Непрофессионализм по сравнению со своим контрагентом в сфере, в которой заключается договор. 3 page

В настоящее время острота вышеупомянутой проблемы снята ввиду прямого указания на недопустимость недобросовестного поведения на переговорах и обязанность возместить убытки, причиненные им потерпевшей стороне. Тем не менее необходимо обратить внимание на следующее. В случае отсутствия специального соглашения о порядке проведения переговоров квалификация недобросовестных действий на преддоговорной стадии должна осуществляться с учетом положений о деликтной ответственности. Иначе говоря, необходимо установление состава гражданского правонарушения: потерпевшая сторона обязана представить доказательства вредоносности действий контрагента в процессе переговоров и обосновать причинно-следственную связь между причиненными ей убытками и действиями контрагента (т.е. фактически представить доказательства нарушения им требований последовательности и информационной открытости), при этом виновность таких действий будет предполагаться <1>. Вместе с тем в случае заключения договора о порядке ведения переговоров не исключено установление именно договорной ответственности на началах риска за нарушение соответствующих положений соглашения (по правилам п. 3 ст. 401 ГК РФ).

--------------------------------

<1> Следует учитывать, что традиционно в деликте противоправность действий (несоответствие норме закона) и вина являются самостоятельными условиями состава гражданского правонарушения. Однако в случае нарушения принципа добросовестности границы между понятием противоправности и вины во многом стираются, что обусловлено оценочной природой понятия добросовестности, а равно неразработанностью понятия "вина" для целей гражданского права, которое, очевидно, имеет поведенческий, а не психологический уклон (что подтверждается и абз. 2 п. 1 ст. 401 ГК РФ: лицо признается невиновным, если при той степени заботливости и осмотрительности, какая от него требовалась по характеру обязательства и условиям оборота, оно приняло все меры для надлежащего исполнения обязательства).

Таким образом, на наш взгляд, в настоящее время теоретически есть все основания для квалификации ответственности за недобросовестные переговоры в качестве как договорной, так и внедоговорной в зависимости от того, являются ли переговоры самостоятельным предметом договора. Это, в свою очередь, будет объяснять формальные различия в условиях квалификации наличия или отсутствия оснований для привлечения к ответственности. Тем не менее с практической точки зрения маловероятно, что такая разница в квалификации оснований будет существенной в том смысле, что в договорной ответственности на началах риска наличие или отсутствие вины юридически незначимо, а в рамках внедоговорной ответственности опровергнуть презумпцию вины в случае, когда неправомерным является недобросовестное поведение, на наш взгляд, невозможно.

Согласно абз. 2 п. 3 ст. 434.1 ГК РФ убытками, подлежащими возмещению недобросовестной стороной переговоров, признаются расходы, понесенные другой стороной в связи с ведением переговоров о заключении договора, а также в связи с утратой возможности заключить договор с третьим лицом. При этом условия соглашения о порядке ведения переговоров, ограничивающие ответственность за недобросовестные действия сторон соглашения, ничтожны (абз. 2 п. 5 ст. 434.1 ГК РФ).

На наш взгляд, смысл указанных положений заключается в стремлении законодателя, во-первых, указать на неприемлемость нарушения принципа добросовестности (положение о ничтожности ограничивающих ответственность соглашений <1>), а во-вторых, закрепить наиболее очевидные критерии расчета, которые позволяют внести определенность в процесс обоснования размера убытков, поскольку основной проблемой института взыскания убытков является именно бремя обоснования их размера, которое возложено на потерпевшую сторону. Поэтому данная норма не может препятствовать взысканию иных убытков, формально не подпадающих под указанные критерии, с учетом принципа полного возмещения убытков (ст. 15 ГК РФ).

