорил про Зарему, но именно ей вы обязаны жизнью. А Ирья, о которой вы говорите, это некая шарлатанка из бедного квартала. Я наводил о ней справки, потому что господин Лан-Чжень уж очень заинтересован в ее приходе… - тут Орландо сделал выразительную паузу и посмотрел на своего врага, покрасневшего от досады, - и выяснил, что она пользуется репутацией волшебницы и чародейки среди бедноты и уголовников. Сами понимаете, какого сорта бывают ведьмы, которые производят впечатление на нищих – пара сеансов ясновидения с подсадными утками, сушеные лягушки, заячьи лапки и дело в шляпе. Таким место в балагане, а не во дворце.

- Ну, знаете ли… - почти завизжал Лан-Чжень, - да будет вам известно, что Ирья не ярмарочная фокусница, она княгиня ДеГрассо, и никому не позволено говорить о ней в таком тоне. Она легко могла бы занять место Заремы, если бы захотела, но она предпочла работать с людьми, а не развлекать салонную публику хрустальным шаром. Спросите у барона Ферро – кто лечит его и его семью? Спросите у княгини Шварцмауль, спросите у барона Беккенбауэра, все они лечатся у нее и считают ее выдающейся ведьмой.

- Ну надо же… Княжеское происхождение еще не делает человека профессионалом, и в ведьминском ремесле совершенно никакой роли не играет.

Оскорблять Ирью было, пожалуй, бесполезно, потому что он и сам не верил в то, что говорил. Кому-кому, а ему было прекрасно известно о том, насколько она сильна и профессиональна, поэтому он решил немного сменить тему.

– Посмотрите кругом, мы словно живем в какой-то убогой деревне: верим в ведьм, как будто они представляют из себя что-то сверхординарное. Давно пора понять, что все люди одинаковы, никто не может больше того, чем отпущено природой человеку. И лечение людей – это не мистический процесс, а вполне натуральная технология, которую может освоить любой человек, если будет этому учиться. Нет у ведьм никаких сверхспособностей, все только туман и мишура, чтобы обманывать наивных. Давно пора упразднить это паразитическое сословие, которое ни налогов не платит, ни в общественном производстве не участвует. А вместо ведьм обучать лекарей, которые не будут пичкать людей сказками и махать амулетами!

Вот тут он мог долго распространяться – это был его любимый конек, и говорил он со страстью, горячо и убедительно, но сейчас, взглянув на лицо герцога, он понял, что дело плохо. Тот с усилием поднял руку, чтобы прервать излияния Орландо и слабым голосом проговорил:

- Орландо, друг мой, всем давно известна твоя нелюбовь к ведьмам. Интересно было бы понять ее причины, но сейчас не до этого. Я тоже не сторонник микстур и порошков, но на сей раз придется, пожалуй, обратиться за помощью. И, пожалуй, именно к Ирье, уж если кого-то звать, то именно ее. Лан-Чжень…

Герцог Карианиди не успел договорить, а Лан-Чженя уже и след простыл, он кинулся исполнять еще не высказанную просьбу.

Когда за ним хлопнула дверь, Орландо показалось, что это ему в голову выстрелили. Он помертвел. Вот так, неожиданно, в приветливый и солнечный день разразилась катастрофа. Ирья знает все, он, дурак, еще ходил просить у нее яд! Он погиб, окончательно и бесповоротно погиб. Мало того, даже сейчас у него в кармане лежал злополучный пузырек – это чтоб уж наверняка, с поличным, так сказать.

Что его ждет? Смерть, причем легкой она не будет. По своей гордыне и легкомыслию он даже не припас какого-нибудь быстродействующего яда для себя, а это значит, что ему придется перенести пытки и, в конце концов, быть колесованным на Рыночной площади. Уж Лан-Чжень постарается, чтобы наглый лакей-выскочка получил сполна, и не только за свое преступление, а за все щелчки по самолюбию, на которые он был так щедр.

Страх сковал его, несколько секунд он не мог даже дышать – в ушах застучало, перед глазами поплыли пятна. Он никак не мог сделать вдох, грудь словно сдавило железным обручем, он перестал чувствовать свои руки и ноги. Если бы он не сидел в кресле, то точно упал бы, но вычурное кресло эпохи Мередит уберегло его от позора.

