Если вы столкнулись с сексуальным насилием

– Вы можете ощущать из‑за произошедшего самые разные чувства: гнев, стыд, страх. Они могут не проходить очень долго. Вы имеете право на любые чувства. Не ругайте себя за них.

– Помните: вы не виноваты в том, что произошло. В насилии виноват только насильник.

– Обращаться в полицию или нет, рассказывать друзьям или нет – это ваше дело. Здесь нет правильного или неправильного решения. Главное сейчас – беречь себя.

– Если чувствуете необходимость, расскажите о том, что случилось, другу/подруге. Не оставайтесь одни, когда вам плохо.

– Скорее всего, вам понадобится поддержка профессионала, психолога или психотерапевта. Помните: обращаться к ним за помощью – не стыдно. Сломав руку, вы отправитесь в больницу; вы не станете ругать себя за слабость и боль, за то, что не можете сами справиться с травмой. Душевная травма, которую наносит насилие, не менее опасна.

Вы можете обратиться за помощью в кризисный центр в своем регионе. В Москве работает независимый благотворительный центр пережившим сексуальное насилие «Сестры» (sisters‑help.ru), в Санкт‑Петербурге – кризисный центр для женщин (crisiscenter.ru). Там вы получите психологическую и юридическую помощь.

Еще немного цифр. С физическим насилием по причине СОГИ из опрошенных в 2014 году подростков сталкивались 13,7% (52 человека), с психологическим – 55% (208 человек).

Одноклассники, сверстники и друзья, как мы уже выяснили, чаще всего становятся первыми, кому открываются ЛГБТ‑подростки. И не всегда друзья принимают их. В самых тяжелых случаях дело доходит до рукоприкладства. В тяжелейших – до переломов и сотрясения мозга.

Юлия, 16 лет:

– Однажды я сболтнула о своем секрете подруге. Она рассказала это всему двору, и меня пытались забить камнями.

Тархея Раат, 16 лет:

– В школе меня били, оскорбляли. Один раз подкараулили зимой и забросали льдинами. Несколько дней не мог писать правой рукой.

Алиса, 15 лет (Санкт‑Петербург):

– На учебе меня довольно часто унижают. Бьют, кидаются вещами. Много раз засыпали/заливали в карманы куртки всякую дрянь, портили одежду.

Сташа, 15 лет (Одесса, Украина):

– Меня избили одноклассники. Я не могла ходить в школу, почти месяц сидела дома. Сказать никому не могла. Сейчас вынуждена ежедневно видеть их рожи и слышать противные, гадкие вещи.

Без подписи, 14 лет:

– Недавно повалялась в больничке: двое мальчиков постарались вправить мне мозги.

Юлианна, 15 лет (Москва):

– В 13 лет я сцепилась со стайкой гомофобов, которые, стоит отметить, были ненамного старше меня. Сотрясение мозга в итоге.

А.:

– Сначала я была очень доверчива: поделилась с подругами. Очень удивилась, что многие отвернулись, а одна из них подкараулила меня после музыкальной школы и избила с дружками, крича: «Гребаная извращенка!» Я ничего не понимала, мне было больно и обидно.

Ася, 15 лет (Москва):

– Пришлось сменить школу. Били не как в кино – с синяками или до реанимации, да и редко, но били. Девочка и два мальчика.

Кеша, 15 лет:

– Я был влюблен в одноклассника. Его звали Владлен. У меня была подруга. Я решил ей рассказать. Она поддержала меня. Но через несколько дней передала все Владлену. Он рассказал почти всей школе, после я постоянно получал насмешки. Даже учителя измывались надо мной. Однажды после школы меня поймал Владлен со своей компанией. Избили. Это была последняя капля. Я вернулся домой и попросил маму перевести меня в другую школу. Та, узнав, что произошло, забрала документы. Я ужасно разочарован в людях. Теперь я замкнут в себе, мне очень трудно установить с кем‑то дружеские связи. Я не хочу больше никому доверять.

Лисандра, 14 лет (Кишинев, Молдова):

– Одноклассники после школы избивали. Отбирали вещи, плевали в лицо.

Хамелеон, 16 лет (Омск):

– Травили по‑жесткому. Портфелем по голове – это норма. Мы часто дрались.

Дэни, 17 лет (Москва):

– Толкали, били по спине кулаком, зажимали в углу и держали руки, угрожая избить сильнее.

Аня, 14 лет (Санкт‑Петербург):

– Один раз побили. Но не сильно. Маме сказала, что упала.

Алиса, 17 лет:

– Поначалу были задирки. Цеплялись, били. Я никогда не отвечала насилием на насилие. Они били, а я стояла и смеялась. А они не могли ударить по‑настоящему. Я понимала, что это страх. Глупый и иррациональный.

Юлия, 14 лет (Астана, Казахстан):

– Моего знакомого каждый день избивали после школы, отбирали деньги, заставляли ползать на коленях.

Костик, 16 лет:

– Угораздило влюбиться в одноклассницу. Два года мучилась и молчала. А когда сказала ей, начался ад. До конца девятого класса меня ежедневно избивали. Доходило до переломов, сотрясений мозга. Я не могла сказать родителям, иначе меня избили бы еще хуже.

В., 14 лет (Зеленогорск):

– Пару раз ловили за школой. Многочисленные синяки и вывих руки.

Ann, 15 лет (Москва):

– В пылу ссоры сказала подруге, что я лесбиянка. На что она отвесила мне смачную оплеуху.

Олег, 16 лет (Бердск):

– Били в школе. Толкали при каждом случае. Подножки ставили. Как‑то раз я заговорил с сестрой одного парня, потом тот сказал своим друзьям: «Какой‑то пидор шел с моей сестрой рядом». Ударили по лицу.

Чернушка, 14 лет (Канск):

– Меня отлавливали и избивали одноклассники. Пришлось сменить школу.

Рома, 17 лет (Волгоградская область):

– Я забыл, сколько раз меня били, это было почти каждый день.

Люба, 14 лет (Хабаровск):

– Однажды я появилась в школе со своей девушкой. Мы с ней полдня ходили за руку. Проходящим рядом девочкам это явно не нравилось. Моя девушка заметила это и поцеловала меня у всех на виду… Я сразу засмущалась, покраснела.

Потом она отвела меня в кабинет английского, оставила там с одноклассниками. Минут через десять вошли девочки из параллельного класса. Я испугалась. И правильно. Их было пятеро, а я одна, вокруг много мальчиков, но они мне не помогли. Эти девочки побили меня, даже ничего не объяснив. Потом я лежала в больнице с сотрясением. Они ударили меня головой о парту. У меня теперь кривой нос и смещение шейного позвонка.

Психологическое насилие со стороны сверстников (оскорбления, насмешки, издевки, угрозы, злые шутки, сплетни, унижение, попытки игнорировать, бойкот, открытая неприязнь, презрение и отвращение) встречается чаще, чем физическое. Трудно сказать, что легче: быть побитым или униженным и обруганным. Первое оставляет след на теле, второе – на душе, и неизвестно, какие раны заживают дольше.

Д., 15 лет:

– В школе говорили: «Грязная лесбиянка, пошла вон!» или «Фу, лесбиянка, а вы пальцами, да?!» Такие фразы и глупые шуточки со стороны сверстников я слышала не раз. Не раз одноклассники грозились меня избить, даже караулили возле школы.

Без подписи, 16 лет:

– Кидали в меня бумажки со словами «педик».

Женя, 13 лет (Элиста):

– Зло насмехались или плевались вслед, когда я шла мимо.

Дэни, 17 лет (Москва):

– Оскорбляли, желали смерти, кричали: «Тебя в психушку/тюрьму надо».

Фрэнки, 15 лет (Красноярск):

– В школе смеялись в спину, писали на руках маркером оскорбления, если засыпала на парте. Рвали вещи.

Олег, 16 лет (Бердск):

– Называли пидором, петухом. Чуть что – сразу «Тебя в жопу е***ли».

Таня, 17 лет (Белебей):

– Все эти ужасные вопросы «А что вы делаете в постели?» Однажды в школе на меня вылили ведро ледяной воды, крича, что я лесбиянка.

