Компания «Танцпол» имеет честь пригласить Вас. 32 page

Еще во время первой встречи в Бабельсберге профессор заинтересовался рассказами русской художницы о качестве перетекания одного плана в другой, которого она хотела бы добиться в своем фильме, и сейчас повел ее в просмотровый зал. За несколько лет работы институт накопил огромное количество трехмерной графики и всевозможной анимации. Показав Ольге, как действует кофейный автомат и откуда извлекать материалы для просмотра, он оставил ее в одиночестве.

Через три часа, с трясущимися от выпитой годовой нормы кофе руками и перегруженной от увиденного головой, Ольга выбралась из просмотровой комнаты и, пошатываясь, отправилась разыскивать профессора. Тот еще издали заметил ее лунатическое состояние и, улыбнувшись произведенному эффекту, вручил ей пластиковую карточку с магнитной полосой.

— Что это? — удивленно спросила Ольга.

— Это карта студента. Вы можете приходить к нам и заниматься компьютерами. Мы бесплатно проведем для вас курс по этим технологиям. Надеюсь, это поможет в вашем творчестве.

Не веря своим ушам, Ольга приняла карточку и, поблагодарив профессора тысячу раз, счастливая вышла на улицу.

Целый месяц до конца своей визы Ольга ходила в «Art Com» и с головой погружалась в компьютеры. Зная об их существовании только по фильмам и впервые столкнувшись с ними, она была потрясена новой, столь неожиданно открывшейся перспективой и фантастическими возможностями, а более всего — красотой и ясностью кибернетического разума. До красноты глаз она целыми днями таращилась в мониторы, постигая хитроумную машину, засыпала от усталости в институте, перезнакомилась со всеми его сотрудниками, училась, работала, от всего этого похудела как щепка, но стала разбираться в основах и получать первые результаты. Привезенные с собой материалы она перевела в электронные файлы и стала создавать из них новые картины. Профессор Ульрих навешал русскую студентку, помогал советами и прикрепил к ней молодого компьютерщика.

Веселый и коммуникабельный Гюнтер был двадцатипятилетним асом виртуальной анимации, а кроме того - весельчаком и модником, завсегдатаем берлинских клубов и поклонником электронной музыки. Вещи, которыми он сам занимался, были настолько сложны, что Ольга испытывала к нему чувство благоговейного трепета. Когда занятия в институте подошли к концу и Ольге нужно было уезжать в Петербург, Гюнтер показал ей недавно вышедший на экраны фильм «Газонокосилыцик» и в качестве прощального подарка предложил испробовать виртуальную реальность. Предложение было настолько заманчивое, что отказаться было невозможно.

Для первого знакомства хитро улыбающийся Гюнтер предложил попробовать симулятор с программой полета боевого звездолета. Впечатляющего размера устройство представляло собой вывешенный на гидроопорах механизм, имевший три плоскости вращения. Усадив подопытную в кресло, Гюнтер плотно пристегнул ее тело, руки и ноги специальными ремнями, надел на голову скрывающий лицо тяжелый шлем, уложил ее ступни на педали, руки — на управляющие джойстики, а сам уселся за контролирующий компьютер.

- Смотри! - раздался в наушниках электронный голос Гюнтера.

Темный экран шлема вспыхнул, и Ольга увидела сложнейшее трехмерное пространство, нарисованное зелеными линиями. В сетке этих линий угадывался тянущийся за горизонт ландшафт и смутные очертания каких-то строений.

- Это планета, где ты делать война. Смотри!

В одну секунду сетчатый мир окрасился, возникла за сыпанная обломками метеоритов планета, появились фантастические здания, мосты, космопорты, в темно-фиолетовом небе двигались космические капсулы, а снизу к ним тянулись огненные нити выстрелов.

- Ты — солдат! — командовал в шлем Гюнтер. — Это война. Смотри! Правая нога — вперед! Левая — стоп! Правая рука - ориентация! Левая — вооружение! Медленно, медленно! Старт!

