Анализ исследований о предметном мире Н.В. Гоголя

Несмотря на различные подходы к исследованию гоголевского предметного мира, литературоведы, такие как: М.М. Бахтин, В.В. Виноградов, А.П. Чудаков, Ю.В. Манн, М.Я. Вайскопф, В.Н. Топоров, Ю.М. Лотман, В.Ш. Кривонос, П.М. Бицилли, А. X. Гольденберг, С.А. Гончаров, Е.Г. Еркомашивили, А. Белый и другие, так или иначе пришли к выводу, что основной стилистический прием Н.В. Гоголя – метод «вещного загромождения героя, метафорического уравнивания его с частью тела» [8, с. 250] – находится в связи с «механизацией» живого у писателя, с представлением живых образов как автоматов «с динамическим зарядом отдельных частей» [8, с. 222].

По словам Виноградова В.В., специфика приемов портретных изображений подобного рода у Гоголя состоит в том, что они ведут к «овеществлению» [10, с. 17] предметного мира, в результате чего возникает необходимость сопоставления художественного и реального миров.

Исследователи обращали внимание на мастерство Н.В. Гоголя-бытописателя, на его умение использовать детали портретных характеристик, бытовые подробности для создания образа своего персонажа.

Так в работе Вайскопф М. говорит, что Н.В. Гоголь тщательно подходил к отбору тех деталей быта, которые были ему необходимы в художественных целях: «из хаоса предметов он искусно выбирает и группирует то, что дает увидеть бессмыслицу и душу» [9, с. 136].

Детали и подробности не столько приносят с собой какую-то добавочную, конкретную черту, а, по мнению Ю.В. Манна, «возводят описываемый предмет» [31, с. 22] (вещь) в «общенациональный ранг» [31, с. 48]. При этом описательная функция предмета дополняется другой – обобщающей. Это дает автору возможность более детально представлять сам художественный образ.

Интересен подходит к этому вопросу М. Вайскопфа, выдвигающего версию о том, что погружение в вещественную среду используется Н.В. Гоголем в целях соединения мнимого и настоящего, то есть вещь используется как связующее звено с внутренним миром человека. Внешний облик определяет характер человека, «разбухшая вещественность соединяется с психическими страстями» [9, с. 123].

Действительно, у Н.В. Гоголя связь между человеком и мертвой, вещной средой очень значительна, и это дает возможность говорить о своеобразии его стиля.

Подчеркивая значение вещественности в гоголевских произведениях, необходимость обращения к этому мотиву, М. Вайскопф считает, что гоголевского героя можно спасти от полнейшего «овеществления» [9, с. 111]. Подлинное спасение от «мертвой стужи «овеществления» состоит в обращении к внутреннему, духовному человеку, которого «надо раскрепостить от анонимно-безличного, овнешненного бытия» [9, с. 112].

Большое внимание изучению вещного мира вообще, и гоголевских произведений в частности, уделял А. П. Чудаков, рассматривающий основные сферы вещного мира (пейзаж, портрет, интерьер) воедино с «предметами их составляющими или косвенно с ними связанными» [49, с. 12].

Он установил и сформулировал основные принципы, по которым строится вещная зарисовка у Н.В. Гоголя, главным из которых является принцип необычности, доведения «некого качества до крайних его пределов» [49, с. 15].

А. П. Чудаков подчеркивает необычность гоголевского видения вещи, достигающегося перечислением подряд, с одинаковой интонацией, предметов, не вяжущихся друг с другом.

Прием вещной метафоры каноничен для комического описания, отсюда и сама важность и необходимость вещи для комического описания.

В гоголевских описаниях объект сопоставления занимает гораздо больше места, чем субъект, и даже претендует на самостоятельный статус в художественном мире.

