Компания «Танцпол» имеет честь пригласить Вас. 31 page

Вечеринки превратились в единственный вид коллективного взаимодействия. Вокруг acid-party скопилась такая энергетика, что всем, кто молод, было ясно: это не только самый приятный способ времяпровождения, но еще и довольно быстрый способ обретения легких денег. На acid-party начали паразитировать сотни предприимчивых дельцов, образовался огромный полукриминальный процесс, в который оказались вовлечены тысячи людей. Все они в безостановочной ротации каждую пятницу и субботу заполняли собой и сырые своды подземного клуба, и многочисленные площадки арендованных залов.

Возросший спрос на ночные дискотеки привел к взвинчиванию цен на их производство. Прокатчики аппарата, видя, какие кучи денег загребают устроители вечеринок, стали требовать с них все большей и большей платы, те, в свою очередь, жаловались на бедность, торговались, договаривались, иногда по-доброму, а бывало — грязной интригой или бандитским кулаком.

К разгару массовой танцевальной истерии подоспела и сформировавшаяся первая версия будущей клубной эстетики. Стали появляться новые, альтернативно выглядящие персонажи. Появились никому не известные ранее околоклубные профессии. Все это бесконечно мешалось в невообразимом ночном салате, а посреди этой кучи событий попрежнему угрюмо высился бетонный вход в подземный бункер. Впрочем, этот самый вход в соответствии с новой эстетикой «тоннелеры» покрасили в цвет зимнего хаки, выбрав для покраски время, как и положено настоящим психам, — декабрь при минус двадцати. Получилось дико и угрожающе.

«Тоннельные» теперь узнавали друг друга на улицах. Завязывались знакомства в самых невообразимых областях, и только благодаря тому, что вчера или позавчера новые знакомцы «облупились колес и колбасились» на танцполе, пока «менты не выгнали». «Уделанные» и голые по пояс танцоры, обливаясь потом, бились под колонками, не ведая ни места, ни времени. Огромные количества высвобожденной им и энергии распирали бетонные стены подземелья, и через трубы вентиляции эта энергия вырывалась в морозное небо гудящим потоком. Лихая сила амфетаминовых порошков так рвала головы, что, когда вечеринка в клубе заканчивалась, он а перемещалась на квартиры и не утихала там до поздней ночи.

Вакханалия, которая еженедельно разыгрывалась в техноубежище и его окрестностях, доводила местных жителей до состояния, близкого к умопомешательству. Несчастные, ставшие заложниками этого дьявольского вертепа, стонали в своих кроватях, а из-под земли раздавался и лишал их сна беспрерывный гуд ада. Ближайшие к клубу подъезды были оккупированы молодежью — по ночам в них грелись, ждали, общались, решали тайные делишки. Во все инстанции на клуб летели слезные жалобы, писали ветераны, писали рабочие, врачи, домохозяйки. Жаловались на подземный притон, на гнездо разврата и наркомании, взывалио помощи, требовали положить конец. Результатом стали регулярные визиты в клуб представителей власти. Между стражами правопорядка и клубным ОМОНом начали вспыхивать препирательства, но внушительная бронированная охрана пока еще держала удар. Во время этих рейдов менты важнодули щеки, стращали, но довольствовались лишь проверкой документов и прочесыванием близлежащих дворов. Однако уже очень скоро начались и задержания посетителей. На общегородских планерках высокие милицейские чины взяли подозрительный подвал «на карандаш».

Сам же «Тоннель», или, как его еще называли, «Тунец», окреп и возмужал.

К концу 1993 года его костяк составлял слаженный коллектив единоверцев, слепо преданных своему электронному технобожеству. Как и любая другая организация, клуб представлял собой структурную пирамиду, на вершине которой стояли Одинг, Назаров и Хаас. Управляя курсом «Тоннеля» и всем его разнообразным персоналом, эти кукловоды дергали за нитки, ну а наиболее важными фигурами в их манипуляциях были диджеи.

К тому времени в постоянно играющий состав «Тоннеля» входили: Леша Хаас, Даня Адельсон (Храбрый), Гаврила, Грув, Андрей Хаас, Леша Чернорот, Залогин, Френч и Матнк.

Диджеи быстро стали представителями самой модной молодежной профессии и возымели такое влияние на умы масс, что их фигуры в Подземелье почитались священными. С первого дня клуб стал собирать свою коллекцию пластинок, его резиденты тренировались и днем и ночью, их приглашали на все городские вечеринки, и несколько раз лейбл «Тоннеля» выезжал в Москву.