Д., 15 лет (Тольятти):

– Одноклассники ко мне часто подходят и спрашивают: «А ты по членам или по п***м?» (именно так, нецензурно).

Андрей, трансгендер FtM, 16 лет (Одесса, Украина):

– Трансфобия меня преследовала с момента первых внешних проявлений (стрижка, одежда), с 13 лет. Самой простой проблемой были смешки за спиной и толкания в коридорах; средней – открытое выставление на посмешище; и самым страшным был страх, что меня изнасилуют. Я всегда отвечал на обиды, бросался драться, образовалось немало врагов, главным тезисом которых было: «Надо показать этой сучке, где ее место!» К концу девятого класса они стали звать людей из одиннадцатого и образовывать вокруг меня кольцо, сквозь которое я не мог пробиться. Называли меня лесбухой, фриком, били.

Кристина, 16 лет (Самара):

– Издевки, восклицания, что таким не место на планете. Девочки из класса боялись со мной ходить в туалет и раздевалку на уроках физкультуры.

Алиса, 15 лет (Москва):

– Со мной перестали общаться друзья. Сказали, что подруга‑урод им не нужна.

Даша, транссексуалка MtF, 17 лет:

– Называли меня «гомик, пидор, голубой».

Анимаг, 16 лет (Дзержинск):

– Когда мы готовили номер ко дню учителя, девочка рядом со мной постоянно морщила нос, кричала: «Фу‑у, я не буду с этой стоять», отодвигаясь и распихивая всех в радиусе двух метров.

Ярослав, 15 лет (Воронеж):

– Никто со мной не здоровался. Если я садился, от меня все отодвигались. На физкультуре никто из пацанов не хотел стоять в строю рядом. В школе много кто обзывал. Шептались за спиной: «Вон, смотрите! Педик идет! Ха‑ха‑ха!»

Алиса, 14 лет (Санкт‑Петербург):

– В одной из школ всех девочек отсаживали от меня как минимум на одну парту. По желанию их родителей. Они подозревали, что я лесбиянка.

Дарья, 17 лет (Москва):

– Довольно часто слышу от близкой подруги фразы: «Мои друзья спрашивают, как я могу с тобой общаться. Ведь ты же лесбиянка!»

Марк, 16 лет (Томск):

– Дурацкие шутки, намеки, предложения отсосать кому‑нибудь после уроков. Угрожали физической расправой.

Чернушка, 14 лет (Канск):

– Одноклассницы подлавливали меня возле школы и осыпали оскорблениями: «Лесбиянка!», «Я с тобой еще и за одной партой сидела! Ты, наверно, на мои сиськи пялилась!», «Фу‑у‑у!!!», подшучивали на уроках, шуршались за спиной.

Анастасия, 15 лет (Москва):

– Унижали, говорили: «Маленькая еще, правильного парня не встретила».

Катя, 16 лет (Москва):

– Многие отвернулись, смеялись, кто‑то считал больной, кто‑то ненавидел. Я подвергалась очень сильной психической давке. Меня травили. Я чувствовала себя дерьмом.

Максим, 18 лет:

– Дразнили меня до 15 лет. У меня было постоянное чувство страха, я замкнулся в себе. В этом возрасте цветок должен распускаться, а я вял. Я не любил себя, каждое утро смотрел в зеркало и говорил, что я никому не нужный урод, никто с таким не захочет общаться нормально.

Саша, 14 лет:

– Я открылась одной «подруге». Считала ее доброй, милой, понимающей, а она выдала: «Такие, как ты, тут не нужны. Больше и не заикайся об этом».

Чарли, 15 лет (Сургут):

– Одноклассники порой оскорбительно шутят. Наподобие «Не жмите ей руку, разве вы не знаете, как она использует пальцы?» – и все в таком духе.

Ульяна, 16 лет (Нарьян‑Мар):

– Переодевалась на физкультуру в туалете, а не в раздевалке с девочками. Они не пускали меня.

Софья, 16 лет (Санкт‑Петербург):

– Обошлось малой кровью: тычки в спину, подножки, насмешки и оскорбления.

Человек из ниоткуда, 14 лет:

– Друзья отпускали в мою сторону двусмысленные фразы, вопросы, были косые взгляды и перешептывание за спиной. Многие считали, что девушкам опасно находиться рядом со мной, потому что я их всех обязательно изнасилую.

Полина, 14 лет:

– Кто‑то распустил слух, что я лесбиянка… Это были, наверно, самые депрессивные дни в моей жизни, каждый день приходилось терпеть насмешки в школе. До сих пор помню эту фразу, которая ранила меня до глубины души: «Лесбиянка, мы тебя ненавидим!» В те дни я очень много плакала, пыталась понять, почему они так жестоки, резала руки и начала курить… Сейчас насмешек стало меньше, и я смирилась.

Е. П., 15 лет (Москва):

– Знает вся школа как минимум, разболтали… Мне невероятно неприятно слышать словечки: «пидор», «пидарас», «петух». Я еле терплю вопросы: «Ты что, реально пидор?»

Костик, 16 лет:

– Каждый день мне в спину кричали: «Уродка! Жирдяйка! Лесбуха! Такой нельзя быть! Это грех! Лучше бы ты умерла, когда родилась! Лучше бы ты вообще не рождалась!»

Ярослав, 17 лет (Москва):

– Я всегда был немного полным, и я никогда не забуду, как один мальчик смотрел на меня долго, а потом сказал «Ты лох. Жирный лох. И педик». Тысячи всяких детских шуток не могут повергнуть в уныние так, как эта фраза.

Дискриминационная лексика – явление намного более широкое, чем просто грубые слова. Последовательно пройдемся по трем кругам, которых лучше избегать, если вы говорите или пишете об ЛГБТ.

1. Очевидное оскорбление. Вряд ли нужно пояснять, почему для еврея обидно слово «жид», для армянина – «хач», а для украинца – «хохол». Это очевидно. Точно так же не стоит называть лесбиянку лесбухой или ковырялкой, бисексуала – бишкой, трансгендера – трансухой или членодевкой, а гея – педиком или гомиком.

2. Некорректная лексика. Если с оскорблениями все более‑менее ясно, то с некорректной лексикой дело обстоит сложнее. Возможно, сразу и не понять, что же в ней не так, – ведь все так говорят! Сейчас разберемся.

Некорректно: гомосексуализм, гомосексуалист. Корректно: гомосексуальность, гомосексуал.

Причина: всяческие измы – это либо течение (акмеизм, волюнтаризм), либо учение (буддизм), либо болезнь (дальтонизм). Получается, гомосексуализм – течение, учение или болезнь. Но это не так. К тому же вслушайтесь, как нелепо звучит слово «гетеросексуалист» по аналогии с гомосексуалистом. Конечно же, верно – гетеросексуал. И стало быть, гомосексуал (кстати, это слово уже зафиксировал Русский орфографический словарь РАН под редакцией В. В. Лопатина и толковый словарь Т. Ф. Ефремовой).

Некорректно: голубой, розовая. Корректно: гей, лесбиянка.

Причина: Советский Союз в прошлом, эти слова давно потеряли налет таинственности и понятности только для «своих» и звучат как анахронизм с негативным оттенком.

Некорректно: нетрадиционная сексуальная ориентация. Корректно: гомосексуальная/бисексуальная ориентация.

Причина: что такое традиция, вот в чем вопрос. Гомосексуальные отношения существовали во всех обществах и две тысячи лет назад, и сто лет назад, существуют и сейчас. В смысле срока давности они даже более традиционны, чем существование русского народа.

Некорректно: секс‑меньшинства. Корректно: геи, лесбиянки и бисексуалы.

Причина: однополые отношения ничем не отличаются от разнополых (если не считать трудностей, которые создает наше государство, вроде невозможности заключить брак). В них есть и романтика, и встречи, и расставания, и любовь, и нежность, и секс. Но слово «секс‑меньшинства» ставит во главу угла именно секс («Все они развратны, только и думают, как бы с кем переспать»). К тому же никто не называет гетеросексуалов секс‑большинством. Звучит довольно глупо.