Внезапно ее окружили звуки. Это был рокот гудящего за спиной ракетного двигателя, команды компьютера, выстрелы, разрывы и вой проносящихся мимо боевых машин. Кресло завибрировало и подалось вперед. От неожиданности Ольга сжала джойстик в руке, и с глухим рокотом заработала крупнокалиберная носовая пушка. Улетевшие к цели снаряды достигли какого-то здания, и из установленной на его крыше огромной неоновой собаки брызнул фонтанчик дымящихся осколков. Перед глазами зажглись бегающие цифры, различные параметры, датчики и приборы.

— Вперед! Вперед! — надрывался в наушниках голос Гюнтера.

Ольга от испуга нажала педаль и всем телом ощутила вжимающее в кресло ускорение. Космический город качнулся, подался навстречу и стал быстро приближаться. Навстречу ей выскочили два боевых корабля и, стреляя спиральными молниями, предприняли попытку тарана. Последнее, что она успела разглядеть перед тем, как зажмуриться, было страшное лицо злобного инопланетянина в кабине вражеской машины. Рука импульсивно дернулась, ее корабль завалился, а вместе с ним перевернулись картина боя и сам пилот. Страшно вибрируя, кресло опрокинулось, и пристегнутая Ольга закружилась вверх ногами. Столкновения удалось избежать, но теперь, вращаясь волчком, приходилось удирать от насевших сзади преследователей. Ее догоняли яркие росчерки выстрелов. Начиная понемногу ориентироваться, Ольга заработала джойстиком, ее звездолет качнулся, зарылся носом и, резко уходя к земле, вошел в штопор. Заломив кривую и выровняв курс, она влетела в космический город, обстреляла монстров и едва не врезалась в стальную балку, выпиравшую из разрушенного здания. Скорость боя нарастала. Кресло, к которому она была пристегнута, крутилось во всех направлениях, вздымаюсь вверх, заваливалось и тряслось. Вошедшая в раж Ольга, не слыша себя в шуме боя, кричала по-русски, верещала и охала, а наставник Гюнтер умирал со смеху, наблюдая ее кульбиты на экране монитора.

Через несколько минут ее окончательно подбили, и сеанс закончился невероятным по реализму падением звездолета на дно индустриального ущелья, полного биологических роботов.

Когда Гюнтер отстегнул задыхающегося от волнения пилота, Ольга вывалилась из кресла мягким комом. Смешавшиеся рефлексы и полная путаница в голове так закрутили нервный узел, что она с большим трудом смогла добраться до диванчика. Глаза горели, волосы были всклокочены, руки дрожали, и, пытаясь восстановить душевное равновесие, она выкурила три сигареты подряд. Гюнтер с тревогой наблюдал за ученицей, предложил ей коньяку из фляжки, но когда она стала возвращаться, немного успокоился и выключил оборудование.

Через полчаса они уже шли по вечернему Берлину, Ольга с хохотом рассказывала о своих ощущениях. Мир, машины на улицах, Гюнтер, инопланетяне, война на планете, бой, горящий звездолет, роботы — все смешалось в ее голове. В таком сумбуре она дошагала с Гюнтером до станции метро и стала прощаться.

- Все! Спасибо! Завтра я улетаю. Но я обязательно вернусь!

- Завтра? — задумчиво повторил Гюнтер.

- Да, вечером.

- Так пошли с нами в клуб, — неожиданно предложил он. - Мы с друзьями сегодня идем на технопати в мой любимый клуб. Это интересно для тебя?

- Конечно! — после недолгого раздумья согласилась она - Я обожаю вечеринки. У нас в Петербурге есть свой клуб в подземном убежище.