--------------------------------

<1> Нельзя не отметить, что формулировка абз. 2 п. 5 ст. 434.1 ГК РФ (запрет только соглашений, ограничивающих ответственность) крайне неудачна (особенно в сравнении с положениями п. 3 ст. 401 ГК РФ, которыми запрещается не только ограничение, но и исключение ответственности за умышленное нарушение) и, по сути, излишня в контексте принципа добросовестности и запрета на извлечение преимуществ из недобросовестного поведения (п. 4 ст. 1 ГК РФ).

В целом критерии, отраженные в ГК РФ, соответствуют международному подходу к возмещению убытков за culpa in contrahendo. Например, в официальных комментариях к Принципам УНИДРУА указано, что потерпевшая сторона может получить возмещение расходов, понесенных ею при переговорах, а также компенсацию за утрату возможности заключить другой договор с третьим лицом (так называемый отрицательный договорный интерес) <1>. В основе такого подхода лежит, в частности, предположение о том, что при недобросовестном ведении переговоров, включая безосновательный отказ от них, нарушается право потерпевшего на вступление в договорные отношения на практически согласованных в результате проведенных переговоров условиях. В итоге он утрачивает возможность своевременно заключить договор для удовлетворения своих интересов (например, приобрести товар по цене, которая действовала на момент ожидаемого заключения договора). Соответственно, если потерпевший вынужден понести (несет) расходы в большем объеме, чем он понес бы в период проведения переговоров, они подлежат возмещению.

--------------------------------

КонсультантПлюс: примечание.

Монография А.С. Комарова "Принципы международных коммерческих договоров УНИДРУА 2004" (пер. с англ.) включена в информационный банк согласно публикации - Статут, 2006.

КонсультантПлюс: примечание.

Монография М.И. Брагинского, В.В. Витрянского "Договорное право. Общие положения" (книга 1) включена в информационный банк согласно публикации - Статут, 2001 (3-е издание, стереотипное).

<1> См.: Принципы международных коммерческих договоров УНИДРУА / Пер. с англ. А.С. Комарова. М., 2004. С. 66. Подобный подход поддерживается и российскими цивилистами, хотя понятие отрицательного договорного интереса как самостоятельного вида убытков не получило широкого признания и должной апробации в отечественной правовой традиции (см., например: Брагинский М.И., Витрянский В.В. Указ. соч. (автор главы - В.В. Витрянский)).

При этом расчет убытков может быть осуществлен с использованием как конкретных, так и абстрактных методов. Подобный подход давно признан в международной практике, а теперь нашел подтверждение в ГК РФ. В частности, в соответствии со ст. 393 ГК РФ (в редакции Закона N 42-ФЗ, которая вступит в силу с 1 июня 2015 г.) возмещение убытков в полном размере означает, что в результате него кредитор должен быть поставлен в положение, в котором он находился бы, если бы обязательство было исполнено надлежащим образом. При этом размер подлежащих возмещению убытков должен быть установлен с разумной степенью достоверности. Суд не может отказать в удовлетворении требования только на том основании, что размер убытков не может быть установлен с разумной степенью достоверности. В этом случае размер подлежащих возмещению убытков определяется судом с учетом всех обстоятельств дела исходя из принципов справедливости и соразмерности ответственности допущенному нарушению обязательства (п. 5 ст. 393 ГК РФ).

Отдельно стоит обратить внимание на закрепленное п. 6 ст. 434.1 ГК РФ правило о том, что к гражданам-потребителям неприменимо правило об обязанности возместить убытки в случае недобросовестного поведения на переговорах.

Оставляя в стороне вопрос о целесообразности включения данного положения в таком виде именно в ГК РФ, представляется, что подобное правило вряд ли может оправдывать недобросовестность какого-либо субъекта на преддоговорной стадии. Следовательно, к подобным ситуациям в любом случае применим запрет п. 4 ст. 1 ГК РФ на извлечение преимуществ из недобросовестного поведения. Другое дело, что при традиционно существующем неравенстве переговорных возможностей в потребительской сфере крайне сложно представить такую ситуацию, когда именно поведение потребителя нарушает доверие контрагента к успешному завершению переговоров.