3. Язык вражды, или риторика ненависти (англ. hate speech – хейт спич) – самый широкий круг. Им пользуются и те, кто проявляет сексизм, расизм или ксенофобию вообще. В любом тексте или разговоре важны не только слова, но и общая стилистика и тональность. Если первый человек скажет: «Я поддерживаю секс‑меньшинства в борьбе за права», а второй – «Я бы всех гомосексуалов в печку покидал», второй наверняка опаснее.

Язык вражды создает неоправданный отрицательный образ некой социальной группы (или ее представителей) и разжигает к ней враждебность. Его опасность в том, что слово имеет все шансы превратиться в дело. Фраза одного человека «…если бы все эти извращенные твари сдохли, земля стала бы намного чище»[47]может подвигнуть другого взять булыжник, кирпич или нож и – вперед, чистить землю.

Язык вражды разнообразен и многолик. Я покажу лишь несколько его ликов, чтобы вам было легче понять, что это такое (заметьте особо, что он применим к любому «меньшинству» – религиозному, национальному и прочим):

– призывы к насилию и дискриминации («Гомиков надо рвать! И по ветру бросать их куски»[48]), в том числе косвенные («Собрал бы кто всех чурок да сжег») и завуалированные («Раньше педерастов в тюрьмы сажали и их видно не было, жаль, что забыли прекрасный опыт СССР»);

– оправдание насилия и дискриминации («Евреи сами виноваты в холокосте», «Если бы педики не выпячивались, их бы никто не бил»);

– намек на связь социальной группы с государственными структурами для ее дискредитации («В правительстве сидят одни евреи», «Мировое педолобби проталкивает нам голубую толерантность»);

– обвинение группы в отрицательном влиянии на общество («Из‑за мигрантов русским негде работать», «Геи разрушают семейные ценности»), в том числе в криминальности («Все цыгане – воры», «Все геи совращают детей»)[49].

Порой нам говорят: почему ваш проект помогает только гомосексуальным подросткам? Ненавидят много кого и травят любых детей, подростков вообще: полных, в очках, заикающихся, слишком худых…

Верно. Травить могут любого. Но «подросток вообще» может позвонить на телефон доверия или прийти в кризисный центр, не опасаясь, что с ним откажутся работать, а его проблемы сочтут надуманными. «Подростка вообще» только за сексуальную ориентацию или гендерную идентичность сверстники не изобьют, учителя – не высмеют. «Подростка вообще» государство и общество не убеждают, что он больной, фантазер, преступник, грешник, извращенец. Зато что касается ЛГБТ‑подростков, они порой оказываются в полном одиночестве. И хуже всего, когда от детей отворачиваются родители.

…Летом 2013 года мать выгнала из дому 15‑летнюю Ирину, когда та призналась, что она лесбиянка. Мне стало известно об этой истории от Юли, девушки Ирины. Я сомневалась, не верила. Была одна странная деталь. Юля сказала: мать Ирины запрещала ей есть в доме.

«Как это так? – думала я. – Запретить ребенку есть в доме? Наверно, девчонки привирают».

А потом мне пришло новое письмо, и не одно. И не одна сотня. И я поняла: нет, это не обман. Порой родители, узнав о «нестандартности» своих детей, начинают считать их больными и заразными.

Они говорят: «Лучше бы ты сдох».

Они говорят: «У меня больше нет дочери».

Они говорят: «Я бы придушила тебя своими руками».

Они говорят: «Лучше ты станешь овощем, чем будешь геем».

Без подписи:

– У меня есть сестра старшая, ей сейчас чуть больше 20 лет, и она лесбиянка. И мама, узнав об этом, выгнала ее на улицу в минус 34 градуса зимой в одной ночнушке. Я не знаю, где моя сестра сейчас. Я видела, как моя мать на нее орала, била ее… Я очень боюсь. Ибо моя мать к тому же глубоко верующая и нетолерантная в этом плане. А я, вдобавок к ориентации, еще и атеистка. Так что, получая уже за неверование в Бога, я просто панически боюсь, что она узнает о моей девушке.

Оля, 14 лет (Украина):

– Я влюбилась в учительницу. Пронесся слух. Ударил отец. Синяки, ссадины. Родители выбрали мне жениха. И я обязана выйти за него, как только мне исполнится 18 лет. Иначе мне грозят психушкой. Дома бьют, причем частенько. Когда‑то пьяный отец чуть не задушил меня ремнем за то, что я позор семьи. А я ведь просто полюбила женщину. За что?

Любовь:

– Дед моей девушки в ответ на ее рассказ о том, что у нее есть любимая, несколько раз хлестнул ее ремнем по животу.

Сергей, 16 лет (Москва):

– Родители моего парня прочитали нашу переписку. У него отняли смартфон, удалили страницу в ВК, а перед этим его экс‑папаша настрочил мне матерное сообщение. Мне было очень плохо. Я не знал, что делать… Через два месяца его папаша решил зайти в личный кабинет Билайн, он увидел, что Тема звонил мне, дико наорал на него и умудрился сломать ему руку (скотина). Позвонил и мне с угрозами расправы.

Леша, 17 лет:

– После камин‑аута папа впервые поднял на меня руку, мама назвала пидарасом, и моя жизнь закончилась в этой семье.

Женя, 13 лет (Элиста):

– Дома разгорелся настоящий скандал, меня сильно избили и чуть было не выгнали из дома. К счастью, мне удалось наплести родителям с три короба, но после того случая они относятся ко мне настороженно.

Дарья, 16 лет:

– Меня бьют! И закатывается истерика: «Чертова лесбиянка! Ты не можешь быть моей дочерью! Ненавижу тебя! Чтоб ты осталась одна на всю жизнь!» За что мне такое?

Рома, 17 лет (Волгоградская область):

– Родители выгнали из дома, сказав, что я ошибка и лучше бы вернуть время назад, чтобы сделать аборт.

Шим Дарэ, 17 лет (Казань):

– Мать била, и не раз. Приходилось уходить из дома, пока она не успокоится.

Евгения, 17 лет (Харьков, Украина):

– Сложно было. Родителям обо мне донесли, позвонили. Те наняли человека, чтобы взломать мой телефон, социальные сети, узнать о моих друзьях, о людях, с которыми я общалась. Прослушивали телефон, а я ничего не знала. Потом в один из обычных вечеров с матерью зашел обычный разговор об однополых отношениях… Я не понимала, что вообще происходит. Отец меня сильно избил. Забрали телефон, запретили заходить в Интернет. Пытались отвезти к психологу, на что я ответила: «Ничего нового я там не услышу» – и наотрез отказалась идти. Номер телефона поменяли. Ограничили круг общения. Девушке моей угрожали: «Не перестанешь с ней общаться – будут проблемы». Ей тогда уже исполнилось 18 лет. Меня контролировали круглые сутки. Из школы домой, из дома в школу – под конвоем. Потом все немного начало утихать. Через полгода история повторилась, меня избила уже мать, она в ярости кричала: «Я выбью это из тебя!»

Мирослава, 15 лет:

– Я встречалась с девушкой, ее родители как‑то об этом узнали. И когда мы сидели во дворе с ней, прибежал ее отец, схватил ее за волосы и потащил домой. Потом я узнала, что он ее очень избил. Ей запретили со мной общаться, и, когда мы встречаемся где‑нибудь на улице, она делает вид, что просто не заметила меня, но я все понимаю, поэтому не трогаю ее.

Родительский арсенал психологического насилия куда разнообразней, нежели у одноклассников и сверстников ЛГБТ‑подростков. Меры воздействия на «неправильного» ребенка гуманными не назовешь. Родители игнорируют подростка (делают вид, будто «ничего не было»), не верят ему, запрещают заговаривать на тему СОГИ. Часто в ход идут и более радикальные меры: не позволяют видеться с любимым человеком, лишают средств связи (отбирают телефон, не дают выходить в Интернет, контролируют переписку), называют ребенка больным, извращенцем, педофилом, унижают и оскорбляют, пытаются лечить гормонами, водят по батюшкам и по бабкам, угрожают психбольницей и даже убийством.