Характерным элементом художественного метода Н.В. Гоголя А.П. Чудаков считает «ассоциативность» [49, с. 33]. Ассоциации основываются не столько на логике вещей, сколько на логике слов, обозначающих вещи. Превращая сложную диалектику вещей в смешанную диалектику слов, Н.В. Гоголь делает изображенные проблемы как бы ненастоящими, с элементами фантастики.

Проблема вещи и ее влияния на человека широко рассматривается в работах В.Н. Топорова, придерживающегося той точки зрения, что материальное (вещественное) и идеальное (духовное) неизменно находятся в тесной связи. Он считает, что все члены тела вещественны или, по меньшей мере, «вещеобразны», а сами вещи «действуют в пределах того функционального пространства, которое определяется человеческими возможностями» [41, с. 60].

У гоголевских героев достаточно доверительные отношения с вещами, но постепенно они перерастают свою «вещность» и начинают жить и действовать в пространстве духовном. Гоголевская вещь, с точки зрения В. Н. Топорова, есть «нечто универсальное, постоянное, почти маниакальное, привязанное к пространству» [41, с. 62].

Сама проблема художественного пространства не нова. Глубокий анализ художественного пространства гоголевских произведений содержится в работах Ю. М. Лотмана, требующих более подробного обзора ввиду значимости основных положений, в них выдвинутых.

Значимость лотмановских наблюдений при рассмотрении проблемы предметного мира гоголевской прозы достаточно определенна: пространственный и предметный миры являются основными составляющими повествовательного поля художественного произведения.

Ю.М. Лотман доказал, что у каждого гоголевского персонажа есть свое пространство, а значит, и свой предметный мир, в «семантическом отношении каждый новый иерархический уровень» которого будет «изоморфен всем другим, и между ними будут установлены отношения эквивалентности» [30, с. 134].

Ю.М. Лотман считает, что художественное пространство не всегда представляет собой модель пространства естественного, оно более являет собой «модель мира автора, выраженную на языке его пространственных представлений» [30, с. 136].

Гоголевские представления более всего перекрещиваются с разделением мистического и бытового миров, что получает в его произведениях, начиная с «Вечеров на хуторе близ Диканьки», глубокое художественное обоснование. Н.В. Гоголь, с одной стороны, незаметно, но очень умело совершает переходы из одного мира в другой, противопоставляя их и порождая при этом каламбурные ситуации. Ю. М. Лотман исследует саму природу художественного пространства гоголевских произведений, прослеживая эволюцию и показывая, как постепенно бытовое пространство превращается не просто в пространство фантастическое, а в фикцию, в «не пространство» [30, с. 162], особенно ярко выраженное в «Петербургских повестях».

Исследование Ю. М. Лотмана в концентрированном виде отражает всю парадигму гоголевской поэтики, оно ценно прежде всего концептуальными положениями и собственным взглядом на искусство Н.В. Гоголя.

Ю.М. Лотман обратил внимание на то, что в прозе Н.В. Гоголя (практически на всех этапах творчества) заметно стремление к циклизации, когда в основу изображения кладется какая-то сторона действительности, которой придается «территориальный признак» [30, с. 166].

Так рождается новый тип пространства, например, петербургское или губернское. Это пространство заполняется собственно-специфическими предметами и вещами, которые, будучи «социокультурными знаками», «выступают как механизмы кодирования, отсекающие одни сюжетные возможности и стимулирующие другие» [30, с. 167].

Еще одной темой, на которую обратил внимание Ю.М. Лотман, является противопоставление «гибель – воскресение», занимающее значительное место в русской литературе и особенно в гоголевском творчестве [30, с. 168].

Интерес самого Н.В. Гоголя к этой теме был связан прежде всего с христианскими воззрениями автора, его верой в благородную сущность человека. Он считал, что даже самый злостный негодяй может превратиться в порядочного человека при наличии определенных социальных условий и, конечно же, при желании самого человека встать на праведный жизненный путь.