Подводя итог сказанному и, разумеется, не претендуя на бесспорность сделанных выводов, можно сформулировать следующие практические рекомендации по толкованию положений ст. 434.1 ГК РФ:

1) положения указанной статьи закрепляют пределы свободы договора в форме запрета на недобросовестное поведение при реализации принципа свободы договора;

2) вступление в переговоры о заключении договора порождает обязанность участвовать в них в соответствии с принципом добросовестности. Любое злоупотребление доверием контрагента нарушает принцип добросовестности, что проявляется в нарушении требований последовательности и информационной открытости на стадии переговоров, и влечет ответственность за culpa in contrahendo (недобросовестные переговоры);

3) ответственность за недобросовестные переговоры может носить как внедоговорный, так и договорный характер в зависимости от наличия или отсутствия специального договора о порядке ведения переговоров. Вместе с тем на практическом уровне различия в правовой природе оснований указанной ответственности несущественны, поскольку неправомерным является в любом случае факт недобросовестного поведения;

4) любое нарушение требования добросовестного поведения в процессе переговоров влечет обязанность возместить убытки, причиненные добросовестной стороне, таким образом, чтобы поставить потерпевшего в положение, существовавшее до нарушения контрагентом его доверия к переговорам.

С.А. ГРОМОВ

ВОССТАНОВЛЕНИЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ

Громов Сергей Александрович.

Родился 7 января 1979 г. в Ленинграде.

В 2001 г. окончил факультет государственного и муниципального управления, в 2003 г. - юридический факультет Северо-Западной академии государственной службы.

В 2004 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему "Соотношение частного и публичного права в российской системе права: тенденции дифференциации и интеграции".

С 2002 г. преподает правовое регулирование лизинговой деятельности в образовательных учреждениях, сотрудничающих с Северо-Западной лизинговой ассоциацией; в 2007 - 2008 гг. преподавал гражданско-правовые дисциплины в Северо-Западной академии государственной службы, с 2013 г. преподает на кафедре гражданского права юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

В 2000 - 2005 гг. работал в лизинговой компании "РУСТ", в 2001 - 2010 гг. - ООО "Глобус-лизинг". С 2010 г. работает в ООО "Балтийской лизинг".

В публикации освещается возможность такого этапа в динамике обязательственного отношения, как восстановление после прекращения, рассматриваются случаи восстановления обязательств, указанные в законодательстве и судебной практике, а также предлагаются выводы в отношении допустимости восстановления обязательств по соглашению сторон и эффекта такого соглашения.

Данная публикация посвящена такому аспекту свободы договора, как вопрос о допустимости восстановления по соглашению сторон ранее прекращенных обязательств.

Побудительным мотивом к написанию данной статьи стала практическая задача, для которой долгое время не удается найти убедительное решение. Проблема заключается в следующем. В ходе осуществления лизинговой операции лизингополучатель допускает существенное нарушение обязательств по внесению лизинговых платежей. Увещевания эффекта не дают. Ввиду длительной просрочки лизинговая компания использует предусмотренное соглашением право на односторонний отказ от договора. Уведомление об отказе от договора доставляется лизингополучателю. Договор расторгнут. Права и обязанности прекращаются. По получении такого уведомления лизингополучатель спохватывается, погашает просроченную задолженность в расчете на сохранение отношений, клянется всем святым, что дальше будет платить день в день. Очень велико обоюдное желание восстановить прекращенные правоотношения или признать их сохранившимися. Лизинговая компания готова пойти клиенту навстречу, но... Как всегда, "пришли юристы и все испортили". Имел место правопрекращающий юридический факт - расторжение договора. На будущее обязательства прекратились.

Данный сюжет по меньшей мере дважды рассматривался высшими судебными инстанциями.