Варвара, 18 лет:

– Однажды отец сказал мне на полном серьезе: «Если что, я убью вас обеих». То есть меня и мою девушку.

Аня, 16 лет (Хабаровск):

– Недавно мама сказала: «Выбирай, либо я, либо твоя так называемая подруга». Видеться запрещено, а дома бойкот.

Енот Алексей, трансгендер FtM, 16 лет (ЮФО):

– Родители не воспринимали то, что со мной происходило, всерьез. Когда я пробовал говорить о себе в мужском роде при отце, он злился и кричал на меня. Мама подшучивала фразами «член пришить» и «в армию теперь пойдешь». Однажды ее слова действительно меня задели – она позвонила мне с работы и сказала: «Хочешь хорошую новость? По китайскому календарю ты должна была родиться мальчиком». И я услышал в телефоне дружный смех ее коллег. Да, я понимаю, что она не со зла. У родителей странное чувство юмора.

Ксения, 17 лет (Таганрог):

– Угрозы («Я не выпущу тебя из города учиться, если ты не перестанешь с ней общаться!»), насильственные походы по врачам (думали, что психолог поможет и эта «детская влюбленность» уйдет сама). В мой адрес в семье постоянно звучат оскорбления: «никчемная», «ты вообще никто». Никогда не забуду ссору с матерью, в которой она выкрикнула: «Я родила тебя не для того, чтобы ты у девок лизала!» К слову, она сама живет с человеком, который не стесняется унижать ее при детях.

Л. В., 17 лет (Екатеринбург):

– Родители говорили, что это неправильно, что я еще одумаюсь, что меня «задурили педофилы из интернетов».

Л., 16 лет:

– Встретившись со своей первой девушкой, я имела неосторожность рассказать о ней родным. Нам тут же запретили общаться, и наша семья переехала в другой город.

М., 17 лет:

– Отец узнал о моей ориентации от моей сводной сестры. Прозвучали самые страшные для меня слова: «Тебя в психушку, ее в тюрьму». Конечно, я сказала, что неудачно пошутила, что у меня даже парень есть! Это его успокоило, но новость облетела всех родственников. Тетя устроила допрос с пристрастием, я отнекивалась. На что она рассказала мне поучительную, по ее мнению, историю. В деревне у них есть одна «такая». Сейчас будет что‑то смешное, готовы? Она доводила до оргазма бабушек, и одна из них даже умерла! Я поняла, что тете кажусь именно такой.

Така, 16 лет:

– Мне запретили заходить в Интернет и сказали: «Чтобы больше не общались, я о ней не слышала и не видела ее». Теперь общаемся втайне.

Мария, 16 лет (Москва):

– Мама все время намекает на то, что я грязная извращенка, что я жертва пропаганды, педофилов, что лучше бы я вообще не задумывалась об ориентации.

Таня, 16 лет (Камешково):

– Дядя случайно увидел часть переписки, из которой можно было понять, что я би. Начал оскорблять меня при маме, говорить ей, что я больная и меня нужно лечить.

Паша, 14 лет:

– Год назад я сказал родителям о своей ориентации, отец сказал, что теперь я ему никто, а отношения с матерью сильно изменились, она почти не разговаривает со мной. Недавно они развелись, мать обвинила меня в том, что отец ушел, это меня окончательно убило.

Екатерина, 13 лет:

– Забрали телефон, ключи, Интернет, деньги и даже отключили домашний телефон. На два дня я оказалась полностью отрезана от внешнего мира. А потом меня довели, и я сбежала из дома. Телефон мне вернули только через неделю или месяц.

Анна, 17 лет (Хабаровск):

– Мама угрожала, что подаст в суд на мою девушку за сексуальное домогательство. Хотя на тот момент мне и было 16 лет, я боялась. А еще угрожала самоубийством.

Фель, 16 лет (Москва):

– Отец постоянно говорит: «Ты же девушка», «Ужасно одеваешься», «Пора уже смотреть на мальчиков». Однажды он заметил, что у меня незатейливый мальчишеский гардероб. Был скандал. Он крикнул, обращаясь к матери: «Что за урода ты растишь? Что это за чмо вообще?! Ты посмотри, что она носит! Ты кого вообще растишь, лесбиянку? Лесбиянку, да?!» У меня тогда внутри все похолодело. Я его боюсь.

Илья, трансгендер FtM, 17 лет (Иркутск):

– Мать насмехается постоянно, говорит, что я ни за что не смогу пройти психиатрическое обследование, что всю жизнь буду «чокнутой бабой».

Юля, 16 лет:

– Запретили общаться с любимой девушкой, полностью лишили связи. А мы и о свадьбе мечтали, о детях. Жаль, что я не смогла связаться с ней, из‑за этого она чуть не покончила с собой.

Без подписи, 15 лет (Минск, Беларусь):

– Мама прочитала в «ВКонтакте» переписки с одноклассниками. Когда я вернулся со школы, она мне устроила скандал со словами: «Так это правда? Ты гей?» Говорила, что повесится, что я назло делаю ей плохо. Я смог отговориться, сказав, что проиграл желание в карты и мне надо было полгода притворяться геем. Мама поверила. Но! После победы Кончиты Вурст[50]с прекрасной песней Rise Like a Phoenix на Евровидении родители не могли не посмеяться над «распущенностью Гейропы». Отец попросил включить ему видеоролик, где Павел Воля высмеивает австрийского певца. Во время видео я усмехнулся всего раз. Папа увидел, что я не хохотал вместе с ним, позвонил матери, и они устроили очередной скандал.

Игорь, 16 лет (Беларусь):

– Мать стала называть меня педерастом и педофилом. Начались слежки. Дошло до таблеток, откачали. Мать еще больше начала преследовать. В итоге сейчас живу у друзей.

Кира, 15 лет:

– Рассказала родителям, что влюбилась в девушку. Они переубеждали меня, мама плакала, папа кричал, говорил, что я позор, что легче всего выделиться этим, а не умом, мама оскорбляла мою возлюбленную. Папа, накричав на меня, ушел и сказал напоследок: «Если бы не твой младший брат, я бы уже давно покончил с собой. Жить ради такой, как ты, бессмысленно».

Софья, 16 лет (Санкт‑Петербург):

– Узнала мать. Около года назад прочитала мою переписку с подругой. Закатила истерику, замахивалась, кричала, заперла в комнате до вечера. Я всю ночь проплакала, так как она говорила по телефону с отцом на повышенных тонах (родители разведены). На следующий день я убежала к отцу. Мне никогда не было так страшно. Но отец даже виду не показал, что был какой‑то разговор. С матерью мы почти не общаемся, я переехала к папе. Но она до сих пор относится мне как к неудачному ребенку, пусть и не показывает это на людях.

М., 13 лет:

– Поначалу доходило до истерик и криков: «Ты позор семьи. Ни у кого в нашей семье такого не было!» или стандартного: «Это же извращение! Грех!» Сейчас уже вроде получше стало.

Ксения, 14 лет (Сухум, Абхазия):

– Мать бывшей подруги поймала меня на улице и начала высказывать все, что обо мне думает. С матом. «Ты должна носить платья, если яиц в штанах нет. Девушка обязана быть красивой, нежной, без лесбийских штучек. Девушка обязана нравиться парню. Нужно любить мальчиков, пока платонически, но в этом возрасте можно и уже более серьезно – любить то, что у мальчика в штанах». Долго говорила, что мне нужно лечиться. Настаивала, чтобы я рассказала маме: «Такое нельзя запускать, а само оно не пройдет». Мол, это серьезные проблемы с головой. В конце разговора пообещала ничего не рассказывать родителям, запретила общаться со своей дочкой и ушла. После она ходила близ дворов, где живет мой отец с бабушкой, и кричала, что я испорченный ребенок, живущий в испорченной семье.

Майя, 15 лет (Измаил, Украина):

– Мама – врач высшей категории – говорила, что я больная на голову, и пыталась положить в психушку.

Энли, 14 лет:

– Мы встречались с Олей редко, и она стала какой‑то странной. Намекала, что теперь любит парней. Дима, мой лучший друг, рассказал мне, что моя мама платила ей 10 тысяч в месяц, чтобы та не была со мной. Чтобы я нашла парня. С ее зарплатой в 300 тысяч это не деньги.