Одни из этих персонажей, Леша Чернорот, вскорости и сам переехал в столицу, а спустя какое-то время открыл там в новостройках клуб «ЛСДанс». Это был второй клуб в стране, а прославился «ЛСДанс» своим штурмовым натиском на сознание молодых москвичей, а еще тем, что завел у себя порядки гораздо более неформальные и подозрительные, чем у своего питерского духовного отца.

Следом за Черноротом в Москву отбыл и диджей Грув. Достигнув на легендарной Фонтанке, 145, а после за пультом «Тоннеля» максимальной общегородской известности, Грув взалкал еще большей славы и отравился на ее поиски. На какое-то время его следы потерялись в столице, но он там не пропал, а сумел врыться в мутный ил московского шоу-бизнеса и даже пустил в него корни.

Следующими по значимости после диджеев в саунд-системе клуба считались оптические иллюзионисты: выходец из волонтеров, бешеный лайтмастер Майкл Тумблер Невру- б ающин ея и его угрюмый подельник, лазерщик Ишутов. Вдвоем эти так непохожие друг на друга молодые люди заведовали всем светотехническим арсеналом и прилагали немало усилий для того, чтобы лишать танцоров остатков разума. Тумблер ж ал на кнопки самодельного пульта, дымил и всячески изгалялся с имевшимися в распоряжении фонариками, а Ишутов расстреливал из своего зеленого пулемета беснующихся перед решеткой танцоров.

Помимо всех этих артистов, особо важные роли в общем спектакле играли бармены, или, как их еще ласково именовали, «манипуляторы-полташечники». Саша Штейн и Аня Корнеева были настоящим лицом клуба, теми людьми, с которыми все общались, перед которыми как на ладони разворачивались все клубные события. Они помнили большинство своих клиентов по именам, вели бесконечные долговые списки, умели отпустить тысячу острот, и именно им приходилось принимать решения и жать на красную кнопку в тех ситуациях, когда перед баром начинали закипать страсти. Штейн, как уже известно, был художником и кипучим выдумщиком, а субтильная ироничная Анечка серьезно увлекалась саксофоном.

Всеми деньгами, взимавшимися за вход в Подземелье, заведовала студентка театрального института Рита. Тихая и незаметная, она с полночи до утра просиживала с книжкой в кассе, а о происходящем на вечеринках знала лишь то, что могла увидеть через круглое окошко этого бронированного сейфа.

Охрану клуба от бандитов, налетчиков и прочих распоясавшихся несли семь усатых милиционеров. Этим хороводом часто меняющихся камуфляжных матрешек строго правил голубоглазый Ромашка, а за всеми ними присматривал контролер Андрей Мистрюков.

Замыкали клубное хозяйство появлявшиеся только под утро трусливая бухгалтерша, имени которой никто не помнил, и уборщица Галина Ивановна, пожилая пенсионерка из местных.

Некоторым особняком от штатного состава держался клубный художник, молодой и талантливый Петя Лебеденко.

В начале 1994 года в команде появились еще два персонажа: Даня Ди Каприо и Денис Мотоциклист. Первый возник и стал очень популярен среди юных посетительниц благодаря милой наружности, делавшей его необыкновенно похожим на голливудского киноартиста. Второй же героической внешностью не блистал, зато был мастер на все руки, не чурался грязной работы и, быстро став завхозом-уборщиком, забавно подкатывал к клубу на дребезжащем мотоцикле с коляской.

Легкий и общительный Ди Каприо быстро сдружился с Андреем. Они стали проводить вместе много времени, встречались почти каждый день, по любому поводу, иногда и не расставались вовсе. Работая на каком-то заводе, этот веселый молодой человек мучился своим бездушным занятием и потому так потянулся к «подземным» людям. Общение с клубными не прошло для него даром — очень скоро Данила бросил опостылевший завод и, растворив в acid-музыке все свои проблемы, окончательно примкнул к угрюмым подпольщикам.

Вся эта организация, именуемая «Тоннелем», была плотно пригнана, хорошо обучена и закалена в боях. Клуб работал как часы.