По Ю.М. Лотману, «дойдя до предела зла, герой должен пережить умирание - воскресение, спуститься в ад и выйти оттуда другим» [30, с. 112].

Мотивы «омертвления» и «воскресения» гоголевских героев являются предметом исследования и в работах В. Ш. Кривоноса, считающего, что появление у Н.В. Гоголя мотива «воскресения» связано прежде всего с «несостоявшимся замыслом автора привести героя к нравственному очищению и возрождению» [28, с. 13]. В результате эти мотивы получают в гоголевском произведении двойственный смысл: в одном случае речь идет о душе человека, а в другом – о его теле [28, с. 17]. Гоголевский герой не может понять того, что с ним происходит, так как его кругозор заслонен вещностью.

Достаточно интересно подходит В. Ш. Кривонос к анализу психологии гоголевских персонажей [28, с. 19]. Необычность многих черт их характера, поступков и даже образа мышления он видит в мифологичности, фантасмагоричности того пространства, в котором они обитают. С этим же связаны и мотивы «омертвления» и гибели героев, как неспособных на существование в странном мире.

Совершенно иначе смотрит на проблему «воскресения» П. Бицилли. Он выделяет две главенствующие темы в творчестве Н.В. Гоголя: тему «жизнь – есть сон» и тему человека-узника, общеизвестные в мировой литературе. Именно у Н.В. Гоголя, считает исследователь, эти темы были настолько последовательно разработаны, что дали толчок к обсуждению их в литературе последующих периодов [8, с. 340].

П. Бицилли подчеркивает, что своеобразие гоголевского героя состоит в том, что «его внешние принадлежности не отделимы от его личных качеств [8, с. 344]. Он также отмечает, что для гоголевского героя характерна одержимость «вещностью», что постепенно рождает трагедию человеческой личности, для которой очищение, а тем более возрождение, невозможно. Вещизм, считает П. Бицилли, приводит к гибели духовного, а затем и физической смерти человека.

Интересны работы А.X. Гольденберга [14] и С.А. Гончарова [15], рассматривающих творчество Н.В. Гоголя в связи с традициями народной культуры.

Так, А.X. Гольденберг, опираясь на концепцию А.П. Чудакова о сферичности гоголевского вещественного мира и считая пейзаж одной из его составляющих, рассматривает его пространственно-временную организацию в связи с фольклорными истоками.

Подчеркивая важность пространственных отношений, он останавливается на специфике пейзажных зарисовок, состоящей в соседстве вещественных символов с фольклористикой. А. X. Гольденберг отмечает, что в гоголевских произведениях «фольклорная окрашенность» [14, с. 101] присутствует и в предметных описаниях, идеализируя их, с одной стороны, и придавая им утопическое звучание, что и определяет их двойственную природу. Гоголевская фольклористика носит, по мнению исследователя, вещную окраску, что является ярким свидетельством единства материального и духовного в гоголевских произведениях.

Необходимо отметить также диссертацию Е. Г. Еркомашивили, посвященную выявлению основных функций цветописи, звукописи и одоризма в прозе Н.В. Гоголя [19, с. 11].

Автор, вслед за А. Белым, утверждает, что звуковая и особенно цветовая метафоры занимают важное место в стилистической манере Гоголя. Изобразительность и содержательность для него неразрывны, считает диссертант; окраска предметов, сочетание цветов способствует созданию целостности предметного образа [7, с. 412].

Интересен, на наш взгляд, главный вывод, к которому приходит Е. Г. Еркомашивили: «вещность у Гоголя представлена прежде всего цветом» [19, с. 115].

Внимание исследователей к проблемам гоголевского творчества объясняется прежде всего необычностью художественного метода писателя. Обилие на страницах его произведений вещных знаков и символов свидетельствует о важности рассмотрения этой проблемы в контексте традиций русской классической литературы.

ГЛАВА II. Предметный и вещный мир в поэме «Мертвые души»

Н.В. Гоголя