Зеленый кот, 17 лет (Москва):

– Мама все время говорит что‑то вроде «Лесбиянки – не люди». Один раз мы вместе смотрели сериал, в той серии убили девушку из пары. Мама сказала: «Так ей и надо». Это же страшно. У кого‑то умер любимый человек. «Так ей и надо?» Мне страшно думать, как она тогда относится ко мне. Мне грустно, что она не хочет принять меня. Все время говорит, как я найду себе мужа и у меня будут дети, советует ехать в страны, где больше мужчин, чем женщин. Был случай, когда она кричала, что я «устроила какую‑то порнуху», хотя я просто спала в одной кровати с любимой девушкой. В одежде. Под разными одеялами.

Марк, 16 лет (Томск):

– Мама называла меня одним словом – «пидор». У меня больше не было имени, я больше даже «сыном» не был. «Помой посуду, пидор», «Вынеси мусор, пидор». Когда я просил не разговаривать со мной так, ведь я не виноват, что я такой, она соглашалась. Говорила: «Есть физические уродства. Все признают, что люди с такими недостатками – уроды. А ты моральный урод, так почему перед тобой все должны кланяться?» Не знаю, почему она сказала «кланяться». Я всего лишь просил не обзываться.

Анастасия, 16 лет (Харьковская область, Украина):

– Моя мама часто пошло шутит на эту тему. Бытовая ситуация: сварили кисель. Вся семья налила себе по кружке. Я опоздала с приходом на кухню, заглянула в кастрюлю и увидела лишь измазанное киселем дно. Мама громко сообщила: «Это тебе. Ты же любишь лизать?» В любой нашей ссоре мама сводит все к моей ориентации. Вот, к примеру, упрекая меня в излишнем весе, мама сказала: «Толстых лесбиянок не бывает. Худей».

Мы уже говорили о том, что учителям подростки открываются нечасто. Среди опрошенных в 2014 году только 13,5% (51 человек) сообщили, что учитель/учителя знают об их СОГИ. Увы – нельзя сказать обо всех учителях, что они не гомофобны, терпимы к инаковости и готовы заступиться перед другими за ЛГБТ‑подростка.

С., 17 лет:

– Я была закрыта перед преподавателями, однако мне не раз приходилось выслушивать, какие мы больные, как нас нужно отстреливать, что таким людям не место на земле.

Юлия, 15 лет (Магнитогорск):

– Взять вот химию. Она хороший учитель, всегда все понятно (мне по крайней мере), но вот была тема, какую связь что с чем образует… И она сказала, что все должно быть противоположно, как и в жизни: мужчина и женщина. Хотя есть и исключения. Геи всякие и лесбиянки. И сколько презрения. Я и мои подруги негодовали, остальным было смешно.

ZубастЫй котЭ, 17 лет:

– Мне плевать, когда учитель обществознания заявляет на уроке, что геи – люди второго сорта. Я просто не слушаю эту глупую женщину, которая вдруг решила, что обладает достаточной мудростью, чтобы рассуждать о вещах, о которых не имеет ни малейшего представления. Забавно, что многие учителя приводят меня в пример: «Будьте такими же отличниками, как он» (то есть я). Интересно, что бы они сказали, узнав, что я гей? С удовольствием запечатлею этот момент на камеру.

Артем, 15 лет:

– Если раньше учителя не задевали тему гомосексуальности, то теперь стали входить в обиход слова типа: «Так им и надо», «Давить гадов», «Пусть их вообще выдворят из страны»… А наш учитель ОБЖ вообще отпускает пошлые шуточки, что он любого гея поставит на колени на сеновале (вот такие люди не имеют права работать в школе, но они работают, и никого это не беспокоит).

К., 15 лет (Татарстан):

– Учительница биологии говорила, что «таких» убивать надо, что это неполноценные люди. Учительница обществознания – что «они» заразу передают. Все это слушать нет сил.

В., 17 лет (Москва):

– Когда мы говорили о биологии и гомозиготах, учитель привел пример: «Вспоминайте педиков. Они одинаковые. Вот и гомозиготы такие же». Мой любимый преподаватель истории, который дал мне любовь к этому предмету, осуждал геев, говорил, что это распущенность и показушность. Неприятно слышать такое от людей, которых я уважаю.

Мне было тяжело, потому что я боялся, что они узнают обо мне. Это сейчас я хороший ученик, который желает учиться. А потом появится «капризный ребенок, желающий выделиться ориентацией».

Ксения, 15 лет:

– У нас в школе учительница сказала, что всех «не таких» нужно заставить копать картошку целыми днями, и вся дурь из головы выбьется от усталости, уже не захочется мужику к мужику в постель лезть; добавила, что это сильнейшее отклонение и вырождение. И она учитель биологии в старших классах. Таких у нас очень много.

А.:

– Учителя твердили и твердят нам, что ОНИ – «уроды», «ошибки природы», «больные люди» и «идиоты». Не в новизну слышать от педагога по английскому, что они – «анормальные люди» и что «настолько наглые, что еще и детей заводят, этим уродам нельзя вообще доверять детей, они калечат детскую психику».

Р., 17 лет (Волгоградская область):

– Огромное множество учителей так и говорят на уроках: «Гомосексуалисты – это мусор, люди второго сорта, мы их не принимаем в обществе, если среди вас такие есть – покиньте класс». А учитель истории говорил: «Как правильно делали, что сжигали проституток и гомосексуалистов!»

У опрошенных мной ребят нередко возникали проблемы в отношениях с учителями, связанные с СОГИ. С трудностями столкнулись 4,6% (15 человек из 327) из тех, кто закрыт перед педагогами, а из открытых – более половины: 54,9% (28 человек из 51).

Чаще всего конфликт развивается двумя путями. Путь первый – если подросток закрыт: педагог допускает некорректное высказывание об ЛГБТ; ученик возражает; это становится причиной столкновения, после чего отношения между педагогом и подростком ухудшаются.

Мария, 17 лет (Санкт‑Петербург):

– Я разочаровалась в учителе географии после его фразы на уроке: «Надо следить за происходящим в мире, а то тут всякая гомосятина разводится» и «Как можно было записать нанайцев в коренные русские народы? Нанайцы же гомики!» Первый раз услышала такое от преподавателя. Плюс он нас матами и оскорблениями поливал. А вроде бы образованный человек… Я подошла к нему, чтоб поговорить о его беспредельном непрофессиональном поведении. Но в конце разговора была послана со словами: «Не учи меня».

Ч., 15 лет (Сургут):

– На уроке экологии, когда учитель стала, мягко говоря, выражать неодобрение к разрешению однополых браков во Франции, подкрепляя это бредом верующего человека, у нас произошел конфликт на почве того, что я стала приводить научные данные о том, что гомосексуалы ничем не хуже натуралов.

К., 17 лет (Ростовская область):

– Как‑то учительница заговорила на тему «Однополая любовь – это ужасно», я сказала, что если нельзя высказывать мнение «за», то и «против» нельзя. В любом случае каждый имеет право на свободную любовь. После этого она сказала: «Если ты попрешь против природы, то природа попрет против тебя, ведь дело не в обществе, в котором ты находишься…» Это был первый и последний раз, когда я спорила на эту тему со взрослыми. В основном я стараюсь не вмешиваться либо говорю, что не нужно навязывать свое мнение.

Н., 17 лет (Екатеринбург):

– Было несколько споров о целесообразности закона о запрете пропаганды, все происходило в корректной форме, но сейчас учителя меня недолюбливают.

Юля, 16 лет:

– В школе учительница русского – замечательная женщина! Я просто обожала ее. Недавно мы рассуждали о современном обществе. После ее слов: «маньяки, террористы, геи эти…» я заплакала. Та попросила выйти из класса. Господи, как мне было больно. Сравнить ни в чем не повинных людей с насильниками. Мою реакцию она, кажется, оценила. Теперь общается со мной сухо и официально. Я не прошу любви. Но хотя бы человеческого отношения…

Т., 16 лет:

– Учитель русского языка говорит, что такие, как мы, не должны жить и засорять Россию… Когда я сказала ей, что это лицемерие и что «они» такие же, как все, люди, она ответила: «Заткнись и выйди вон».