Все было поставлено на поток. Диджеи играли, световики сверкали, бармены напаивали, охрана махала дубинками, уборщица выгребала кучи мусора, а кассирша считала деньги и приносила их в офис. В офисе эти деньга распихивались по карманам, и здесь же происходили все взаимодействия. Тысячу раз за ночь сюда забегали разнообразные знакомые, сюда стучались и пытались прорваться всякие нежелательные персонажи, тут же прятались от шума друзья и уставшие диджеи. Офис был отделан со спартанской скромностью: камуфляжная сетка под потолком, металлический шкаф и сейф, доставшиеся еще от штаба ГО.

В этой же прокуренной комнате строились творческие планы, один другого фантастичней. Впрочем, все, что еще недавно могло казаться фантастикой, теперь было абсолютной реальностью. За эти полгода в первом российском техноклубе выступило такое количество диджеев из Европы, что к началу 1994 года о нем уже знали в Берлине, Гамбурге, Лондоне и Париже. Чаще других приезжали Camden Logan и Rod («Drum club»), а также Nick Warren («Mixmag») и Roman To («Р-500 Boat»).

Так «тоннельное подполье» было организовано и так оно жило своей шумной жизнью глубоко под землей, негласно управляя оттуда всем танцевальным бедламом, творящимся в ночном городе. Однако уже к концу 1993 года, достигнув своего звездного часа, «Тоннель» обрел такое могущество, что сферы его интересов выбрались на поверхность и клуб нанес по городу свой первый мощный удар.

Конец подземному затворничеству положила противоречивая натура Андрея. Она всегда толкала его в спину и побуждала к действиям, но сейчас он просто суетно спешил и метался из стороны в сторону. Все бы было ничего, моего кипучая энергичность постоянно чередовалась с приступами депрессивной меланхолии. Во время этих провалов полные театрального драматизма любовные переживания насыщали его такими страстями, что, возвращаясь в клуб, он щедро делился с друзьями изрядным количеством личной неврастении. Масштабы собственного клуба Андрею казались уже тесными, не давали покоя гремящие на поверхности бездарные вечерники новоявленных промоутеров. Амбициозная натура Андрея ждала большего признания, и он настойчиво требовал штурмового рейва. Назаров соглашался, что пора выходить из подполья, но осторожный Одинг полагал, что пока еще рано выбираться из безопасной брони убежища.

Сосредоточивший в своих руках все информационные потоки, «Тоннель» долго и придирчиво выбирал из массы предложений. В конце концов они выискали финансовых партнеров и организовали несколько мегавечеринок под своим директоратом. Наиболее крупная из этих акций осуществилась на деньги довольно загадочных структур, но прошла в здании Центрального выставочного зала. Впервые за всю свою двухсотлетнюю историю здание Конногвардейского манежа стало площадкой для танцев. Диджеем на этом масштабном шабаше выступил сам Андрей Хаас, а танцевальными шлягерами молодых петербуржцев развлекала московская штучка Лада Дэне. Народу собралось столько, что опьяненные успехом представители загадочной структуры впали в эйфорическое состояние. На радостях они выпили так много писки и вынюхали так много кокаина, что под утро, с криками «Эго наш город!» вдребезги разбили свой дорогущий «ВМВ».

Дорогая вечеринка удалась. Этот хорошо подложенный заряд рванул с таким грохотом, что после фееричного рейва в Манеже народ стал веселиться так, как будто жить ему осталось последний день. Разбить машину по пути в клуб и с хохотом бросить ее обескураженным ментам — это был уже не подвиг. Теперь почти на каждой большой вечеринке отыскивался какой-нибудь новый гуляка, который по просьбе своей девушки «кидал штукарь грина», чтобы «все было» (то есть тысячу долларов, чтобы танцы продолжались еще час или два). Шампанское лилось пенными струями, дорогой коньяк продавался в барах бутылками, билеты стали стоить тысячи рублей, и у многих в карманах завелись модные таблеточки. Потеснив недоумевающую молодежь, на танцполы ринулись «малиновые пиджаки» и в переполненных гардеробах впервые стало не хватать номерков.