Быстро столковавшись, парочка круто изменила маршрут и маленькими улочками пересекла два квартала. Вскоре они достигли цели и через арку вошли во двор огромного нежилого здания. Разрисованные стены вздрагивали от плясавших по ним отсветов горящих костров. Откуда-то — казалось, что из-под земли — бухала музыка, на улице вокруг бочек с огнем, весело шумя, толпилась молодежь. Гюнтер быстро сориентировался, нашел приятелей и тут же познакомил их с русской. Ольгу приняли очень радушно, стали расспрашивать про Ельцина и Горбачева, предложили сигарет, нива, и, когда неприметная дверь подвала распахнулась, ее со смехом потащили внутрь.

Клуб размещался в подземном гараже огромного полуразрушенного гэдээровского универмага. Выглядело вседовольно примечательно: серые бетонные стены, колонны с оранжевыми полосами, круглый металлический бар в центре танцпола, безумно громкая музыка и минимум света. Клуб в считанные минуты наполнился людьми, и молодежь образовала в нем настоящий водоворот. Решив ничему не удивляться и во всем участвовать, Ольга очень скоро оказалась в гуще танцующих. Но зная здесь никого, кроме весельчака Гюнтера, она не чувствовала робости и самозабвенно вытанцовывала среди незнакомых людей. Радость бурлящими пузырьками проникала в сознание, и в душном невентилируемом помещении ей быстро удалось почувствовать себя своей. Весь месяц, прожитый в Германии, все окружавшие ее люди, случившиеся с ней события - все доставило ей массу приятных впечатлений и несомненную пользу. Счастливо улыбаясь и танцуя, она вспоминала, как послала к черту свою подругу; ей нравились картины, которые она делала в институте, у нее появились новые друзья, она сама стала новой, и впереди ее ждало только хорошее.

Музыка, заставившая трепетать сердце, неслась дальше и дальше, Ольга захотела пить и стала пробираться к бару. Когда она уже разглядывала быстро потеющий от духоты стакан воды, на нее налетел хохочущий Гюнтер. По всему было видно, что он находится в необыкновенно приподнятом настроении. Гюнтер залопотал по-немецки, но потом поправился и стал изъясняться по-английски. Говорил он быстро и сбивчиво, постоянно срываясь на смех. Через некоторое время, сообразив, что Ольга по-прежнему пребывает в веселом недоумении, приобнял ее за плечи и крикнул на ухо:

— Скажи: а-аа!!!

Ольга рассмеялась его дурацкой просьбе и, широко раскрыв рот, пропела:

— А-а-аа!!!

Мгновенно этим воспользовавшись, Гюнтер двумя пальцами вложил ей в рот маленькую бумажку и, подняв вверх большой палец руки, состроил выразительную гримасу.

— Это хорошо! Ешь! — прокричал он на ухо Ольге, с сомнением шарящей языком во рту. — Это эсид! Будем танцевать!

После этих слов он радостно взвыл и, замахав руками, кинулся в танцпол. Быстро сообразив, чем угостил ее Гюнтер, Ольга несколько секунд раздумывала, но так ничего и не решив, проглотила горьковатый клочок изжеванной бумажки. «Какая разница?!» — не то подумала, не то приказала она себе.

- Я восьмерка! Я восьмерка! — звучало в голове громко и ясно.

Это численное определение было самым точным из всех словосочетаний, способных описать те телодвижения, которые Ольга выделывала под грохочущей колонкой. Давно забыв себя у бара, она вышла из собственной оболочки и, повинуясь прозвучавшей команде, утекла к месту наибольшей концентрации звука. Изливающаяся из горы черных ящиков энергия позволяла совершать телом замедленные движения, напоминающие восьмерку и составленные из сотен более коротких движений. Эти мелкие неконтролируемые движения, в свою очередь, энергичным пульсом прокачивали питающую субстанцию через мускулы и передавали полученные результаты сознанию. Постоянно видя свои летающие в стробоскопическом свете руки, Ольга попыталась перестать управлять ими и вдруг поняла, что если бы даже захотела, то не смогла бы этого сделать. Поразившись этому, она попыталась сконцентрироваться, чтобы такое управление стало возможным. Ничего не получилось. Ни сразу, ни потом.