Н., 15 лет (Саратов):

– Учитель английского любит заявлять на уроках, что «это ненормально, это извращение, Бог покарает». Я не умею молчать в таких ситуациях – потому начинаю спорить. Окончательно испортила отношения.

Второй путь развития конфликта (если подросток открыт) более разнообразен: педагог может сообщить родителям/директору о СОГИ ученика без его согласия, проводить «воспитательные беседы», занижать оценки, угрожать ученику, оскорблять его – в том числе публично, при одноклассниках.

Е., 16 лет (Оренбург):

– Когда я, сидя в классе на перемене, напевала какую‑то песенку, учительница сказала, что это не моя песня, а моя песня – Бориса Моисеева, «Голубая луна».

М., 17 лет (Уфа):

– Было в колледже. Полюбила преподавательницу. Об этом узнали в группе, рассказали ей. Отнеслась отрицательно, стала занижать оценки.

Т., 17 лет:

– Учительница поставила мне за сочинение двойку, когда я написала о своей девушке. После урока она долго внушала мне, что так быть не должно.

Р. С., 13 лет:

– Недавно мне пришлось перейти в другую школу. Мои учителя называли меня дрянью, поганью и мразью. За что? Я что, сказала, что поубиваю полгорода? Или что буду насиловать всех девочек? Мы невидимы лишь до того момента, пока не найдем шумного гомофоба, что разболтает всей школе…

Инга, 17 лет (Рязань):

– Учительница русского языка сказала: «Богу это не угодно, ты попадешь в ад». Все попытки говорить о нормальности ЛГБТ, о том, что нет никакой пропаганды, что я такой родилась… все это приводило лишь к тому, что мне затыкали рот или говорили, что я «привлекаю внимание».

И., трансгендер FtM, 17 лет (Иркутск):

– Меня вызывала заведующая отделением на разговор, объясняя, что то, что я говорю о себе в мужском роде, каким‑то образом влияет на учебный процесс. Мы мирно разобрались, что ничего подобного не наблюдается, и разошлись, но куратор, которая и уговорила заведующую вызвать меня, до конца гнула свое. Могла на весь коридор закричать на меня по имени, наглядно показывая всем, какой у меня пол. Были среди педагогов те, кто смеялся надо мной. Учитель математики любила собирать сплетни со всего колледжа. После этого временами насмехалась. Я старался избегать встреч с ней.

Диана, 16 лет (Томск):

– Сплетни. Ходили не только среди учеников, но и среди учителей. Учителя называли нас «эти лесбиянки». Одна учительница рассказала классному руководителю, что на ее уроке мы с девушкой гладили друг другу руки, целовали их (такого мы, разумеется, не делали). И нас после этого начали рассаживать, не объясняя причины, а сами мы были просто не в курсе этих обсуждений и, естественно, реагировали резко на требования сесть в разные стороны кабинета.

Наташа, 15 лет (Минск, Беларусь):

– Учительница биологии на уроке говорила, что все геи и лесбиянки – уроды, которых надо истреблять, что Бог сейчас этим и занимается, что скоро все геи сгорят заживо. Я не смогла сдержаться и возразила ей. Она спросила, с чего бы это я начала с ней спорить. И весь мой класс хором сказал, что я – би. После этого учительница словно перестала считать меня за человека. Придирается к каждому моему слову и действию. Дошло даже до того, что ей не нравится, как я пишу в конспекте букву «ф». Так как мне очень нужна хорошая оценка в аттестате, я стараюсь угодить ей изо всех сил. Но она просто не идет со мной на контакт после того урока. Занижает мне оценки и просто перечеркивает мое будущее. Я прекрасно знаю ее предмет, приношу ей доклады и идеально выполненное домашнее задание, но человека не перестроить. Я уже не знаю, что мне делать.

Если учитель осуждает или оскорбляет ЛГБТ‑подростка публично, при одноклассниках, – он тем самым провоцирует травлю. Школьники, чувствуя поддержку педагога, осознают свою безнаказанность и беззащитность того, кого травят, – и отрываются по полной.

Влад, 15 лет (Киев, Украина):

– Это происходило часто (когда еще у меня были длинные волосы). Практически от всех учителей слышал какие‑то язвительные шутки («А может, тебе еще бантик на голову и платье надеть?»); неоднократно слышал от классного руководителя: «Кто ты вообще – мальчик или девочка?» Это происходило при всем классе. Учитель «шутит» – дети смеются.

Ромашка:

– Мою страницу взломали, о моей ориентации узнал весь класс. Это долетело и до учительницы. Классная руководительница поставила меня перед классом и высмеяла, соглашаясь с криками со стороны парт. Тогда я стала закрытой, из школы не ушла, так как нет возможности и по причине хорошей учебной программы. Я даже сейчас терплю эти выкрики, когда вхожу в класс. Учителя странно на меня косятся.

О. К., 15 лет:

– Очень жаль, что гомофобия исходит и от взрослых. Как‑то у нас с учительницей был разговор о моем внешнем виде, и от нее я услышал: «Ты представь, что с тобой в армии делать будут, тебя там перевоспитают». Своими действиями учитель показывает детям, что гомофобия – это норма, что можно унижать человека, если он отличается от тебя.

Аня, 15 лет (Тамбов):

– Два дня назад меня пригласили в учительскую на большой перемене. Там была добрая половина учительского состава. Они настоятельно порекомендовали удалить мне страницу в соцсети. Вот несколько цитат из их речи:

«Как ты не понимаешь, что своими наклонностями позоришь школу?», «Если уж так случилось, то помалкивай, не стоит грязное белье напоказ выставлять», «И как мы теперь должны относиться к ученице с лесбийскими склонностями?», «Фу, какой позор! Надеюсь, что никто еще не увидел, а то такая тень на репутации школы».

Я так растерялась, что не смогла ничего возразить. Немного поколебавшись, удалила страницу. Но теперь в школу ходить стало страшно. Учительница на уроке начала гомофобный монолог, периодически поглядывая на меня. Мои одноклассники, зная о моей ориентации, теперь почувствовали поддержку учителей. Они начинают достаточно серьезно надо мной издеваться.

Что касается психологов, подростки нечасто обсуждают с ними проблемы, связанные с СОГИ. Только 15,6% (51 человек из 378) опрошенных мной подростков сообщили, что затрагивали эту тему на консультации. Притом у трети из них (17 человек) при разговоре возникали трудности.

Анастасия, 15 лет (Омск):

– Мой психолог постоянно мне говорила, что это возраст, и пыталась навязать мне то, что я должна рассказать об этом родителям и вместе с ними обратиться в больницу.

Д., 14 лет (Химки):

– Я лишь намекнул – и психолог сказал: «Мы не совпадаем по моральным ценностям, прости, мы не можем больше беседовать».

Дэйв, 16 лет (Волгоград):

– Сначала разговор шел позитивно. Психолог говорила, что учеными доказано, мол, все люди бисексуальны, расспрашивала меня о всяком… Но потом все накалилось. Она начала настаивать на том, что мне нужна традиционная семья, что девушка не даст того, что даст парень, в весьма грубой форме поинтересовалась, как я представляю себе сексуальную жизнь с женщиной, сказала: «С мужчиной приятнее» – и нелестно высказалась о моей девушке, закончив тем, что я глупая и сама не понимаю, к чему все это приведет. Больше я к ней не ходила.

Warlord, 14 лет (Ярославль):

– Стоило мне упомянуть о чувствах к человеку своего пола, психолог стала утверждать, что это все ерунда, что я себе придумываю, что однополой любви не бывает. Предлагала способы лечения: побольше общаться с мальчиками (куда уж больше), попробовать влюбить в себя кого‑то из них и избегать контактов с той девочкой (видимо, чтобы «прошло»). С тех пор к психологам не обращаюсь.

Карина, 17 лет (Невьянск):

– Я сказала психологу об ориентации, он ответил, что это возрастное, и выписал нейролептики.