Страх был настолько сильным, что причинял физическую боль. Орландо показалось, что он не доживет до прихода Ирьи, сердце не выдержит, но не тут-то было: молодой и здоровый организм его помирать не собирался, давая понять, что легко он не отделается.

Каждая секунда длилась вечность, он проживал их, как в кошмарном сне, в конце концов он стал даже желать, чтобы Ирья пришла побыстрее, обвинила его, и все закончилось. За сорок минут, которые прошли с момента ухода Лан-Чженя до звука шагов в коридоре, возвещающего о приходе ведьмы, он постарел на несколько лет. Услышав, как шуршит в коридоре ее юбка, он инстинктивно поднялся и отодвинулся за полог кровати, как будто надеялся, что она его не заметит.

Ирья вошла легким шагом, с высоко поднятой головой. Одежда ее была простой, как у обычной горожанки, но царственная осанка и природная величавость внушали почтение с первого взгляда. Следом за ней семенил Лан-Чжень, стараясь всячески угодить – то дверь открыть, то саквояж подержать, он чувствовал, что настал миг его торжества.

Все замерли и вытянулись. Бледный как смерть Орландо стоял возле полога кровати, ухватившись за него, чтоб не упасть – казалось, он хочет завернуться в него и исчезнуть. Ирья остановилась посреди комнаты, обежала глазами обстановку и в один миг заметила все. Ее пристальный взгляд на долю секунды задержался на несчастном отравителе, и окончательно остановился на лице Правителя.

- Мое почтение, Ваша Светлость. Добрый день, господа.

Она сняла плащ и отдала его Лан-Чженю, словно тот был лакеем, откинула со лба волосы своим характерным жестом и подошла к постели. Герцог засуетился, попытался приподняться, замахал руками, чтобы все разошлись и очистили для нее место, но она мягко остановила его:

- Не трудитесь, Ваша Светлость, экономьте силы, мне и так все прекрасно видно.

Она присела на край кровати и взяла руку герцога – некогда холеную, а теперь состоявшую из костей, обтянутых синеватой кожей, и долго молча вглядывалась в его лицо. Герцог с тревогой следил за ее действиями:

- Ну, почтеннейшая, что вы мне скажете?

Ирья со вздохом отпустила его руку и нахмурилась:

- А что тут скажешь… Дайте мне мой саквояж. – Она порылась и достала коробок спичек. – Сейчас я попрошу огонь показать вам вашу жизнь.

Она чиркнула спичкой – та загорелась и сразу погасла.

- Так и Правитель, дни его сочтены. Мне очень жаль, - она посмотрела на Карианиди печально-ласково, - Я всегда говорю правду, и сейчас тоже. Вы позвали меня слишком поздно, я не могу вам помочь, и никто не может. Все, что я могу сказать вам – не печальтесь и не пугайтесь, займитесь срочными делами, которые не доделали, и подумайте о своих близких. Рано или поздно это случается с каждым.

В спальне воцарилась мертвая тишина, все побледнели. Страшная новость, сказанная ведьмой, не оставляла ни малейшей надежды, все было до ужаса ясно. Только теперь у многих из присутствующих открылись глаза, они наконец поняли, что герцог обречен.

Много дней они не замечали очевидного, но теперь это стало понятно – никто и ничто не в состоянии помочь этому полумертвецу избежать своей участи. Посеревший Лан-Чжень хлопал глазами и только открывал и закрывал рот, из которого не вылетало ни звука. Очевидность катастрофы лишила его голоса.

Когда он наконец справился с собой, то задал единственный вопрос, который мог уберечь его жизненные планы от крушения:

- Скажите, госпожа Ирья, что все-таки случилось с Его Светлостью?

- А вот это интересный вопрос, полагаю, что вы привели меня сюда, чтобы задать его. – Ярко-зеленый взгляд словно прожигал Лан-Чженя, щеки его покраснели. – Ну что ж…

Но сказать ей не дали. Герцог, которого все мысленно записали в покойники, вдруг подал голос.

- Рано вы меня хороните. Попробуй другую спичку, женщина.

Ирья перевела на него взгляд, пожала плечами, достала из коробка еще одну и чиркнула – результат был тот же самый.

Неотвратимость приговора, вынесенного так безжалостно, без малейшей иллюзии на спасение, пробудили в душе герцога страх и гнев, глаза его загорелись, последние остатки жизненных сил вспыхнули перед тем, как погаснуть навсегда.