«Восьмерка», это закольцованное движение, закрутившее ее тело, оказалось лентой Мёбиуса, неуправляемым сигналом, сбоем программы, чьим-то вмешательством. Ольга не осознавала всего происходящего вокруг, пока с трудом не опознала самого места событий. Только тогда ясно вспомнился страшный, потрясший обшивку корабля удар, дым из горящего двигателя, пронзительный писк приборов и тошнотворное падение в глубину дымящейся пропасти, полной врагов из атакуемого города. Она вспомнила, как разбился звездолет и потом наступила темнота. Из этой темноты к покореженной машине поползли жуткие чудовища, а дальше был провал.

Это они, теперь все ясно, она по-прежнему находится в этой наполненной невероятным грохотом яме, едва уцелевшая и оставшаяся один на один с зацикленно двигающимися роботами. Она с ужасом поняла свою беззащитность, но в то же время осознала, что сбой в программе действует и на массу этих существ.

— Нужно выбираться! — прозвучал в наушниках чей- то голос.

— Нужно спасаться! — повторила его Ольга и невероятным усилием воли попыталась перебороть воздействие поврежденной программы.

Провал, в который свалился подбитый корабль, оказался страшным местом, найти выход она смогла не сразу. Бетонные развалины были плохо освещены, гремели страшные звуки, и слышались переговоры роботов, общавшихся на непонятном диалекте. Постоянно оглядываясь, замирая и падая от страха, она долго рыскала по подземелью, пока наконец не нашла лестницу, ведущую наверх. На вершине этого бесконечного подъема, в проеме открытой двери стояли два голых по пояс робота, от которых в ночное небо валил пар.

«Сварились», — решила Ольга, осторожно пробираясь между ними на свежий воздух.

Миновав дымящихся, Ольга выскочила наружу и даже вскрикнула от неожиданности. Перед ней стояла толпа призрачных существ, а посреди нее был один, одетый в серебряный скафандр. В вытянутой руке он держал горящий факел. Ей показалось, что при ее появлении призрачные радостно завыли, а взбодренный их голосами серебряный махнул факелом и выпустил изо рта длиннющую струю оранжевого пламени. Поняв, что это начало конца, Ольга рванула с места и помчалась без оглядки. Пытаясь найти выход из этого страшного мира, она с безумными глазами неслась по двору универмага, и только пробежав круг, разглядела арку и вылетела на улицу.

Силы скоро кончились, и ей пришлось остановиться, чтобы передохнуть. Жуткое место, где разбился ее звездолет и где в огне едва не погибла она сама, осталось далеко позади. Преследования не было. Задыхаясь в атмосфере чужой планеты, она присела на землю, и в это время со страшным воем ее объехало такси. Программа снова ожила и начала свое преследование. Ольга вскочила на ноги и поняла, что отдыхала посреди дорога. Ночной Берлин, окружавший ее, предстал в образе того самого злополучного города, над небом которого она еще недавно билась с врагами галактики. Чувствуя, что не стоит этого делать, она все же медленно обернулась и, подняв голову, уставилась на неоновую рекламу «Дойче Банка»: на крыше высоченного стеклянного здания сидела невероятных размеров собака, горящая оранжевыми линиями. Не поверив тому, что видит, Ольга отшатнулась и поняла, что ее движение замечено — чудовище шевельнулось. Она попятилась, зашагала назад и увидела, что по всему туловищу исполинской собаки побежали разноцветные искры. В то же время стало ясно, что собака не одна На крышах еще по крайней мере пяти зданий, приготовившись к прыжку, сидели такие же огромные звери, отличавшиеся от первой только размером и разнообразием ослепительных расцветок.

Бежать! Бежать!