Тихо разбогатевшие «широкие массы» пришли в движение и наконец поняли, как нужно развлекаться: дорого, вычурно, до потери сознания. Именно в этот период на крупных вечеринках впервые появился неприятный душок дешевой буржуазности. Заработала давно простаивавшая ярмарка тщеславия. Красным шелком, золотым блеском и лаковой кожей на коммерческие танцполы обрушилась лавина вульгарной итальянской моды. Наступил звездный час для всех, кто тратил тысячи долларов на своих пергидрольных блондинок, покупал им ложные «Versace», сомнительные «Dolce & Gabbana», попугайские «Moschino» и тонны блестящих побрякушек. В лучах сценических прожекторов их никчемная и никому доселе не интересная жизнь обрела свой яркий и оттого такой долгожданный смысл. В ярком блеске этого смысла и под пьянящим соусом абсолютной модности спесивые «новые русские» и их увешанные бижутерией «офисные палки», а также «правильные пацаны» со своими грудастыми «телками» наконец окончательно раскусили подозрительную пилюлю странного ночного куража.

Теперь в прямом и переносном смысле эти «пилюли» стали неотъемлемой частью их вальяжного отдыха. Для тысяч продвинутых коммерсантов и их заклятых врагов-рэкетиров обратной дороги уже не было. И те и другие были молоды, и те и другие хотели развлекаться, у тех и у других были деньги. Результат этой сомнительной общности определился очень быстро — оказываясь на танцполах, они начинали есть таблетки горстями. Кокаин был тогда еще дорогой диковинкой, поэтому новообращенные набрасывались на «колеса» и, обжираясь ими, становились героями клубных анекдотов. Ели они их много, глупо и по кабацкой привычке - чтобы забыться. Разница была лишь в одном — первые запивали их ликером «Амаретто», а вторые по старинке теплой водкой.

Психоделический туман, выпущенный из темного Подземелья, заколдовывал приобщившихся чарами еженедельного безумия, да так, что отныне они обречены были плясать субботними ночами без сна и отдыха, до полного лишения сил.

Некоторые проплясали так очень многое. Иные - все, что имели. Остановиться им было сложно. Скорость, с которой вечеринки потащили за собой банальное понятие «красивая жизнь», требовала денег. Ко всему прочему все это сопровождалось такими фантастическими выбросами эмоциональной энергии, что некоторые после своих трипов к делам уже не возвращались. Глядя на беснующихся на танцполе братков, завсегдатай клуба, бывалый рейвер Алик Оглоблин, сказал про них: «Они всю свою звериную юность пробегали с палками по рынкам, убивали и мучили людей, а теперь, уже в зрелом возрасте, проглотили волшебную конфетку и неожиданно вернулись в недополученное детство».

Необыкновенные, пугающие своей доброй расслабленностью ощущения озаряли улыбками суровые лица, вылепленные из мускулов и шрамов, крепкие головы трещали от психотропного воздействия музыки, и, будучи не в силах противиться таким бешеным ощущениям, новоявленные танцоры ревели и завывали от счастья.

Спустя какое-то время для этих примитивных существ изобрели и особое название, метко приклеившееся к ним и их неформатным танцам. Чаще всего трясущиеся в таблеточном экстазе, мокрые от пота «пацаны» выкрикивали кричалку: «Давай! Давай! Давай!!!»

Этот двусмысленный призыв, опоясанный обручем заливистого свиста, стал настоящим народным кличем, собиравшим в то время вокруг себя равных по пустоте сознания.

Но время шло, оно неудержимо быстро летело над зарывшимся под землю клубом, шурша старомодным перекидным календарем в его смешном офисе, меняя декорации природы и вытирая из памяти его посетителей уже отболевшие печали минувшего. Время кружило всех этих танцующих людей в своем собственном танце, переставляло их с клетки на клетку, и несмотря ни на что людей, играющих в эту игру без правил, с каждым днем становилось все больше.

Наступил новый 1994 год. И он был совершенно не похож на год минувший. Теперь контроль над этой веселой игрой уже не принадлежал «Тоннелю» безраздельно, как раньше, монополия клуба заканчивалась, и на ход событий начинали влиять новые игроки.

Время шло, однако двадцатипятилетним героям этой истории, живущим большей частью без света дня, в подлунном мире, по-прежнему казалось, что оно терпеливо ждет за спиной, не мешает, а то и вовсе что его не существует. Это странное, усыпляющее ощущение постоянной ночи осталось у них с тех самых пор, когда они сообща прожили самые счастливые времена своей юности в развеселых сквотах и никогда не спящих художнических мастерских.