- Попробуй еще одну.

То же самое. И еще одну. И еще.

- Да у тебя спички испорчены! – закричал Карианиди, брызжа слюной. – Дайте другой коробок!

Лан-Чжень кинулся к пепельнице, стоявшей на столике у окна, и схватил спички, которыми сам герцог пользовался, когда курил. Ирья с каменным лицом чиркнула новой спичкой, и та опять погасла, не успев загореться. Красный от ярости, Карианиди выхватил у нее коробок и начал чиркать сам, но каждая спичка, как заговоренная, вспыхивала и гасла.

- Это сырые спички!!! – завопил герцог, - Принесите с кухни!!!

Кто-то из лакеев быстренько сбегал и принес коробок, которым разжигали печь на дворцовой кухне. Он всегда лежал на плите, и был еще теплым – то, что спички в нем сухие, не вызывало никаких сомнений.

Герцог схватил коробок и начал снова, весь трясясь, он чиркал спичками, и ломал их, но они все гасли, гасли… Вся постель и пол вокруг нее были усеяны спичечными трупиками. Ирья, со скрещенными на груди руками, молча наблюдала за этой вакханалией, потом негромко произнесла:

- Ваша Светлость, успокойтесь, спички тут ни при чем, это ваша судьба.

Герцог замер, глядя на нее безумным взглядом.

- Ты! Это все ты и твое шарлатанство! Ты подсунула мне эти спички!

У Ирьи глаза на лоб полезли, а Карианиди смял в кулаке коробок и внезапно кинул ей в лицо.

- На, жри!!! Ишь чего придумала – хоронить меня, да я тут всех вас переживу! Я всех вас похороню, слышите!!! А эту старую шлюху выпороть прилюдно, сейчас же! Какая она ведьма? Она просто фиглярка в балагане!!!

Он трясся и брызгал слюной, глаза его полезли из орбит. Ирья страшно побледнела, она встала и сжала кулаки, словно готовясь произнести слова проклятья. Но какой смысл проклинать того, кто уже стоит в могиле двумя ногами? Большим усилием воли она сдержала себя, резко развернулась, похожая на большую хищную птицу:

- Хорошо же, оставайтесь так. Разбирайтесь сами.

Но герцог снова заорал, как полоумный:

- Вон!!! Вон!!! Дрянь!!!!

Ведьма надела плащ, взмахнув им, как вороновым крылом, выхватила из рук у Лан-Чженя саквояж и быстро вышла, не попрощавшись. Испуганный Лан-Чжень растерянно завертелся на месте, а потом выбежал вслед за Ирьей.

Несмотря на то, что он был моложе ее, ему стоило труда догнать разгневанную женщину.

- Госпожа Ирья! Госпожа Ирья! – Он чуть не упал, когда она, внезапно остановившись, стремительно повернула к нему лицо, дышащее яростью.

- Что еще???!!!

- Что вы хотели сказать Правителю? Скажите мне, умоляю вас!

- Да пошел ты!!! – и, не стесняясь в выражениях, Ирья объяснила несчастному Лан-Чженю кто он есть, кто есть Правитель, и что все они заслуживают своей участи. – Проклясть бы вас всех, недоумков, да и без меня вам хватит…

Обалдевший клеврет отстал, а Ирья покинула дворец в гордом одиночестве и в таком бешенстве, какого сроду не испытывала. Возвращаясь домой по улицам Амаранты, она еле удерживалась от того, чтобы не кинуться на кого-нибудь с кулаками.

- И правда, почему я должна во все это вмешиваться? – шипела она себе под нос. – Пусть хоть сожрут друг друга живьем! На худой конец, Орландо хотя бы умный человек, пусть и мерзавец, а все эти ублюдки… Да пусть подыхают – ничего другого они не заслужили!

Полуживой Орландо отклеился от стены, ноги его совершенно не держали. Каким-то чудом он избежал верной смерти. То, что сейчас произошло, было просто непостижимо. У висельника, стоящего на помосте, и то было больше шансов выжить, чем у премьер-министра полчаса назад, но он опять умудрился выплыть.

Хотя, надо признать, что его заслуги в том совершенно не было. Видя всеобщее смятение и плачевное состояние герцога, он поборол дурноту и попросил всех выйти, чтобы дать Его Светлости время прийти в себя.