И она побежала по Ораененбургер-штрассе. Побежала с такой скоростью, что местами обгоняла свой собственный страх, дико стучавший пульсом в голове. Свора неоновых собак сорвалась с крыш и беззвучно погналась за ней, раскидывая по улицам россыпи светящихся точек. Ольга бежала, сколько хватило сил. Постоянно оборачиваясь, она виделагорящих собак и понимала, что они настигают и ей не уйти. Выбившись из сил, она стала задыхаться и тут увидела стоявшего посреди улицы давно подбитого и полностью сгоревшего робота. Его обуглившаяся до черноты голова была хорошо различима на фоне каких-то светящихся руин.

«У него должно быть оружие! - мелькнула в голове спасительная мысль. — К нему!»

Вызвав свои последние силы и дрожа всем телом от страха, она рванулась вперед и едва не сбила с ног мирно курившего у автобусной остановки африканца. Увидев еще издали невменяемую девушку, мчащуюся глубокой ночью по пустынным улицам Восточного Берлина, он поначалу не обратил на это внимания, но когда девушка с размаху налетел а на него, повисла на груди и что-то жалобно залопотала, все понял.

— Это трип. Не волнуйся, - как мог успокоил ее темнокожий парень.

— Андрей! Ты где? Зачем ты опять куришь?! Я же просил а тебя не курить траву в квартире! И вообще не курить! У меня же Лиза, почему она должна дышать твоим дымом?! Почему ты молчишь?! Я так больше не могу!

Андрей сидел на узком подоконнике, прижавшись плечом к холодному стеклу, и, прищурившись, смотрел в окно. Тьма февральского вечера шевелила неясные силуэты деревьев, а в плохо прикрытой форточке скулил подвывающий ветерок. Андрей смотрел вдаль, но безрадостный уличный пейзаж, нарисованный двумя оттенками траурно-черной сажи, расплывался в табачном дыму. Где-то в глубине этого призрачного рисунка на качающейся от ветра проволочной волне висела искрящаяся в ресницах лампочка, а еще дальше за ней в морозном воздухе мерцало северное сияние городского электрического зарева.

Андрей сидел на этом подоконнике впервые. Вот уже полгода его мучительно раздражало, что он не может на него присесть, он молча дулся на закрытую дверь комнаты и копил бешенство. В этой маленькой комнатке до вчерашнего дня жили Маринины друзья-немцы, снимавшие у нее эти двенадцать квадратных метров. Тихие и чистоплотные студенты-гуманитарии уходили на учебу рано утром, а появлялись вечером, коротко ужинали и тихонько исчезали в своей келье. В целом это были мирные и безобидные ребята, но все же он вынес им приговор еще тогда, когда впервые появился в этой квартире. Они раздражали его своей приветливостью, ровным, незаинтересованным общением, немецкой педантичностью в быту и безэмоциональностью.

«Рыбы, а не люди» — прозвал он их про себя и записал в черный список. Но не эта их склизкая аморфность раздражала Андрея больше всего — немцы всегда появлялись не вовремя. Они бесцеремонно входили в кухню только тогда, когда он сажал Марину к себе на колени или начинал целовать. Бескомплексные студенты близоруко пялились на них через свои круглые очочки, а он ловил на себе их взгляды и спиной ощущал в них скрытое насмехательство. На своем тарабарском языке немецкие жильцы наверняка обсуждали его жеребцовую активность и Маринины стоны, потому как слышали по ночам частые шлепанья их босых ног в ванную комнату. Так из этой двенадцатиметровой комнатки они постепенно переселились в его ежедневное раздражение и очень скоро до смерти ему надоели. Прошло еще какое-то время, и Андрей тихо их возненавидел, как ненавидят коммунальных соседей, как ненавидят врагов.

Как только появилась ненависть, обстановка в квартире начала накаляться.

Марина задыхалась от его сумасбродства, но поначалу решительно отказывалась видеть причину их частых скандалов в своих тихих друзьях. Андрей не унимался.

В квартире полгода висело напряжение, и наконец немцы молча собрали сумки, оставили на столе ключи и пропали без записки. Поначалу Марина думала, что они вернутся, а поняв, что потеряла друзей, набросилась на своего мучителя.