Тогда они еще не ощущали могучей силы времени, потому что беззаботно не следили за ним, теперь же, повзрослев и распрощавшись с былой беззаботностью, они не чувствовали его потому, что находились в самом центре образовавшегося вокруг них огромного вихря людей и событий. В центре ураганной воронки всегда поразительно спокойно, но всем известно, что это шаткое равновесие сил. Вокруг такой безмятежности всегда бушуют мощные потоки и невообразимые страсти. Не являлось исключением и призрачное благополучие «Тоннеля», просто шестиметровая толща земли и бетона пока еще скрывала возмутителей общественного спокойствия от гроз и бед, гремящих над поверхностью земли.

Едва проснувшись, молодая художница Ольга Тобрелутс по привычке позвала свою собаку. На ее тихий зов никто не откликнулся, Ольга приоткрыла глаза и с улыбкой вспомнила, что находится в гостях у друзей, за тысячи километров от собственной мастерской. Небольшая комната в полосатых обоях, торшер на хромированной ноге, полосатый коврик, обертка от печенья, а главное, вид за окном — все было незнакомым, новым, другим. За окном гудел Берлин.

Ольга сладко потянулась, поднялась, натянула черные шорты и старый белый свитер с затяжками и вышла в соседнюю комнату. Настроение у нее стало легкое и радостное, счастливая улыбка осветила черты мечтательного лица. Длинные темные волосы разметались по лицу, и из-под их прикрытия она хитро посмотрела на сидящую в гостиной подругу.

— Ты уже проснулась? — обернулась к ней смуглолицая Зарема. — Так рано. На тебя не похоже.

Ольга с размаху плюхнулась на диван, ухватила яблоко и с интересом уставилась на огромный живот Заремы

— Какой у тебя месяц?

— Шестой. А у тебя семь пятниц на неделе и шило в заднице, — отчитывала ее Зарема. — Сколько тебя знаю - ты меня удивляешь каждый день! Ты спишь, а тут звонит какая-то Катрин и напоминает про какую-то киностудию.

— Правда? — воскликнула Ольга, вскакивая с дивана. — Боже мой, а сколько времени?

— Ты что, не помнишь, о чем договариваешься? Как ты так живешь?

— Да брось ты, Заремка! — кричала Ольга уже из другой комнаты. — Я же художник. Л все художники немного сумасшедшие.

Заремас сомнением покачала головой:

— Наверное, я этого никогда не пойму.

Ольга моментально переоделась, на ходу поцеловала Зарему и выскочила из квартиры. Еще полгода назад они и не знали о существовании друг друга, пока как-то раз обе не заявились на пляж Петропавловской крепости, чтобы позагорать у холодной Невы. Зарема, казашка по национальности, симпатичная и весьма секси, явилась на городской пляж с Максом Кучинским, своим законным и вечно небритым мужем. Ольга же всегда и всюду ходила лишь со своим бассетом, вислоухой и печальной Майей, известной в общих компаниях своими пакостями «по-большому».

Знакомство у девушек сладилось на современный манер, и семена дружбы упали в подходящую почву. Уже через месяц новые не разлей вода друзья, не чая души друг в друге, строили совместные планы, но события повернулись так, что вскоре Зарема и Макс уехали в Берлин, а Ольгаосталась в Ленинграде. Тогда она не очень понимала, что же ей нужно от жизни: сбежав из дома, из обывательского круга, Ольга жила в самовольно захваченном сквоте на канале Грибоедова, деля мастерскую с известной в городском андеграунде тусовщицей Никотиновной. Там, в этой мансардной светелке, Ольга безостановочно рисовала какие-то абстрактные картинки и зачитывалась одной-единственной книжкой Шри Арубиндо. Ольга была молода, красива, и это в сочетании со странностями ее характера привлекало к ней внимание романтично настроенных молодых интеллектуалов.

Забавное, но достаточно спартанское житие в замусоренном сквоте, вечно полном малознакомых гостей, продлилось полгода. После, задорно подмигнув, ей широко улыбнулась удача — любимая преподавательница из архитектурного техникума узнала о мытарствах своей ученицы на пути к искусству и попросила своего супруга, главного архитектора Эрмитажа, похлопотать по поводу мастерской. Благоволеньем этого отзывчивого человека никому не известная молодая художница получила стометровую квартиру на Миллионной улице, неподалеку от самого Эрмитажа.

Жизнь закрутилась как в чудесной сказке. Ольга с наслаждением погрузилась в работу и закружилась в хороводе новых встреч. Она познакомилась с самыми интересными представителями неофициального искусства, стала рисовать, снимать короткометражные фильмы и участвовать в выставках. А вот совсем недавно все так сложилось, что творческий поиск занес ее в Германию, и она снова встретилась со своими друзьями. Успевшие обосноваться и получить немецкие паспорта Зарема и Макс приютили ее в своей квартире, и она поселилась на их гостевом диванчике.