Сам он вышел вместе со всеми, но не стал обсуждать произошедшее, а пошел по коридору до комнатки, в которой помещались караульные. Подозвав дежурного офицера, он что-то тихо объяснил ему и двинулся обратно.

Только что многолюдная спальня теперь была совершенно пуста, шторы спущены, в комнате царил успокаивающий полумрак. Орландо тихонько зашел, жестом велел лакею, притулившемуся на пуфике у двери, открыть форточку, и подошел к постели.

Герцог лежал с закрытыми глазами, но, почуяв его приближение, поднял веки – в полуоткрытых черных зрачках светился смертный страх. Орландо присел на край постели и поправил ему одеяло.

- Черт бы побрал их всех, не нужно было этого делать. Вот только не надо принимать всерьез то, что сказала эта ведьма, теперь вы сами видели, что она не более чем шарлатанка. Вы еще долго проживете, и я позабочусь о том, чтобы никакие прихлебатели не докучали вам бредовыми идеями.

Герцог благодарно моргнул и отвернулся, глядя в окно. Орландо провел рукой по лицу, чувствуя, что все еще не в силах избавиться от дрожи. Но голос его был тверд, и он велел лакею принести герцогу стакан крепкого чая для успокоения, а сам осмотрелся вокруг.

Комната была пуста, придворные гомонили где-то в коридоре. Орландо вдохнул поглубже, и принялся убирать спички – то ли с перепугу, то ли еще почему, но ему хотелось проявить какую-то заботу о человеке, которого он так удачно спроваживал на тот свет.

Когда он закончил, как раз принесли чай - Орландо отпустил лакея и поставил стакан на прикроватный столик, сам выжал лимон и размешал сахар. Герцог Карианиди лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал. Видя такое дело, Орландо неслышно достал пузырек, и в горячий ароматный напиток снова упали три капли: кап… кап… кап…

Лан-Чжень был напуган и очень озадачен - его план рухнул как карточный домик. Правитель сам, своими руками приблизил свою кончину и даже не пожелал узнать, почему она наступает так внезапно. Надо же было ему так разозлиться, да еще на ведьму!

И Ирья тоже хороша – вместо того, чтобы успокоить больного, она влепила ему в лоб: пора тебе, мол, сударь белые тапки прикупить. Как дети малые, каждый со своей погремушкой! А что теперь делать ему? В том, что ведьма сказала правду, он нисколько не сомневался, вопрос был только в том, как скоро это случится.

Он прекрасно знал, что со смертью Правителя Карианиди его положение удачливого временщика можно считать оконченным, и он также знал, что премьер-министр никогда не простит ему попыток выжить себя из политики, поэтому перспектива складывалась безрадостная.

Еще сегодня утром у него были некоторые иллюзии относительно того, чтобы побороться с Орландо после смерти герцога. Ему казалось, что тот просто не посмеет претендовать на что-то большее. Ибо с учетом подлого происхождения, занимаемая им должность и так была фантастической. Не может же лакей всерьез претендовать на верховную власть в стране – это как-то слишком сюрреалистично.

Но сегодня он понял, что может, еще как может. Мало того, у него нет серьезных соперников – после смерти князя Аль-Нижада вряд ли кто-нибудь рискнет встать на пути всемогущего плебея. Все это Лан-Чжень понял с такой же ясностью, как и то, что герцог не жилец. Все, что ему оставалось – это спасаться бегством. Если повезет, то он успеет пересечь границу до того момента как несчастный Правитель испустит дух.

Ждать было нечего. Лан-Чжень оглянулся в последний раз на роскошную дворцовую обстановку, мысленно попрощался со всеми, хлопнул себя по ляжкам и велел подать карету. Пока готовили экипаж, он подумал, что можно быстро собрать из ценного и увезти, чтобы не испытывать на чужбине недостатка ни в чем. К сожалению, он не мог быстро продать имения, нажитые за время службы – даже дешевая цена требовала времени. Зато у него была некоторая сумма золотом и в казначейских билетах, а также весьма недурные драгоценности.

Усевшись в карету, он велел ехать домой. Свистнули вожжи, и экипаж тронулся. Проезжая знакомыми улицами, Лан-Чжень чувствовал, как щемит сердце – вряд ли когда-нибудь он сможет вернуться в Амаранту. Во всяком случае точно не при Орландо.