— Ты мне всю душу вымотал! Чем они тебе мешали? Какая гадость получилась!

— Они меня достали, — буркнул с подоконника Андрей. — Я хочу ходить голый по квартире. Я ненавижу коммуналки. Здесь всего сорок квадратных метров...

— Ну уж извини! Сколько есть! Тебе все время что-то не так! Все не по-твоему!

Андреи повернул лицо и холодно посмотрел в хорошо знакомое, но разгневанное лицо своей подруги.

— Да! Не по-моему! — взъярился он, вскакивая на ноги.

— К черту все! К черту эти сорок метров! К черту твоих друзей! Этих и тех, что, пока меня нет, дарят Лизе гребаных медведей!!!

— Каких медведей?! — лицо Марины сделалось бурым от ярости. — Каких медведей?! Что ты с ним сделал?! Лиза! Девочка моя, иди ко мне!

Она выбежала из комнаты, а Андрей неожиданно зло усмехнулся ей вслед:

— Я его казнил.

Он, рассвирепев, действительно разорвал в клочья красивого плюшевого медведя, не без оснований подозревая, что он подарен Лизе одним из давних Марининых воздыхателей. Часто повторяющиеся приступы ревности давно душили его, но эта выходка превзошла все мыслимые пределы. Марина вбежала в комнату с комком развороченной ваты, а сзади нее послышался пронзительный плач маленькой Лизы.

— Гад! Сволочь! Я тебя ненавижу! Как ты посмел?! Ведь она же все утро, пока мы спали, тихонько искала его, а нашла в мусорном ведре.

— Я тебя предупреждал — еще одно свидание у меня за спиной...

— Какое свидание! Я знаю этого человека десять лет. Это взрослый человек, он просто мой друг.

— К черту твоих друзей!

— Знаешь что! К черту тебя! Не нравится моя жизнь — убирайся в свою. Ты уже это делал! Мне надоели твои спектакли!

Не видя дна в колодце своего бешенства, Андрей резко шагнул к ней и крикнул:

— Скоро уйду!

Марина в ужасе отшатнулась и побледнела еще больше.

— Ты меня не любишь, — тихо произнесла она, и слезы потекли у нее из глаз. — Я давно это вижу. Так не поступают с теми, кого любят.

Андрей хотел сказать еще какую-то резкость, но ее неожиданные слезы горячими стрелами вонзились в его холодное сердце. Он не мог видеть, как она плачет. В последнее время она часто плакала, и только это ненадолго смиряло его с собственной неудовлетворенностью. Марина не понимала, что его постоянно раздражает, или не хотела понимать, а потому пришла к одному-единственному женскому выводу.

— Ты меня не любишь, — закрывая лицо руками, повторила она и опустилась на пол.

— Люблю... — коротко бросил Андрей, но тут же осекся.

Вся эта сцена с плачущей на полу Мариной меньше всего походила на тот фонтан восторга, с которого пол года назад начинался их роман. Теперь же, прожив с ней эту короткую жизнь, Андрей начал чувствовать, что сходит с ума.

Причины этого безумия были похоронены у него глубоко в душе, но он, по правде сказать, ни разу не копался в себе, доискиваясь ответов.

А напрасно — там было все: и гадкое чувство, что он у нее не первый, и несовместимость жизненных интересов, разница в возрасте, его постоянное курение марихуаны, отсутствие жизненной мудрости и стремление получить все сразу.

Еще в самом начале их романтических отношений Андрей понял, что Марина не ценит его любви к ночному клубу. Это уязвляло его гордыню и не позволяло рассчитывать на нее как на партнершу по психоделическим оргиям. Она не курила, практически ничего не пила, не слушала музыку, вела очень размеренный образ жизни и только морщилась, когда он, воняющий прокуренным клубом, приходил домой и заваливался спать. Но и это было бы ничего. Беда была в том, что когда он просыпался, то оказывался в плену строго отформатированного и довольно традиционного уклада ее жизни.