Рождественский Берлин встретил Ольгу тысячами огней и неожиданно пришедшим ощущением творческой перспективы, легкости и свободы. Уезжая, она условилась со своей подругой Ветой Померанцевой, что будет искать в Германии возможности и заинтересованные организации для участия в съемках их совместного кинопроекта. С этой целью она разыскала в Берлине Катю Беккер и договорилась с ней о встрече.

Направляясь на встречу с Ольгой Тобрелутс, Катрин Беккер по-прежнему не могла точно вспомнить, кто же на самом деле эта Ольга. Во время телефонного разговора по-дружески болтавшая Ольга назвала имена Тимура Новикова, Георгия Гурьянова, Владика Монро, Виктора Тузова, рассказала, что она встречалась с Катей на Фонтанке, и еще про какие- то немецкие перформансы. Но представить ее лицо Катя все равно не могла. Уехав из Ленинграда два года назад, она погрузилась в тысячу дел, и этот водоворот берлинской жизни тащил ее не останавливаясь. Теперь та неспешная жизнь, которой она жила несколько лет в Ленинграде, вспоминалась как сказка, и потому любой звонок из того мира мысленно возвращал ее в ту странную квартиру, всплывали в памяти люди, события, разговоры, мысли и пережитые чувства Вот и сейчас, даже толком не вспомнив приехавшую из Ленинграда девушку, Катрин уже мчалась к ней на встречу.

Выйдя из подземки, она оглянулась и, не увидев никого знакомого, закурила Ждала она долго, минут тридцать и, расстроившись из-за русской необязательности, решила найти ближайший таксофон и отменить встречу на киностудии.

— Катя! — послышался сзади звонкий голос. — Катя, прости, я опоздала. Запуталась в метро.

По лестнице, ведущей из подземки, поднималась запыхавшаяся молодая особа в синем парике. Взглянув на ее светящееся радостью лицо, Катрин сразу вспомнила ту девушку, которая часто приходила играть в шахматы к Георгию и бывала на вечеринках «Танцпола», часто в этом же самом парике.

— О, привет! — радостно воскликнула Катя. — Я, честно говоря, два дня не могла понять, кто же мне звонил?

— Теперь вспомнила?

— Да, конечно!

Оживленно разговаривая, девушки зашагали в ногу в через несколько кварталов оказались уже на вокзале. Когда они уселись в вагон электрички, Ольга стала рассказывать все новости художественного Петербурга. Катя слушала с большим интересом, расспрашивала и узнала о друзьях массу интересного.

— А как поживает Леша Хаас? Я так скучаю по той квартире на Фонтанке и ребятам.

— Той квартиры давно нет. Они устраивают теперь огромные вечеринки. У нас настоящая клубная революция. Алексей со своим братом и друзьями открыли подземный клуб «Тоннель». Но теперь это уже не те вечеринки, с которых все начиналось в девяностом году, — теперь там и деньга, и бандиты, и милицейские погромы. Многое поменялось.

Ольга прервалась и, забыв на минуту обо всем, стала сосредоточенно рассматривать разбегающиеся в разные стороны рельсовые пути. Когда она очнулась от этой медитации, Катя сказала:

— Я по твоей просьбе договорилась о встрече с директором киностудии, но расскажи мне, пожалуйста, о чем пойдет речь.

— Это очень интересно! — затараторила Ольга — Я организовала в Ленинграде кафедру изучения орнамента, а моя подруга Бета Померанцева занималась съемками фильмов. Мы объединили усилия и решили сделать совместный проект: снять альтернативное кино. У него довольно сложная психоделическая суть. История о человеке, исчезающем в пространстве, и пространстве, отображенном в этом человеке. Это красочное, со множеством геометрической графики кино, но начали мы, конечно, по-любительски, и ничего хорошего не получилось.

— А что вы делали? — стала расспрашивать Катрин.