Без подписи, 18 лет:

– В школе поговорил с психологом на эту тему, типа я увидел по телеку и интерес чисто научный. Так он сказал, что если бы с его детьми учился гей, то он сделал бы все, чтобы его выгнали, а если бы у кого‑то из его детей была «неправильная» ориентация, то он бы «лечил» его в психушке, и это говорит психолог в школе, не говоря уже об обычных людях.

Николай, 17 лет (Астана, Казахстан):

– Школьный психолог назвала меня пятном для школы.

Анастасия, 16 лет (Харьковская область, Украина):

– Когда я отправилась к психологу (совершенно по другой проблеме) и она узнала о моей ориентации, она стала заниматься моей ориентацией – тем, что вообще не было проблемой. Заставляла меня находить парней «ВКонтакте», общаться с ними и отвечать ей, не заинтересовалась ли я. Каждый раз мой ответ был отрицательным, и каждый раз она принуждала меня к новым и новым попыткам.

Отис, 15 лет (Запорожье, Украина):

– Психолог настаивала, что человеку не могут нравиться оба пола. Только один. И что бисексуалы – это всего лишь подростки, у которых юношеский максимализм и все такое. Что среди взрослых людей бисексуалов не бывает.

Без подписи, 17 лет:

– Это, наверное, странно, и психологи не должны так делать, но она сказала, что мне нужно переспать с парнем, тогда я забуду о девушках. Не знаю почему, но я подумала, что это поможет. Поэтому в Интернете познакомилась с одним парнем с моего города. Так получилось, что мои родители оставили меня одну на два дня, тогда я его и пригласила. Переспала с ним, ничего не решилось. Мне все так же нравились девушки. Только к парням отвращение сильней стало.

Роуз Лалонд, трансгендер FtM, 14 лет (Волгоград):

– Школьный психолог говорила, что это ужасно, спрашивала, кто мне это внушил, говорила, что меня надо лечить, на мои аргументы несколько раз даже матернулась. Говорила: «Такие, как вы, Россию развращают. Вас либо лечить, либо сжигать надо». По‑моему, ее с такими высказываниями лечить надо. Кто их таких только на работу берет?

Rainbow cat, 17 лет (Красноярск):

– Психолог пытался меня перевоспитать. Списал все на «неподходящих» парней.

У подростков возникали сложности не только при очных встречах с психологами, но и при звонках на телефоны доверия, в частности на единый общероссийский номер детского телефона доверия 88002000122.

Мэри, 15 лет:

– Мои родители настолько ненавидят ЛГБТ, что мне кажется, если я буду одной из них, они и меня возненавидят. Мне было настолько плохо после очередного разговора с ними, что я решила позвонить по распиаренному номеру 88002000122. Поговорила там с психологом, мне стало еще хуже. Психолог сказала мне, что «это все похоже на выдумку». Что похоже на выдумку? Мое одиночество? Боль? То, что родители гомофобы? Или то, что я чувствую тягу к лицам своего пола и боюсь, что из‑за этого не соответствую ожиданиям моей семьи? Более того, в какой‑то момент этот «специалист» сказал мне: «Что‑то мы долго говорим», то есть я даже не имела права высказаться и самой закончить разговор, потому что кто‑то не поверил в реальность моих проблем.

Но я человек! Вот он я! Пишу сейчас вам! Я не невидимка! Я существую! И надеюсь, когда‑нибудь нас заметят. Жаль только, что, поговорив с такими людьми, мне приходится жить с чувством опустошения и странной ненависти к себе. Я просто хочу иметь рядом человека, который бы понял меня, принял меня и этим помог бы мне понять и принять саму себя.

Jane Holter:

– Не работают «обычные» телефоны доверия с гомосексуальными подростками, вот что! Я в свое время пробовала туда обратиться, получила достаточно жесткий отпор. На одной линии сказали совершенно непередаваемым тоном: «С такими не работаем», а на общероссийском телефоне (88002000122) сообщили, что мать бьет меня за дело, все нормальные родители так поступают и единственный способ выжить – перестать быть такой (любят они это слово). Пришлось дожидаться совершеннолетия и обращаться в ЛГБТ‑сеть.

Справедливости ради отмечу, что у большинства подростков из тех, кто обращался за помощью к психологу (66,7%, 34 человека), при общении с ним не возникало трудностей, связанных с СОГИ.

Helen, 17 лет (Пермский край):

– Мой школьный психолог иногда давала советы и помогала мне в отношениях с мамой из‑за сексуальной ориентации.

Генри, 16 лет (Чернигов, Украина):

– Все хорошо. У моей матери – два бакалавра по психологии, а я тесно состою в круге психологов, так как люблю психологию и общаюсь с ними, как со своими товарищами.

Шер, 15 лет (Сургут):

– Раскрылась перед школьным психологом, она приняла это спокойно.

Ворона, 17 лет (Москва):

– К счастью, мне попался психолог, который смог понять меня.

Ангелина, 15 лет (Владивосток):

– После расставания с девушкой я долго не могла прийти в себя и попросила маму отвести меня к психологу. Цель была крайне проста: «Помогите мне забыть ее». Помогло. Отпустило. Психолог попалась очень хорошая и не говорила, что быть лесбиянкой – плохо. Все прошло достаточно гладко.

Андрей, 16 лет (Одесса, Украина):

– Я общался с тремя психологами, с одной особенно близко, и все они воспринимали меня (я трансгендер FtM) правильно.

Аня, 16 лет (Москва):

– Мой психолог меня понимает и не считает больной.

Казалось бы, психологи – люди, которые в силу своей профессии должны быть и образованными, и терпимыми к инаковости. Странно слышать рассказы о том, что психолог говорит о сжигании геев или советует лесбиянке переспать с мальчиком и излечиться. В чем причина? Предполагаю, в том, что психологи не получают должных знаний и, как «обычные люди», оперируют вместо них предрассудками и стереотипами. Почему так происходит? Анна Гизуллина, старший преподаватель кафедры клинической психологии и психофизиологии Уральского федерального университета, называет такие причины:

– Во‑первых, ограниченный жизненный опыт – превратно истолкованное личное понимание ситуации, о которой мало знаешь сам и мало что знает твое окружение, когда единственный источник информации – «народная молва», которая питается слухами и домыслами.

Во‑вторых, недостаточный уровень профессиональной подготовленности. Преподаватели, которые учат психологов, сами часто тиражируют те же бытовые предубеждения либо воспроизводят информацию из учебников, мягко говоря очень далеких от современного уровня науки.

В‑третьих, на современном этапе действует прямой запрет на «пропаганду» объективного (не говоря уж о позитивном) взгляда на проблемы СОГИ. Как было сказано в запальчивой дискуссии у меня на факультете: «Сексуальное поведение, половое созревание и подростки – вещи абсолютно несовместимые!» Ни о каком планомерном научном и практическом просвещении не только школьников, но и даже студентов в вопросах сексуальной культуры не может быть и речи. Никакие аргументы не помогают прорвать этот заговор молчания.

В‑четвертых, даже зрелые и вполне адекватные специалисты нередко под любым предлогом уклоняются от прямой дискуссии на эти темы и от экспертных оценок. Зато «в бой» лезут всяческие гомофобы (и прочие ксенофобы), вдохновленные политикой государства, и гомофобные психологи составляют среди них немалую часть. Профессионального сообщества, которое могло бы дать им отповедь и указать на грубое нарушение профессиональной этики, как саморегулирующейся и саморазвивающейся системы в нашей стране не существует. Да честно говоря, и профессиональной этики тоже. Психологи – плоть от плоти нашего общества.

В‑пятых, я в последнее время замечаю все больше демонстративный отказ от рационального научного знания в пользу «традиционных верований» именно среди тех, кто должен способствовать научному знанию. А уж от «чуждого знания от загнивающего и разлагающегося Запада» народ уклоняется и подавно…

Но немало психологов хотят современного знания и желают разобраться в этом вопросе, и поэтому первостепенная задача для нас всех – всячески просвещать всех желающих.