Вот тогда и начиналось удушье. Ему хотелось страстных экспериментов и безудержного секса, а Марине нужны были чувство дома и хоть малая, но забота о дочери. Почти во всем он получал от нее желаемое, но истинной платой за это эротическое счастье был ежедневный обряд смирения бушевавших в нем бесов, вершащийся на алтаре фальшивого семейного благополучия. Насилуя себя, Андрей даже начал общаться с ее родителями, пробовал подружиться с пресными друзьями, но ужасно скучал в их обществе и тихо бесился от распиравших его порочных устремлений. Наркотики и грязный секс — вот что мерещилось ему на этих скучных дружеских обедах.

Так он и жил двумя жизнями. Одной с ней, другой в пьянящем разврате подземного мира, но страсть к бесконечным наслаждениям уже давно перевесила в нем былую любовь к ее тихому дому, и их счастье полетело в пропасть конца.

Была еще одна причина, отравившая это яркое счастье. Он взвалил на себя слишком тяжелый груз ответственности за ее ребенка, а после бесился и трусил себе признаться, что не хочет его дальше нести. Тогда, в самом начале их отношений, он суетливо пытался вообразить себя счастливым главой семейства, а потому неизвестно зачем приучал крохотную Лизу называть себя папой. Прошло некоторое время, он добился своего, и девочка к нему привыкла, но он вдруг отчетливо понял — это не его ребенок, чужой, и он его совсем не любит, более того, никогда и не сможет полюбить. Андрей начал ревновать Марину и к этой девочке. Его бесило, что у матери с дочерью есть свой собственный мир,в котором ему нет места и где с его мнением никто не считается.

Еще больше эту трещину расширила Маринина мать. С первого дня его появления она невзлюбила худого и мрачного юношу и продолжала с ним общаться как с посудным шкафом. Тонко чувствуя ее отношение к себе, Андрей понимал, что оно является лишь проекцией тех разочарований, которые принесли все мужчины, бывшие с ее дочерью до него. Острая игла этой брезгливой правды все время колола в сердце и в конце концов продырявила его насквозь. Он попытался подружиться с ее отцом, ездил к нему на дачу, помогал. Потом и это прискучило, Андрей полностью охладел к семейным ценностям и стал абсолютно чужим в их жизни. Лишь изредка по каким-то еврейским праздникам Марина просила его съездить с ней и Лизой к родительскому ужину, там, сторонясь бесед и откровений, он отсиживался за столом, а после всегда жалел потраченного времени.

Сегодня, на зло и на горе, был один из таких родительских дней.

— Марина, — глухо позвал он сидящую на полуссутулившуюся и окаменевшую от обиды Марину. — Марина, ну, ну прости. Чего-то я так...

Марина не отвечала и только мизинцем утирала со щек влажную соль своих горьких обид. Находясь сейчас вместе с ней в этой отвоеванной комнате, Андрей чувствовал себянеимоверно гадко. Он замотал головой и в тысячный раз понял, что это конец и ему не сбежать из этой тюрьмы собственных ошибок. В одной комнате сидела плачущая Марина, в другой плачущая Лиза, оставались еще крохотная кухня с искусственными цветами и наполненная телефонным трезвоном гостиная. Но и там, и тут — везде было тошно, он сжег чувство радости, в доме стоял плач и царило уныние.

Из этой удушающей безысходности был лишь один выход. Андрей посмотрел в коридор на входную дверь.

— У моих родителей, если ты помнишь, - тихо и бесстрастно произнесла Марина, - сегодня годовщина свадьбы. Я купила подарок, так что очень тебя прошу не портить всем праздник. Собирайся. Я одену Лизу.

— Если это праздник, — глухо пробурчал Андрей, — то что же тогда серые будни.

— Вся моя жизнь с тобой превратилась в серые будни, — грустно призналась Марина.