— Снимали за городом, на природе. Актерами были Владик Мамышев, Андрей Гамаюн и группа «Пепси». Октябрь месяц, холод ужасный. Они все голые, мы красили им телагуашевыми красками и пробовали снимать на шестнадцатимиллиметровую камеру. Владик изображал бога солнца, а девушки - его окружение. Камера была дрянь, да и эффекты получились так себе, так что почти весь материал пришлось выкинуть. Но Вета написала прекрасные тексты. Мы хотим по этому же сценарию снять новый фильм, но смонтировать его на настоящем оборудовании, наполнить эффектами, озвучить.

Катя на минуту задумалась.

— То место, куда мы сейчас едем, — ответила она, — это пригород Берлина, территория бывшей ГДР. Киностудия была крайне запущенная, старая, без техники, а сейчас ее переоснастили, и там новейшее оборудование и компьютеры.

Поезд стал снижать скорость и через какое-то время остановился у платформы. Городок Бабельсберг, небольшой и тихий, утопал в зелени и чем-то напоминал Царское Село под Петербургом. Добравшись до киностудии, барышни были препровождены в офис, где были любезно встречены герром директором. Шустрый, вертлявый, не по годам молодо выглядящий, седой директор представил девушкам своих коллег, все расселись за овальным столом, и Ольга запета соло. Катрин переводила, едва поспевая за пулеметными очередями, которыми энергичная рассказчица расстреливала ошарашенных киношников. Ольга вытащила из сумки фотографии с ранних съемок, махала руками, набрасывала сопроводительные рисунки, показывала гримасы, ходила по комнате, восклицала, говорила громко и веско. Напор выдаваемой информации и ее чуть съехавший от возбуждения парик так подействовали на собравшихся, что тут же была организована экскурсия по киностудии. Развеселившийся директор лично сопровождал девушек, и когда, осмотрев технические чудеса студии, все вернулись в кабинет, произнес пламенную речь. Помянув разные аспекты, касающиеся некоммерческого кино, директор обрисовал девственное состояние студии, ее фантастическое оснащение и в конце согласился участвовать в этом проекте всемивозможностями киностудии — требовались лишь три вещи: сценарий, актеры и добрая воля. Успех переговоров был колоссальный.

В Берлин девушек отвез на машине некий Ульрих Вайенберг, господин, присутствовавший при общей беседе с директором и представившийся профессором компьютерных технологий.

Возбужденная неожиданно открывшимися перспективами и возможностями, Ольга начала звонить в Петербург. Ее обуревали восторг и кипучая энергия. Но случилось непредвиденное — оставшаяся на родине подруга впала в образ подозрительной собственницы и неожиданно заявила, что написанный ею сценарий неотделим от нее, а потому она может только самолично отвезти его в Германию. Подруги разругались в пух и прах. Неожиданно после полета в небо Ольга уткнулась в темную безысходность. Поначалу она еще увещевала строптивую сценаристку, но та упорствовала, и в результате последним, что Померанцева услышала от Тобрелутс, было «Дура!».

Ольга оказалась в весьма сложной ситуации: получив полное согласие от директора студии, она теперь должна была предоставить сценарий и обсудить подготовку к съемкам, но сценария не было, и все шло прахом.

Испытывая невероятный стыд перед Катей, представившей ее директору студии, Ольга три дня никому не звонила и мучилась.

Прошло еще несколько дней, и вот однажды, роясь в карманах, Ольга вытащила визитку.

— Ульрих Вайенберг, профессор, — прочитала она.

Тут же припомнился обходительный мужчина, подвозивший их с Катей в Берлин на своем «мерседесе» и всю дорогу рассказывавший про какую-то виртуальную реальность. Набрав номер телефона, она на ломаном английском спросила этого самого Ульриха и неожиданно легкодоговорилась с ним о встрече. Дом, который ей следовало найти, находился на площади рядом с зоологическим садом. Подойдя к институту, она увидела стальную табличку с надписью «Art Com».

Профессор Ульрих, в джинсах и свитере, встретил русскую художницу и повел показывать свой институт. Профессор знал десяток русских слов, художница — три немецких и сто английских, и вот таким манером они неожиданно разговорились. Институт занимал два этажа огромного здания. Прозрачные, перетекающие друг в друга пространства представляли собой настоящую научную лабораторию, полную компьютеров, механизмов и всевозможной техники. Тут было все: мощнейшие компьютеры, лаборатории с людьми в скафандрах, невиданные трехмерные скульптуры, но самыми запоминающимися оказались огромный зал виртуальных тренажеров и стеклянный холодильник, в котором находился сервер института.

Date: 2016-08-31; view: 252; Нарушение авторских прав