Стоит отдельно отметить, что с принятием закона о запрете пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних профессионалы оказались между двух огней. Семейный психолог Людмила Петрановская так описывает это: «Психолог, врач, социальный педагог или учитель, столкнувшиеся, например, с ситуацией травли подростка сверстниками за его предположительную гомосексуальность или к которым сам подросток обратился, чтобы поделиться переживаниями, оказываются перед странным выбором. Профессиональная этика и знания требуют от него поддержать подростка, объяснить, что гомосексуальность – это личная особенность, которая не исключает нормальной, счастливой жизни в обществе. <…> Если же психолог или учитель скажет, что это не вина и не болезнь, что люди с другой ориентацией не моральные уроды, не ошибки природы, что они точно так же любят, заботятся, хранят верность, страдают от разлук, как и мы, на него можно подавать в суд. Гомофобия присутствовала в российской реальности всегда… <…> Однако прежде законом не предписывалось толкать находящегося в сложной психологической ситуации подростка к пропасти, унижать его, объяснять, что раз он такой, то рассчитывать в обществе может только на место „социально неравноценного“ изгоя, которого терпят из жалости»[51].

Психолог Татьяна Лапшина также упоминает о том, что законодательство России вступает в противоречие с этическим кодексом психолога. Кодекс предполагает, что психолог «с равным уважением относится к людям вне зависимости от их возраста, пола, сексуальной ориентации, национальности, принадлежности к определенной культуре… и других оснований», «Все действия психолога относительно клиента должны основываться на данных, полученных научными методами», «Психолог избегает деятельности, которая может привести к дискриминации клиента по любым основаниям». «Это означает, – пишет Татьяна, – что, работая в России с подростками, испытывающими сексуальное влечение к лицам своего пола и сообщившими мне об этом, мне придется выбирать, работать по КоАП или по этическому кодексу психолога»[52].

Опасен ли для педагогов и психологов так называемый «антигейский» закон? – Да, но опасность минимальна. На сегодняшний день не известно ни об одном случае, когда педагога или психолога кто‑то пытался привлечь к ответственности по закону за положительные или нейтральные высказывания об ЛГБТ в личном общении с подростками. Под удар скорее попадают педагоги, чья «нестандартная» сексуальная ориентация или гендерная идентичность становится достоянием общественности[53]. Вы имеете полное право говорить подростку, что он нормальный и не больной.

Что еще можно посоветовать профессионалам, педагогам и психологам, которые столкнулись с «не таким» подростком?

Педагогам: ведите себя так же, как если бы это был обычный подросток. Это и есть обычный подросток, просто у него немного больше проблем.

Если происходит травля – не молчите, показывайте свое неодобрение. Какая разница, за что травят: за очки, за полноту, за робость, за подозрение, что девушка – лесбиянка? Травля в любом случае губительна и отвратительна, и учитель, на мой взгляд, обязан ее пресекать.

Если подросток признался вам в том, что он би‑ или гомосексуален, – значит, он вам очень доверяет. Поддержите его, покажите свое участие. Это не означает одобрения всего, что говорит и делает подросток. Это означает «я слышу тебя, мне не все равно, ты можешь обратиться ко мне с проблемой, я всегда выслушаю тебя и постараюсь помочь».

Нужно ли рассказывать родителям? Ни в коем случае. Потеря доверия – не самое страшное последствие. Вы не знаете, какая у подростка семья, как они относятся к ЛГБТ. Его может ждать что угодно, от простого порицания до выставления за порог.

Психологам: Татьяна Лапшина рекомендует своим коллегам при работе с подростками, переживающими гомосексуальное влечение, следующее[54]:

– уважать чувства, опыт и право выбора подростков;

– информировать их о разных формах отношений и о мерах безопасности в них;

– обстоятельно обсуждать проблемы подростка, помогать в поиске специализированных групп поддержки;

– по возможности – помогать в формировании позитивного образа себя, самооценки и отношения к себе;

– заниматься профилактикой школьной травли;

– по возможности – работать с родственниками и сообществом, чтобы увеличить принятие и поддержку индивидуальности подростка и снизить риск отвержения и преследования. Работа психолога, как отмечает Татьяна Лапшина, будет наиболее эффективна именно в случае, если она происходит и с самим подростком, и с его ближайшим окружением.

Малая доля подростков, которые никогда не сталкивались с дискриминацией, чаще всего отмечают, что причиной тому – их закрытость.

Кира, 16 лет (Воронеж):

– Никто не знает, но я довольно хорошо представляю, что ничего хорошего не будет, если я откроюсь.

Анна, 17 лет (Москва):

– От тех, кто может «дискриминировать», я держусь подальше и прикидываюсь няшей.

Но это не всегда спасает. Даже те, кто не открыт, страдают от гомофобии, страдают косвенно: из‑за негативных высказываний и действий родителей, учителей, друзей, одноклассников.

Некоторые относятся к этому с юмором или спокойно.

Екатерина, 18 лет (Екатеринбург):

– Единственные гадости, которые я слышу, доносятся из телевизора или из уст неавторитетных для меня людей.

Ваня, 16 лет:

– В школе многие подозревают, что я гей, говорят оскорбительные слова за спиной, но мне все равно на них.

Енот, 16 лет (Москва):

– Меня могли обругать на улице, если я иду за руку с моей девушкой или обнимаю ее. Абсолютно посторонние люди. Мне на их мнение наплевать, если честно. Они мне никто, и я их никогда больше не увижу.

Оксана, 16 лет (Красноярск):

– Я считаю, надо просто делать вид, что ты не слышишь оскорблений. На дураков не обижаются.

Д., 16 лет (Тула):

– Возможно, некоторые считают, что они оскорбляют меня, называя лесбиянкой. Что ж, это не так. Может, им просто завидно, что у меня есть девушка, а у них нет?

Но большинство неоткрывшихся гомофобное отношение крайне обижает, возмущает и ранит.

Д. Л.:

– Папа сказал: «По мне, геев и лесбиянок не должно существовать. Лучше бы их вообще не было». Я зашла в школу, старалась держаться и, когда наконец оказалась в женском туалете, зарыдала. Конечно, папа не знал обо мне, но мне было очень обидно.

Без подписи, 17 лет (Красноярск):

– Очень обидно было, когда по новостям показывали о легализации однополых браков, а моя мать называла таких, как я, ошибками природы, и что не дай бог я стану таким – задушит своими руками. После таких слов родной матери у меня впервые за все время, сколько себя помню, на глаза навернулись слезы. Но держался, в конце‑то концов, я же парень.

Элли, 16 лет:

– На днях подошла к двум моим друзьям и стала свидетелем крайне интересной беседы. «Они – позор!» – говорил один. «Ненормальные. Поубивать бы всех таких», – поддакивал второй. Стало очень неприятно. Даже больно. Почему эти люди так относятся к нам?

Мария, 15 лет:

– Все мои родственники и друзья – ярые гомофобы, которые уверены, что стрелять «таких» надо. Я боюсь признаться родителям. Мама считает, что другая ориентация – ошибка природы, которую нужно исправлять любыми способами. Уверена, она даже слушать меня не станет, а только устроит скандал. Очень хочется высказаться кому‑то, но среди близких нет людей, которые поймут.

Монстр, 14 лет (Самара):

– Когда мама видит что‑то об ЛГБТ, она говорит: «Эти пидоры везде, как так можно, это неестественно». В такие моменты у меня даже слезы на глазах застывают. Если бы она узнала обо мне, она бы тоже так сказала? Мне страшно, я не могу в это поверить.

Яна, 14 лет (Самара):

– Моя мать – очень религиозный человек. Часто твердит о том, что они (мы) больные люди, нуждаются в лечении, что это не может быть нормой, что это грех. Как‑то она сказала: всего ужаснее, если им (нам) разрешат усыновлять детей. Это меня сильно ранило. Мать не то чтобы подозревает меня, а всеми силами старается не верить, не допускает даже мысли о том, что я могу быть лесбиянкой. Ужасно, когда приходится постоянно слышать: «Как хорошо, что ты не из этих!»

Сова, 15 лет (Санкт‑Петербург):

– От знакомых очень часто бы