Ужин в тесной хрущевской квартире уже сам по себе не сулит ничего приятного, а ужин в такой обстановке, да еще и в компании пожилых интеллигентов, презирающих никудышного сожителя своей несчастной дочери, — это просто пытка. Понимая, что нарубил сегодня уже очень много дров, Андрей скрепя сердце отправился с Мариной к родителям. Район, в котором они проживали, назывался Ульянка. Максимально удаленное от центра города, это гетто для малоимущих всегда навевало на него такую тоску, что ему каждый раз хотелось безотлагательно бежать оттуда.

Храня полное молчание, они добрались до родительского дома, поднялись на нужный этаж и оказались перед дверью, к которой была пришпилена открыточка с обручальными кольцами. В сухих поздравлениях Андрея никто не нуждался, поэтому Лиза сразу упала в руки обожаемого дедушки, а Марина отправилась на кухню помогать матери. Оставшись один в парадно декорированном ущелье из шкафов и гарнитурной стеночки, Андрей от нечего делать стал разглядывать праздничный стол и пришел к выводу, что вся эта брежневская застольная классика одинакова для любого случая. В миллионах одинаковых квартир миллионы людей из года в год всю жизнь ставят на столы все те же оливье, мимозу, куриные ноги, заливное, шпроты, и им все равно, что заедать этим набором: похороны, свадьбы, поминки или новые года.

На сегодняшнее торжество Андрей прибыл с голодной резью в желудке, поэтому, придирчиво осмотрев разносолы, воровато оглянулся и быстро погрузил руку в блюдо с жареной курицей. Когда заложник страсти уже дожевывал украденный кусочек, двери распахнулись, и в комнату вошла красная как самовар Лизина бабушка. Маленькая Лиза хитро выглядывала у нее из-за спины и строила веселые рожицы. Аппетит Андрея как рукой смахнуло.

— Молодой человек! — гневно протрубила красная бабушка - Лиза рассказала мне страшные вещи! Как вы смеете портить ее любимые игрушки?! Вы что, дикарь? Я давно подозревала в вас одни дурные наклонности, но всему есть предел.

Проглатывая вставшую поперек горла курятину, Андрей не нашелся с ответом и мысленно послал всех присутствующих к черту.

— Мама, прошу тебя! — В комнату пошла Марина. — Мы сами разберемся.

— Му, тогда прошу всех к столу, — меняя интонацию на покорно-оптимистичную, шутливо скомандовала бабушка, но, повернувшись к Андрею, тихо прибавила: — Хотя вы, молодой человек, как я вижу, уже успели подкрепиться.

Испытывая многообещающий прилип отвращения, Андрей смолчал и демонстративно уселся за дальний край стола. Начался торжественный прием пищи. Понимая, что ничего хорошего уже не будет, Андрей нагреб себе кучу закусок и низко склонился над тарелкой. В полном молчании все чинно жевали и тихо звенели приборами. Ели долго, не торопясь, подкладывали добавку, запивали. По мере насыщения микроклимат теплел, и семейный айсберг с противоположной стороны стола начал оттаивать. Уже к концу холодных закусок Лиза рассказала вызубренный стишок, а Марина вручила родителям десятилитровую хрустальную вазу. Молодожены выпили водочки и повеселели.

Когда подали горячее, обстановка в гостиной и вовсе разрядилась, но тут случилось непредвиденное, и праздник покатился в неправильном направлении. Андрей надеялся отсидеться на дальних рубежах застолья, но бабушка прищурилась, определила расстояние, щелкнула под столом помповым ружьем и начала обстрел.

Это было ее личное ноу-хау, особая глумительная технология, изображающая разговор с любимой дочерью о несуществующем в реальности персонаже, гнусном позоре человечества, примитивном одноклеточном червяке, сухом кроличьем дерьме. Это был разговор о нем.

Date: 2016-08-31; view: 211; Нарушение авторских прав