В Определении от 19 мая 2011 г. N ВАС-3318/11 о передаче дела в Президиум ВАС РФ содержалось интересное суждение: согласно п. 2 ст. 1 ГК РФ юридические лица приобретают и осуществляют свои гражданские права своей волей и в своем интересе. Исходя из приведенной нормы права стороны договора финансовой аренды по обоюдному согласию, поскольку это не противоречит законодательству, вправе отменить действие уведомления об отказе от исполнения сделки, если это удовлетворяет как интересам лизингодателя, так и интересам лизингополучателя. В частности, при наличии оснований для отказа лизингодателя от исполнения договора он как сторона, имеющая право на такой отказ и заявившая его, вправе впоследствии подтвердить сохранение договорных отношений, в том числе путем принятия от лизингополучателя предложенного последним исполнения. В Постановление Президиума ВАС РФ от 25 июля 2011 г. N 3318/11 по данному делу приведенный тезис не включен.

Спустя четыре года в Определении Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 2 июля 2015 г. N 305-ЭС15-2415 установлена возможность нивелирования участниками правоотношения эффекта такого правопрекращающего юридического факта, как односторонний отказ от договора.

В документе признается, что требование о возврате арендованного имущества подлежит удовлетворению в случае доказанности факта прекращения договорных отношений сторон.

Как следует из материалов данного дела, после уведомления об отказе от исполнения договора стороны длительное время находились в прежних правоотношениях без каких-либо претензий со стороны арендодателя по поводу освобождения спорного помещения и заключили дополнительное соглашение к договору аренды, распространив его действие на период, предшествующий дню подписания дополнительного соглашения. В указанном соглашении стороны буквально подтвердили неизменность прочих условий договора аренды.

По мнению коллегии, перечисленные обстоятельства, безусловно, свидетельствуют о том, что прекращение договора аренды не состоялось: волеизъявление арендодателя не было реализовано им самим по его же воле <1>. Арендодатель отказался от своего уведомления о расторжении договора, и стороны по взаимному согласию продолжили регулировать свои отношения условиями договора аренды, что не противоречит гражданскому законодательству.

--------------------------------

<1> Вывод коллегии, будучи справедливым по существу, с формально-юридической точки зрения не вполне корректен: по смыслу норм, регулирующих порядок расторжения договора (ст. ст. 310, 450 прежней редакции ГК РФ, п. 2 ст. 310, п. п. 1 - 2 ст. 450.1 новой редакции ГК РФ), договор прекратился исключительно в силу факта уведомления арендодателем арендатора об отказе от (исполнения) договора. Последующие действия или бездействие сторон сами по себе не могут свидетельствовать ни об отсутствии правопрекращающего юридического факта (отказа от договора, доведенного до сведения другой стороны), ни о том, что он не повлек того юридического последствия, на которое он был направлен (расторжение договора и прекращение возникших из него отношений). Более корректными представляются изложенные далее выводы коллегии о том, что последствия расторжения не были реализованы по взаимному согласию сторон и что уклонение сторон от реализации последствий расторжения свидетельствует о продолжении регулирования отношений условиями договора.

Иная оценка этих обстоятельств, по мнению высшей судебной инстанции, позволяла бы арендодателю непредсказуемо долго удерживать созданную им ситуацию в состоянии неопределенности для арендатора, что не отвечало бы охраняемым законом принципам равенства участников гражданских правоотношений, стабильности гражданского оборота и определенности правоотношений сторон.

Возникают серьезные сомнения в допустимости сотворения по соглашению частных лиц такого цивилистического чуда, как воскрешение ранее прекратившегося обязательства. Принцип свободы договора и отсутствие в законе явно выраженного запрета на подобное волшебство сами по себе вовсе не означают его возможности. (По соглашению сторон нельзя, например, создать юридическое лицо в организационно-правовой форме, не предусмотренной законом; в силу пусть и небесспорного, но господствующего воззрения нельзя соглашением создать вещное право, не включенное законодателем в numerus clausus, и т.д.) Вместе с тем неочевидны и возможные доводы против восстановления обязательства, кроме обыденного соображения, что раз обязательство прекратилось, то уже бесповоротно.

Представляется целесообразным разобраться, может ли существовать объективная (а не надуманная) потребность в восстановлении обязательства, есть ли в законодательстве примеры восстановления правоотношений, как они интерпретируются в судебной практике, каков порядок такого восстановления отношений и, наконец, можно ли на имеющемся позитивно-правовом материале основать институт восстановления отношений по соглашению сторон.

При поверхностном рассмотрении ситуации может показаться, что интерес сторон, желающих продолжить опрометчиво прекращенные отношения, вполне может быть удовлетворен путем заключения нового договора на условиях, аналогичных условиям предыдущего договора. Примером такого варианта динамики обязательств может служить возобновление (т.е. заключение нового) договора аренды после истечения срока (п. 2 ст. 621 ГК РФ). Более того, экспертный опрос показал, что соглашение о восстановлении договорных отношений следовало бы квалифицировать именно как новый договор на условиях, тождественных ранее расторгнутому. На первый взгляд эта точка зрения представляется логичной.

Данная дилемма в определении судьбы обязательства была предметом рассуждений еще у римских юристов. Так, Павел рассуждал: "Если под воздействием страха я вынужден отказаться от покупки (или) аренды, то следует выяснить, считается ли это действие несовершенным и сохраняет силу старое обязательство, или же это (действие) подобно формальному погашению (обязательства), потому что мы не можем ни на чем основываться в обязательстве, (заключенном) на основании доброго доверия, так как оно завершается тогда, когда оставляется (сторонами), и, скорее всего, оно подобно разновидности акцептиляции, в отношении чего возбуждается преторский иск" (D. 4. 2. 21. 4).

Между тем при прекращении обязательств в силу наступления отменительного (резолютивного) условия или расторжения договора утрачивается ряд атрибутов правоотношений, которые не могут быть воспроизведены в неизменном виде при заключении нового договора, пусть и на тех же условиях. К числу таких атрибутов можно отнести:

1) момент возникновения обязательства. Закон приурочивает к моменту возникновения обязательства ряд правил. Большинство из них являются диспозитивными. Поэтому стороны и в новом соглашении, порождающем новое обязательство, могут в большинстве случаев согласовать устраивающие их условия, даже если диспозитивная норма, ориентирующаяся на новый (более поздний) момент возникновения обязательства, предлагает иное регулирование.

Между тем есть ситуации, когда с моментом возникновения обязательства связан приоритет того или иного участника оборота при множестве притязаний на один объект. Наиболее характерный пример - преимущество того из кредиторов в обязательстве по передаче индивидуально-определенной вещи, в пользу которого обязательство возникло раньше (ч. 1 ст. 398 ГК РФ). При прекращении обязательства и последующем заключении его сторонами нового соглашения на условиях, тождественных прекращенному договору, кредитор утрачивает свой приоритет. Если бы обязательство не создавалось вновь, а восстанавливалось (признавалось сохранившимся), сохранялось бы и место кредитора "в очереди" претендентов на вещь.

Другой круг ситуаций, в которых имеет значение момент возникновения обязательства, обусловлен нормами корпоративного права. Речь идет об одобрении сделок (в первую очередь в качестве крупных или таких, в совершении которых имеется заинтересованность лиц, указанных в соответствующих законах <1>). Необходимость одобрения определяется на момент совершения сделки, порождающей новое для корпорации обязательство. Если первоначальное обязательство признается прекращенным, а соглашением сторон порождается новое обязательство, такое соглашение подлежит оценке на предмет необходимости одобрения на день его заключения. Если соглашение восстанавливает ранее возникшее обязательство, необходимость одобрения должна определяться применительно к условиям первоначального договора на день его заключения.

--------------------------------

<1> См.: статью 38 ФЗ от 8 декабря 1995 г. N 193-ФЗ "О сельскохозяйственной кооперации"; ст. ст. 78, 81 Закона об АО; п. 13 ст. 9.2, ст. 27 ФЗ от 12 января 1996 г. N 7-ФЗ "О некоммерческих организациях"; ст. ст. 45, 46 Закона об ООО; п. п. 1 - 3 ст. 101 ФЗ от 26 октября 2002 г. N 127-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)" (далее - Закон о банкротстве); ст. ст. 22, 23 ФЗ от 14 ноября 2002 г. N 161-ФЗ "О государственных и муниципальных унитарных предприятиях"; ст. ст. 14, 17 ФЗ от 3 ноября 2006 г. N 174-ФЗ "Об автономных учреждениях"; ст. 16 ФЗ от 18 июля 2009 г. N 190-ФЗ "О кредитной кооперации".

Еще одна, пока экзотическая для нашего правопорядка, группа ситуаций связана с субординированием исполнения обязательств (ст. 309.1 ГК РФ). Если обязательство, "охваченное" соглашением кредиторов о порядке удовлетворения их требований к должнику, считать прекращенным, в отношении нового обязательства такое соглашение автоматически действовать не начнет. Если признать допустимым восстановление первоначального требования, порядок его удовлетворения будет считаться урегулированным указанным соглашением;

2) юридический факт, из которого возникло правоотношение. Очевидно, что новое правоотношение вновь возникает из нового договора. В большинстве случаев это не затрагивает интересы сторон и не препятствует им полностью урегулировать свои отношения на устраивающих всех условиях.

Между тем есть ситуации, когда правовой режим комплекса отношений, возникших из ранее заключенного договора, в силу специфики его конструкции не может быть распространен на комплекс отношений, возникающих из нового договора. В качестве примера можно привести лизинговые операции.

С одной стороны, они подчинены весьма специфическому правовому режиму: к финансовой аренде (особенно в ипостаси "выкупного" лизинга <1>) неприменимо большинство правил об обычной аренде, в том числе императивных <2>. При этом к таким операциям применимы исключительные правила, которые не регулируют обычные арендные отношения <3>.

--------------------------------

<1> См.: Постановление Пленума ВАС РФ от 14 марта 2014 г. N 17 "Об отдельных вопросах, связанных с договором выкупного лизинга".

<2> См.: § 1 гл. 34 ГК РФ.

<3> См.: § 6 гл. 34 ГК РФ; ФЗ от 29 октября 1998 г. N 164-ФЗ "О финансовой аренде (лизинге)".

С другой стороны, отношения, подчиненные данному своеобразному режиму, могут быть порождены только одним юридическим фактом - договором лизинга и никаким иным. Особенность конструкции договора лизинга заключается в том, что неотъемлемым элементом системы обязательств лизингодателя является приобретение актива (ч. 1 ст. 665 ГК РФ). Без такого элемента договор сложно квалифицировать в качестве договора лизинга. Следовательно, применимость комплекса специальных правил о лизинге к отношениям, порождаемым таким "неполноценным" договором лизинга (т.е. договором, формально не являющимся договором лизинга), с догматической точки зрения может ставиться под сомнение (при несомненной целесообразности применения таких норм с телеологической точки зрения).

По существу, без признания допустимости восстановления обязательств есть риск квалификации соглашения о нем (применительно к лизинговым операциям) в качестве обычного договора аренды на условиях, приближенных к условиям ранее прекращенного договора лизинга, но не тождественных им;

3) обеспечение исполнения обязательств. Если динамика обязательств такова, что первоначальное отношение признается бесповоротно прекращенным, а в силу соглашения сторон возникает новое отношение, то с прекращением первоначального (основного) обязательства прекращаются и все акцессорные обеспечительные права, принадлежавшие кредитору. С возникновением нового основного обязательства акцессорные обеспечительные права без самостоятельных правопорождающих юридических фактов (в первую очередь сделок между кредитором и лицом, предоставляющим обеспечение) не возникнут. Признание допустимым восстановления обязательства позволит считать акцессорные обеспечительные права сохранившимися.

Таким образом, потребность в восстановлении обязательств, а не в их возобновлении, не представляется надуманной. В перечисленных выше случаях у сторон может быть в таком варианте регулирования отношений вполне разумный интерес. Людям, как известно, свойственно ошибаться. Гражданское право вполне может и должно располагать широким набором инструментов, призванных помочь в нивелировании последствий ошибок.

Возможно ли восстановление обязательств? Правильным представляется утвердительный ответ. Правоотношение является не материальным, а идеальным феноменом, продуктом мыслительной деятельности. Если в "мире вещей" восстановление утраченного объекта по меньшей мере затруднительно или даже невозможно, то в "мире идей", напротив, умозрительный объект может возникать, изменяться, прекращать свое "существование" и восстанавливаться после этого в соответствии с намерениями мыслящего субъекта.

Наверное, точнее будет сказать, что за таким "восстановленным" объектом можно признавать абсолютно все свойства ранее "существовавшего", пусть и впоследствии прекратившего свое "существование", равно как можно признавать, что в период между прекращением "существования" и "восстановлением" (далее - промежуточный период) должны были сохраняться все связи данного объекта с другими умозрительными объектами той же природы.

Сам термин "восстановление" является в известной мере неточным и применяется для наглядности. Это проявляется в использовании термина "восстановление" в таких контекстах, как принцип обеспечения восстановления нарушенных прав (п. 1 ст. 1 ГК РФ, ч. 1 ст. 1 ЖК РФ), а также "восстановление положения, существовавшего до нарушения права" в числе способов защиты прав (абз. 3 ст. 12 ГК РФ, п. 2 ч. 3 ст. 11 ЖК РФ, подп. 4 п. 2 ст. 60 ЗК РФ).

Знаком ли праву институт восстановления правоотношений и других правовых явлений? Да, и таких примеров немало. В подтверждение этого тезиса можно привести наиболее яркие (из сферы частного права):

1) восстановление срока исковой давности (ст. 205 ГК РФ). В качестве результата восстановления срока исковой давности закон указывает сохранение возможности защиты нарушенного права, несмотря на пропуск истцом указанного срока. Иными словами, при восстановлении срока исковой давности правопорядок ведет себя так, как будто данный срок не пропущен;

2) восстановление юридического лица (подп. 1 п. 2 ст. 60.2 ГК РФ). Данное обстоятельство становится результатом признания несостоявшейся реорганизации юридических лиц. При восстановлении юридического лица восстанавливается его правоспособность, и оно считается действующим <1>;

--------------------------------

<1> См.: Постановление Президиума ВАС РФ от 20 октября 2010 г. N 5032/10.

3) восстановление земельного участка в прежних границах (п. 2 ст. 62 ЗК РФ). Земельный участок - это часть земной поверхности, которая имеет характеристики, позволяющие определить ее в качестве индивидуально-определенной вещи (п. 3 ст. 6 ЗК РФ).

Специфическая особенность земельных участков как объектов недвижимости заключается в том, что они являются природными объектами, частью поверхности земли, формирование их границ осуществляется посредством землеустройства. В последующем в отношении таких участков производится кадастровый учет. При образовании новых земельных участков прежний земельный участок как природный объект не исчезает, меняется лишь описание границ. Это обусловливает возможность восстановления земельного участка в прежних границах с присвоением соответствующего кадастрового <1> номера;

--------------------------------

<1> См.: Постановления Президиума ВАС РФ от 22 апреля 2008 г. N 16975/07 и от 13 сентября 2011 г. N 3413/11.

4) восстановление в родительских правах (ст. 72 СК РФ) <1>. Восстановление в родительских правах в отношении ребенка, достигшего возраста 10 лет, возможно только с его согласия. Не допускается восстановление в родительских правах, если ребенок усыновлен и усыновление не отменено.

Date: 2016-06-06; view: 382; Нарушение авторских прав